ради тебя я сломаю художнику кисти (рук)

за что? Поначалу Сону без устали задавал этот вопрос в пустоту, ведь спросить было не у кого. Почему именно он обязан проходить через эти мучения? Должно быть где-то в небесной канцелярии произошел технический сбой, и ему по ошибке приписали страдания какого-нибудь настоящего грешника. И теперь здесь на земле он проходит девять кругов ада. Сону никогда не грешил, но все же спустя время понял, настоящая ошибка — его существование. Сейчас ему восемнадцать. Он не помнит лиц своих родителей, погибших в автокатастрофе. Тогда ему было десять. диссоциативная амнезия — бездушный набор букв в электронной карте пациента. Сону больше не расстраивается. Кажется, первые два года он действительно скучал, проматывая на пленке воспоминаний счастливые моменты с родными. Не мог заснуть без семейной фотографии, пряча ее под подушкой всякий раз, когда заходил дядя. Он дорожил ею, так как больше у него ничего не осталось. Пока однажды перед сном не обнаружил, что вся его комната перевернута с ног на голову. Заветное фото исчезло, и Сону точно знал, кто в этом виновен. Дядя любил играть с ним в прятки, он делал это хорошо. Лучше всего ему удавалось искать. Сону же наоборот игру эту ненавидел — хорошо прятаться никогда не получалось. Первый год после гибели родителей Сону плакал каждый день, каждую секунду не переставая, будучи не в силах принять случившееся. Ему было стыдно перед дядей, который незамедлительно усыновил его, надеясь, что сможет заменить своего покойного старшего брата. И хотя до этого виделись они крайне редко, семейная трагедия привела к искреннему желанию позаботиться об осиротевшем племяннике. Так думал Сону. Но. Стоя на похоронах он увидел в Сону что-то. Еще совсем маленькое и незначительное. Но он был уверен — оно появилось у Сону, когда тот узнал о смерти родителей. И эта штучка пошла ему на пользу. Тогда он подумал, что его пустоголовый брат, работавший типичным офисным планктоном и добродушная жена-домохозяйка, выращивающая тепличные цветочки, никогда не заслуживали своего сына. Теперь же мальчик в правильных руках. Сону плакал каждый день, каждую секунду, поэтому у него не было времени понять, какие мысли крутились в голове его дяди. Да и как бы он, обычный ребенок, это понял, если мысли читать не умел. Тогда дяде было тридцать два года, ни жены, ни собственных детей — он не нуждался в них, потому что был рожден гением. Взяв кисть и краски впервые в три года от роду, искусство зародилось внутри него, по венам и через кровь, оно циркулировало по организму, желая выйти за рамки и обречь новую совершенную форму. Оно приливало к кистям рук, чьи движения оставляли после себя не картины — настоящие шедевры. Уже в неполные двадцать лет он знал, что видит этот мир насквозь, но не так, как другие люди, и восхваляя его в своих работах, он желал прозрения. Он не знал, что значит быть простым человеком, понимая, что является большим. Его глаза видели то, что не способны были увидеть окружающие. Все они жили в трех измерениях. Трехмерное пространство — плоское и глупое, лишенное смысла. Их привычный набор векторов — длина, ширина, высота. Рождение. Жизнь. Смерть. Пока все жили в трех плоскостях, он видел глубже. Он долго думал и наконец дал самое подходящее название: четвертая плоскость — мир. Так в жизни появилась главная цель — подарить людям зрение, заставить их осознать, как они слепы, и стать их личным богом. Тем, кто позволит им узреть его идеальный мир. Его картины действительно многим пришлись по душе. Современное искусство ценится за то, что в нем сочетаются не сочетаемые вещи, сюжеты, которые никогда не были написаны прежде. Искусствоведы могут часами смотреть на холст, куда «художник», вылив два ведра краски, оставил отпечатки собственных ладоней, и видеть в нем что-то свое. Когда их спросят, что вы думаете о данной выставке, они пожмут деловито плечами и ответят: «О, это такое новаторство». Ново. Так говорили люди про его картины. Людям нравилось смотреть на непонятные вещи и делать вид, что они все понимают. Его имя было на слуху, проникало в каждую газету, посвящённую современному корейскому искусству. Публика чувствовала новоиспеченного гения и была готова платить большие деньги, чтобы прикоснуться к прекрасному. Он рисовал свой мир в его первозданной красоте, в его идеальной простоте. Однако, год за годом читая статьи про самого себя, отвечая на вопросы журналистам во время очередного интервью, он понимал, как тяжело заставить других смотреть. В этот момент разочарование в обществе и в своих работах было невероятно высоко. Он понял, что не может передать своими творениями священные знания, которыми обладал с рождения. Но сдаваться позволить себе не мог, продолжив писать картины каждый день. И спустя десять лет он нашел то, что искал. Если ранее на его полотнах не мелькало ни одной живой души, то теперь на каждой были люди. Потому что он понял, что люди — неотъемлемая часть этого мира. Он смог полюбить людей, особенно тех, которых рисовал сам. Они говорили с ним, смотря прямо в глаза со своих холстов. Он видел, как их губы, настоящие губы, шевелились, он слышал их голоса у себя в голове. Эти голоса дарили ему спокойствие и знание. Он все делает правильно. Взяв на свое попечение Сону, он надеялся, что сможет передать ему свою гениальность. Спустя год после похорон, усадив перед мольбертом в своей мастерской, он попытался обучить племянника видеть четвертое измерение, но все было бесполезно. Сону рисовал неплохо, но картины его были такие же глупые и пустые, какими были его родители. Он хотел разделить с кем-то свой идеальный мир, но Сону оказался плохим учеником. Так он думал, пока однажды не проснулся от звуков четвертого измерения, доносящегося из гостиной. Там стояло старое пианино. На нем изредка играл дворецкий по желанию хозяина, ведь порой он любил отвлекаться, закрывать глаза и слушать, слушать. Но в тот раз музыка лилась из-под пальцев Сону. Если раньше свой идеальный мир он мог только видеть, то теперь он слушал и слышал. Это озарение открыло прежде скрытые грани и подарило новое вдохновение. Сону не был безнадежен, и то, что он увидел в нем на похоронах наконец проросло внутри мальчика, подарив первые плоды. Упавший прямо в руки плод был сладок, и ему не терпелось его надкусить. Но чтобы насладиться новым миром, необходимо было избавиться от старого. Родители и все прошлые устои было необходимо уничтожить. Тело должно было отчиститься и стать идеальным. Сону думал, что в десять лет с потерей родителей его жизнь превратилась в ад. Но в двенадцать он осознал, как же сильно тогда заблуждался. С треском в камине, где догорала последняя семейная фотография, он почувствовал, как руки монстра сомкнулись на его шее. И себе он больше не принадлежал. Возможно, эти дурацкие врачи были правы. F20.0 — не просто набор знаков в электронной карте пациента.

***

около трёх лет назад

В последнее время казалось, что искусство покинуло его. Люди, смотрящие на него с полотен, больше не хотели разговаривать, демонстративно отворачиваясь каждый раз, когда он пытался задать всего лишь один вопрос. В чем его ошибка? Начало казаться, что он слепнет, теряет связь с четвертой гранью этого мира. Но этого нельзя было допустить, поэтому пару месяцев назад он обратился к врачам. Раньше терпеть не мог этих демонов в белых одеяниях, они всегда казались фальшивыми и пустыми. Но сейчас другого выбора не было, нужно было любым способом вернуть себе зрение. Врачи задавали много странных вопросов в течение двух часов, а затем выписали какие-то белые таблетки, пообещав, что они обязательно помогут, но должного воздействия не было. Наоборот. Все стало гораздо хуже. Раньше он мог часами переносить на холст все, что видит, но теперь перед глазами лишь одна темнота. Даже игра на фортепиано Сону не помогала. Он привык слушать его по вечерам, когда мальчик возвращался после школы и заканчивал делать уроки. Его идеальное зрение вместе с идеальным слухом Сону придавали миру гармонию и целостность. Но с начала приема препаратов слух тоже стал подводить. Так больше не могло продолжаться, поэтому он подходил к своим картинам, прося у них помощи из раза в раз, пока однажды одна из них не ответила.

— Идиот, ты теряешь все, что имел с рождения, потому что послушал не тех. Доверил свой талант кучке шарлатанов? Знаешь ли ты, какими таблетками они тебя пихают? Очнись, это же яд! Они погубят все четыре грани, уничтожат наш мир! И ты будешь виновен в этом.

Он замирает, не смея вымолвить ни слова. С пустого полотна в центре мастерской, на которое вот уже месяц отказывались ложиться краски, на него смотрит Сону. Он понимает, что именно племянник способен вернуть ему зрение. Как он мог не понять этого раньше? Все это время рядом с ним была неповторимая муза, способна открыть проход в новый мир не только благодаря своей музыке. Все, в чем он нуждался, находится в Сону. Он сделает его еще идеальнее, позволит взойти на каждую картину, созданную его кистями.

да здравствует новый мир. пусть искусство будет жить вечно.

***

Амбулаторная карта

Полное имя: Ким Сону.

Пол: Муж.

Возраст: 18 лет.

Диагноз: F50.0, F44.0, F43.1

Дата первого скрининг-теста: 06.12.19

Дата последнего скрининг-теста: 26.02.22

— Сону, как ты себя чувствуешь? — доктор Кан поправляет очки на переносице и поднимает айпад так, чтобы фейс-айди смогло распознать его лицо. Сону усмехается: чтобы он ни говорил дальше, все будет занесено в его электронную медкарту. — Как обычно. — Возможно, ты чувствуешь дискомфорт, это нормально, ведь сегодня на сеансе ты будешь говорить со мной, а не с доктором Мином, он уехал в командировку, поэтому сейчас твое дело буду вести я. Сону ничего не отвечает, лишь кивая головой в знак согласия. Он на самом деле привык к доктору Мину, который был его личным психиатром с момента открытия этой клиники. Сону доверял ему больше всех, но сейчас у него нет выбора. Последние месяцы дали понять — сам он не справляется. Если доктор Кан, мужчина пятидесяти лет с добрыми глазами и двадцатилетним стажем за плечами, сможет помочь Сону стать нормальным, он готов довериться ему. — Сону, ты хорошо спал этой ночью? — Нет, доктор. Это правда. Ему удалось уснуть около полуночи, но едва первые лучи солнца скользнули по раскрытому окну на рассвете, Сону проснулся, заглушая собственным криком тишину этой ночи. Ему снилась белоснежная болонка Каыль, его любимая собачка. Она неустанно гавкала и лизала его руку, прося хозяина отвести ее на прогулку. Но Сону не мог, его горло сдавливал ненавистный кожаный поводок. Сону задыхался. — Тебе было неудобно в своей комнате? Возможно ты отвык от нее за последние четыре месяца? Именно столько он не появлялся в клинике, хотя по правилам должен был прийти еще месяц назад. Последний раз был в феврале. Тогда подходила пора идти в обычную школу, так что мама настояла на полном обследовании и психологических тренингах перед началом учебного года. Сону слышал, что и в саму школу к старшеклассникам приходили их специалисты, чтобы убедиться, подойдет ли такая обстановка Сону, не вызвав рецидива. В этой клинике у него была своя личная комната. Ее стены были покрашены в темно-синий — любимый цвет Сону, который напоминал ему ночное небо. На полу лежал белый ворсистый ковер, а большая мягкая постель могла убаюкать любого за считанные минуты (но только не Сону). На стенах висели постеры с Гарри Поттером — за последние два рождества, которые они с мамой провели вместе, устраивать марафон всех восьми фильмов, лежа в обнимку на диване в гостиной, стало их маленькой традицией. В общем, в этой комнате было все, чтобы Сону чувствовал себя как дома. Но несмотря на прошедшие года, он не мог воспринимать это место своим вторым домом. Потому что у него был первый — настоящий, который никогда не хотелось покидать. Но сейчас ему туда нельзя. Вернуться в клинику было добровольным решением, основанным на одном желании — быть вместе с Сонхуном. Любить его так, как он этого заслуживает, не утруждая заботиться о себе как о ребенке. И хотя Сону ребенком и не являлся, а до совершеннолетия оставалось всего полгода, он был беспомощен. Потому что F50.0, F44.0, F43.1 Не просто набор символов. Их не стереть ластиком, не удалить, нажав на delete. Сону больше не должен полагаться на окружающих — его дорогая мама испытала много боли, пытаясь помочь Сону выкарабкаться. Он не может позволить и Сонхуну взять на свои плечи эту тяжелую ношу. — Дело не в моей комнате, — довериться малознакомому человеку сложно, но в данный момент просто необходимо, — дело во мне, доктор. — Что именно тебе мешает спать по ночам? — А Вы очень заботитесь обо мне, да? — Сону старается, но не может бороться со своей тревожностью, которая часто вытекает в пассивную агрессию и сарказм. В глубине души он надеется, что врач его простит. — Твоя мама — основательница этой клиники, а ты, скажем так, наш нулевой, самый главный пациент. Твое состояние для нас в приоритете. Нулевой пациент. Сону знал, что его так называют среди персонала. От врачей до администрации. Но не с целью, чтобы унизить, напротив — показать его важность. Сону было неудобно перед этими людьми, особенно перед доктором Мином. Тот действительно переживал за него не как об очередном пациенте, за которого он получал приличные деньги. В этом мальчике он видел нечто большее. Сону понимает, что должен стараться в том числе и ради доктора Мина, поэтому берет себя в руки. — Кошмары. В последнее время стоит мне закрыть глаза, как я вижу… — Сону замирает, неуверенно опуская взгляд в пол, — картины. Доктор Кан делает какие-то пометки в своем планшете. — Ты говоришь о рисунках? Они неприятны тебе? — Вы не понимаете, это не просто рисунки. Картины — четыре измерения. Идеальный мир. Он не дает мне спать, поэтому я его ненавижу. Врач хмурится всего на секунду, но не позволяет Сону заметить его реакцию — он профессионал, а этот мальчик слишком важный пациент, с которым нельзя допускать ошибки. — Ты знаешь, кому принадлежат эти картины? — Конечно. Моему дяде. — Твоего дядю зовут Ким Бунсок, верно? Подавленный кивок. Сону давно не слышал этого имени, но страх перед ним до сих пор выжжен под кожей, словно чертово клеймо. Он приходит к Сону в форме ночных кошмаров, побуждает бежать в туалет после каждого приема еды, чтобы очистить организм привычным способом. Жаль, что этот же способ не способен очистить его от мучений. Сону желает, чтобы искусство пало, а вместе с ним и идеальный мир. — Ты можешь рассказать, что вас связывало? — Дядя усыновил меня, когда мне было десять. Моих родителей не стало, и он…решил воспитывать меня сам. Сону вспоминает тот день. Вспоминает, как плакал во время похоронного процесса и не хотел отходить от могилы, даже когда начался сильный дождь, а все присутствующие уже разъехались по домам. Вспоминает, как дядя был единственным, кто остался. Он несколько часов держал над Сону большой черный зонт, а затем прижал его к себе, позволяя разразиться новой порцией рыданий в свое пальто. Его объятия были теплыми. Тогда они дарили надежду. — Каким человеком был твой дядя? — Вы же знаете, — Сону шипит и поднимает злой взгляд на доктора, эти вопросы начинают его раздражать, — его знают все. Он был художником. Настоящим ге-ни-ем. Последнее слово специально растягивает, ведь оно приносит ему много боли. А разговоры о дяде заставляют Сону причинять себе еще больше боли. — Твоему дяде было присвоено F20.0, — доктор Кан осекается, — то есть я имел ввиду пара… — Параноидальная шизофрения, — перебивает Сону, — доктор, я ваш нулевой пациент, естественно я знаю о международной классификации болезней. Он был ненормальным психом, и теперь я тоже ненормальный. Поэтому сижу здесь, и все это ненавижу. Доктор Кан приспускает очки и трет переносицу большим и указательным пальцами. Разговор заходит в тупик. Об этом его предупреждал коллега, который очень переживал за Сону, будучи вынужденным оставить мальчика на другого специалиста из-за своей командировки заграницей. Он был готов отменить ее и ближайшем рейсом вернуться в Сеул, как только услышал, что госпожа Ким вновь положила своего сына в стационар. Но Кан вызвался сам, убедил владелицу клиники и доктора Мина, что поможет Сону. Поэтому теперь он должен вложить в лечение мальчика все свои силы. Необходимо время подумать и принять решение, как быть с ним дальше. — Давай на сегодня остановимся. Вечером же у тебя групповой тренинг по работе с тревожностью? Отдохни перед ним, а мы продолжим наш разговор завтра, если ты будешь не против. Сону вскакивает и, не попрощавшись, исчезает за дверью. Отдых ему сейчас необходим.