Мужчина, знающий себе цену

Прошло два месяца, как Дориан поселился в квартире Клауса в Бонне. С тех пор их отношения кардинально поменялись. Клаус каждый день готовил вместе с Дорианом, и, как оказалось, Эроика был весьма херовым поваром. Он умудрялся сжечь чуть ли не всю кухню, готовя что-то вроде яичницы или тостов. И Клаус, время от время повышавший голос из-за неуклюжести Дориана, встречал не менее громкий ответ от вора. Они ссорились, мирились, вместе ели и расходились. Клаус — на работу, Дориан — к книгам. В Бонне эта зима выдалась уж слишком холодной и, если предыдущие вылазки Дориана на лицу ограничивались лишь пробежками, то сейчас, выполняя только легкий набор упражнений в домашних условиях, он наотрез отказывался вылезать из квартиры Клауса, предаваясь чтению. Но не только это изменилось в их отношениях. Дориан постепенно учился отвыкать от ярлыков «вредная еда» и «полезная еда». Это было для него определенно сложно, но держался он стойко. Дориан учился определять свое чувство голода, а ещё слышать ту чуйку, которая у него отвечала за желание выбрать что-то эдакое. Но, как бы Дориан ни старался, зеркало он предпочитал держать занавешенным. *** Клаус, зайдя в свою конспиративную квартиру, прошел в комнату к Дориану. Клаус завел привычку — сразу заходя домой, проверять, как там Дориан. К сожалению, настроение вора, хоть он и выглядел уже не таким угрюмым, как раньше, все равно оставляло желать лучшего. Но Дориан, кажется, был немного бодрее, чем в прошлые дни. Сложив ноги по-турецки, вор сидел на кровати и читал. Увлекшись чтением, он даже и не заметил, как Клаус открыл дверь. Тихо ступая, майор вошел в обиталище Эроики. — Что читаешь? — снимая ботинки и залезая на кровать, спросил Клаус. Он сидел напротив Дориана, и если бы это был старый Эроика, он наверняка начал бы пошло шутить. Но он не стал. И поэтому Клаус, ухмыляясь, делал такие вещи, на которые он бы со старым Эроикой никогда не решился. Например, залезть на одну кровать с вором. А Дориан, кажется, ничего и не заметил. Или сделал вид, что не заметил, ощущая лишь прилив плохих мыслей. — Так что ты читаешь? — повторил недовольно Клаус. — Гамлета, мой майор. Я… чувствую единство с ним, — как-то печально проговорил Дориан и, грустно вздохнув всей грудью, прикусил губу. — Потому что он тоже толстый страдалец? — закатил глаза Клаус. Он-то Шекспира знал только из школьной программы в частной католической школе, да и то поверхностно. Не очень-то его привлекали страдающие на пустом месте придурки (как он называл, в особенности, Гамлета и Макбета), так что он был счастлив прочитать и забыть всю эту шекспириаду, помня лишь такие детали, как вес Гамлета. На это Дориан лишь грустно рассмеялся, тяжело вздыхая. — Ох, нет конечно, — Эроика отбросил мешающую прядь волос за ухо, — матушка… выскочила замуж через три месяца после смерти моего отца… И хорошо, хоть не за брата предыдущего мужа! — остервенело прорычал Дориан, ощущая прилив злобы. Он сжал кулаки, впиваясь ногтями в ладони. А потом глубоко вздохнул, пытаясь успокоить себя, и сказал уже более ровным тоном: — Я… никогда не смогу простить ее за это. Клаус только поджал губы, недовольно хмурясь. Оказывается, что Дориан не забыл свою мать как страшный сон, оставшись лишь со своим отцом в замке Глория. — Сочувствую, — сухо произнес Клаус, а потом как-то беспечно сказал: — А мой отец так и не женился после смерти матери. Но зато он изводит меня, чтобы уже я женился на какой-нибудь грудастной фрейлейн, да побыстрее.  — Моей груди, значит, недостаточно? — фыркнул Дориан, а потом резко осекся, сильно побледнев. О нет! Он не хотел этого! Никакого флирта, у него же нет шансов! Никаких, черт побери, шансов! На это Клаус только закатил глаза, бурча что-то про то, что Дориан не меняется, а потом резко выхватил книгу из пальцев Дориана. — Где ты остановился? — майор сжал книгу, бегло осмотрев страницы. О боже. Это тот самый монолог!.. — На «быть или не быть», — нервно вздохнул Дориан, — вы… собираетесь мне читать? — Пожалуй, попробую эту скукотень, — самодовольно улыбнулся Клаус, а потом с чувством начал: Быть или не быть, вот в чём вопрос. Достойно ль Смиряться под ударами судьбы, Иль надо оказать сопротивленье И в смертной схватке с целым морем бед Покончить с ними? Умереть. Забыться… Клаус читал четко, яростно проговаривая слова, и это было прекрасно. Дориан во все глаза смотрел на майора, он впервые видел, чтобы Клаус был таким… артистичным. Дориан изобразил на губах небольшую ухмылку. — Прекрати на меня так пялиться, Дориан, — проворчал Клаус, на что лорд лишь тряхнул копной золотистых волос и печально вздохнул. У него-то по-прежнему ноль шансов… — Черт, ну что за хрень, — остановившись на «Когда покров земного чувства снят?», Клаус отбрасил книгу. — Это Шекспир! — в свою очередь ответом недовольно заныл Дориан. Он прекрасно понимал, что Клаус — тот еще солдафон, но не мог же человек, так читающий Шекспира, не любить его! Уж точно Клаус не говорит то, что думает. — Пойдем готовить, — лишь фыркнул на это Клаус, — пришло время обедать. Дориану осталось только подчиниться *** В ту ночь Дориан плохо спал. Он ворочался в кровати, ощущая сильное желание заснуть, но так заснуть и не смог. Как бы он не пытался считать барашков Мэри — сон не шел в голову. Дориан тяжело вздохнул и, поднявшись с кровати, прошел в гостиную, где стояло пианино. У него не было желания музицировать, хоть и играл Дориан неплохо. Он лишь с печалью взглянул на музыкальный инструмент. У него в свое время был выбор — стать пианистом или балетмейстером. А в итоге он стал вором. «Бывшим вором», — поправил самого себя Дориан и тяжело вздохнул. Он не знал, что ему дальше делать. Но он знал точно — как бы ни повернулась его жизнь, отчаиваться он больше не собирается. Даже если он никогда не завоюет Клауса, не сможет больше воровать и вообще все, у него останется то, что он дорожит больше всего — он сам. Дориан тяжело вздохнул и уже собирался уходить, как тут послышались знакомые шаги. — Клаус?! — прошипел Дориан, осматривая пижаму майора Эбербаха. — Ты чего не спишь? — как всегда недовольно проворчал Клаус. — А вы чего не спите? — отпарировал Дориан, слегка подняв брови. — Услышал как ты бродишь здесь и проснулся, вот почему я не сплю, — заявил Клаус, а потом принял недовольное выражение лица и сказал: — Если я сыграю тебе на пианино, ты заснешь наконец-то? У Дориана перехватило дыхание. Клаус будет играть… ему на пианино! — Да, конечно, мой майор, — растерянно сказал Дориан, не знавший, стоит ли ему флиртовать или этот корабль давно ушел, а Клаус…. Клаус! Но не успел Дориан сформулировать свое мнение, как Клаус сел за пианино и запел. Слова песни были простые, и голос Клауса, низкий и при этом певучий, звучал просто изумительно: Отгремели бои, отпылали костры, Все лавины сошли, А монета осталась лежать до поры В придорожной пыли. Флюгер вертится, время течет незаметно, Офелия смотрит в окно и молчит, Розенкранцу смешно, Гильденстерн в упоении плачет. Клаус нежно касался клавиш, но при этом вся его фигура излучала спокойствие и уверенность. Словно… словно он пел для кого-то очень близкого. Дориан украдкой улыбнулся и поудобнее расположился на подушках дивана, закрывая глаза и всем телом впитывая голос Клауса. Это мельница судеб над темной водою Спокойно скрипит жерновами в ночи, Все исполнится вскоре, как должно — а как же иначе? Засыпает Шекспир над бессмертной строкой И выводит «Не быть» ослабевшей рукой. Что он знает о нас? Что мы знаем о нем? К завершенью идет третий акт. Все должны быть мертвы. Клаус продолжал петь и петь, пока не услышал тихое дыхание. Да. Вор наконец-то уснул. Майор встал из-за пианино и поглядел на Дориана. Тот был… таким уверенным и сильным, но при этом сейчас совершенно хрупким и беззащитным. Клаус невольно поймал себя на мысли, что он… любуется Дорианом. У того были правильные черты лица, которые не испортил лишний вес, прекрасные золотые кудри и нежное мягкое тело. Клаус находил это насколько изумительным, настолько и… сложным. Вор был сложным человеком, и Клаус это прекрасно понимал. Понимал и то, что Дориан — дикая хищная птица, а сейчас ее заточили в золотой клетке. И сейчас его покладистость хоть и нуждается в этой клетке, но рано или поздно хищник захочет на волю. И Клаус не знал, что сможет сделать, когда эта птица выберется наружу в жестокий мир. Наверное, и сам Дориан этого не знал. «Спи спокойно», — мысленно пожелал Клаус Дориану.