Топь

      — Марья! — снова выкрикнул я в сонную тишину леса имя жены, уже, наверное, в сотый раз. — Алёнка! Илья! Отзовитесь, родненькие мои!       В ответ только горестно вздохнул порыв ветра, всколыхнувший зеленые кроны деревьев.       — Где же вы?! Где? — хрипло закричал я в пустоту леса.       Только стылое эхо усмехнулось в ответ.       Болтунский лес славился своей протяженностью и болотами.       Я брёл, уже потеряв всякие ориентиры и, даже не пытаясь запомнить дорогу, словно не собирался возвращаться.       Без своих родных я ни за что не вернусь домой.       Ветви кустарника хлестали меня по лицу, оставляя кровоточащие ссадины, но я не замечал от них боли и почти не отмахивался от назойливых прутьев.       Душевная боль рвала мою грудь сильнее, царапая изнутри когтями тоски, вздрагивающую от рыданий. Слёзы застилали глаза, и я время от времени утирал их ладонью, но они всё равно текли мне назло.       Ну и пусть.       Теперь неважно всё, кроме поисков моей семьи.       Я найду их. Найду!       Уже сутки прошли с того момента, как Мариша отправилась в лес за черникой, взяв детей, которые попросились с ней вместе.       Почему-то они не вернулись. Заблудились? Но моя жена прекрасно ориентируется в лесу, да и с детьми она точно не пошла бы далеко! С ними что-то случилось. Я чувствовал.       Господи, только бы я их нашёл!       Я отстранённо подивился на себя, что вспомнил бога, ведь никогда не относил себя к верующим. Но сейчас готов был молиться кому угодно только бы любимые нашлись.       Со мной в лес отправились из деревни ещё трое мужчин — остальные жители просто нашли дела поважнее. Да и то мои помощники, разбрелись и вскоре отстали. Сейчас мне начинало казаться, что специально. Или я незаметно отбился от попутчиков и заблудился.       Вот черт.       Места здесь глухие, если бы ловила сотовая связь — было бы проще. А так придется найти пропавших своими силами. Не выйдет — придется ехать в город за подмогой.       — Марья! Илья! Алёна! — снова закричал я, что было сил. — Отзовитесь! Сюда!       Захотел снова позвать их, но мой голос внезапно осип, и я смог лишь тихо прохрипеть дорогие мне имена.       Прокашлялся, но это не помогло, похоже, сорвал голос. Теперь придётся продолжать поиски молча.       Утерев ладонями щёки, я снова побрёл вперёд. Или назад, а, может, и по кругу.       Зря поддался эмоциям, панике. Теперь искать будут еще и меня.       Деревья окружили клетью. Замшелые тёмные стволы, словно надвигались на меня, стараясь окружить и не пустить дальше к моей семье.       В воздухе пахло прелой листвой и сыростью. А ещё грибами. Если не показалось.       Я судорожно огляделся вокруг. Взгляд наткнулся на большим кругом растущие грибы. Поганки. Их обтрёпанные шляпки скользко поблёскивали.       Меня передёрнуло от отвращения.       Ведьмин круг — так называют, выросшие кругом грибы. Это мне как-то жена рассказывала — она большая любительница дикой природы.       Не стоило мне слушать её уговоры и перебираться в эту глушь.       Надо было продать дом моего деда Григория и так и остаться жить в городе.       Но Мариша очень настаивала на переезде в деревню, что я не смог ей отказать. Да и детям здесь было бы привольно.       Ну, я и дурак, что не внял предчувствиям сразу! Здесь не особо нравилось. В деревеньке было мрачно — слишком тенистые деревья, слишком хмурые домишки, слишком мало осталось жителей. Даже наш дом, выглядевший живее остальных, навевал удручающее настроение.       Деда видел только на старых фотографиях. Дело было в бабушке Валентине: она из-за чего-то развелась с мужем и с моим отцом переехала в город. А потом дед Григорий пропал. Вроде уже лет сорок назад. Дом пустовал какое-то время, пока не достался мне по наследству.       Григория признали пропавшим без вести, а еще выяснилось, что он завещал свой дом на внуков. Меня и моего брата Егора, которого в двадцать шесть не интересовала деревенская жизнь. Я по-началу собирался продать старый дом, но покупатели не находились. Я уж отчаялся сбагрить его, даже дешево, как позвонила покупательница, готовая приобрести его. Но тут Марише, вдруг, захотелось пожить на природе, и я снял объявление с продажи. Мы на лето переехали в дедову избу.       Детям здесь очень понравилось. Я больше из-за них терпел окружающие реалии. Соседи отличались нелюдимостью и, похоже, были не очень-то рады незваным гостям. К дедуле моему относились уважительно, но меня почему-то сторонились и подружиться мне не удалось ни с кем.       Мариша же довольно легко нашла себе подруг и по вечерам частенько наведывалась к соседкам. Ей в Моховке — так называется деревенька — очень понравилось. Я не раз указывал жене на недостатки нового места проживания, такие как постоянная сырость, которую даже жар печи не мог выпарить, обусловленные, вероятно, близостью болота; слишком тенистые вечера — звучит глупо, но мне казалось, что в других местах солнце заходит позже. Особенно мне не нравились ночи — трудно объяснить, чем, но темнота за окном казалось слишком густой, выжидающей, будто живой. Последним я жену не пугал, но намекал, что здесь мне не нравится и не лучше ли нам вновь переехать в городскую квартиру. Она лишь шутила над моей неприязнью дикой природы, называя меня изнеженным городским жителем. И ничего не замечала.       Я уж решил, что начал медленно сходить с ума. Хотя теперь в этом сильно сомневался. Потому что вскоре начал замечать, как тени в округе падают независимо от источника света. Бред, в который я поначалу отказывался верить, но потом собственными глазами увидел, как тень от скамейки у соседнего дома в солнечный день — на глазах начала удлинятся, перетекла на стену дома и скрылась в окне! Я сморгнул и серое пятно снова замерло под лавкой, но я уже не доверял ему.       «Господи, может я просто сошёл с ума и мне всё это снится?!» — тогда подумал я.       Под резиновыми сапогами зачавкала влага, а стволы деревьев росли теперь реже, но я решительно продолжал идти вперёд, собираясь отыскать родных или…       Нет «или» не будет. Я отыщу свою пропажу.       Если бы моя неприязнь ограничивалась лишь деревенькой — я бы с лёгкостью списал все странности на разыгравшееся воображение. Но и жители мне не внушали симпатии. Хмурые, молчаливые, шушукались тихо о чём-то и подозрительно косились. В их взглядах читалось что-то недоброе и даже опасное. Но моя жена, наоборот, говорила, что все здесь очень милые и общительные. Особенно её увлекли местные верования — язычество чистой воды. Жители носили одежду в духе староверов и странные деревянные обереги в виде коряжек, даже жене таких же подарили — на детей и мужа. Детки напялили деревяшки на кожаных шнурочках с радостью, а я категорически отказался. Я и креста-то не ношу! А тут такое на шею повесить. Я ребёнок, что ли?! Но Мариша с удовольствием повесила на себя самодельную висюльку. Ну, пусть развлекаются, подумал тогда я.       В «украшениях» я не видел ничего опасного, хотя ту, что подарила мне Марья, я выбросил в открытое окно, незаметно от жены. Мне почему-то оберег в руке было держать неприятно — он покалывал мне ладошку, а кожаный шнурок казался липким. Потом я случайно услышал, проходя под окнами одного из домов, что жители собираются пойти к Лесной матери. Они говорили о ней с большим почтением — причину этого я не понимал. Ночью. Я специально не стал засыпать и осторожно выбравшись из постели, чтобы не разбудить жену, подошёл к окну и выглянул на улицу. По ней шло несколько человек в полном молчании со свечами, а потом они скрылись за соседним домом, направляясь в сторону тропы, ведущей к лесу.       Я тогда немного испугался и одновременно стало очень любопытно: куда же направились местные жители? Я тут же наскоро оделся и подошёл к двери, собираясь последовать за ними, как меня что-то остановило. На меня напал такой страх и иррациональное отвращение, что я не выдержал, разделся и снова забрался в кровать, накрылся одеялом и сразу заснул. А потом среди ночи внезапно проснулся в холодном поту, испытывая панический ужас. Мне приснился кошмар, но я так и не смог вспомнить его содержания. И до сих пор не жалел об этом.       На утро рассказал об увиденном ночью жене, а она не поверила. Сказала, что мне приснился поход жителей в лес. Я не ожидал от неё такого недоверия и пообещал себе предоставить ей доказательства, потому что при солнечном свете и сам усомнился в правдивости воспоминаний. Но шанса добыть их так и не выпало, хоть начал по ночам просыпаться и с любопытством выглядывать в окно.       Только однажды я уловил далеко у кромки леса неясное движение чего-то тёмного, но при взгляде на него я, вдруг, почувствовал ответное внимание. Тут же накрыла удушающая волна такого ужаса, что я отшатнулся от окна и, привалившись к стене, с большим трудом унял сердцебиение. Вот тогда я окончательно понял, что пора уезжать из странной деревеньки. Но жена неожиданно оказалась категорически против. Она даже сказала, что раз я такой избалованный мальчик, то мне лучше будет спрятаться обратно в городскую конуру, но дети останутся вместе с ней здесь.       Тогда впервые с Марьей я серьезно поругался, правда, на следующий день мы уже забыли о ссоре: я сдался, убедив себя, что у меня просто разыгралось воображение. Теперь я в этом не был уверен. С того момента я стал более внимательно наблюдать за жителями Моховки и с каждым днём они казались мне всё страннее. У них оказался, даже свой календарь, каждый день месяца имел свое название! А понятие о неделе вообще не существовало. По мне это все бессмысленный набор букв, но жена была просто в восторге и выучила название каждого дня! Марья мне объясняла, что бывают запретные дни и разрешающие, как я понял, походы в лес.       Её увлечение местными обычаями стало меня раздражать. Одно дело сунуть цветочек или ягодку в дупло — всегда жутковато чёрное — кривого старого дуба при выходе из леса, якобы в дар Лесной матери, а другое — вызубривать наизусть никому не нужный календарь. Если бы жена меня слушала…       Марья отдалилась от меня, стала другой. Даже дети принялись меня избегать! Я не узнавал семью и твёрдо решил забрать их отсюда хоть силой, потому что начал догадываться, это местные обитатели влияют на моих родных.       Я собрался на следующий день увезти семью из странного места, не сказав о своей задумке никому ни слова. Но вечером приболел Илья и Мариша попросила сходить к соседке Тосе за настойкой от жара. Мне сразу показалось это дурной затеей. Во-первых, тетка открыла не сразу, а во-вторых сказала, что Илье уже не нужна ее помощь, он здоров. Я с ней чуть не поругался. Даже пообещал заплатить за настойку, но оказалось, что Тосе не нужны деньги. Я разозлился и ушел. Вернулся в избу деда сразу же, готовый с первыми лучами солнца посадить семью в автомобиль и увезти, но никого не оказалось дома.       Только на столе лежала записка: «Дорогой, мы ушли за черникой. Скоро вернемся» И всё! Даже время ухода не указали. Я не просто испугался, меня охватила паника! Ребенок заболел. Мариша никуда бы его не повела и дождалась бы меня! Дело было явно нечисто.       Я даже не сомневался, что в этом замешаны жители Моховки. Это они увели Маришу и детей в жуткий лес. Я начал опасаться его и накануне запретил жене и детям приближаться, даже близко к опушке. Но они ослушались меня, и все же ушли!       Я кинулся в первый попавшийся дом и забарабанил в дверь, пытаясь выяснить произошедшее. Но мне не открыли. И в следующем тоже оказалось заперто! Да и, похоже, хозяев не было дома. Куда же все ушли?!       Это могла знать только одна жительница посёлка — старуха Аксинья — седая, сильно морщинистая и очень маленького роста, словно карлица. Её почитали все местные и жена говорила, что этой старушенции больше двухсот лет, что было просто невозможно. Но мне не точный возраст её узнать надо было, а где моя семья.       Я постучался в большой дом, стоящий в центре посёлка — самый крепкий на вид из всех домов — мне открыли на удивление скоро. Я спросил у хозяйки, где моя семья. Аксинья улыбнулась и сказала, что в лесу в целебном месте. На вопрос с кем — не ответила и шагнула обратно в дом. Но я вошёл за ней следом, не дав захлопнуть дверь, чтобы спросить, в каком именно месте леса искать Маришу. И замер от удивления — в большой комнате собрались вместе все жители. Я ничего не понял и сказал, что отправляюсь искать жену.       Аксинья вышла в сени и, остановившись на пороге спиной к входной двери, строго снизу-вверх посмотрела на меня и сказала, что идти в лес сегодня нельзя. Ибо этой ночью в деревню спустились Увядшие и бродят по улицам, ища тех, кого можно будет увести с собой. Я естественно не поверил и обозвав её сумасшедшей, повернулся к выходу с твёрдым намерением отправиться в лес. Но на меня неожиданно накинулись сзади трое мужчин и не позволили выйти, скрутили. Я взвыл и попытался освободиться. Сила была не на моей стороне. Меня связали и усадили в угол на лавку. Затем задернули шторы — ставни на окнах были заранее плотно заперты. Моховцы закрыли двери и погасили свет. Мне приказали молчать, чтобы не тревожить Увядших, но я естественно не послушался и мне завязали рот.       Пришлось лишь проклинать свою нерасторопность, помешанных на чертовщине фанатиков и свою ненормальную жёнушку! А потом я услышал на улице странные ни на что не похожие завывания. Я враз похолодел, ибо такие звуки нельзя издавать живым горлом. Это походило на вой ветра в трубе, на свисток, закипающего чайника или высокий звук, работающего механизма. Это был почти свист, но не резкий и оглушающий, а плавный и впивающийся в сознание на глубинном уровне и цепляющий, словно выворачивающий душу наизнанку. Если бы не был связан, то вышел бы за дверь, не удержался, чтобы удовлетворить странное любопытство. Или зов.       «Господи! Как же там моя семья!» — думал я.       Я замерз — не от холода, а от паники. Меня била дрожь, голова кружилась — хотелось только одного — ничего не слышать.       Все кончилось так же внезапно, как и началось. Странные завывания утихли. Моя голова тут же прояснилась и страх отступил. Только тревога за жену и детей осталась.       Моховцы во главе с Аксиньей стояли на коленях кругом в комнате и в руках сжимали странные обереги. Если они и молились, то молча.       Я уже не знал, кто из нас больший сумасшедший.       Когда рассвело, меня развязали и даже согласились помочь поискать мою семью. Я тут же бросился в лес, не сильно доверяя проводникам. Но они быстро отстали. Или не пошли дальше?       Господи, как я устал…       Впереди среди стволов показался просвет. Еще несколько шагов и я вышел на большую поляну. Вокруг нее деревья были спилены на высоте около трех метров и полностью очищены от коры. На стволах черным были выжжены странные символы: на каждом столбе по одному. В центре стоял большой светлый камень, расколотый надвое, будто от удара огромным топорищем.       Но не это привлекло взгляд. Три из двенадцати стволов были опутаны шарами из сучьев, а внутри явно что-то находилось.       С часто бьющимся сердцем, я подошел и заглянул в ближайший. Среди переплетений веток заметил ногу в кроссовке. Это мой сын! Подскочил и попробовал разорвать тугое переплетение сучков. Они, как живые обросли паренька. Ничего не получалось. Нужен пила или топор, но у меня их не было.       К слову, не видел в деревеньке ни того, ни другого.       В соседних «коконах» оказались Аленка и Марья. Выглядели спящими и живыми, что несомненно обрадовало.       — Я нашел вас, мои дорогие! — радостно прошептал я. — Сейчас освобожу…       Только бы еще понять — чем.       Внезапно в глубине леса раздались странные шорохи.       Я оглянулся и похолодел: что-то большое шло между стволами в мою сторону.       Черт!       Начал руками рвать сучья, царапая пальцы, а треск ветвей за спиной приближался. Внезапно спину обдало холодом, как дуновением сквозняка.       Я уже почти освободил сына, как не выдержал и оглянулся.       Крик застрял в глотке.       На поляну ступило огромное существо, сплетенное из множества голых тонких ветвей, как ожившее дерево. Две мощных ноги и бочкообразное туловище, из которого росло несколько длинных подобий рук. Головы не было. Плетенный торс оканчивался длинным щупальцем из стеблей. На его конце что-то светилось бледным призрачным сиянием.       Впервые растерялся так, что не смог сдвинуться с места.       Чудище приблизилось быстро, не смотря на огромные пропорции, вытянуло руку и схватило меня. Легко подняло в воздух.       От существа пахло болотной тиной и разложением. Тошнота невольно подступила к горлу.       Я заметил в переплетении ветвей на его руке скелет лесной мыши. Поднял взгляд дальше и увидел в переплетении сучьев еще останки: клыкастый череп волка или собаки, мумифицированная тушка птицы, рога лося и человеческая кисть с судорожно согнутыми пальцами.       Внезапно понял — вот он, мой конец. Судорожно дернулся, но лапа из сучьев, держала мертвой хваткой.       Стало до боли жаль, что не спас свою семью.       — Возьми меня! — прошептал я чудищу и на глазах выступили слезы. — А их отпусти. Пожалуйста…       Древесный монстр ничего не ответил.       Когда светящийся шар на конце щупальца возник перед лицом, я понял, что состоит он из клубка светящихся червей, которые ползают по осклизлым стеблям.       Сознание милосердно покинуло меня.