***
Солнце уже село, было около 9 вечера. В дверях слышится движение затвора. Ким напрягается и осторожно встаёт с постели, пытаясь как можно ближе подойти к дверям. — Чон? Какого чёрта происходит? — он был очень удивлён при виде бывшего дружка. Неужели тот пошёл на преступление? Совсем, видимо, зациклился. Старший щёлкает выключателем, и границы потолка слабо подсвечиваются по периметру. Он закрывает окна и подходит к Киму. Мрачная фигура под жёлтым светом вызывала неприятные мурашки. — Я не хотел, чтобы так получилось, Джуни, чтобы вот так всё обернулось. Но ведь ты упрямый осёл. Ты сам во всём виноват. — Юнхо садится на кровать и хлопает на место рядом с собой. — Сядь, не стой ты уже над душой. — Да пошёл ты, Чон. Что за цирк? Кончай уже этот концерт. Я сейчас уйду и просто забуду про этот инцидент. — Джун тянет руки к нему, чтобы наручники снял. Но тот хватает за перемычку и дёргает на себя. Джун упирается, оттягивает руки назад, браслеты впиваются в кожу. Но старший сильнее его. Всегда был таким, но всегда защищал его в каких-нибудь пьяных стычках. А сейчас он на другой стороне. Юнхо сам резко встаёт и с рычанием уже давит на младшего, прижимая к стене. — Ты что, думаешь, я не справлюсь с тобой? — бьёт наотмашь, поджимает его подбородок и слизывает кровь на скуле. Джун упирается руками в его лицо, впивается пальцами в глаза. Чон вскрикивает и отпускает парня. Получает удар в ухо, отступает на шаг, но успевает перехватить руки младшего в следующем ударе. Он поднимает и заводит их за голову, оттягивая при этом цепь вниз. Джун рычит, скалится, но не может шевельнуться. Старший прижимается к нему всем телом, поворачивает его лицо к себе, и пальцы проходятся по натянутым в оскале губам. Рука уворачивается от укуса и зажимает рот. — Тебе лучше сдаться, Джуни, тогда намного приятнее будет. Ты же понимаешь, что я всё равно своего добьюсь. А вот какими методами — решать тебе, — он проводит языком по его шее, натягивая сильнее цепь при слабом протесте, выворачивая плечи до боли. Глаза младшего горят, и это возбуждает Чона. Он жмётся ещё сильнее, вдавливая того в стену. Уж очень хочется прямо сейчас испробовать то, о чём он так долго грезил. Тело Джуна в его руках, в его власти, но Юнхо ещё надеется на какие-то ответные чувства. Возможно, не сейчас, но, может, позже. Этот парень так сильно зацепил его, въелся в кости, которые начинает ломить, когда его долго нет рядом. Это сводит с ума, выбешивает и разрывает душу на части. И ладно бы сразу на все, но ведь сколько лет уже всё трещит. Это надо уже заканчивать. Юнхо убирает руку со рта, задирает рубашку младшего, шарит по торсу, щипает за сосок. Джун морщится от боли, пытается вырваться, а старший не останавливается. Рука спускается ниже к брюкам. — Чон, ну хватит уже. Не лезь ко мне, — Джун в панике кричит, не в силах справиться со старшим. И тот останавливается, как будто опомнился. Медленно убирает руки и тоскливо смотрит на парня, которого так любит и который отталкивает его вновь. Юнхо ждал, так долго ждал, что подождёт ещё чуть-чуть. — Джуни, я люблю тебя. Разве ты этого не понимаешь? — он заглядывает в серые глаза. Ах, если бы Джуни сейчас просто обнял его. — Что это за любовь такая? Ты сумасшедший, Чон. «Я знаю, Джуни, знаю. Но ничего не могу с этим поделать. Боюсь, если ты не сдашься сам, придётся сделать больно». Юнхо с тоской смотрит на свою любовь. Он молча уходит из комнаты, не оглядываясь на парня. А тот вздыхает с облегчением, хотя и понимает, что это лишь начало.***
2 дня спустя. Щелчок затвора. Джун вздрагивает и отнимает голову от подушки. Два дня только на воде и воздухе дают о себе знать. Тело не хочет слушаться, а голова кружится. Но он встаёт, подбирается и готовится дать отпор. Чон входит с подносом горячей еды. Ставит его на пол возле окон. Потихоньку по комнате разбредается обалденный запах тушёного мяса, и живот Кима начинает требовательно урчать и болеть. «Решил измором взять? Так просто не получится». — Как дела, Джуни? Сегодня в тебе поменьше прыти? — подходит ближе, садится на кровать, опять хлопает ладонью рядом с собой. — Сядь, поговорим. — Спасибо, насиделся уже, — рычит Ким. Он всё-таки изредка бросает взгляд на поднос. Голод раздражает, бесит, ухудшает и без того хуёвое настроение. — Джуни, тебе не стоит меня бояться. Ведь я твой хён. Сколько лет я с тобой возился? — закрывает глаза, вспоминая прошлые события. — Пальцем боялся задеть, чтобы душу твою не ранить. А ты мне так отплатил. Разве я не достоин хоть чуть-чуть благодарности? Ведь ты должен меня уважать. — До сих пор так и было, пока ты не сошёл с ума. Ёбнутые поступки не вызывают уважения. Юнхо сжал зубы, подскочил к младшему, упёрся руками в стену, блокируя его с двух сторон. С дикой печалью заглянул его в глаза. — Неужели ты ничего ко мне не чувствуешь? Ведь мы столько лет вместе. Ты и я. Блять, Джуни, я же с ложки тебя кормил. Мы же спали вместе. Вспомни, как нам было хорошо. Вспомни, наконец уже, эти чувства. Джун потянул руки вверх, звеня цепью. — Убери их, тогда и поговорим о чувствах, Чон. Тот даже задумался ненадолго. Если он его отпустит, то второго шанса уже точно не будет. Он просто потеряет его. — Хочешь, чтобы я снял наручники? — он горько усмехается. — А ты попробуй уговорить. Может, ты поцелуешь меня, но так, чтобы мне понравилось? Джун хмурится, совсем не хочет этого делать, но ведь есть небольшой шанс, что старший будет добрее к любимому человеку. Может, после этого в нем проснётся совесть наконец, и он его отпустит. Ким мнётся, раздумывает и в конце концов тянется вперёд. Он тихонько касается его губ. Даже прихватывает немного. Вот его язык слегка проникает внутрь. Чон не ожидал, что младший купится на это, но он целует его, при том сам. Как же это прекрасно. Джун даже прикрыл глаза, как будто наслаждается. Какие губы мягкие, сладкие. Руки уже так и тянутся к нему. Сжимают талию младшего. Тело Юнхо распаляется только от этих касаний. Но Джун резко отстраняется, прерывая поцелуй и выставляя перед глазами наручники. — Ты действительно решил, что я смогу тебя отпустить? — Чон смотрит в серые глаза и не находит и капли нежности, которую только что ощутил в поцелуе. Кого он сейчас целовал? Этого китайца? Всё это было притворством, чтобы выбраться отсюда и бросить его. Опять эта горечь подступает, гложет и давит на сердце. Как надоел весь этот детский сад с нежностями, как надоело ждать ответа или благодарности. Этот сучёныш просто издевается и насмехается над ним. Горечь старшего сменяется безумием. — Ты решил, что умаслишь меня и бросишь? За это тебе придётся хорошо постараться, Джуни. Старший, хватает его за пиджак и рывком бросает на кровать. Джун пытается подняться, но слабость от голода и наручники сковывают движения. Чон переворачивает того на живот и дёргает за бёдра. — На колени, — приказывает он. Джун лишь уворачивается от чужих рук и ползёт на другую сторону кровати. — Нет, так не пойдёт, мой хороший. Не хочешь по-простому, будет по-моему. Чон хватает его за лодыжки, тянет к себе, подминает и седлает. Сегодня это тело будет его в любом случае. Он с силой давит рукой на его шею, вжимая в кровать, но так, чтобы лицо было видно. Он пытается усмирить беспокойные дёргания младшего. — Чон, отъебись от меня. Ты же ненормальный. Старший расстёгивает его брюки и стаскивает. Он любовно оглаживает подтянутые ягодицы, от чего Джун опять начинает дёргаться. — Я не понимаю, какого хуя ты строишь из себя недотрогу? Ты же сам с кем только не таскался уже в этой жизни. Расслабься, Джуни. Я сделаю это быстро, — хищнический голос режет по ушам, поднимая панику в душе. Юнхо расстёгивает ширинку своих брюк и достаёт возбуждённый член, касается им ягодиц младшего, отчего мурашки в паху закусались. Он течёт от желания и жажды своего мальчика. Отводит одну половинку в сторону, сплёвывает, подставляет головку к колечку судорожно сокращающихся мышц и его пробивает электрошокером. — Чон, пожалуйста, не надо этого делать, — Джун предпринимает ещё последние попытки прекратить это безумство, но в ответ получает только порцию боли, отчего перехватывает дыхание и мир как будто замирает. Чон делает один толчок, тело младшего напрягается, он рычит, мышцы ануса сжимаются в протесте, не желая впускать чужака. — Блять, какой же ты узкий Джуни, — Чон шлёпает его по ягодицам и снова толкается. В несколько мощных движений он полностью входит в тело. И сейчас старший безумно счастлив. Именно безумно. Это только начало, пусть его пока не принимают, но скоро Джуни привыкнет и будет получать удовольствие и ждать его, а там и полюбит его. Чон двигается быстрее, кайфуя от этой узости, от тепла любимого тела и от достигнутой цели. Он просто стонет в эйфории счастья, так долго ожидаемого. Обладает и держит в своих руках и никогда уже не отпустит своего мальчика, своего горячо любимого мальчика. Теперь каждый вечер после работы он будет проводить с ним. От этих мыслей толчки становятся ещё мощнее и размашистее. Он даже не замечает, что его горячо любимый мальчик просто страдает. Джун не может уже сдерживать вырывающиеся стоны боли, которая пронзает всё тело, ломит поясницу и рвёт задний проход. Никакая простата не сможет это перебить. Он уже не сопротивляется, не бьётся за свободу, а просто старается отлежаться, чтобы как можно скорее это прекратилось. Сумасшедший Чон совсем спятил, и с этим он ничего сейчас не сможет сделать. Джуну снова придётся терпеть очередного безумного, сдвинутого на нём. Похоже, это его карма всю жизнь провести под гнётом. Юнхо ещё больше заводят эти стоны младшего, он ускоряется, задыхается от возбуждения, втрахивает Джуна в кровать, пытаясь ещё глубже пробиться. Отпускает его шею, разводит обе ягодицы, наблюдая, как распухшие мышцы обволакивают его член. Со злостью замечает размазанную кровь и, не желая больше портить младшего, быстро добивает до оргазма. Он замирает на вдохе. Дожидается, когда прекратится извержение. И отстраняется. Недовольно смотрит на свой окровавленный член. — Если бы ты не сопротивлялся, Джуни, этого бы не произошло. Чон моется в ванной, где даже полотенца нет. Матерится на себя, на свою непредусмотрительность и обещает себе, что устроит здесь все по-нормальному, с условиями для комфортного жилья. Этот охотничий домик — старое имущество семьи. Так как никто не интересуется охотой, о нём уже никто не заботится. Идеальное место для уединения. Вокруг лишь один лес. Здесь им с Джуни будет очень хорошо. Юнхо возвращается в комнату. За это время младший даже не сдвинулся с места. Он поднёс поднос с уже остывшей едой и поставил на кровать. Раскрыл чашки, только тут заметил, что не приготовил столовые приборы. Опять мысленно ставит заметку на будущее. — Джуни, придётся есть руками. Младший молчит и не шевелится, но глаза открыты, смотрит в окно, раздувает ноздри. Сейчас ему ничего не надо, кроме того, чтобы этот ублюдок убрался отсюда поскорее. Даже запах пищи не прельщает. Он не хочет даже шевелиться и вообще желает, чтобы душа сейчас отделилась от этого противного тела, которое так нужно Юнхо. Чон ещё подождал хоть какой-то ответной реакции, но, устало вздохнув, решил оставить его наедине со своими мыслями. Стоя перед дверями, он сказал: — Тебе придётся поесть, Джуни, иначе я силой буду всовывать это в тебя. И не переживай насчёт ран, я позабочусь о тебе. В течение нескольких часов Джун не подавал признаков жизни, обречённо продолжая лежать. В какой-то момент он даже задремал, но беспокойный кошмар вернул его в реальность. Выскочивший в этот момент адреналин подстегнул к движению. Залежавшиеся мышцы не хотели слушаться и при малейшем напряжении отдавались болью. Но Джуну не привыкать, и не такое терпел. Он встаёт и, снимая на ходу брюки с бельём, идёт в душ. Как ему помыться, если даже одежды нет возможности снять? Пиджак спускает с плеч, а рубашку рвёт на мелкие тряпки. Встаёт под душ, смывает мало-мальски пот, ссохшуюся кровавую сперму с бёдер, делает воду погорячее, чтобы кожа распарилась и обновилась. Ведь нет даже элементарного мыла. Кое-как он прочищает зубы пальцем. Для кого он наводит этот марафет? К чему такая гигиена? Расстараться для проклятого безумца? Чтоб оценил его чистоту? Нет, просто привычка: даже через боль исполнять обыденный долг перед телом. Возможно, его всё-таки найдут. Ведь хоть кому-то он нужен. Бабушка обязательно обратится в полицию. Правда, те даже убийцу отца не ищут, что уж говорить о нём. Скорее, оставят все попытки и забудут о пропавшем молодом господине. Как бы это исчезновение не подкосило бабушку. А Цзюнь? Сердце болит только от воспоминания о нём, лёгкие сжимаются, когда перед глазами встаёт его образ. Знает ли он о его исчезновении? Будет ли искать? Или погорюет и отдастся в руки своей свободы? Утешится с феечками. Увидит ли он его ещё хоть раз в этой жизни? Глаза Джуна наполняются слезами. Он жмётся, но не сдерживается, и они выходят, тут же смываясь водой. Ким разбитый, уставший, голодный и злой, выходит из ванной. Обтеревшись кое-как тряпками от бывшей рубашки, он, скинув поднос с кровати, залезает под одеяло. Мокрый пиджак и холодная цепь портят весь отдых, но Джун засыпает в мокрой кровати, сжавшись в клубок, продолжая думать о минике.***
Через сутки Чон вернулся. Вытребовав у родителей свободный для себя выходной, он кинулся к своему Джуни, но в этот раз не один. Зайдя в комнату, он застал того в постели. Бросил взгляд на скинутый поднос и не тронутую еду. Неодобрительно покачав головой, он подошёл ближе. — Джуни, Джуни. Чего ты добиваешься? Тебе нужно слушаться меня. Такое поведение мне придётся наказывать. Он оборачивается назад и зовёт своих людей. — Вот ключ, ведите его наверх, я скоро поднимусь. Джуна выдёргивают из-под нагретого одеяла, снимают плен, выбрасывают смрадный пиджак и голым ведут в другую комнату. Наконец он видит, где находится. Это похоже на дачу или охотничий домик, полупустой и заброшенный. Двухэтажный, компактный, лишенный какой-либо мебели. Его затаскивают в небольшую комнату, судя по гардеробу и нише для кровати — это бывшая спальня. Джун садится на холодный пол и прижимает к себе колени, скрывая свою наготу от посторонних глаз. Где-то через окно слышится шум машины. Сердце Кима тревожно подскакивает. Он медленно поднимается и направляется к окну. Что если это полиция проверяет, и поэтому его спрятали наверху? Но тогда здесь тоже бы проверили. Может, судьба даёт ему шанс на побег? Джун осматривается, он мог бы забежать и закрыться в ванной, оттуда через окно прошмыгнуть. — Не стоит этого делать, — говорит один охранник. — Лучше сядьте обратно. Джун понимал, что это пока они говорят с ним более и менее вежливо. Подойди он к окну, и разговор будет другим. Он садится обратно, прислушиваясь к происходящему на улице и уже в доме. Слабо, но слышно, что идут какие-то ремонтные работы: стук молотка, жужжание дрели, перетаскивание мебели. Подъехала ещё одна машина и ещё. Они сменялись в очереди на протяжении нескольких часов. В комнату входит Чон, в руках держит полотенце и рыльно-мыльные средства. — Джуни, тебе нужно помыться. Отправляйся в ванную и не вздумай делать глупости. Приведи себя в порядок, страшно смотреть. Тот с сомнением поднимается, берёт полотенце, шампунь, гель, даже зубная паста имеется. Он входит в душ, но эти псы идут за ним. Прошмыгнуть незаметно не получится. Ему приходится при них вымывать себя. Одна радость — от него теперь не воняет непонятно чем и во рту почище стало. Завернув бёдра в полотенце, он выходит в комнату. Там уже поставили стол и два стула. На нём дымилась еда. Желудок опять предательски заурчал. Неужели не надоело требовать, давно уже должен был скукожиться и заткнуться. Но три дня голодовки дают о себе знать. Обильно выделялась слюна, и Джун накачивал ею недовольные кишки. Глаза не отрывались от блюд, один вид которых вызывал головокружение. Юнхо с довольной моськой наблюдал за голодным Джуном, за его растерянным взглядом, перебегающим с одной чашки на другую. Парень очень хочет есть, и здесь он выступит как благодетель, которого надо уважать и благодарить, дав ему пищу и одежду. — Оденься, Джуни, и садись есть. Всё стынет, — кивнул на подоконник, где лежала чистая одежда. Он оставил бы его лучше в голом виде и наслаждался бы этим замечательным видом, доводя себя до безумия, но тому тоже нужен комфорт. Джун надевает предложенное домашнее трико и майку. Нижнего белья почему-то не дали. Садится за стол напротив Чона, но не берёт ложку, старается смотреть равнодушным взглядом на еду. Чон опять тяжело вздыхает, порицая младшего. — Джуни, разве ты не понял, что, если не будешь есть сам, мои ребята тебя накормят силой? Не нужно мне устраивать такие бойкоты… Ешь, я сказал, — Чон бьёт кулаком по столу. Парень двигает к себе чашку с супом и начинает потихоньку есть, дуя на горячее блюдо. Он не видит уже никакого выхода. Как надо себя вести, что делать или, наоборот, что не делать? Он, как слепой без трости, натыкается снова и снова на стену. Надевая одежду, он мельком выглянул в окно. Во дворе стоял только фургон клининговой компании. Нет никакой полиции, никакой проверки. Да и почему он вообще решил, что его ищут? После еды его снова отводят в уже преобразившуюся комнату. Поставили новую кровать большего размера. И, как заметил Джун, со встроенными наручниками по всем углам. К мебели добавились кожаные кресла, стол для обеда, даже полка с книгами. В ванной наконец появилось всё необходимое для личной гигиены. Но станок для бритья не оставили. Его электробритвой побрили охранники, не доверяя в руки. Зато в шкафчике стояла смазка и навалена куча презервативов. Юнхо с херово стал думать о безопасном сексе. Джун брезгливо закрыл шкафчик. Похоже, ничего хорошего его не ждёт в будущем от этой безумной любви. Этот сумасшедший реально решил держать его здесь долгое время. И было опрометчивым надеяться на то, что получив желаемое, он наконец успокоится. Джун уже рассматривает как вариант просто кинуться в бега. Может, его просто застрелят по пути. Может, ему броситься на окно, изрезаться до фатальной потери крови? Он медленно выходит из ванной, охрана его уже ждут с наручниками. Джун смотрит на окно, но тут замечает открытую дверь. Там всё равно должна быть машина Чона. Он подставляет руки, но, не дожидаясь, когда щёлкнут наручники, расталкивает амбалов и бежит к входу. Там он замечает чью-то барсетку и хватает по пути. Во дворе немного теряется, но замечает какую-то машину. Двери открыты. Он запрыгивает и блокирует их. Ищет в барсетке ключи. Нет, не находит. Амбалы уже здесь и выбивают стекло. Джун торопливо набирает номер в телефоне. Один гудок, и его вытаскивают из машины. Он выбрасывает телефон в кусты, чтобы не сбросили звонок, и его можно было отследить. Возможно, Цзюнь догадается. Джун пытается дать отпор, но его вырубают шокером.***
Чон возвращается на следующий день, ближе к вечеру. Принёс с собой десерт для любимого, но непослушного мальчика. — Джуни, я хотел тебя порадовать, но только если ты будешь хорошо себя вести, — Чон ставит десерт на стол, открывает коробку, демонстрируя пирожное. Джун смотрит на него исподлобья, по-звериному. Не надо ему никаких пирожных. И сам бы убрался. — Тебя сегодня кормили? — Сейчас Джуну приносят еду эти охранники. Кажется, они поочерёдно дежурят под дверью. — Молчишь? Ну, хорошо. У меня сегодня мало времени, давай обойдёмся без уговоров, — Чон подходит вплотную. — Ты просто встаёшь в коленно-локтевую позу. Я беру своё и ухожу, оставляю тебе пирожное. Согласен? Он тянется к его губам, надеясь на ответный поцелуй, но получает только удар в челюсть. — Блять, сколько можно выебываться? — Чон в бешенстве подходит к двери и кричит охране. — Пристегните его. Амбалы сразу понимают, кого и куда. Джун с испугом и ненавистью смотрит на приближающихся людей, вжимается в стену. Его хватают под руки и тащат на кровать. Теперь понятно, зачем здесь такое литое резное изголовье. Наручники пристёгивают к самому основанию. Джун зачем-то проверяет и дёргает наручники. Его заставляют разжать челюсти, и вставляют силиконовый кляп с небольшим мячиком внутри. Застёгивают ремень под затылком и уходят. — Знаешь, что это такое, Джуни? — Чон показывает небольшой пульт. Он нажимает кнопку, и от шарика во рту исходят слабые электрические импульсы. Джун инстинктивно трясёт головой, чтобы сбросить игрушку. — Неужели не нравится, Джуни? Может, побольше надо? — Чон жмёт кнопку, и импульсы становятся жёстче. Во рту все горит, слюна стекает через уголки губ. Джун бьётся, пытаясь снять кляп. Чон выключает игрушку. — Это ещё не вся мощность. Она хорошо возбуждает, правда? Хочешь ещё? — Джун категорически отрицает. — Тогда я жду Джуни. Считаю до 5 и включаю. Раз… — Чон показывает один палец. — Два... — приподнимает брови в ожидании. — Три... Ким, сжимая зубы на проклятой игрушке, опирается на локти, подставляя зад. Довольнехонький Чон несёт из ванной смазку и презервативы. Стягивает тонкое трико и сжимает обворожительные ягодицы. Он оглядывается назад, где под потолком за гардинами спрятана камера. Проверяет, горит ли огонёк записи. Через мобильник увеличивает картинку. Чуть сторонится, чтобы лучше заснять вид сзади. Это он запишет и будет пересматривать дома. Он разводит ягодицы, промазывает ореол, вводит один палец, ковыряет и промазывает внутри. Вводит второй и нащупывает простату. — Тебе нравится, Джуни? Чувствуешь, как тепло разливается по телу, — он добавляет третий палец, растягивая ещё больше мышцы. Джуни уже кряхтит, отводит бёдра. — Эй, пульт ещё при мне, не забывайся. Сейчас я тебе покажу, что такое трах. Чон стягивает свои джинсы и пристраивается сзади. Входит сразу на всю длину, довольно вздыхая, прикрывая глаза от кайфа и стараясь представить всю картину изнутри. Стеночки болезненно сжимаются, бёдра дёргаются, но Чон возвращает их обратно и насаживает на себя. Двигается всё быстрее, толчки становятся всё резче. Он задирает майку парня, давит на поясницу, заставляя прогнуться. Его мальчик сегодня спокоен и почти покорно стоит, гнётся так, что выть хочется от одного только вида. Чон завёлся, тело изводит от возбуждения, он вспотел, устал, но продолжает вдалбливаться в этого мальчика. Он добился оргазма, но меняет презерватив на другой и начинает по новой, не в силах оторваться от любимого тела. Нащупывает член Джуни, помогает тому кончить. У парня уже трясутся ноги, локти подворачиваются, и он упирается головой в кровать, освобождая немного руки. Колени разъезжаются от натиска безумца, дышать тяжело, а кляп ещё усугубляет ситуацию. Голова уже начинает кружиться от усталости. Чон кончает в очередной раз и отпускает жертву. Джун без сил падает на бок. Юнхо ложится рядом и даёт себе ещё десять минут свободы. Снимает кляп с полуобморочного младшего, вытирает одеялом все слюни с губ и целует. Жадно, благодарно мнёт сладкие губы и вылизывает их. Пользуясь его слабостью, он обвивает его и так лежит, наслаждаясь этим теплом и лихорадочным дыханием. Он бы прямо здесь уснул со своим мальчиком, наплевать на весь мир. Поглаживая нежно по спине, он шепчет тому слова своей бесконечной любви. Какое это счастье, вот так лежать с любимым человечком. Мечта начинает сбываться. Но десять минут проходят, и Чон собирается, натягивает на Джуни штаны и оставляет, не дождавшись ни одного ответа, даже жеста. — Джуни, сегодня ты заслужил десерт. Хорошо поработал.