Десерт для сердца

Господин Ким входит в зал, где его встречали хозяева светского мероприятия, на которое пригласили как нового молодого директора компании. Джун не мог отказаться, так как сейчас ему нужно заводить новые знакомства и закреплять уже заведённые, чтобы умело держать бизнес. После того, как его отца вместе с охранниками нашли мёртвыми в машине, на берегу реки, жизнь резко переменилась. Появилась новая ответственность за дела компании, которая требовала улыбаться новым знакомым, жать поданные ручки, дарить комплименты, обсуждать назревающие бизнес-проекты. А более-менее старых знакомых расспрашивать про семью, как идут дела в бизнесе, принимать соболезнования и так далее. Неразговорчивый Джун старался держаться в стороне, осматривая гостей, потягивая вино. — Новоиспечённый господин Ким? — колючий голос за спиной вызвал неприятные мурашки. В этот момент Джуну хотелось просто провалиться сквозь землю и не видеть его. Хотя, он готовился к тому, что встречи обязательно будут, и даже немного репетировал, что будет говорить. Но, как всегда, неожиданный Юнхо застал врасплох. — Добрый вечер. — Господин Чон? И вам доброго, — Джун расстерялся под жёстким цепким взглядом бывшего друга, хотя ведь это Чон должен сейчас извиняться и смущаться. Но ничего этого на его лице не отображалось. Только наглый лапающий взгляд. — Хорошо выглядишь, Джуни… — Господин Ким, пожалуйста, — поправляет Джэджун, выставляя между ними стену, указывая «другу» на место. Юнхо наклоняется ближе к его уху, так близко, что тот почти чувствует его губы. Этот опасный жест заставляет ещё больше нервничать. — Джуни, ты же не думаешь, что всё закончилось, — Чон берёт его под локоть и тянет к себе. — Я всё равно добьюсь тебя. И никто меня не остановит. Ким старается сохранять спокойствие на лице, хотя внутри беснуется. Только нервное перекатывание бокала в руке выдаёт его. «Ёбнуть ему по ухмылке, чтобы забылся». Но он только тяжело втягивает воздух, сдерживая необдуманный поступок. — Не советую, господин Чон, это пустая трата времени. Лучше займитесь чем-нибудь насущным. Вам, кажется, невесту подыскали? Будьте счастливы. Джун дёрнул локоть, но пальцы только сильнее сжались, впиваясь в сустав. Он ухватился за чужое запястье, пытаясь сдёрнуть руку. — С каких пор, Джуни, ты набрался столько дерзости? Не стоит хамить старшим. — Юнхо же совсем не собирался так просто выпускать младшего из капкана. Они замерли, глядя друг другу в глаза, сжимая руки. Джэджун не рискнул больше ничего говорить, чтобы не влезать в бесполезную перепалку. — По-моему, я уже предупреждал, что этот мужчина мой, — немного в стороне прозвучал голос, от которого сердце Кима встрепенулась, и он тут же забыл про бывшего друга. Оба посмотрели на Гун Цзюня, взгляд которого сейчас напряжённо убивал Чона. — Когда ты наконец перестанешь его лапать? Юнхо отпустил локоть и непринуждённо сунул руки в карманы брюк, оставляя разборки на будущее. — Тогда, когда я наконец получу своё обратно. А вот ты, Сэми, поступаешь некрасиво. Разве тебя не учили, что чужое брать нехорошо? Цзюнь подошёл ближе к господину Чон и резанул взглядом его лицо. — Кто первый встал, того и тапочки, — прошипел он. Ситуация накалялась, и Джун, цепляя за плечо миника, потащил его в туалетную комнату, от греха подальше и поближе к себе. Юнхо, скрипя зубами, провожал их взглядом. Запихнув молча мальца в просторный туалет, Джун щёлкнул замком и, не тратя времени на приветствия и расспросы о том, как тот появился здесь и почему не предупредил, впился в губы, по которым так соскучился. Соскучился аж до потери осязания, до боли в мышцах. Ждал их неделю, и, казалось, время остановилось, и в то же время прошла уже вечность. Он прижал миника ближе к себе, душил объятиями и поцелуем. Кусал горло, ощупывал рельеф бёдер в узких брюках. Всё это его, только для него. Этот ёботеррорист, не слезающий до сих пор с женщин, сейчас сам постанывал под властью мужчины, радуясь наконец, что добрался до него. Он висит на шее Кима, который в то время спешно, не отрываясь от улыбающихся губ, расстёгивает ширинку и оголяет его зефирные ягодицы. Пальцы зашарили между полушариями, сминали их, оставляя болезненные отметины. Цзюнь пыхтит в губы старшего, подчиняясь страсти и разрешая делать с собой всё, что тот захочет. Он тоже скучал, скучал до тихих истерик, до депрессии в ванной, когда дрочки просто-напросто не хватало. Он закатывает глаза, когда мокрые пальцы проникли в него, прогладили простату, расширили проход. Он начал дрожать от переизбытка страсти. Всё происходило так быстро и неожиданно, захватывало дух и тело. Сэми уже мокрый, притёрся возбужденным органом к Джэджуну и тихонько просил углубиться. Старший резко загнул его через раковину, упирая лицом в зеркало. Развёл ягодицы и вошёл нетерпеливо и мощно, обжигая уже почти девственные стеночки, трением. Старший пробивался внутрь по самые яйца, не растягивая попусту время и самого Цзюня, и, достигнув желанного тела, немного успокоился, наслаждаясь сжавшимися мышцами вокруг своего члена. Они начали жамкаться, требовать повтора вторжения, а сам Саймон толкнулся бёдрами назад, видимо посчитал, что ещё недостаточно глубоко. Джун придавил рукой в поясницу миника, заставляя прогнуться ещё больше и повторил фрикции снова и снова. Ускоряясь за считанные секунды, долбил зефирные бёдра безудержно и страстно. Миник до боли кусал губы, сжимал сильно веки, стараясь не произносить ни звука. Но от такого натиска уже слёзы наворачивались, так хотелось попросить и поумолять. Тихий скулёж прорвался сквозь стянутые губы, вторя толчкам. Его тело радовалось такой встряске, как будто забытое, почти засохшее растение получило долгожданный полив и уход. Грудная клетка заполниласт чувством жизни и существования. Лёгкие лихорадочно дышали свободой, от которой хотелось взлететь. Миник бросает взгляд в запотевшее зеркало, о которое трётся щекой. Посмотрел на своего мужчину, ослабившего галстук и расстегнувшего верхние две пуговицы рубашки. Смотрел на обнажённую шею с любимой татуировкой. У него ещё будет время насладиться ей, как и всем телом старшего. Он снова прикрыл глаза и заелозил нетерпеливо бёдрами, требуя большего. А сам захлёбывался в дыхании от натиска. Джун зачастил, бёдра бесстыдно шлёпали. Он близился к оргазму. Обнял миника, взял его член в руку и помог кончить. Саймон вторил ему, накрывая его руку своей. Сдавленное дыхание остановилось, когда Сэми пробило разрядом, но даже это не помогло, и, когда снова решил вдохнуть, прозвучал жалобный скулёж, как неизменный скрип той самой двери, ведущей в рай. Быстро и мощно догоняя оргазм младшего, Ким извергается всем своим соскучившимся нетерпением. Утыкается лицом в пиджак на родных плечах, чтобы не зарычать, и тихонько мычит, двигая медленно бёдрами и упиваясь экстазом. Они молчали, деля одно наслаждение на двоих, не в силах оторваться друг от друга. Радостная встреча парочки пошла не по сценарию. Не было романтического ужина при свечах, захватывающей встречи в аэропорту, подарков и цветов. Зато получился страстный, безудержный секс, и не просто секс, а любовь двух соскучившихся сердец, разлучившихся всего неделю назад, но перетерпевших вечность одиночества. Миник не усидел на месте, не дождался свободного времени и сбежал из дома в первые же выходные. Хоть пару дней побыть с ним, боялся, что упустит Кима или потеряет. Ещё больше боялся, что его самого забудут, заменят, отодвинут. Но нет, не забыл, ждал и желал. Сейчас Цзюня трясло только от той жажды, с которой на него набросились. И, чувствуя такую значимость в жизни Джэджуна, он верил, что дальше всё так и будет. Они будут встречаться и наслаждаться этими свиданиями до боли во всех мышцах. И каждая их встреча будет наполнена вот такими соскучившимися уединениями. Цзюнь очень торопился, позвонил Ханне, выспросил всё расписание и мчался на этот вечер. С трудом удалось попасть внутрь, и то только с помощью знакомых. Он предвкушал увидеть радостное удивлённое лицо, разговор ни о чём, попивая шампанское. Возможно, после этого они поехали бы в его номер. Никак Цзюнь не ожидал, что Ким нетерпеливо затащит в туалет и без прелюдий возьмёт его. Как это было — бесстыже, неприлично и распутно. М-м-м, то что нужно, самый смак. Жаль, что не на фуршетном столе, на глазах у этого Чона, чтоб он подавился спермой. Ким улыбнулся, вспоминая ревнивый взгляд миника. Кажется, ему очень повезло влюбиться в такого собственника, который не отпустит и не бросит, даже когда разлюбит, будет держать подле себя, только чтобы было́, чтобы ублажать своё эго. Наконец они ожили, сняв стресс. Привели себя в порядок, но не торопились выходить. Цзюнь поправил галстук Джэджуна, расправляя аккуратно воротничок. Руки, освободившись, легли на грудь, погладили ласково лацканы пиджака. Он хотел много чего сказать: как скучал, как любил, как торопился сюда, но, судя по взгляду Кима, тот всё уже это знал. Догадывался, ведь сам так же любил и ждал не меньше. Неужели в их отношениях даже поговорить не о чём? Джуни не болтун, это понятно, но минику хочется что-нибудь сказать, но не знает что. — Мне понравился твой видеозвонок, — старший неожиданно сам завёл разговор. Он пошло улыбнулся и подмигнул. — Ммм? — миник не сразу понял, о чём он. Это был их первый видеозвонок. Тогда Цзюнь уже лёг спать, и Джэджун вместо бытовых расспросов, «как прошёл день», вдруг спросил, в чём тот спит? Он попросил его снять футболку. Цзюнь, слегка поупиравшись, поддался, даже не уговорам, а приказам, в конце оставшись полностью голым. Через некоторое время, всё ещё недовольно подчиняясь тем же приказам, он уже ублажал себя самого на камеру компьютера, чтобы всё было видно Джуну, который в это время в Сеуле дрочил, глядя спецвыпуск порно для себя. Он просто хотел посмотреть на любимую зефирку перед сном, но в какой-то момент всё сорвалось и пошло не так, как планировалось. И вот, миник лез уже пальцами внутрь себя, выстанывая имя старшего. Джун готов был в этот момент трахать экран компьютера, на котором изгибался миник. — Покажешь мне сегодня? — старший вновь подмигнул растерявшемуся мальцу.        Тот покраснел, как невинная девица. Ему этот звонок почему-то показался постыдным, когда он отошёл от оргазма и всё проанализировал, представляя, как его изгибания выглядели со стороны. — А морда не треснет? Я же просил не вспоминать это. — Смущённое негодование зефирки заводило расслабившееся тело. Милые покрасневшие щеки напрашивались на ласку. Джун осторожно невесомо скользнул губами по пылающей коже к уху и прошептал: — Я буду всегда это вспоминать. И сегодня ты это повторишь. Поехали к тебе. Где ты остановился?

***

Раннее утро субботы, но Сеул уже не спал. Это день для отдыха, и все спешат полностью им насладиться. Хотя есть и такие, кто решил просто проспать это время, наслаждаясь ничегонеделанием. Джун сквозь сон шарит рукой по кровати и находит любимое тело. Открывает глаза, разглядывая спящего миника. Что он сейчас чувствует? То, что описать невозможно. Разве можно рассказать о том, насколько сильна любовь? Какую бы процентную цифру не назвал, всегда есть больше. Цзюнь заполнил собой всё его существо, стал смыслом его жизни. Хочется просто летать, парить и со всеми делиться своим счастьем. Он, как мощный энергетический поток, ворвавшийся в его жизнь, от сияния которого исходит нежное тепло, что греет не только душу, но и тело. Джун двигается ближе, проводит легонько пальцами по подтянутому животику, который тут же дёргается и напрягается. Цзюнь причмокивает губами сквозь сон и отворачивается, натягивая на себя одеяло. Старший снова двигается, обвивая горячее тело руками, прижимаясь торсом к спине. Покрывая нежными поцелуями изгибы шеи, он пытается разбудить свою зефирку, но тот лишь недовольно морщится, и тогда Джун решается на последний шаг и кусает его за загривок. Тот с головой закутывается в одеяло и оттуда сонно ворчит. — Если ты будешь меня так рано будить, я не буду с тобой спать. Отстань. — Для парня сон — это святое. Он не понаслышке знает, что такое бессонница, когда очень хочется поспать, организм устаёт, болеет, но не может попасть к Морфею. Поэтому Цзюнь очень ценит то, что сейчас его организм просит ещё чуток приятного просмотра фантазийных картинок. Джун оставляет его в покое и отправляется заниматься утренними заботами. Вчера они так и не поехали в номер Цзюня. Уже в машине Джун твёрдо решил, что не хочет ничего бояться, и повёз к себе. Пусть их увидят, пусть начнутся разговоры, пусть полетят камни в его огород, пусть всё это будет, но в его доме. Он не хочет шляться по квартирам и номерам, хочет, чтобы миник был членом семьи и занимал здесь своё место. Ким не прячется, не стесняется, наоборот, он гордится, кичится, хочет похвастаться. В этом доме его долго просто жалели, пусть же сейчас увидят, насколько он счастлив. Миник пытался ещё спорить, говорил, что неудобно, неловко, но с Джуном спорить не стоит. Он просто вытащил его из машины и повёл за собой в свою комнату, в свою кровать. Было уже поздновато, все спали, поэтому миник молчал, смущался, зная, что через несколько стен находится комната Хан Джимин. Ким применял всё своё мастерство и знания, чтобы раскрепостить его и сейчас сладкая кожа была усыпана следами от зубов, а на полу валялся тюбик со съедобной смазкой. Джун распробовал его всего, заставил трястись, как в лихорадке, пульсировать каждую клеточку, умолять и стонать, забывая о приличиях. Миник в свою очередь сделал всё, что сказал старший, безропотно подчинился, как дрессированный щенок, получая за это внимание от хозяина. Такая податливость сводила с ума. Ким кайфовал от того, как тот неумело делает минет и смущается от этого, как стыдливо повторял сцену видеозвонка и как после этого приказывал, чтоб Джуни глубже, резче и быстрее имел его. Пошлость и стыдливость в одной душе. Ким, желая доброго утра бабушке и Гё, обязательно по привычке наведывается в кухню, но уже не завтракать, просто предупредить, чтобы накрыли на один прибор больше. Сейчас это всё происходит в столовой, в семейном кругу, в спокойной атмосфере, как положено. Он отдаёт распоряжение управляющему о том, чтобы подготовили бывшую комнату… мамы, которую после её смерти никто не трогал. Он предупредил, чтобы комнату полностью переобули, так как сейчас это будет мужская. Цзюнь не менее дорог для него, чем мама, поэтому он выбрал именно эту комнату. Почему-то он думает, что она одобрила бы его выбор. Джун снова поднялся в спальню будить свою зефирку. Миник, скомкав одеяло, обнимал его руками и ногами. Какой же он… Какими бы не были общемировые стандарты, для Джуна он самый красивый и идеальный. Ким поглаживает обнажённую спину, целует укусы на лопатках и плечах, кожа в ответ покрывается мурашками. Миник дёргает плечом и мычит. — Скоро завтрак накроют. Вставай, нужно кое-куда съездить. Хочу тебе показать. Миник вяло поднимается, садится на кровати и трёт глаза. Зевает и недовольно падает обратно. Джун пытается его задобрить и припадает к местечку под ухом. Шумно чмокая, он засасывает кожу, но так, чтоб не осталось следов. А язык пытается вторгнуться в родное ушко, отчего Цзюнь начинает улыбаться. Он тянет руку к своему стояку и пытается успокоить, иначе это займет много времени, а он уже хочет есть. — Что ты хочешь показать? Я бы хотел отдохнуть эти два дня, — он скучно смотрит в потолок, тяжело разлепляя сонные глаза, когда старший отстаёт. — Сегодня у меня тренировка. Хочу показать тебе свой байк. Ты как-то просил, — Джун потормошил его волосы, взбадривая. Искорки в карих глазах загораются, появляется интерес, губы дёргаются в улыбке. Миник видел его уже издалека, но сейчас он увидит его ближе и даже потрогает. Парень резко подрывается в ванную и быстро приводит себя в порядок. Ему бы ещё переодеться не мешало. Он на старте, он готов. Весело осматривает себя в зеркало, прикрывает засос на ключице, аккуратно разглаживает костюмчик и чмокает своё отражение. Спустившись в столовую, Цзюнь не ожидал увидеть там Хан Джимин, так как думал, что она всё время находится в комнате. Замер на входе и поклонился, приветствуя её и сиделку. Она с интересом рассматривала молодого смущенного человека. Внук предупредил, что у него есть гость, но она не ожидала снова встретиться с этим дерзким «братом невесты Джуни», который спас его, ведь будущая свадьба расстроена. Джун встаёт из-за стола и подходит к нерешительному минику, берёт за руку и ведёт за стол. Он усаживает его напротив бабушки, а сам встаёт за спиной и кладёт руки на плечи. — Бабушка, ты ведь уже знакома с Цзюнем? — Та с улыбкой кивает и готова слушать продолжение речи. — Так вот, я люблю его. Минику захотелось сейчас исчезнуть, глаза женщины с удивлением смотрели на него. Он и сам был в шоке. Гё, сидящая рядом с Хан Джимин, покраснела и опустила взгляд в тарелку. Парень пытается встать, но руки старшего припечатывают его обратно. Он пытается как-то это разрулить, чтоб разогнать неловкость. — Да, мы хорошие друзья, как я и говорил… — растерянно бормочет Цзюнь женщине. — Просто Джуни предложил переночевать здесь, пока я… — Бабушка, я действительно люблю его и надеюсь, что ты примешь мой выбор, — Джун наконец отпускает парня и садится за стол с довольной улыбкой. — А вы, молодой человек? Что вы чувствуете к моему внуку? Цзюнь совсем растерялся. Опять надо это сказать, и не Джуну, а уже посторонним людям. Как будто приговор подписать. Настроение портится от неловкой ситуации, от необдуманного поведения старшего, от его поспешности в отношениях. Ведь он ещё не готов был вот так всё обнародовать. Это может дойти и до его родителей, которые точно не поймут. Цзюнь продолжал молча комкать салфетку, тщательно рассматривая ложку. Он даже не пытался ответить или подобрать правильные слова. Фраза только одна, но очень тяжёлая. Такое ощущение, что его раздели и выпнули на сцену, где он должен был сейчас прочитать серьёзный трактат. — Бабушка, он очень стеснительный, давай эту тему пока отложим, — Ким тревожно смотрел на зефирку. Он переборщил, явно переборщил с этим объявлением. Нужно было предупредить заранее. Похоже, что он налажал. — Я думаю, Гун Цзюнь не стеснительный, а просто растерялся. Вам не стоит меня бояться, молодой человек. Я принимаю выбор своего внука. И совсем не обязательно отвечать, я всё вижу по вашим глазам. А ваш поступок говорит сам за вас. Я рада за Джуни. Хан Джимин с ласковой улыбкой положила руку поверх руки внука и слегка сжала. Мудрая женщина немного сняла напряжение завтрака. Но недовольство парня осталось.

***

Ким выкатывает свой байк на трек. Его проверяют, осматривают, тренер даёт свои наставления и указания, что-то показывает на новых поворотах, предупреждает об усилении тренировок перед чемпионатом. Джун посматривает на Цзюня, который весело общался сейчас с другими мотогонщиками, по привычке очаровывал всех улыбкой в 32. Тот все ещё дулся, воротил взгляд. Старший уже раз пять извинился, но прощения не добился. Вероятнее всего, одними извинениями не отделаться и придётся что-то придумывать. Может, просто спросить, что надо? Так не интересно. Очень банально и скучно. Джэджун прогоняет три круга, тренер начинает его материть, угрожать, что если тот не соберётся, он выгонит его домой. Даёт 10 минут на отдых. Джун торопится к минику. Тот легко вписался в компанию, жадно слушал истории и восхищался достижениями ребят. Они расспрашивали про Китай, приглашали с собой отдохнуть. В общем, Цзюнь был занят и не отвлекался на просмотр тренировок. Джун подошёл к компании, просто удостовериться, что всё в порядке. Его мрачное настроение испортилось ещё больше, когда он увидел, как один из товарищей почему-то перебросил руку через плечо миника и хвастался о своих достижениях в женщинах, заглядывая, как показалось, с нехорошим интересом в глаза парня. Нет, не просто нехорошим, а блядским, наглым и противно лапающим. Они уже начали договариваться о чём-то, когда Ким стремительно подошёл и, ухватив за плечо, потащил миника за собой. — Мне нужно очень срочно с тобой поговорить, — сквозь зубы шипел старший, сжимая сильнее плечо. Найдя какую-то подсобку уборщиков, он впихнул туда безропотного миника и прикрыл за собой дверь. — Послушай, я понимаю, что ты дуешься, ты прав, но не стоит меня дразнить. Какого чёрта ты позволяешь себя трогать? Что за дружеские объятия? — Перестань, Джуни, мы просто разговаривали. Он просто положил руку, это нормально. Многие так делают. Я никому не позволю себя трогать… в этом смысле, — миник старался успокоить старшего. — Я не хочу тебе мешать, но мне нужно с кем-то общаться, я не такой молчун, как ты. — Не садись к нему так близко, я видел, как он жался к тебе. — Он ревнует, сильно ревнует. Волнуется, переживает, беспокоится и всё, всё чувствует. Ему нужно за руль, а он никак не выкинет из головы эту обиду, вызванную его неосторожным поступком. Разве для этого миник пригнал с Китая, чтобы вот так провести выходные? — Джуни, успокойся, — искорки в глазах, ладони прижаты к кожаной куртке на груди и щенячий взгляд. Миник жмёт старшего к дверце, целует, нежно наращивая страсть и углубляясь языком. Наконец вырывается стон старшего, обозначающий, что не может себе этого позволить сейчас, и он отстраняет парня за плечи. Ким смотрит на губы младшего, пытается отдышаться и уйти. Но руки не отпускают, а ноги не идут. Он высчитывает время, но пяти минут ему не хватит. — Гэ, не надо меня дрессировать и приручать, — уже с печалью в голосе произносит Цзюнь. — От этого только хуже будет. Ты должен доверять мне. Доверять тебе? Ещё неделю назад ты собирался привести шлюшек, и только рискованное предложение старшего от этого отвлекло. С Саймоновскими привычками, кадрить всё живое, будет тяжело доверять, но придётся. Ким обречённо вздыхает и выходит из кладовки. Кое-как домотав три круга, выслушав всю порицательную нудятину от тренера, Джун, наконец, забирает младшего из компашки. Сидят в машине и молчат. Каждый со своей обидой, горечью и мыслями. — Не так я представлял себе выходные. Всё не так, всё неправильно, — миник уткнулся лбом в боковое стекло. — Отвези меня в гостиницу. — Я распорядился приготовить тебе комнату, мамину, — Джун печально посмотрел на младшего. Это ведь забота, а не приручение. Ведь это всё просто забота. Может, какая-то неправильная забота? — Торшер с креслом распорядился приготовить? А какао на ночь? — миник только усмехнулся на эту заботу. Как хорошо за него всё решили. — Может, детей заведём? Я буду их воспитывать, пока ты… Блять, как всё это бесит, — миник сложил руки на панель и спрятал в них глаза. — Джуни, зачем ты это делаешь? — Я хотел как лучше. Скажи, как надо? Чего бы ты хотел? Кроме секса. — Джун не знал, не понимал в этом ничего, он никогда ни с кем не встречался. — Неужели тебе нужен цветочно-букетный подход? Ты скажи, я сделаю. — Он хотел погладить сгорбившуюся спину, но рука будто не дотянулась до неё, показалось всё неудобным и не ко времени. — Джуни, ничего не надо менять. Нужен только ты. Хочу, чтобы было как тогда. Давай сходим в клуб. — Миник поднялся. — Ваши посоветовали какой-то новый. Хочу напиться до поросячьего визга, хочу курить и кутить. Хочу свободы, а не правил и домашней бытовухи. Хочу ходить по дому голый, громко слушать музыку, хочу травки и… — запнулся и задергал взглядом по сторонам. — Женщин? Это ты хотел сказать? — добавляет за него Джэджун. Цзюнь выдыхает, но молчит. Разговор опять пошёл не в ту сторону. — Ты так боишься семьи? Это мне впору бояться, с моим то папашей, а ты должен быть привыкшим к дому. — Я смотрю на своих родителей, — говорит тихо и хрипло от комка в горле, — мне становится скучно. Они почти не видят друг друга. У каждого свои интересы. Они, конечно же, ЛЮБЯТ друг друга. Но как-то на расстоянии, заочно. Вот этого я боюсь. Боюсь заблудиться, оставить счастливое время позади, а потом неприятно этому удивиться, не имея возможности вернуться. Ким заводит машину. Он больше не хочет ничего слышать. Пусть будет как Цзюнь хочет, как он говорит. Джун на всё согласен. Его логики и сил не хватает, чтоб понять такую позицию, поэтому он просто плывет по течению.

***

Субботний вечер, кофе, рабочие документы и компьютер. Ким не работал в кабинете отца, слишком ненавистен он был, даже входить туда не хотел. Сидел в своей комнате за небольшим столом с мощной настольной лампой. Тщательно изучает цифры и графики. Хочется спать, строчки уже плывут перед глазами, но он терзает себя. Осталось пару бумаг и можно будет спокойно отдыхать. Звонок мобильного отвлекает от работы. Саймон звонит, полночь, наверное пьян. Днём они просто разъехались, младший отказался от предложенной комнаты. Ким высадил его у гостиницы и они молча взглядами попрощались. Он не звонил и не писал, и Джун тоже молчал. Как же много в душе каждого человека разных сложностей, которые не дают спокойно жить. Не приучены души наслаждаться, всё надо мучаться, устраивать гонки с препятствиями, пытаться добиться бо́льшего, чем есть. И только когда устают, начинают задумываться, вот бы молодость вернуть и жить в своё удовольствие. — Джуни, — точно, пьян. Даже через трубку как будто пахнуло спиртовыми парами. — Тут почему-то одни геи… Это пиздец… И-к… Забери меня… Мне надо. Блять, приезжай уже… Они очень наглые. Глубокий вдох раздражения. Джун ожидал чего-то подобного. Не думал он, что так скоро Цзюнь решит показать ему его место. Место таксиста, место няньки, место наложницы. — Где ты? — Я здесь, … Ой, блять… Эй ты, скажи, где мы. — В трубке слышится какой-то шорох. Чужой мужской голос диктует адрес. Что за чужой? Кто сейчас рядом с ним? Сука, миник свободы захотел. Это и есть его свобода? Ким бешено гнал машину. На светофорах нетерпеливо бил по рулю и матерился. Нервные окончания настолько взбодрились, что, казалось, щипали кожу. Что сейчас творится в Джуне? Там соединяются злость, бешенство, ревность, отчаяние и безысходность, превращаясь в коктейль Молотова. Миник не просто стал его игнорировать, но ещё и развлекался при этом, втаптывая в грязь все их отношения. Недолго музыка играла, недолго продолжался бал… Оказалось, это гей-клуб, задротный какой-то клуб с обдолбанной клиентурой. Джун набирает номер миника, но никто не берёт трубку. Он входит внутрь, осматривает всех похожих, грубо разворачивая лицом к себе. Его тут же лапают, вешаются, получают в ответ матерки и толчки. Один даже по роже получил. Ким, пробираясь сквозь плотную толпу, не может найти своего. Проверяет бар, танцпол, идёт в туалеты. В ярости жмёт кулаки и направляется на верхний этаж. Проверяет приватные ложи, бесцеремонно вскрывая замки и нарушая уединение парочек, да и не парочек тоже. Это дерзкое поведение было замечено. Подходят двое чёрных в обтягивающих полиуретановых белых леггинсах, выделяющих всё добро и спереди, и сзади. Джун заминается с очередной дверью и уже чувствует чужие руки на своей заднице. Тут же второй африк обходит спереди и засасывает губы, тянет за талию. Джун отталкивает первого, бьёт второго, откидывает чёрные руки от своей куртки и ломится в следующую дверь. Вот он, проблядушник хуев, уже на коленях. «Я никому не позволю меня касаться», — вспоминает дневные слова. «Ты должен мне доверять», — чему тут доверять? Какой-то тощий уёбок пытается развести его на минет, отодвигая от лица закрывающие руки. Пьяный Цзюнь только мотает головой и пытается подняться. Джун вновь отталкивает от себя прилипчивого африка и подлетает к тощему. Хватает его за волосы и откидывает африкам. Миник, узнав старшего, вяло машет рукой и пытается улыбнуться. Джуни одним рывком поднимает его на ноги, которые не держат. Он перекидывает его через плечо и несёт на выход. Грубо расталкивая недовольный народ, пытается не потерять пьяное тело и своё одетым оставить. Добирается, наконец, до свежего ночного воздуха. Миник цепляется за куртку старшего, пытается держаться, охает, когда тот, поправляя его, подбрасывает и впивается плечом в живот. Его, наконец, спускают на землю, которая продолжает шататься. Под спину подпирает капот. Джун диким взглядом смотрит на эту пьяную шваль. Миник с трудом собирается с мыслью. Тянет руки к старшему. — Гэ, ты сердишься? — умилительно тянет он. А мощный удар кулаком по капоту заставляет вздрогнуть. — Мда, похоже сердишься… Хочешь, я поцелую тебя? — младший тянется к старшему кем-то обслюнявленными губами, но тот только встряхивает его за грудки. — Сука, какого хуя ты припёрся сюда. Тебя мало ебут? Может, хочешь по кругу пройтись, чтоб жопу порвали? — Нет… и-к… Жопу не надо, — миник вяло пытается освободиться от хватки. — Она ведь… нужна мне, — он еле пережёвывает слова, превращая их в пьяный бред. — А что надо? Глотку? — Джун откидывает его на машину и снова бьёт по капоту несколько раз, оставляя уже вмятину в нём. Он бы сейчас с удовольствием врезал Цзюню, не будь он… его. Как вытрясти из него эту жажду такой ёбнутой свободы? Закрыть бы его в спальне и драть каждую ночь до поросячьего визга, чтобы днём не скучно было. Тогда и торшер с газеткой показались бы охуенной свободой. На душе такая горечь, как будто травяных настоек опился, хочется выть от безнадёги. Перепуганный таким безумием миник вжался в машину и молчал, переминая губами. Может, действительно вся эта его любовь была временной, лишь жалостью к загнанному старшему? А сейчас он приехал развлекаться и вчерашний секс был лишь началом, прелюдией, так сказать. Джун пытается успокоиться, открывает машину и грубо усаживает туда младшего. В машине тот засыпает, всё время пытаясь упасть лицом на бардачок. Ким везёт его в гостиницу, злость не разрешает вести домой, чтобы потом ещё и получить за это особую «благодарность». Дотащив всё-таки мальца до номера, он заботливо раздевает его и укладывает. Действительно, от этой любви так хуёво на душе, сердце больше не хочет работать слаженно, вызывая одышку, головокружение и боль в груди. Слово любовь поменяло в его жизни только одно обстоятельство. Всё как прежде, но если раньше, когда издевался отец, ты просто бился об стену, то сейчас в этой стене штыри, которые протыкают тебя с каждым словом и взглядом. И вот, ты стоишь весь в крови перед любимым человеком, но он этого не видит и не понимает. Но разве не любовь — двигатель эволюции? Разве можно без неё? Некоторые не только могут, но и стремятся прожить без неё. Джун смотрит на спящего зефирку обречённо и с любовью. Он только портит ему жизнь своими чувствами. Дурак, просто дурак. Он уезжает и прячется в своём доме, в своей комнате, где они провели предыдущую ночь. Возможно, ненадолго ему хватит одних воспоминаний. А потом будь, что будет.