Пообещай мне

      Никки потянулась к Ниаллу за новым неспешным и тягучим, как карамель, поцелуем. Они никуда не спешили, у них было не то, что всё время мира, но как минимум эта ночь, а как максимум так целая жизнь. Они могли позволить себе наслаждаться сладкой неспешностью, умиротворённым изучением и ликованием… Упоением от одной лишь мысли, что могут разделить чувства друг с другом после стольких душевных метаний и боязливых мыслей о том, что могут быть отвергнуты.       Они были дома. В Академии. И вопреки всем опасениям и тем пугливым мыслям, которые напоминали Никкаль, что она теперь исключена, а Ниаллу — об обещании, данном ей излишне поспешно. Теперь он не мог себе представить, как станет искать для неё новый дом, а мысль о том, что она окажется вне пределов его возможности оказаться рядом в течении нескольких минут, причиняла ему почти что физическую боль.       Ниалл запустил пальцы в густые огненные волосы, касаясь их так, как, всё ещё считал, ему было не позволенным, запрещённым.       Он не должен был. Не имел права. Он был всего лишь её поручителем, давним другом и… — это были всего лишь те оправдания, которыми он утешал себя долгими и одинокими ночами несколько лет подряд. Он и не просил большего, не требовал взаимности и был рад только тому, что она была жива и рядом с ним. Но каким же упоительным было чувство взаимности, которым он всё никак не мог насытиться.       Ниалл годами запрещал себе даже думать о прикосновениях, которые должны были остаться лишь в мечтах, словах, что не должны были быть произнесены, и восхищённом взгляде, что заставлял его сердце замирать, но это всё всегда принадлежало одному ему.       Ниаллу сложно было поверить в то, что эта удивительная девушка на самом деле всё это время любила его, но то, с каким благоговением она на него смотрела, как отдавалась ему во время их поцелуев или близости, говорило само за себя. Он готов был положить весь мир к её ногам, если бы она только попросила, но Никки не просила. Он достал бы звезду с неба, но она была ей не нужна. Зачем? Если её глаза сверкали ярче любой драгоценности… Во взгляде Никки проглядывалась лишь одна просьба: быть с ней, и Ниаллу разбивала сердце её тревога, что он мог не желать этого.       Он никогда, ни за что не отказался бы от неё. Даже если бы из-за их связи у него забрали всё остальное.       Ниалл пропустил густые волосы сквозь пальцы, насладился тем, как солнце словно вдыхало в них искру и превращало в живое пламя. Он всегда особенно любил её волосы: такие яркие, необычные, с яркими всполохами на концах. Они были словно отражением её души, такой же пламенной, такой же смелой… Сколько же лет он любовался ими без возможности прикоснуться, ощутить насколько же они мягкие и при этом тяжёлые из-за своей густоты. Сейчас же времени и возможности у него было вдоволь… И он не хотел торопиться… Никто из них не хотел торопиться…       — Моя маленькая, храбрая Никки…       Ниалл провёл костяшками пальцев по её щеке, заглянул в глубокие голубые глаза и ответил на поцелуй Никки с томительной нежностью, желанием растянуть прекрасный момент на как можно дольше… Он хотел запомнить всё: её любовь, её нежность, восхитительную неопытность и невероятную искренность. Она была его душой, его миром, самым ценным, что он имел, а всё это обычно рано или поздно у него забирали…       Он не всегда был тем, каким знала его Никкаль. Спокойным, вдумчивым, рассудительным… Он был уверен, что, увидь она его на поле боя, испугалась бы, несмотря на всю её храбрость, сбежала бы. Азарт битвы менял его, трансформировал, и, как не раз говорили его собственные подчинённые, менял до неузнаваемости. Он становился не тем, кого уважали (как сейчас), а кого боялись. А если бы не сбежала, то вид его, такого разъярённого и ожесточённого, лишил бы Ниалла восхищения в её взгляде. Большую часть своей жизни, в бытность генерала отца, он был несдержан, резок, а в чём-то может и жесток. Он ломал, его ломали. Война не то явление, которое можно вынести без изменений. Она ломала, трощила, убивала. Он не осознавал этого, когда ступал на этот тяжёлый путь. В то время ему хотелось только одного: признания и гордости отца.       Ниалл слишком долго был не тем, кем его Никки могла бы гордиться. Поэтому он ничего и не говорил о прошлом, хотя она об этом спрашивала. И не раз.       Ниалл боялся. Боялся до одури, до дрожи, до белёсой пелены перед глазами, до боли в сердце. Боялся, что любая деталь его старой жизни станет тем, что пошатнёт её веру в него, а он не хотел видеть, как она разочаровывается в нём и тех чувствах, что испытывала к нему. Он бы не выдержал этого: видеть, как нежность, восхищение и трепет в её глазах постепенно замирают и исчезают.       — Твоя. Только твоя.       Губы Никкаль едва касались его губ, однако их мягкое и с тем настойчивое прикосновение словно обжигало его, но с этим и давало волю к жизни. Они были слегка обветренными, но с тем мягкими и такими желанными. Он помнил, как смотрел на них и проклинал себя. Проклинал за то, что думал о ней так, как не следовало, как не должен был. Никкаль могла говорить с ним на разные темы, а он всё время корил себя за одну ничтожную мысль о тех самых губах.       Он больше не думал и не представлял себе во снах как это — быть с ней, ведь только там он мог позволить себе мечтать о Никки так, как не позволял себе бодрствуя. Впрочем, своим разумом как раз во сне он и не управлял, что позволяло всем сокровенным мыслям и желаниям вырываться на волю и терзать его своей заманчивостью.       Проказливые пальчики, тонкие и самую малость робкие, пробежалась по его животу, груди и заскользили к плечам. Их разделяло несколько слоёв одежды: камзол, рубашка и ещё этот надоедливый плащ. Ниалл любил его, но не тогда, когда дело доходило до прикосновений Никкаль. Их он желал почувствовать кожей. Только он всё ещё чувствовал мрачное дыхание принципов и многовековых устоев, незыблемых правил. Они шептали ему на ухо леденящим душу шёпотом, что он не имеет права, что он не тот, кто должен желать эту девушку, не тот, с кем ей стоило делить такие моменты, но он не собирался отказываться от неё, особенно теперь, когда знал, что его чувства к ней взаимны. Да и стала бы Никкаль его слушать?       Ловкое движение пальчиков Никки, и тот самый плащ, элегантный и немного вычурный, превратился в совсем не презентабельную лужицу на новой кровати Никкаль, а сама она тем временем вернулась пальчиками к основанию шеи, пробежалась лёгкими прикосновениями по крайней линии волос и сделала ответную манипуляцию с его упрямыми локонами. Он не любил, когда прикасались к его волосам, терпеть не мог, но Никки позволялось всё.       — Эти слова… Ты правда так думаешь?       — А после всего того, что между нами было, ты сомневаешься?       Никкаль звонко рассмеялась и лукавство в её взгляде зажгло веселье внутри него самого. Серьёзные вопросы, важная тема, а его Никки снова повела себя как озорная девушка, которой и была. Они ещё не говорили о том, что для них значила их близость, не говорили о том, к чему она их обоих обязывала, но, неожиданно взглянув на ситуацию так, как её видела Никки, Ниалл сам развеселился.       Никкаль всё теми же невесомыми, игривыми прикосновениями пробралась под камзол, а затем и под рубашку, опаляя его кожу воздушной, словно лёгкое пёрышко, нежностью и непоколебимой любовью, которую он ощущал в каждом её вздохе. Ниалл не позволял себе даже усомниться в том, что она говорила и что он начал замечать в ней, но после того, что произошло в кабинете Энки, а затем и на постоялом дворе, он обязан был поговорить с ней, взять на себя ответственность за происходящее, дать ей уверенность в том, что будет завтра….       Должен был. Всё это и много чего-то другого, но Никки волновали совсем иные вещи, которые тем не менее были всё же связаны, но менее глубинны и более приземисты: ей нужен был он, так близко, как только можно, так полно, так только бы позволили их тела, и так долго, как распорядилась бы судьба, но Ниалл был уверен, что Никкаль и с ней бы поспорила, имей та наглость лишить его любимую того, чего она страстно желала.       Нерушимые обещания, незыблемые клятвы и целый свод новых правил… Всё это потом. Она готова была даже подписать многолистовой договор на отношения со столь уважаемым магом, да всё, что угодно, только бы он был доволен, но это потом. Сейчас ей нужен был только он, а все прочие вопросы они найдут как решить.       — Как порядочный и ответственный мужчина, ты вообще обязан на мне жениться.       Ниалл хмыкнул. Она даже не представляла себе, насколько он хотел бы этого. Он просто не желал принуждать её, а поэтому молчал, стараясь уговорить себя подождать того момента, когда она будет к этому готова. Он хотел с ней семью, детей, хотел с ней будущее, настолько долгое и настолько полное, что он считал всё это пустыми грёзами. Если бы его стремление к ней было меньшим, а любовь не столь обезоруживающей, он бы и не позволил себе прикоснуться к ней как-то иначе, чем прежде.       Ниалл снова потянулся к её лицу. Он хотел касаться его, целовать, просто видеть всё возможное и доступное время… Если бы это было только возможно… Если бы Никкаль была хотя бы его помощницей, но нет. Уже не студентка, но ещё не полностью осознавший себя маг… Она только начинала искать свой путь, и он будет последним кретином, если попытается хоть чем-то повлиять на её решение. Ему оставалось лишь надеяться, что она выберет его и будущее рядом с ним.       Её кожа была мягкой, нежной, приятной на ощупь, и его тянуло прикоснуться к ней примерно с той же силой, что и поцеловать. Ниалл упивался осознанием того, что раньше даже не позволял себе мечтать. Когда они были друзьями, она не запрещала, если он касался её при необходимости, но это было не так… в тех прикосновениях он не мог показать ни всей своей любви, ни нежности, которая разрывала его сердце. Сейчас же он мог касаться её так, как хотел, как оба хотели.       Он очертил скулы, прошёлся по вискам и неспешным движением прикоснулся к её маленькому вздёрнутому носику, который она так часто упрямо задирала вверх. Когда он задержал ладонь на её щеке, впитывая в себя трепет момента, запоминая его в таком молчаливом великолепии, Никкаль смотрела на него не дыша, словно боялась пошевелиться, спугнуть его, спугнуть то невесомое, но поразительно сильное, что всё сильнее и настойчивее крепло между ними. Как тот цветок, что вручил ей Энки, но совсем другой… особый… хрупкий… невидимый глазу…       — Я должен был спросить, — улыбнулся он и прикоснулся губами к маленькому, едва ли заметному шраму на её брови. Он помнил, как тот появился, весьма забавная история. Помнила ли это сама Никки? — Мне необходима уверенность в том, что ты понимаешь…       Никки слегка отстранилась и приложила палец к его губам. Лукавство исчезло из взгляда. Вместо этого, отражая весь океан эмоций, что испытывала она к нему, её глаза сверкали, подпитываемые внутренним светом. Говорила тихо, ёмко и непоколебимо. Одним взглядом. Никки не находила слов, чтобы передать всё, что она чувствовала, и потому пыталась выразить хоть так. Ниалл же впитывал в себя её любовь, словно губка, словно изголодавшийся по ласке одинокий лев…       Его давно так не любили. Его никогда так не любили.       — Я понимаю всё, что тебя беспокоит. Я абсолютно уверена в том, что хочу быть с тобой.       Никки приблизила к нему своё лицо снова, едва касаясь губами своего же пальца у его губ. Он чувствовал её дыхание и ждал. Он видел, что она хотела сказать что-то ещё.       — А про мои обязанности и права расскажешь мне потом.       — Искорка…       Его выдох, отчасти обречённый, отчасти уже смиренный, повеселил Никки. Её забавляло и умиляло, насколько серьёзным он был и как ревностно относился к тому, что привык считать правильным, единственно верным.       Никкаль прервала его возражения новым неторопливым поцелуем, попутно методично, одну за одной расстёгивая пуговицы камзола Ниалла в непреодолимом желании избавиться и от этого предмета одежды. Он нравился ей в своём привычном костюме, элегантном и подобающем статусу уважаемого ректора единственной Академии для магов, но без него… Без него Ниалл был пределом её мечтаний, самых тёмных и самых смелых…       Этот предмет одежды оказался откинут дальше плаща, за пределы видимости взгляда, похоронен в недрах пола где-то около шкафа.       — Пообещай мне…       Ниалл прервал поцелуй, чтобы выдохнуть ей в губы просьбу и даже мольбу. Он не хотел казаться ей чрезмерно назойливым, ему претила сама мысль, что он мог надоедать ей своей излишней чопорностью и правильностью, но ему нужно было это обещание, даже если он знал, что она скорее всего его не сдержит.       — …быть рядом. Я не смогу, Никкаль, не выдержу, если ты оставишь меня.       Никкаль слишком много для него значила. Он любил её так сильно, словно никогда не испытывал ничего схожего с другими, даже с Рин, которую он столько оплакивал. Ему казалось, он больше вообще ничего не способен чувствовать, но то, что он проживал с Никки, то, как его сердце, разум и тело стремились к ней, не шло ни в какое сравнение с уже пережитым. Его хрупкий цветок, его маленькая Никки, его высшая драгоценность… Его жизнь словно и не имела смысла до её появления.       — Я не оставлю тебя. Даже не мечтай.       — Ты ещё так юна…       Ниалл пробежал ладонью по её шее, очертил большим пальцем скулы и провёл по приоткрытым губам. Никки так и замерла в предвкушении, но прежде чем снова поцеловать её, он насладился тем, как она безоговорочно вверяла ему себя, как откликалась на малейшее движение рук и тела. Он всё ещё чувствовал её неловкость, наравне с поразительной неопытностью. Ниалл так часто видел её в компании студентов-парней, что эта сторона общения между двумя казалась естественным явлением. Впрочем, он никогда её ни о чём не спрашивал… не считал нужным. И правильным. Это была не его забота, не его жизнь, и не ему было дано решать с кем ей сближаться, а с кем нет.       И тем не менее он был приятно удивлён, даже поражён, обнаружив, что Никки была совсем непривычной ни к мужскому вниманию, ни к близости. Невинной она не являлась, но ему доставляло удовольствие видеть на её лице изумление тем вещам, которые он считал естественным при единении тел.       — Ты можешь изменить своё решение. Я же слишком стар, чтобы позволить своему сердцу снова разбиться.       — Ты пытаешься отговорить меня? Действительно хочешь, чтобы я передумала?       Никки спрашивала его обманчиво невинным тоном, в то время как её ловкие ладошки пробрались под рубашку и погладили его живот, а затем будто невзначай прошлись над линией его брюк. Внимательный взгляд не выражал ни грамма той шаловливости, что наблюдалась в действиях. Когда она стала такой? Очаровательной соблазнительницей, милой интриганкой, едва ли осознающей свою власть над ним.       — Показываю недостатки такого выбора. Чтобы мы были абсолютно честны друг с другом.       — В таком случае буду абсолютно откровенна: меня это нисколько не беспокоит.       Она играла с ним, провоцировала его, но он только делал вид, что не вёлся на это как мальчишка. На деле же он поразительным образом ощущал рядом с ней всё острее и сильнее, чем с кем бы то ни было прежде, и соприкосновения тел, без разделяющих их слоёв одежды, желал в той же степени, что и она (а может даже и больше). Как же он обрадовался, когда она тем не менее стянула с него рубашку, едва успев отцепить его любимую брошь, подаренную матерью, и прикоснулась к его груди мягкими подушечками пальцев. Вверх, вниз, витиеватой линией вдоль пресса, по грудной клетке, плечам и обратно… Никкаль играла с ним как на струнах, и он не спешил её останавливать, получая от процесса не меньшее удовольствие, чем она сама.       — Ты — моё восхитительное наказание…       — Что же ты натворил такого, чтобы досталась такая проблемная как я?       Никкаль нравилось, каким ласковым и внимательным он становился наедине с ней. Каким отзывчивым и чутким был в её руках в этот самый момент, позволяя изучать своё тело, словно оно было великолепной скульптурой, от которой просто невозможно было оторвать ни взгляда, ни рук. Его покорность и отзывчивость согревали ей сердце.       — Сам гадаю уже который год.       Ниалл потянулся к её рубашке. Она любила носить что-то подобное: простое и вместе с тем более скромное, чем то платье, в которое ему пришлось заставить её облачиться для приёма у Энки. Она так забавно возмущалась, но была так восхитительно прекрасна, что в тот вечер он едва ли мог думать о чём-то другом. Возможно именно поэтому он так легко поддался её уговорам и хитростям… но жалел ли он? Может быть самую малость, ту самую, которая опасалась, что они всё испортили.       Он расстегнул первую пуговицу, вторую, третью… Он делал это не спеша, не торопясь, наслаждаясь тем, как миллиметр за миллиметром открывалась ему нежная кожа, прикрытая тончайшим шёлком, сквозь который он прекрасно видел её тело. Сорочка почти ничего не скрывала, и Ниалл нахмурился всего на каких-то несколько секунд, представив, что в таком виде её мог видеть кто-то ещё. Не то, чтобы он ревновал… просто не хотел делиться своим сокровищем с кем-то ещё, но достаточно быстро вспомнил о том, что Никкаль теперь обитала в одной из свободных комнат в крыле для преподавателей. Она такой не являлась, но в её старой комнате уже проживала другая студентка, а Ниалл был только рад её переезду: новая комната находилась гораздо ближе, всего лишь за каким-то поворотом, а не в другом конце жилой части Академии.       — Ты прекрасна…       Ниалл с неспешной лаской и трепетной нежностью прикоснулся к тяжело вздымавшейся груди и неторопливо огладил её через тончайшую ткань сорочки. Никки не сдержала стон, и он довольно улыбнулся. Как же ему нравился этот звук. Он готов был его слушать вечно, но желание увидеть любимую девушку без этой дразнящей взгляд детали наряда было сильнее, и он неспешно, дразня и распаляя огонь, в котором уже и так горела Никкаль, опустил ткань сорочки сначала с одного её плеча, затем с другого, а после и с груди, позволив той явиться его взору во всём своём великолепии.       Ниалл едва уловимо повёл пальцами, и нежный поток воздуха коснулся груди, дразня и действуя на нервные окончания так, что Никки пришлось закусить губу, чтобы не привлекать внимания соседей. В то же время тёплые ладони ласково и неспешно повторили провокацию Никкаль и прошлись по поясу её штанов, заставляя кожу гореть в тех местах, где он прикасался, а после и вовсе расстегнул пуговицу.       Вид обнажённой груди отвлекал его, и Ниалл хотел прикоснуться к её коже, оставить цепочку поцелуев, а затем показать Никки, чему же научила его жизнь, как слух неожиданно выхватил из общей какофонии звук открывающейся двери. В первые мгновения он даже решил, что тот не реальный. Ну кто мог зайти сюда? Ведь почти никто ещё не знал, куда именно переехала Никкаль. Они сами едва успели разложить лишь часть вещей, которые Ияр не без недовольства перетаскивал сюда, пока они прогуливались у водопада по другую сторону леса у скалистых гор.       — Никки, я…       Звук голоса Су Ниаллу сначала тоже показался неправильным, неуместным ни в этой комнате, ни тем более в этой ситуации, но тело среагировало быстрее, чем разум. Он натянул рубашку Никки обратно и переместил тело так, чтобы с той стороны, с которой вошла девушка, Никкаль было меньше всего видно. Сам же он не знал что сделать и как себя повести. Ни в каких, даже самых безумных, мыслях он не представлял себе ситуации, в которых кто-то из их общих друзей или просто знакомых становился бы свидетелем столь пикантного момента. Кроме того, он был Поручителем Су, и ему стоило побеспокоиться о её душевном благополучии, да вот только обстановка не располагала.       — Никки?..       Голос Су дрогнул. Глаз цепко выхватил из картины пока обезличенной комнаты, так похожей на множество остальных, разбросанную одежду: рубашку Никки, рубашку Ниалла, его камзол у кровати и плащ на ней, неестественно застывшего Ниалла и пунцовую от смущения Никки. Понять как-то неправильно всю ситуацию едва ли можно было.       Первым порывом Су было посоветовать подруге убрать одежду с пола и перестать разбрасывать её, но та принадлежала не только ей, да и в комнате они были не одни. Взгляд то и дело настойчиво возвращался к полуобнажённой фигуре Ниалла, так по-хозяйски свободно расположившегося в комнате её подруги и решительно укрывающего ту от взгляда Су. Ей казался неправильным и нереальным сам факт его присутствия здесь. Ниалла, который настолько уважал чужое пространство, что не входил в комнату без позволения. Ниалла, который, казалось, заботился о них чересчур усердно, как для того, кто и так сделал всё, что от него требовалось по закону как поручителю. Ниалла, который старался быть каждому из них другом. Утешал, помогал, направлял, был опорой… Ниалла, которого не должно было быть в этой комнате, в этом виде, в этой ситуации…       — Су? Что ты здесь делаешь?       Никки выглянула из-за плеча Ниалла и так доверительно положила одну ладонь на его плечо, а вторую на пояс, а тот даже не шелохнулся, как следовало ожидать, от столь вопиющей смелости, пусть и со стороны такой дерзкой девушки, как Никки. Словно ему было приятно, словно он привык…       Су ещё раз окинула комнату придирчивым взглядом: всё было в беспорядке, как и эти двое, словно в преддверии того, о чём ей думать вовсе не хотелось.       — Как же так, Никки? Когда…       Ниалл был их поручителем. Наставником. Старшим братом. Другом. Он был им четверым настоящей опорой, но для Никки это выходило за рамки общепринятых правил? Как же так? Он любил её совсем не так, как её, Су? Иначе как бы он оказался в этой комнате, в таком-то виде, и так решительно прикрывал бы девушку от её то ли взгляда, то ли гнева, совсем не заботясь о том, как выглядел сам. А она? Как Никкаль могла пойти на нечто такое? И дело не в том, насколько ей самой было больно, дело в том, сколько правил и догм нарушала Никкаль одновременно.       — Никки, Ниалл же наш ректор, поручитель! Как же правила?       Су хмуро наблюдала за тем, как Никки несколько раз спешно открывает рот и закрывает его. Хотела сказать что-то, но каждая очередная мысль не устраивала её, и она пыталась придумать что-то другое, более подходящее или объясняющее всю ситуацию. Только Су не могла даже представить, чем можно было объяснить то, что она видела. И самое ужасное: Су не была уверена в том, что именно чувствовала по этому поводу. Она была зла и ей было больно…       Су и без того было неловко думать о Никкаль как-то иначе, чем как о подруге, которую она знала всю жизнь, но она надеялась, хоть и запрещала себе это, что та сможет ответить ей взаимностью. Это казалось разумным, правильным, ведь они знали друг друга как никто другой, понимали едва ли не с полуслова, и в душе Су начала теплиться надежда, что Никки увидит в ней нечто большее, чем видела всегда… Теперь же то, чему Су стала свидетелем, разбило её мечты вдребезги.       — Су, это вовсе не то, что ты….       — Как же правила, Никкаль? Ты же нарушаешь все мыслимые правила и порядки!       Су замотала головой и, сквозь пелену подступавших обжигающих слёз от обиды, она увидела, как Никкаль отошла от Ниалла и двинулась в её сторону, но вид девушки ещё больше поразил Су и дал понять, насколько далеко зашла подруга: растрёпанные волосы, раскрасневшееся лицо, припухшие от поцелуев губы… На ней не было верхней рубашки, лишь сорочка, да и та смятая и неестественно держалась на плечах, словно её поспешно натянули обратно, а пуговица на облегающих штанах и вовсе была расстёгнута…       Никкаль не выглядела как девушка, которая случайно поцеловала своего наставника, а скорее как та, которая собиралась заняться с ним любовью, а она, Су, их совсем не своевременно прервала. Су не верила своим глазам. С одной стороны, Никкаль выглядела привлекательнее и желаннее чем когда бы то ни было, с другой — Су осознавала, что такой она стала не рядом с ней и не ради неё. Такая Никкаль была влюблена, да так сильно, что наплевала абсолютно на всё.       — Ты совратила ректора. Не могу поверить в это, Никкаль! Не могу поверить, что ты и правда сделала такое!       Никкаль дёрнулась, словно её ударили, да с такой силой, что едва устояла на ногах. Она не ожидала ни таких слов, ни такого разочарованного взгляда той, кого привыкла считать сестрой, самой близкой подругой. Она смотрела на Су и никак не могла понять, почему та так реагировала на их близость с Ниаллом. Понять и принять подобное было сложно, но чтобы вот так… Никкаль никак не ожидала такого от Су.       — Су, выйди.       Обезличенный и строгий голос Ниалла встряхнул слегка потерявшую себя в этом моменте Су. Она неожиданно вспомнила где была и кто перед ней стоял. Не только милая и преданная Никкаль, но и их поручитель, а вместе с тем и ректор Академии, в которой они сейчас находились, а его Су хоть и любила как друга и наставника, но справедливо опасалась.       Послушно опустив голову, как привыкла делать это за годы их знакомства, Су выскочила за дверь.

Продолжение следует…