***
Звонко и красиво. Так болезненно. Голубой птенец голосисто не в вершины поёт. Запертый за тонкими железными прутьями верит в освобождение и радует неблагодарных людей своим умением. Похож на многих египтян, доверяющих римлянам. На него больно смотреть, но не детям. Младший сын Менеса, двенадцатилетний Анвар, не отходит от удивительного ларька. Торговцы птиц и вовсе какой-либо другой живности в Александрии встречаются редко. Сегодняшний мужчина, предлагающий ему и его старшему брату приобрести маленького птенца с небесным окрасом перьев, крупный, высокий, постоянно хохочет и рассказывает дивные истории о своём товаре, пытаясь его продать за много золотых монет. Анвар ещё мал и ведётся, остаётся под впечатлением и стоит с раскрытым ртом, думая о том, как уговорить брата на данную покупку. Чонгук слушает торговца угрюмо, не пропускает мимо ушей ни единое его слово, стоит со сложенными руками на спокойно вздымающей груди и насмешливо вздёргивает бровь, когда тот снова вспоминает о способности птицы притягивать богатство. Труд притягивает богатство, но уж точно не крохотное пернатое существо. Чонгук — противник сказок. Их на дух не переносит. С самого детства. В отличие от Анвара. Мальчишка уже поворачивается к нему, липнет, обнимает и молит сделать ему подарок. Чонгук построит особняк из сладостей, которые он любит, приведёт Анубиса из загробного мира и сделает его послушным щенком, но птицу в клетке не приобретёт. Споры между братьями длятся недолго, торговец пару раз пытается вмешаться, но Чонгук молча берёт Анвара за шкирку и ведёт дальше, отдаляясь от чудовищного ларька. Чонгук и Анвар шастают по городу около часа, и инициатором стал младший, пожелавший новые ткани для тренировочной одежды, поскольку прежние износил и изорвал до жути. Старший поддержал идею, не раз убедившись в усилиях Анвара совершенствовать, чем искренне горд. Необходимое они приобрели, отправили домой и сейчас неторопливо гуляют по торговой улице. Они были у ларька Хеки некоторое время, повстречали большой приток покупателей и приятно удивились. Чонгук вновь увидел картины с собственным изображением, не ворчал и пожелал брату удачи с продажей, хоть она и не была нужна, глядя на образовавшуюся очередь за творчеством Хеки. Не став больше мешать работать, они продолжили путь, и расхаживают от одного ларька к другому, выискивая нечто интересное. — Ты отнял у нашей семьи богатство, — Анвар в очередной раз вспоминает голубого птенца. Идущий рядом Чонгук закидывает ему на плечи руку и вздыхает, смотря перед собой, на торговую улицу, переполненную людьми, шумом, пылью и духотой. — Возможность держать в доме птицу, запертую в клетке, и не более, — тихо и спокойно отвечает на детский обиженный лепет. Анвар — ребёнок. Не понимает, почему брат категорично настроен. Он хочет питомца, хоть какого-нибудь, а одобрения не услышит. — Она могла бы принести нам много монет и удачи. — Думаешь, мы бедны? — Чонгук опускает взгляд на младшего. Анвар мешкает. Выпячивая губы и задумчиво хмуря лоб, смотрит себе под ноги и бубнит еле слышное: — Нет. — Нет, — подтверждает, кивая. — Тогда к чему эти слова? — Но и не живём, как фараоны. — Мы хотя бы живем, в отличие от фараонов. Глаза Анвара округляются и быстро поднимаются на Чонгука. — Это жестоко, Иоанн. — Это правда. Какой бы паршивой она ни была. Не осталось ни фараонов, ни царей, никого достойного. Вместо них кровожадные чужеземцы громоздятся, возвеличиваются и принижают граждан без меры. Но всякая римская жестокость исходит из противостояний египтян. — Твои разговоры о жизни будут долгими… — Ты их любишь, — ни капли сомнений. — Иначе, для чего таскаешься вечно рядом. Ходит по пятам, следит, запоминает, пытается подражать. Его восхищение и безумная любовь к старшему брату милая и забавная. — Люблю, — не отрицает Анвар и дует губы. — Но не на пустой желудок. Голодным я мало что запоминаю. — Мне кажется, дело не в еде, — скептически выгибает бровь. — Сколько бы я тебе не говорил о хитростях в игре в сенет, ты забываешь о них на следующий же день. — Это не так. Просто одержать победу над Казией в сенет тяжело. И он ругается, стоит мне раз проиграть, — жестикулирует руками и почти скулит, пиная очередной камень по дороге. — Зануда. — Казия ругается после твоего каждого пятого проигрыша, в чём абсолютно прав, — исправляет Чонгук ворчливого маленького братца. — На его месте я бы давно выпер тебя ночью спать к скоту. Казия умеет казаться и быть строгим, но каждое его замечание и недовольство обоснованы. Уроки и указы он даёт младшим братьям ради их блага, Хека понимает и никогда не спорит, а Анвар предпочитает отвечать и влезать в ругань. Не перечит Анвар лишь Чонгуку, всерьёз воспринимает его слова и боится последствий, ведь тот наказывал его неоднократно за поведение. — Ты редко бываешь на стороне Казии, — прищуривается. — Что с тобой? Их общее мнение — крайне нечастое и удивительное явление. — Уважай всех братьев. Слушай Казию, когда он тебя поправляет, не смей возражать и упрямиться, — сурово диктует Чонгук и смотрит глубоко в большие глаза-бусины. — Я часто замечаю это за тобой и всё, что я слышу и вижу, мне не нравится. Тот самый образ, которого Анвар остерегается, тяжелый взгляд и громоподобный голос мужчины до мурашек берёт. Он не смеет при нём возмущаться. Иоанн ни за что вытерпит споры и быстро поставит на место. — Ладно... — похоже на тявканье щенка. — Ладно? — хмурит брови, чуть нагибаясь. Смятение или страх, или тревога плавают в мальчишке. — Я всё понял, — чётче повторяет он. Чонгук долго анализирует и затем кивает, расправляя плечи и хлопая по чужому плечу. — Казие отвечай так же, в таком же тоне. Узнаю лишнее, тебе придётся долго отмываться от вони коров и верблюдов, после сна с ними. Звучит бредом, а на деле может оказаться правдой, и, Анвар, самое главное, это понимает. — Отец не позволит. — Его спрашивать никто не намерен. — Ты всегда советуешься с ним и вряд ли пойдёшь против его слов, — надеется образумить Чонгука и не паниковать раньше времени. — Он доверяет мне, и особенно твоё воспитание. Или ты предпочёл бы, чтобы тобой занимался Хека? Никто не заменит Анвару Чонгука. Несмотря на его порой возникающую грубость и чрезмерную заботу, с ним интересно, весело и по-домашнему хорошо. — Нет-нет, — быстро отвечает Анвар и отрицательно мотает головой. — Ты представляешь, кто бы из меня вышел? — расширяет веки и в ужасе добавляет: — Художник. — К тому же, обедневший, — хмыкает Чонгук. — С твоим умением рисовать полосы, люди бы платили за твои художества не золотыми монетами, а помидорами в них. Младший меняется в лице и сжимает губы, скучно хлопая ресницами. — Я не практикуюсь. — Для обычных полос практика не нужна, — продолжает издеваться. — Иоанн, — шипит недовольно. Чонгук в голос хрипло смеётся, потрепав брата по волосам. — Пойдём, куплю тебе поесть. Анвар больше не в состоянии терпеть вопли собственного желудка и рад перекусить. Голодным ходить невыносимо, а домой они вернутся нескоро. Каждый раз, как выбираются вместе гулять, у порога родного очага оказываются только после полного захода солнца. По пути к масштабной и одной из самой шумной улице со свежими продуктами дурачатся и смеются, не отлипая друг от друга. Город в это время переполнен, свежий воздух крайне тяжело вздохнуть полной грудью. Кругом толкаются, кричат и ругаются, к этому привыкают с самого детства и учат адаптироваться, однако Чонгук лишний раз не отпускает руку брата, боясь потерять в толпе. Неусидчивость Анвара оказывается сильнее. Парень, заметив ларёк с разнообразной выпечкой, отрывается от Чонгука и с восторгом бежит к сегодняшнему заветному желанию. Старший пытается докричаться до него, а в ответ видит только довольное лицо Анвара, что машет ему и просит пойти за ним. Возражать на расстоянии бессмысленно, Чонгук спокойный шагом направляется к Анвару и рассматривает остальные ларьки, подумывая купить продукты домой. Выпечка, мясо, рыба, сладости, овощи, фрукты. Запахи перемешались. Мысли при виде определённого человека около ларька с фруктами тоже. Чонгук не ожидал. Приятно ли удивлён — навряд ли. Больше ошеломлён. Замирает посреди улицы и концентрирует всё внимание на одном объекте. Особенном, странном, диком малость, неоспоримо храбром. Первое, что мужчина увидел и из-за чего, понял, что спустя около четырнадцать суток нашёл вора — затылок. Этот затылок выделяется, при дневном свете он более золотистый, на светлых волосах остаются блики солнца. Омега из выдуманных рассказов с идеализированными персонажами. Со спины открывается его красота. Он мог бы очаровывать собой миллионы, если бы не язык и неразумные поступки. Стоя у ларька, любезно улыбается некой женщине, забирает у неё золотые монеты и в обмен отдаёт сумку персиков, после чего прощается и машет ей рукой, когда та покидает его. Вор открыто занимается продажей краденного — феноменально. Чонгук пристально следит за движением рук Тэхёна, не упускает ничего и даже не удивляется тому, каким авантюристом тот оказался. Змея, способная укусить в неожиданный момент, подлец, не без ума. Зарабатывает на чужом труду. Иностранец обводит вокруг пальца местных жителей и таким образом выживает. О его лжи не догадываются, с улыбками подходят и закупаются, здороваются и желают здоровья рукам и счастливого будущего. Прекрасный облик, взгляд к нему поневоле тянется, а содержимое облика ни единой душе не раскрывается. Помимо Чонгука. Он самостоятельно пришёл к истине и осторожничает услышать большее. Уверен, что Тэхён маскирует не только своё лицо по ночам, но и прошлое. Оставаться долго в стороне Иоанн не хочет и уверенно идёт к Тэхёну, перед этим убедившись, что младший брат далеко не убежит и будет мелькать на глазах. Тэхён опирается бедром на свой прилавок, шёпотом считает заработанные монеты, заводя за ухо прядь волос, и не замечает подкрадывающегося со спины покупателя. Чонгук ведёт себя тихо, без лишних звуков разглядывает аккуратно разложенные фрукты и подхватывает красное яблоко, трёт о своё одеяния и становится от омеги в двух шагах, не сразу решаясь прервать его спокойствие и мирное существование. Тэхён днём отличается от себя в ночное время. Избавляется от мешковатой одежды, лицо и волосы ничем не прикрыты. Чёрный длинный плиссированный калазирис облегает грудную клетку, ровную талию и бёдра, плечи и руки оголённые, молочная кожа как жемчуг сверкает и будто бы совершенно не темнеет на страшном египетском солнце, украшений нет, лишь на золотистых волосах блестит заколка с зелёным камнем. — Сколько золотых монет нужно за килограмм красных яблок? — спрашивает Чонгук будничным тоном. От внезапно раздавшегося за спиной вопроса Тэхён дёргается и роняет несколько монет на землю. Облегчённо выдыхая, опускается на корточки и собирает их обратно в небольшой красный мешочек, вскидывая голову и оборачиваясь на подошедшего покупателя. — Красные яблоки по... — увидев ужасно знакомое лицо, сразу затыкается. Брови медленно ползут на лоб, жёлтые глаза становятся в два раза больше, парень, кажись, не дышит и только пялятся снизу вверх. Не напуган. Не ждал встретить Чонгука столько нежданно и, особенно, рядом с собственным ларьком. На время забывается рассыпанная по земле мелочь. Внимания удостоен кое-кто другой, и Тэхён бы не сказал, что более приятный и желанный. Чонгук в ответ тоже не отрывает тяжёлый тёмный взор и крутит в руках яблоко, а спустя долгую паузу наконец раздаётся его голос: — Я спросил стоимость ваших фруктов, и ничего иного, а вы едва не дрожите. Настоящая личность Тэхёна пробуждается только сейчас. Парень поджимает губы, хмурит лоб и быстро собирает монеты, прячет мешочек в карман и поднимается на ноги, делая шаг вперёд. — Совесть не мучает? — зло цедит Тэхён сквозь зубы. — С чего вдруг должна? — Чонгук правда не понимает и вскидывает вопросительно бровь. — Вы следите за мной, — громко возглашает, с его точки зрение, очевидное и упирается ладонями в бока. Мужчина в лёгком ступоре, медленно моргает и вздыхает. — Я ещё не настолько спятил, — отвечает равнодушно. — А совесть терзать должна именно вас, но, догадываюсь, она решила вас просто покинуть, — делает небольшую паузу и обводит тело напротив осуждающим взглядом, полушепотом добавляя: — Неудивительно. Ненамеренно доводит до белого каления. Себе не лжёт, ему нравится смотреть на растущую злость Тэхёна. Она безобидная лично для него, но для других может оказаться в корне вредоносной. — Вы хам, — рычит на него. — Самый редкостный грубиян. Хочет перейти на крик, серьёзно поругаться и осадить альфу. Мешает множество любопытных глаз по обе стороны. — Я не грублю. Говорю, как есть, — спокойно поправляет. — Попытаетесь поспорить и очистить своё имя? — Не от чего очищать, — надменно вскидывает подбородок, складывая руки на груди. Ни перед чем не признает содеянное, считает себя неповинным. — Вы удивительный, — сухо усмехается Чонгук. — И незабываемый, как понимаю, раз вы стоите передо мной, — с заметной издевкой отвечает Тэхён. В памяти сохранился безусловно: его образ, манера речи, поступки, тяжелый давящий взгляд. Он красивый и необычный, а всё красивое и необычное запоминается надолго. — Случайность, — вслух не признаёт. Тэхён тянет уголок губ, неспешно осматривая Чонгука с головы до ног. — Всё имеет первопричину. — И первопричина моего присутствия здесь — покупка яблок, цену которых я так и не услышал, — альфа кладёт фрукт обратно на прилавок и заводит руки за спину, скрещивая на пояснице. — Яблоки? — удивляется. — Яблоки, — кивает. — Вы не похожи на человека, любящего яблоки. Вот, за мясом и рыбой вы бы пришли, а этого у меня, к счастью, нет. Поэтому… — якобы сочувственно вздыхает, прикладывая ладонь к груди, — прощайте и не возвращайтесь. В следующий секунду Тэхён со спокойной совестью, как ни в чём не бывало, отворачивается и начинает прибираться на прилавках, тряпкой чистит фрукты до блеска и игнорирует мужчину позади. — И как вы пришли к столь умному выводу? — Ваше тело... — Что с ним? — задумчиво прищуривается Чонгук. Откровенно интересно, что собеседник подразумевает под ответом. — Оно... — прокашляв, Тэхён оборачивается через плечо и облизывает губы. — Крупное, сильное, полное мышц, — честно описывает и быстро затыкается, сводя брови к переносице. — Боги, я всё равно не продам вам ничего. Уходите, у меня нет времени на пустые разговоры. — Вместе с совестью вы и смелость упустили. Омега замирает в одном положении и пожирает альфу глазами, сжимая до скрипа челюсти. — Ещё раз? — Ночью не замолкаете, днём же боитесь лишний раз со мной заговорить. Я знаю большой секрет, в отличие от ваших постоянных покупателей, окружающих нас сейчас. Удивятся, узнав, каким образом добываете товар. Тэхён нервно смеётся, закатывая глаза. — Вам ни один дурак не поверит. — Не загадывайте на будущее. — Ваши действия? — спрашивает, прислоняясь бедром на прилавок. — Указывать на меня пальцем и прозывать вором и обманщиком? — Один из вариантов, — раздумчиво произносит, не исключая поступок, который ему по природе несвойственен. — В крайнем случае, отдам вас на растерзание армии Розы, — делает несколько маленьких шагов к Тэхёну, безразлично реагирующему на его слова. — Они начали турнир, цель — ваша голова. Излишнее воодушевление немного настораживает, но остановить их — не в моих интересах. Две недели назад товарищи и близкие по духу люди приступили к поискам вора, что в настоящее время стоит перед Чонгуком отважно, не боится быть пойманным и осуждённым за совершенные деяния. И сам Иоанн не заикается перед армией о своей недавней встрече с их главной добычей. Не протягивает им руку помощи, не подсказывает, со стороны наблюдает за их рвением победить в состязании. Ему нравится хранить тайну, хоть и совершенно постороннего человека. Понимает, что без конца скрывать преступника не сумеет, совесть в конечном итоге замучает после ежедневно услышанных жалоб от напуганных жителей города. — Мне не интересны развлечения членов армии Розы, — тон оледеневший. Тэхён без поддержки, без друга и товарища не прочь соревноваться. За свои способности ручается и верит — в одиночестве справится. Ему подобных омег в Розе не хватает, Чонгук не раз об этом думал. — Но воровать у их людей вы умудрились. — А с каким посылом? — Вы дразните их, намеренно вызываете ярость. — Ставлю на место, — выпаливает. — Вы? — переспрашивает Чонгук, в замешательстве уставившись. — Я ворую во всех районах Александрии и в Розе к тому же, — храбрость точно при нём. Так открыто, но вполголоса, произнося о содеянном, схож с безумцем. — Все должны быть наравне. Оградив себя от обычных жителей Египта, ежедневно страдающих от издевательств римлян, вы приравниваете себя к Богам. Глупость и незнание деталей действительности. — Мы ежедневно призываем людей вступить в Розу и отказаться от диктатуры Рима, — голос и взор сразу мрачнеют. — Страдают те, что делают неправильный выбор, и продолжают терпеть. — Вы не понимаете людей и обесцениваете их страхи. — Слышать эти слова от преступника — нелепо, — необдуманная фраза слетает с уст. Виснет отвратная тишина, и гул на рынке не переломит ситуацию. В больших жёлтых зеницах Тэхёна испарятся злость без следа. В них замирают чистый отблеск и растерянность. Чонгук отчего-то испытывает вину, уже открывает рот ради извинений, но вовремя замолкает, крепко поджимая губы. Он не врал. — И правда, — задумывается омега, пряча взгляд. — Нелепо. Молодой грек отворачивается, вновь берёт к руки чистую тряпку и аккуратно протирает фрукты, пока мысли где-то плавают. Иоанн отнял последние крупицы желания беседовать, и уходить пока не решает. Всё стоит молча позади, порошит клубок своих сомнений, держит осанку ровной, полон власти и сил, первым на колени не опустится — подобает высокому статусу. — Заберите яблоки и уходите, — Тэхёна раздражает их молчание, и он грубо приказывает, даже не просит. — Вы мне мешаете работать. Об угрозах Чонгука не забыл. Изначально не побоялся и не воспринял всерьёз. Знал, что справится с любой трудностью. — Где вы её находите? Не прекращая заниматься незначительными делами, перекладывая новые бананы на прилавок, Тэхён безразлично уточняет: — Что? — Сильную уверенность в себе. Воины не так тверды и непоколебимы, как вы. Восторг не утаить, пробирается наружу. — Долго ещё о ней будете говорить? Иоанн пожимает плечами. — Она меня впечатлила. Как ничто другое в нём. Тэхён ярко не окликается на редкий комплимент. — Я не знаю, откуда её беру. — Прекрасно всё знаете. — И не обязан с вами делиться, — в резкой форме убеждает Тэхён, вонзая в мужчину острый смертоносный взгляд. Его выражение злости прекрасно, налюбоваться трудно. Золотистые волосы вьются, такие же светлые брови сердито сведены вместе, коралловые губы сжаты. Младший брат, Хека, горел бы желанием вообразить его на куске папируса. Тэхён внешностью способен вдохновлять и окрылять художников, пленить и соблазнять обычный народ, привлекать внимание даже внимательных врагов, узнавших о тайностях души и характера. Прелесть и загадка. — Нет, конечно. Мы друг другу никто. Но любая мелочь выходит на свет, и, уверен, ваша впечатлит даже мёртвого. Невозможность до конца узнать и понять сводит с ума. — Моя история — ваша нестерпимая жажда, — осознавая это, Тэхён ощущает себя победителем перед ним. — Я всему миру о ней расскажу, но не вам. Чонгук приближается недопустимо близко, дабы тихо огласить своего рода проклятье: — Мне её нашепчите на ухо. И ручается за это. Тэхён улыбается, как-то свободно, будто искренний, простодушный и с золотым сердцем. Минутная слабость. Странная услада во время беседы. Между ними виснет, на удивление, приятная тишина, которую обрывать и не хочется, но приходится. — Иоанн! — громко зовут где-то в стороне. На знакомый крик Чонгук всегда реагирует быстро, как и сегодня, поворачивая голову к бегущему в его сторону брату. Анвар мчится со всех ног, по дороге громко сообщает, какие ароматные булочки он нашел и которые необходимо срочно купить. Еле дыша, подбегает к старшему, липнет как пиявка к телу, обнимает за талию и воодушевленно делится собственной яркой прогулкой по рыночной улице. Чонгук слушает с тёплой улыбкой, кладет ему на затылок ладонь, гладит едва и кивает на слова пойти закупиться сладостями в определённом ларьке. Тэхён семейную ласку зреет в полном молчании, без единого звука. Он ошеломлён. Услышал и увидел нечто новое, связанное с облеченным властью противником. Крутит ещё недолго тряпку в руках и откладывает её, серьёзно задумываясь над новой полученной с уст маленького мальчика информацией. — Ваше имя — Иоанн? — спрашивает Тэхён, поджимая губы в ожидании подтверждения. Чонгук возвращает на него нечитаемый взгляд, детально анализирует удивлённый вид и твёрдо уточняет: — Иоанн Чонгук. Быстро меняются эмоции и ощущения. За последние минуты у Тэхёна уже раза три. — Десница… — шепчет растерянно. Правая рука. Человек, с которым в Александрии и в Мемфисе на слуху знаком каждый. Не было бы так удивительно встретить руководителя Розы или его любовника, как его десницу, набравшего за последние годы большую славу и уважение. Поднял район на новый уровень, мотивирует сотни людей, загоняет их в дома на территории Розы и в неуязвимую армию. Могущество отныне объяснимо. Тэхён не ожидал вступить в борьбу со столь сильным неприятелем. — Неужто вы поверили в ценность моего слова? Отрицать нельзя. Вероятно, поверил. Вероятно, напрягся. — Вам настолько важно присутствие моих страхов и переживаний? — Здравости, — конкретизирует. — Без неё рано или поздно окажетесь в пасти льва. Анвар, слушающий их спор с раскрытым ртом, пугается последней фразы брата и дергает его за калазирис, с небольшим запозданием получая должное внимание. — В пасти льва? — в ужасе переспрашивает мальчик и хлопает тёмными глазищами. — Это правда?.. — Он к нему очень близок, — сильнее нагнетает Чонгук, поглаживая Анвара по отросшим волосам. — Если пойму, что пасть льва от меня недалеко, я потащу к ней и вас, — скользит взглядом в очередной раз по воинственной фигуре Тэхён и останавливается на крупных плечах. — Умрём вместе, — внезапно поднимается к неистовым зеницам, смотревшим на него неотрывно. — Умру рядом с близким мне человеком — не с вами. — Боюсь, если продолжим так же сталкиваться, вы привыкните ко мне, — прозвучало настоящим проклятьем. И Чонгук замолкает, и сам Тэхён, укусивший себя за язык за необдуманный сказанный бред. Грек уже начинает серьёзно злиться на их продолжительный диалог. На него настроен не был. Хотел и должен был завершить с первой минуты и не тратить время и нервы в пустую. — Может, оба пока не будете думать о смерти? — к счастью, от неловкого молчания избавляет Анвар, зло смотревший по очереди на старших. — Иоанну всего двадцать шесть, и вы кажетесь молодым. Тэхён выпрямляется в спине и складывает руки на груди, из-под полуопущенных век подвергает анализу новую молодую персону: лохматые волосы, тёмные брови, крупные глаза с густыми ресницами, прямой нос и небольшие губы. Внешность чистокровного египтянина. — Умный и добрый мальчишка, в отличие от... — не уверен, кем Чонгук для него является. — Брата, — помогает ему Анвар и широко улыбается. — Иоанн — мой брат. Один из троих, но он самый старший. — Надеюсь, что и остальные двое не похожи на него, — хмыкает, чувствуя, как горит кожа от жгущего взгляда Чонгука. Исключительно дразнит. Входит в привычку. — Те уж точно с ним никакого сходства не имеют. Вот узнаете их и сами всё поймете. — Не хватало каждого первого встречного знакомить с нашей семьёй, — подаёт раскатистый грубый голос Чонгук. — Помолчи, Анвар. Младший действительно хранит молчание и дуется, хмурясь и по-прежнему прижимаясь к телу брата. — Первый встречный? — тон Тэхёна долею повышается, преображается в якобы негодующий. — Мы прошли эту стадию. Язвительность продолжается. — Мы? — скептично щурится мужчина. — Вместе мы ничего не делали и не будем. Они друг другу посторонние люди, как озвучивалось прежде вслух. Помимо равнодушия, ничего иного присутствовать не должно. В глазах грека вместо зрачков огненные шары разгораются от преувеличенной грубости египтянина. — Поганый рот, — смело рычит Тэхён. Серьёзно осуждает. — Похоже, часто пакости им говорите. — Вам пока малость, — сдержанно выдаёт Чонгук. — Всё впереди? — Безусловно. — Вы не исключаете вероятность того, что мы вновь встретимся. — Не встретимся. Потому что не разойдемся сегодня. Интересно. Тэхён прямо оживляется, чувствует заветный азарт. — Нужно уже научиться воспринимать ваши слова всерьёз, десница, — выдумка, насмешка. Это спасёт его возможной опасности, только Тэхён готов к каждой, не беспокоясь о последствиях и думая о них в заключении. — Начните сейчас. — Дайте время до вечера, — тянет губы в хитрой улыбке. — Как зайдёт солнце, приходите за мной сюда, свяжите мне руки и отведите к правоохранителям. Чонгук смотрит долго в злотворные глаза перед тем, как сделать два уверенных шага вперёд; сокращая расстояния ради морозного шепота: — Играете. Легко догадаться. — Я люблю играть. Вы со мной тоже полюбите. — У меня к единомышленникам доверия нет, с чего бы ему возникать к вам? — Единомышленники дали в себе засомневаться, я — ещё нет. Смысл их раскаленной беседы разгадать не в силах Анвар, озадаченно взирая на спину брата. — Иоанн... Зачем тебе вести его к правоохранителям?.. — интересуется он. — Твой брат считает меня очень плохим и подлым человеком, — усмехается Тэхён. Анвар раскрывает в удивлении рот и раскрывает широко веки. — Вы на такого нисколько не похожи. Действительно не схож с вором и мошенником. В нём не замечается нечистая душа. Буйство красок, очарование глаз, в целом вся небывалая для Египта красота травит и морочит голову. По первости нетрудно влюбиться, ведь кажется ангелом. Поэтому Чонгук не сцепится словами с Анваром. Сам бы смело повёлся, увидев он грека в другое время, в другом месте, при других обстоятельствах. Тэхён же ждёт будто бы чего-то, то ли холодного отрицания, то ли очередной грубости, а отзывается тишина. Чонгук рта не открывает, глаз не отрывает, пожирает, и сам противником пожирается. Уже обыденность. К этому странно привыкать. Нет дискомфорта до поры до времени, пока в толпе не слышится египетское имя Чонгука. Требуется отвлечься и перевести всё внимание на окликающих его и торопливо идущих к ним троих мужчин в зелёных одеяниях и плащах. Члены армии Розы. За пределами самого района Розы Иоанн не ожидал их увидеть сейчас. Удивляется и настораживается одновременно. — В чём дело? — не дав им толком приблизиться, сразу бросается суровым вопросом Чонгук и непонимающе хмурит брови, оглянув с головы до ног каждого. Египтянин лет двадцати пяти разгоряченный и взволнованный, останавливается напротив и не спешит выкладывать правду, с недоверием взглянув на Тэхёна. — Вам необходимо пройти ко дворцу Розы, — коротко и неясно. Мужчина не желает произносить лишнее при посторонних. — Срочно. Чонгук ощутимо напрягается, коротко кивает и медленно поворачивает голову к Тэхёну, поджимая уста. Обнаружить было без проблем, но выловить… затруднительно. — Всё складывается в мою пользу. Судьба щадит. Иоанн не может оставить, по всей вероятности, серьёзные дела в Розе и переключиться на мелкого воришку. Соглашается с действительностью и к греку больше не приближается, не заговаривает с ним. — Пошли, Анвар, — заключенная фраза от Чонгука, и он уходит вместе с человеком из Розы. Оставляет. Никуда и ни к кому не уводит. Молчание даёт понять, что вернётся вечером. — До свидания! — весело прощается Анвар с новым знакомым и машет, торопливо топая за старшим братом. — Надеюсь, ещё увидимся! — Пока, Анвар, — машет ответно и мягко улыбается. Улыбка плавно тает, когда прекращают оборачиваться. Не видно впредь ушедшим его окаменевшее лицо. Нет эмоций, равнодушное, словно бессердечному принадлежащее. Тэхён отрешённый от мира и мрачнее ночного неба. Сжимая челюсти, возвращается к своему ларьку, у которого за последние три минуты собираются люди, и без особого рвения берётся обратно за работу.***
У тишины самый громкий крик. Тишина у дворца Розы ужаснёт сильнее, чем мертвец на земле посреди дня. Район к смертям привыкший молчать не умеет. Чонгуку по дороге сообщили, что к ним нагрянули нежеланные гости, имена и звания которых выяснить ещё не удалось, поскольку те молчат без руководителя и его десницы. Осведомлены о их крови, она оказалась римской, и получилось одной короткой информации наполнить чашу злости египтян из Розы. Они похожи на жестоких хищников, загнанных в клетку и лишенных пищи. Ходят из угла в угол, задыхаются в ожидании приказа уничтожить объекты, но его им не дают. Помешавшись на войне с римлянами, начали плохо держать себя в руках. Высокие зелёные ворота шумно раскрывают, и Иоанн входит во двор, взглядом цепляясь за все изменения. Они наблюдаются только в народе, что в следующую минуту искренне радуются его приходу. Каждый бы сейчас подбежал с жалобами на гостей и нежеланием видеть их у себя дома, но они воздерживаются и решают не отвлекать. Только дети и подростки издалека громко просят Иоанна прогнать римлян как можно скорее. Десница слышит и сильно поджимает губы, двигаясь к дворцу. На длинных белых ступеньках дворца как обычно разместились его товарищи и жених с друзьями, и негромко обсуждают главную тему последнего часа, в скором времени замечая Чонгука и разом замолкая. Лилиан при виде своего альфы встаёт со ступенек и торопливо к нему спускается, придерживая длинный серебристый калазирис. Чёрно-белый мир вокруг Лилиана обливается яркими красками. Ему становится легче, и страх ослабевает. С возлюбленным безопаснее. Так ощутима его нежность при любой близости. Чонгук всегда встречает тёплом. Принимает хрупкое тело в объятия, слабо сжимая и гладя ладонью спину. А внимательность посторонних к их паре мало заботит. Лилиан окольцовывает руками шею альфы и кладёт голову ему на грудь, облечённого выдыхая и малость улыбаясь собственному счастью рядом с важнейшим человеком на свете. Ни с кем не было дотоль комфортно и хорошо. Удивительно приятно, когда часами чувствуешь душой и внезапно чувствуешь руками. По моментам скучает, тоскует. Долго не отстраняется, и делает это ради короткого поцелуя в уголок уст Чонгука. Мужчина касается костяшками пальцев его горячей щеки и проницательно взирает в подведённые чёрным галенитом глаза. Наполненные любовью. Ресницы омеги хлопают, мягкие губы оставляют очередной трепетный поцелуй на подбородке. Омега ласковее обычного. — Ты в порядке? — как бы ни был холоден и бесстрастен, непременно поинтересуется о его состоянии. Римляне в Розе практически не появляются. Нарушенная стабильность припугнула жениха. — Да, — кивает Лилиан, удобнее обнимая и снизу вверх смотря. — Немного замучился вместе с остальными в ожидании тебя. Римляне напрягают, находясь на нашей территории. Не отпуская омегу, Чонгук осматривает двор и не находит нужного и важного человека этого места. — Где Гор? — хмурит брови. Обязан уже быть здесь. Первее него. — Он у друга в мастерской. Трое человек недавно отошли его позвать. Взгляд альфы вдруг меняется и опускается на омегу. Ответ не устроил, даже немного разозлил. — Что значит «недавно»? — Минут десять назад. — Первым делом нужно было отправиться за Гором и только потом за мной, — поражается их поведению и чеканит слова. — Он руководитель Розы. — А ты десница, — напоминает и слабо бьёт кулаком его в плечо. — У меня меньше полномочий. Не желает брать на себя все обязанности, зная, что главенство в руках у другого. Выше головы прыгать не в его духе. — Но больше любви народа, — отрезает правдой Лилиан и сердито бегает по лицу мужчины. — Все сразу подумали о тебе. Ты не можешь осуждать людей за то, что они выбирают тебя в случае общей беды. Гору станет неприятно, в чём он никогда не посмеет признаться. А Чонгуку жутко совестно. Не прочь завершить беседу, и как правило делает это бесчувственно. Сильно поджимая губы, качает головой, отпускает Лилиана и идёт к дворцу. — Потом об этом поговорим. Раздражает его поведение. Лилиан еле сдерживается не закатить глаза. Скрипит зубами и быстро поворачивается к Чонгуку, громко задав волнующий битый час вопрос: — Где ты был? — И все личные разговоры отложим на вечер, Лилиан. — Ты давно должен был вернуться. Ему необходимо знать подробности, в которые он даже иногда не верит. Чонгук замедляется и с тяжелым вздохом останавливается, оборачиваясь на Лилиана. — Я был с Анваром на торговой улице, — спокойнее отвечает и замолкает, задумываясь на пару секунд. Не лишь младший брат находился рядом. — Потом отвёл его к дому и пришёл сюда. Не соврал, но и всю правду не сказал. Утаил нечто маленькое и наряду с этим безумное. До сих пор играет в молчанку и не помогает своим людям и близким выйти на след вора, самостоятельно рассчитывая справиться с загадочным греком. — Ладно-ладно. Не злись на меня лишний раз, — в последнее время остерегается любых ссоры и недопонимания между ними. Учится доверять. — Иди к римлянам. Они в главном помещении. Чонгук молча кивает и уходит. Ему не до выяснения отношений. И времени на разговоры с остальными у него нет. Идёт мимо сослуживцев, поднимается по ступенькам прямиком к дверям дворца, что раскрываются перед ним, и направляется на третий этаж к нужному залу вместе со стражем, не думающим ни на секунду оставлять его наедине с гостями. Четыре угла, высокие потолки, стены с иероглифами и рисунками от талантливых художников и писарей, одно окно в два метра, раскрывающее обзор на оживлённый двор сквозь зелёные занавесы. Окруженные чистым египетским стилем и духом разместились трое римлян. Трое. Весьма мало. До беды недалеко. Двое, по-видимому, стражи, стоят у стены неподвижно, третий же удрученно, в задумчивости, смотрит в окно, но услышав топот ног позади, медленно поворачивается к хозяевам демократической местности. Иоанн останавливается в центре помещения и с пренебрежением изучает. Мужчина средних лет, возможно, ровесник его отца, светлые вьющиеся волосы, уставшие глаза, тусклая возникшая в миг улыбка на губах, одеяния чистые, опрятные, в бордовых оттенках, как и свойственно представителю римского народа. — Я ожидал встретить Гора, но и с десницей должно быть интересно беседовать. Выраженные во внешности Иоанна азиатские корни дают римлянину возможность не ошибиться. — Гор скоро подойдёт. Не чувствует угрозы, оттого спокоен, но по-прежнему бдителен к посторонним. — Вас позвали первым, — замечает маленькую деталь. — Выходит, от десницы зависит больше, нежели от руководителя. Ему интересно, по какой непосредственно причине заслуживает уважение больше. Поверхностным анализом весь секрет не разгадает. Чонгука напрягают эти слова. На улице ими давил на него жених, внутри дворца же нежданно римлянин. — Я оказался ближе, — сухой ответ, недостойный. — К сожалению, не настолько, чтобы запретить вам пройти сюда. — Не поймите наш визит, как причину начала нового боя. — Тогда назовите настоящую. — Знакомство. Смело и сомнительно. Ни малейшего доверия. — Почему только сейчас? — скептически смотрит. — Я переехал из Мемфиса в Александрию пару дней назад. О вас двоих с руководителем слышал немало хорошего, немало плохого, и выпал шанс узнать вас лично, — мирно объясняет. — Как мне к вам обращаться? Римлянин делает пару шагов к египтянину и протягивает ему руку: — Моё имя Валерий Кассий Херея. — Иоанн Чонгук, — поживает чужую ладонь. — Знаю, — слабо улыбается. И Чонгук знает его. Так же по слухам. Имя громкое, у многих на слуху. Неожиданно видеть человека со столь высоким статусом здесь, а не, как правило, бок о бок с римским наместником Египта. — С какой целью Гай Корнелий Галл отправил своего военачальника подальше от себя, прямиком в Александрию? — не без презрения вспоминает главного врага жителей Розы. Догадывается — не для пустяка. Для чего-то масштабного и ужасного, о чём вспоминать нет желания. — Здесь у меня больше дел, — смотрит Чонгуку в глаза, намекая, ради которого дела он проделал длинную пылкую дорогу. — Арена в Александрии теперь под вашим руководством? — прямо спрашивает. Валерий мягко усмехается. — Настолько всё очевидно? В центре помещения есть стол, к нему Чонгук неторопливо приближается и берёт кувшин вина, разливает его в двух стаканах и молча отдаёт один подошедшему гостю. — Она достроена. За её порядком обязан следить человек с опытом, — продолжает и задумчиво отпивает напиток. — Хаос в удовольствие только безумцам. — Тогда… — досадно улыбается и пьёт вино, взглянув многозначно на собеседника. — В Риме одни безумцы. Отрицать нечего. Оправдываться нет нужды. — И в Египте надеетесь их встретить. Обычный народ не знает вкуса ваших развлечений и даже не понимает назначения арены. Жаль египтян, представляющих реальность в радужном свете. Значительная часть населения Александрии оставляют без внимания арену, в их глазах не вырисовываются её тёмные стороны, они нерассудительны и равнодушны. — А вы поняли сразу? — Да, но верил до последнего, что ошибочны мои предположения. В тот момент был открыто охвачен тревогой и ужасом. — И не боитесь? Напряжение невольно проскальзывает по жилам. Сжимая в пальцах стакан, Чонгук поворачивает голову к Валерию. — Чего мне бояться? О страхе не должна идти речь, лишь об уверенности и вере. Цель за целью. Кровь за кровь. — Ваша война против римлян и арены добром не кончится, — Валерий вздыхает и ставит стакан на стол. — Я пришёл не угрожать, а... — Пока начало похоже именно на то, Валерий, — грубо отрезает Чонгук и смеряет суровым взглядом. — Это предупреждение, — римский военачальник старается молвить сдержаннее и тише. Ругаться и браться за оружие с Чонгуком у него нет в планах на сегодня. — Предупреждение быть осторожным в поступках и словах в особенности, Иоанн. Я не импульсивен, меня сложно спровоцировать. За вышестоящих мне тяжело отозваться точно так же. — Я не вижу связи между нами и вами. Как вы не слышите нас, так же невнятны ваши речи в нашу сторону. Длинный путь преодолевают не ради бездействия в конце него. Валерий поджимает губы. Разговорами не удастся убедить в своей правде страстного поклонника свободы. — Смерти были и будут ещё больше, потому что у обоих противников похожая мотивация. Одни вынуждены остановиться. — И ими станем не мы, — в себе и людях Розы абсолютно уверен. — У нас есть право бороться за свои землю и ценности. — Будьте готовы к худшему исходу событий, — больше похоже, что он разговаривает с давним другом и переживает за него. — Недолго осталось терпеть тишину. — Овладейте положением. Не дайте повторяющемуся хаосу стать порядком. Стадо без кнута разбежится в поисках кнута. И их хаотичные действия станут причиной гибели невинных. Беседу не возобновляют. К ним присоединяется озадаченный руководитель Розы и встречается с удивительной тишиной. Отсутствует враждебная атмосфера. Гор долго исследует главное помещение, смотрит в глаза сначала Валерию, а потом Чонгуку уже с вопросом. — Всё в порядке? — спрашивает десницу. Чонгук молча кивает, успокаивая. Врать бы тот не стал. Правду выкладывает с первых секунд. — Никак иначе, — повышает тон и перебрасывает внимание Гора на себя. — Не переживайте, не отнимем больше у вас времени. Мы собираемся уходить. — Уже? — прищуривается в непонимании Гор. — Уже, — подтверждает и идёт к выходу, останавливаясь около руководителя и загадочно улыбаясь уголком губ. — Вы выбрали себе хорошего десницу, Гор. Он мне понравился, — хмыкает и покидает помещение в сопровождении охраны дворца Розы. Оставаясь наедине с другом и товарищем, Чонгук не знает, с чего лучше начать. Отчего чувствует вину? Гор больше выглядит уставшим после быстрой и долгой ходьбы до дворца, растерянным и изумлённым, чем рассерженным поведением римского военачальника, который без излишеств ушёл и не стал с ним говорить. Однако Чонгук поделится всем, каждой мелочью, не скроет и маловажной мелочи. Это его долг. Долг быть честным перед ним.***
Нарисованный хопеш находится в центре внимания. Вся картина в целом приковывает рассудительный взгляд к себе. Изящно. Колоритно. Сила и величие в мужском теле чувствуется через папирус. Не простолюдин. Не раб. Высокородный и влиятельный. Одеяния и боевая поза, в которой стоит, сжав в ладони хопеш, гласят о многом. А завлекательность пробилась на папирусе благодаря художнику. В его таланте сомнений нет. Оживляет знакомые лица красками и сохраняет их на вечность, передавая из рук в руки. Одну из них художник продал Тэхёну. Молодой грек, как сказал Хеке утром, вернулся поздним вечером за картиной с изображением мужчины в процессе сражения. Долго спорил с ним, отказывался от пониженной ради него цены и хотел приобрести товар за настоящую и достойную. Накопил монеты и был готов их потратить, но Хека не допустил, взял малость и нескромно прогнал друга. Хека оторвал от сердца лучшее за последнее время творение, на котором нарисовал своего старшего брата, и сделал ценнейший подарок. Это единственная вещь, скрасившая Тэхёну день. С ней он вернулся в безжизненный дом, оставил на полу в своей крохотной комнате с одним окном, ведущим на улицу, где без умолку ругаются, кричат и дерутся, и уже битый час сидит на твердой неудобной кровати. На лице ни маски, ни красок, ни улыбок, ни ухмылок. Вечером дома тлеет. Обычный. Одинокий. Не имеющий многого. В принципе ничем не отличается от большей части жителей Египта. Тэхён истратил последние монеты на хлебные булочки и на картину от Хеки. Булочки уже поел, зажёг свечу на столе и сейчас любуются картиной перед собой. Лица Хека не нарисовал, лишь заштриховал профиль своего старшего брата, в частности сосредоточившись на воссоздании на папирусе кудрявых до плеч волос, крепкой крупной фигуры и хопеше в правой руке. Один незнакомый человек, а эмоций — тьма. Тэхён то голову набок наклонит, то приблизится, то прищурится, то вздохнет от желания увидеть лицо полностью. Отвлекает себя чем угодно. С неохотой встаёт с кровати, переодевается в чёрные одеяния, скрывая тело, и накидывает на плечи длинную полупрозрачную ткань, вскоре покидая комнату. Снаружи встречает Унику, молодого омегу и единственного человека, которым дорожит. Но свою важность для него Тэхён давно не чувствует. Уника держит в руках сумку с личными вещами и поджимает губы, понимая, что тихо уйти из дома не получилось. Попался на глаза. Теперь придётся открывать рот и говорить, что он с Тэхёном больше не любит делать. Дружеская связь, когда-то имеющая силу, была разрушена. Отношения становятся хуже. Кроме ссор и неприязни с одной стороны в них ничего нет. И сегодняшний вечер им на пользу не пойдёт, раз Уника принял решение покинуть очаг, в котором жили вместе несколько лет. Тэхён в замешательстве от подлых действий. Его даже не собирались предупредить об уходе. Он привык к грубости и к обидным фразам, но это безразличие убивает с каждым разом всё сильнее. — Куда ты?.. Уника стоит к нему спиной и лицом к дверям, что находятся в нескольких шагах. — Разве много мест, куда я могу уйти? — спокойно, как не должно быть в данную минуту. — Но это твой родительский дом, — сквозь зубы чеканит с некой злостью, которую Уника предпочитает оставить без внимания. — Ты обязан его хранить. — Даю тебе право присвоить его себе. Во мне не горит желание оставаться в истёртых стенах. Отца и мамы Уники давно нет в живых. Уважение к ним он тоже потерял. Не жалея сил, стирает воспоминания из прошлого и нацелен на новые события. Неприятно. Тэхён его не узнает. Лицо то же, миловидное, а внутренний мир преобразовывается, благодаря людям Розы. — Или рядом со мной? — ломает губы в болезненной ухмылке. — Я уйду. Найду, где жить. Мне не впервой. Когда отца не стало в жизни Тэхёна, ему было тринадцать лет. Приходилось содержать себя самостоятельно. Находить укромное место на ночь, ломтик хлеба с долькой винограда на весь день, и купаться в дельте Нила. Он не сдавался, не жалел себя и другим не позволял этого, как и издеваться над собственным положением. Одинокое выживание продолжалось до встречи с ровесником, чистокровным египтянином, таким же сиротой, но с крышей над головой. С ним наступил новый этап в жизни — помощь друг другу и неразрывная связь. — Прекращай, Тэхён, — сминает двумя пальцами переносицу Уника. — Я принял решение перебраться в Розу давно. — А сказать мне не посчитал нужным? — Ты бы сам всё понял. Терпение Тэхёна медленно истрачивается. Внезапно осознание происходящего прилетает по голове. — Но я имел право узнать об этом по-другому! — срывается на крик и сжимает кулаки по швам. — Я жил с тобой последние пять лет! — хмуря брови, он глотает слюну и делает тон тише, продолжая всё так же сквозь зубы: — Мы спали в одной кровати, мы ели с одной тарелки, мы детьми пытались выжить во взрослом мире вместе. Уника наконец разворачивается и мельком соизмеряет весь образ. Ничего нового и естественного. Сплошь фальшь и лукавство — в этом профессионал. Тэхён повреждён глубоко внутри, задетый и обделённый, но отказывается изображать честные чувства даже Унике. Сила воли и сила самовоздержания воздвигалась годами. Власть над собой — его главный козырь в жизни. — Сейчас нам по восемнадцать лет. У меня своя дорога, у тебя своя, и ты выбрал когда-то неверную и подлую, не спросив меня. Точнее и больнее всего бьют только близкие. В жёлтых глазах Тэхёна маячит ярость и краснота. — Я делал это, чтобы мы избавились от рук бедности! — Эти руки всегда нас душили! — тягостно выдаёт криком Уника. Не давали жить и скрывали все краски детства, погружая во взрослое бытиё. Литры слёз, десятки погонь и бессонных ночей. Всё отпечатывается в памяти и снабжает сердце болью. Нищета не оставляла ни на день. Их вечный и неудобный путник. Голодом морила, чистой одеждой не радовала, подбрасывала муку за мукой и не смотрела на маленький возраст. Тэхён будто язык проглотил. Дышит тихо и сдавленно, больше не смотрит и кусает губу изнутри. Пытался. Сражался и отбивался. Терял кровь, промокал до ниток и убегал. Скачок был, небольшой, но изменения выявляет он единственный. — Я устал, Тэхён, — почти шепчет Уника и снова отворачивается к дверям, со скрипом их открывая. — Я хочу изменить свою жизнь. — Настало время, когда её можно легко потерять, — говорит Тэхён, поднимая голову и выделяя в полутьме скуле. — В Розе тем более. Люди там, как в смертельном капкане, просто об этом ещё догадываются. Его не слушают. Слова не воспринимают всерьёз и покидают родной дом. Отныне по-настоящему один. Физически. Никакой надежды на вечерние разговоры и завтраки вместе. Обыденная чёрная полоса. Не слёзы наружу рвутся, а нервный смех. Оглядывается по сторонам и глубоко вздыхает. Зачем ему чужой дом? Что с ним делать? Строить свою историю? Не с кем. Оставаться в этих углах сегодняшней ночью не хочет. И не рассчитывает. Тесно и душно. Стены давят. Воспоминания грызут. Тэхён стоит на месте ещё минут десять, глупые мысли в голову впускает по ошибке, моментами себя винит за совершенные поступки. Глядит на дверь, за которой скрылся Уника, и тоже думает уйти куда-нибудь до начала рабочего дня. Стемнело давно. Отнюдь неважно. Он привыкший прогуливаться по улицам в ночь, не страшны ни собаки, ни разбойники. Сам один из негодяев. Подходит к зеркалу на подоконнике и под лунным светом натягивает на голову чёрную длинную ткань, что лежала у него на плечах. Прячет под платком лицо, фиксирует всё заколкой с зелёным камнем и смотрит себе в застеклённые глаза, медленно хлопая густыми ресницами. Сам не верит, какие действия творит и какой шум наводит. Темница по нему плачет — не волнует. Тэхён тушит свечу в помещении и уходит, запирая дверь. В планах обворовывать никого нет. Не имеет настроя. Он посвящает вечер чему-то другому. Сворачивает из угла в угол, с одной улицы на вторую, всё дальше от дома и ближе к масштабному сооружению, что заметен за километры. Оказывается у римской арены. Его тянет в неизведанное место. Скопище секретов и столько же предположений. Высокие стены. Новшество и могущество. Красота и ужас будоражат мысли. За ней разольется река того же цвета, что и плащи римлян. Грек в двадцати метрах от арены в непробудной тишине изучает блистательный вид и пробраться внутрь алкает. Делает пару шагов вперёд и вновь замирает, услышав: — Дорогой ошибся? Поворачивая голову, видит идущих к нему пятерых враждебно настроенных римлян и сводит челюсть. Выдержки на беседу с ними хватит ненадолго. — Язык имеется? — таращится зло один из высокорослых мужчин, видно, главный и самопровозглашённый, и останавливается напротив. — Скажешь, с какой целью шёл к арене? Тэхён неинтересно оценивает сборище и обратно задерживает взгляд на задавшему ему вопрос римлянину. — Гуляю. — В такое позднее время? — Без трепа людей лучше думается. — А без солнца собаки кусаются больнее, — вскидывая подбородок, из-под век надменно взирает. — И не только они. Рассчитывал моментально встретить страх, а разводит в Тэхёне пламя невыгодное для себя. Парень неторопливо и смело к нему разворачивается и тихо произносит: — Знаю. И со злыми собаками сталкивался, и с ублюдками. Всех на лицо узнаёт. Подобных ему было достаточно. — И не страшно? — выгибает бровь. — Сам как думаешь? — едва склоняет голову к плечу Тэхён и сосредоточенно смотрит в чужие глаза. Остальные римляне начинают хохотать, переговариваться, кто-то свистит и хлопает. — Я думаю лишь о том, что ты меня впечатлил, — губы мужчины растягиваются в ехидной улыбке. — Холодные слова, уверенная осанка, яркие глаза и далеко не египетские, что радует ещё сильнее, — скользит отвратительным взором по спрятанной фигуре с ног до головы. От него тошно. — Покажешь лицо и скажешь, какой ты крови? Ярость и ненависть к аморальным людям будоражит сознание. Любопытно узнать, чем всё закончится. Убирая заколку с платка, Тэхён крепит её в области сердца и спускает ткань с лица. Ума лишился, раз допускает пожирать себя хищными глазищами. Глядят не наглядятся. — Péthane, zóo, — выплевывает фразу Тэхён. Озадачил и чёткого ответа не дал. — Похоже на греческий, — подаёт голос другой римлянин. — В Риме у нас были соседи греки. Много слов от них слышал. — А перевод этих знаешь? — Нет, но, надеюсь, что-то приятное. Тэхён дёргает бровями и очень тихо усмехается, не комментируя. — Редко с красивого рта срываются такие же красивые фразы, идиот, — шикает на него. — Эта блядь точно произнесла гадость. Хорошего Тэхён не пожелал, и плохое в собственный адрес не готов принимать. Хамство без отпора возрастает. Её и без того в мире в избытке. — Не повторяй больше, — чеканит предупреждение. Не повторяют, но хватают за руку, резко потянув на себя. Римлянин противный, голубоглазый, с большими сухими губами, от него несёт мясом и пивом. Оголодавшей собакой он приближается к аккуратному личику, где ни на миг не промелькнул страх, и кривит рот, анализируя дивную красоту. — Пойдешь с нами, грек, — хрипит с акцентом почти в губы. — Повеселишься. Забудешь родной язык и поучишь римский. Долгие мучительные секунды. Рвота в горле. Тэхён держится, терпит дурной запах и боль на запястье, не отстраняется и скрипит зубами, думая вырвать меч из чужой ножны и... — Поищи другого грека для личных занятий, а от этого убери руки. На затихшей улице, остывшей от жаркого дня, как проклятие, повторно появляется странный преследователь, жаждущий заковать Тэхёна в цепи. — Сука... — с ругательством прикрывает веки римлянин и выпрямляется в спине, сводя челюсть. Чонгук стоит в стороне, сложив руки на груди, и бесцветно наблюдает за увлекательной сценой, которую не сразу решил приостановить. Тэхён голос узнаёт, ничуть не удивляется и молча ожидает либо помощи, либо дополнительного вреда, уже пожалев, что вышел из дома. — Ну же, быстрее, — крутит рукой Иоанн, жестом поторапливая отпустить Тэхёна, и вальяжно шагает к ним. — Время ограниченное. — Это твоё? — мужчина поворачивает к нему голову и вопросительно вскидывает бровь. — Следи за игрушкой повнимательнее, десница, и не теряй из виду, — сильно отталкивает парня. Посмотрев на еле удержавшегося на ногах Тэхёна, Чонгук встречается с подкрашенными чёрным галенитом глазами и не выражает никаких эмоций. — Больше не буду. Порывисто бьют, порывисто губят. Непоколебимый, но раненый. От скуки лезет в неприятности? Или от нехватки внимания? Чонгук тяжёлым взглядом указывает Тэхёну уйти, что тот не выполняет. Грек сердится и капризничает до последнего. Ему не нравится подчиняться и прощать грубое отношение. Он бы поквитался, уверен, лично переломал бы коснувшиеся его кожи чужие мозолистые пальцы. Не хочет всё заканчивать на скучной ноте. На него не похоже. Остаётся лишь с омерзением гипнотизировать всех четверых римлян, потирая запястье с алыми отпечатками. Запоминает каждого урода и потом убирается прочь с территории вокруг арены. Недолго размышляя, Чонгук направляется за ним вслед. Своим вмешательством в небольшое разногласие унизил и обесценил его силы. Представлял похожую реакцию. Тэхён предпочитает справляться с проблемами в одиночку. Помощь — чуждая вещь. По узкой жилой улице идёт настолько яростно и быстро, что чёрные ткани его одежды и золотистые волосы развеваются на ветру. Он хотел к арене, войти в неё и раскрыть одну крохотную загадку. Не планировал наталкиваться на охранников и спорить с ними, а тем более привлекать к участию десницу руководителя Розы. — Зачем вы помешали им? — недовольным тоном гремит вопрос. — Устал смотреть на это зрелище. Тэхён топает громче и громче, сейчас продавит землю подошвой. Куда направляется — сам ещё не решил. Главное, подальше от Чонгука. Оторваться вряд ли получится, но стоит попробовать. — Отвернулись бы. В конце концов ушли бы. Не стоило за всем наблюдать без билета. Тэхён держал ситуацию под контролем и был готов сражаться за чувство собственного достоинство. — Я должен был узнать, зачем вам нужно было к арене. — Я оказался там случайно, — нервно закатывает глаза. — Гулял и… — Не оправдывайтесь. Я всё время шёл за вами, — не даёт ему завершить, шумно вздыхает. Внезапно Тэхён взвизгивает, останавливается и быстро поворачивается, вскидывая брови и прикладывая ладонь ко рту. Чонгук от неожиданности тоже застывает на месте и вопросительно приподнимает бровь, огибая омегу взглядом. — Вы действительно следите за мной! Чонгук хмурит лоб и задумывается, похлопав ресницами. Караулить этого грека — бессмысленное занятие. Он сам мелькает перед ним изредка. Золотой макушкой то на торговой улице светит, то у римской арены. — Нет. Ответ очевидный и лёгкий, только Тэхён не верит. — У десницы нет более важных дел? — Есть, — на тяжёлом выдохе. — С вами никак не связаны. — Оно и видно, — складывая руки на груди, парень осуждающе глазеет. Доказывать правоту не станет. Особенно ему. Тэхён упёртый как баран, это стало понятно спустя две продолжительные беседы. Цели повидать коварного хитреца и вора во второй раз за сутки не имелось, хоть и дневной разговор с ним едва затрагивал что-то подобное. Однако усталость ожидаемо опустилась на Чонгука туманом и заковала в объятия. На плечах точно килограммы железа. Мужчина усердно работал, помогал достраивать оружейную, тренировался с новичками и весь вечер провёл в новом квартале Розы, где разжегся конфликт с пьяными римлянами, что вторглись на их территорию и предъявляли права. К концу дня полностью лишился сил. Жаждал улизнуть, ни соратникам, ни жениху на глаза не попадаться. Первые бы заставили выпить и поиграть, второй же прогуляться вместе и нежится часами. Тело требовало покоя, хорошего ужина в кругу семьи и крепкого сна в родном доме на берегу Нила. Исполнять желаемое Чонгук отправился сразу, как закончил дела. По дороге домой увидел, как некто очень знакомый своим необычным образом перед ним заворачивает за угол. Из-за одежды и платка на голове предположил, что Тэхён снова намеревается присвоить чужой товар и на следующий день выдать за свой, поэтому немедленно и незаметно последовал за пронырой. Не предполагал, что конечной остановкой окажется арена. — Говорите настоящую причину прихода к арене, — строгое требование. Ничего лишнего слышать больше не хочет, лишь факты. Тэхён потихоньку успокаивается, и зловещий взгляд становится мягче. — Хочу знать, к чему римляне готовят обычный народ. Ответ кажется далеким от реального. — Вас волнует участь обычного народа? — с сомнением конкретизирует Чонгук. — У меня есть сердце, — оскорблённо хмурится Тэхён. Побитое и покрытое льдом, но на месте. — И как именно думали пройти внутрь? Интересны его мысли в голове. Удивительные, поистине сумасшедшие. — Я умею быть незаметным, — с гордостью заявляет, поправляя на плечах платок. — Избавился бы сначала от лишних глаз и нашёл бы проход. Меня бы не поймали. — Я поймал, значит, и другие в силах, — монотонно и бесчувственно рубит. Тэхён спешит возмущаться, но вовремя замолкает и смыкает губы в тонкую полосу, вжимая голову в плечи. В действительно же схватили за шкирку, точно бездомного кота, поедающего чужую еду. Чего Тэхён очень боялся, случилось, и с влиятельным человеком, что хуже в несколько раз. От него спрятаться оказалось не так-то просто. Везде мерещится. На работу без удовольствия парень начал ходить, оглядываясь каждые десять минут по сторонам. — Вы не похожи на других, поэтому. Жёсткий, но не жестокий. — Да, — кивает Иоанн. — Я дал шанс, а они — не станут. Не моргнув глазом, обезглавят. — Вам-то что? — Ничто. Смерть — не наказание за кражи и мошенничество. А я уже пообещал себе сдать вас правоохранителям. — Да, но не пришли сегодня к моему ларьку вечером, — фыркает. — Я ждал вас. Как на иголках был. Дерганый, не в духе, на всех вокруг гавкал, некоторых и покусал. Десница воссоздал напряженную обстановку и исчез, за что на него позже обрушился шквал оскорблений с уст Тэхёна. — Ждали? — слегка изумлён. До последней минуты. — Разумеется, вы единственное развлечение в данный период моей жизни. Игры в прятки и кошки-мышки в восемнадцать лет одаривают неизъяснимыми ощущениями. И последствия от них будут крайне серьёзными. — Мне было не до вас, — в лицо бросает без зазрения совести, в чём лучший. — Звучит обидно. Преимущественно Тэхёну безразлично, но внезапно слышать чёрствые слова никогда не приятно. Деснице манер не хватает. Ужасен в общении. Тэхён не удивится, если выяснится, что у того нет друзей и возлюбленного. — Вам в удовольствие быть на крючке? — А вам держать меня на нём, — вмиг реагирует Тэхён. — Не забираете и не отпускаете. Его поступки и мотивы логики не имеют. — Выжидаю подходящий момент, — спокойно придаёт точность Чонгук, пожимая плечами. — Наступит ли он сегодня? — заинтересованно щурится. — Вы многое себе позволяете в своём положении. Думаю, наступит. Самоуверенность Чонгука до крайности бесит Тэхёна. Постоянно разговаривает с надменностью, свысока и с презрением смотрит, правильно оценивает свои достоинства и властвует. Грек кривит губы, тихо шикает и медленно скользит по фигуре критикующим взглядом. — Желанием узнать правду законы не нарушаю, — тычет в его сторону пальцем, значительно повышая тон. — Как же быстро можно вас разозлить, — склоняет голову к плечу Иоанн, опять проанализировав характер александрийского вора. Тэхён цокает на него и отрицательно мотает головой, не соглашаясь. — Вы ещё не видели меня в настоящем гневе. Я умею громко кричать. — Когда буду вести вас к правоохранителям тоже начнёте кричать? — Вопить, как ненормальный. Вся Александрия услышит, что вы меня похитили. Сорвёт голос, вырвет все волосы, исцарапает колени и локти в кровь, но ногой в темницу не вступит. Без солнца и чувства свободы лишится жизненных сил. — Я не собираюсь вас похищать, — закрывая глаза, мужчина трёт веки и сжимает переносицу. Вдобавок к тяжёлому дню Чонгуку добавился Тэхён, ходячая огромная проблема, которую совесть не позволит не решить. — Вести куда-то без моей воли — похищение. — Вы сами туда побежите, — глянув на него, уверяет. — Нет, я не закончил дела здесь, — не играет в поддавки Тэхён. — Какие дела? — Хочу пробраться на арену и посмотреть там всё, я ведь говорил, — бойко и отважно, по обыкновению. Немыслимо. Чонгук утомился слушать бред, граничивший с бедою. — Ни за что, — сквозь зубы цедит. Указами Тэхён пренебрегает. Не способен подчиняться. Он сокращает расстояние между ним и Чонгуком до непристойного и смотрит снизу вверх, в чёрные глаза. — Ваше позволение мне не нужно, Иоанн, — тихо и внушительно. — Халатностью спровоцируйте римлян, — немного наклоняется к нему Чонгук и поджимает губы. — Умрёте и, главное, неповинные пострадают. — А вам самому не интересно знать, что находится за стенами?.. Весь город, помимо римлян, видит наружность арены и только… — вкрадчиво шепчет. Подлый способ переметнуть десницу на свою сторону. — Со временем враги добровольно раскроют секреты. Чонгук понимает, беседа без споров не оборвётся, разворачивается и неторопливо идёт по освещенной факелами улице. Тишина за спиной невозможная и должна быть непродолжительной. С легкостью не отпустят. Тэхён нервно усмехается его поведению, удивлённо вскидывая брови. Долго не определяется, как лучше поступить: пойти следом или воспользоваться моментом и сбежать. Домой идти так же пагубно, там жизни нет, от поганого одиночества душа молит немного отдохнуть, переключившись хотя бы на преследователя. Пару секунд на размышления и негодования, и Тэхён трогается с места, следуя за Чонгуком, что свернул за угол и двинулся к пивной. У пивного заведения после захода солнца людей десятками собираются. Дерзкий шум среди них, пьяные разговоры, время от времени громкое выявление отношений и драки. Бедняги, самодостаточные, аристократы, мужчины и женщины. Все слои общества под одной крышей и за ней. На улице стоят несколько столов, одну свободную из которых занимает Чонгук и заказывает заранее два стакана холодного пива. Не оборачивался, но был убеждён, что грек где-то позади. Тэхён не торопится, изучает окружность и нехотя оглядывается на перепивших алкоголя мужчин, которые выкрикивают грязные фразы. Будь настроение, развязал бы конфликт, но презрительно кривит губы, садясь на стул напротив Чонгука. Всё это время десница внимательно следит, то на Тэхёна взгляд бросит, то на пьяных египтян, продолжающих подзывать к своему столу омегу. На удивление, тот молчит и сжимает челюсти, вонзив взор в Чонгука. Ему сейчас не исключено, что помимо десницы никто не интересен. — Избегаете разговоров. — Да, — кивает невнятно Иоанн. — Бессмысленных. Тэхён складывает руки на стол, немного подаётся вперёд, ближе к собеседнику, и вполголоса молвит: — Вас заинтересовала моя идея. Боитесь признаться? — Безумнее затеи не слышал. Похожая глупость никому из знакомых не лезла в голову. Тэхён весь дитя свободы и буйства. Горючий дух среди унылых людей. — Не упрямьтесь. Я помогу вам, а вы — мне, — сам не верит, что говорит. — Вот оно как, — сухо усмехается. — Вы один из лидеров. Защитите свой народ. — С вашей-то помощью? — приподнимает в изумлении бровь. — Только у меня хватило ума наметить по плану вторжение во вражескую территорию, — пожимает плечами Тэхён. Доверие внушает минимальное. Хитростью воспользоваться урвёт минуту. Важное дело поручать ему — рискованно и абсурдно. Он гонится за личными интересами, ясно, что отчаянно старается выйти из ситуации, в которую вогнал Чонгук, две недели назад раскрыв его истинное лицо. Обязан стать полезным на мгновение ради освобождения в будущем от преследований. Его безысходность может оказаться полезной. — Что вам там искать? Что за стенами порождает настоль сильное влечение? — Любую подготовленную деталь для представлений, — ответа ждать не приходится. — Римских игр и боёв десятки. Невероятные и ужасные зрелища, — тон Тэхёна низкий, резкий. Чонгук прислушивается и хмурится, выражая интерес. — Поединки людей с животными или просто растерзание жертв дикими зверями. Смертельные качели и спектакли, карлики с тесаками, массовое самоубийство... — шёпот обрывается. Перечислять тяжко. Каждый ужас не вспомнить. Жёлтые глаза в полутьме светятся огненными шарами, от чёрных не отрываются. Кругом и рядом пение мужиков, далёкие звуки инструментов, громкие разговоры и смех, звуки разбитой посуды, и лишь у столика Чонгука и Тэхёна безмолвие. Они глядят друг на друга до тех пор, пока не подходит рабочий пивной и не ставит перед ними два стакана со свежим напитком, желая хорошего вечера и вскоре скрываясь. — Многое вы знаете про римские развлечения, — прерывает тишину Чонгук и берёт в ладонь стакан. Багажом сведений впечатлили. — Я умный, — полуулыбка появляется на губах Тэхёна. — Так сразу и не скажешь, — нагло издевается и отпивает пиво. Лицо Тэхёна с ходу меняется. Шикая, молодой парень хватает стакан с пивом, сжимает, представляя вместо неё шею напротив сидящего, и под высокомерный взгляд делает несколько глотков за раз. — Плохо читаете людей, — бормочет хрипло и неразборчиво под нос и морщится от выпитого алкоголя, убирая его в сторону. — Что вы просите взамен за информацию? — продолжает главную тему Чонгук. Вариант единственный и простейший. — Освобождение от вас. Нарушители правил мечтают быть не пойманными и не загнанными в клетку, как птицы, которых продают на торговой улице. — Закрыть глаза на совершенные вами преступления? — Получив подробности замыслов римлян, вам будет не до меня, десница. Искушает, предлагая всё, что позволит быть впереди врагов. Улыбка манящая. Речь сладкая, тяжело ей сопротивляться. Грек смышленый, способен преобразовать противников во временных союзников. — В Розе мои люди продолжают заниматься поисками вора, — Иоанн отпивает напиток и ставит стакан на стол, непрерывно взирая на Тэхёна. — Мешать им не стану. Видит сам, глупо поступает. Безрассудно, четко всё осознавая. Здравого ума лишился рядом с вором. — Вы согласны? Не будете мне мешать? — предельно доволен исходом событий. — Вы не видели всех моих способностей. Я справлюсь. В воровстве лучший, в разведке тоже может иметь приоритет. А люди из Розы его не беспокоят. Мелкую заразу легко устранить. Но с Чонгуком бороться оказалось бы в разы труднее, пришлось бы потратить всю энергию. Мужчина своим периодически появлением перед ним уже напрягает. — Быстрым бегом и умением махаться руками ситуацию не спасёте. — Махаться руками? — высоко вскидывая брови, прикладывает ладонь к груди. — Не оскорбляйте меня. Я хороший боец. Он нередко уделяет часы физической нагрузке. В детстве бил разного телосложения мальчишек. Сейчас всех, помимо детей и стариков. — С оружием дружите? — допрашивает, желая получить больше сведений о том, кого условился отпустить на опасную зону. На первый взгляд хрупкий и не способный тяжёлую сумку поднять. Выяснив содержимое красивого сосуда, Чонгук в глубине души убеждён, Тэхёну собственная мощь и коварство позволит измолотить в одиночку троих. Найдёт способ. — Учусь. Планирую владеть хопешем. — Он у вас есть? — Пока нет, — кусает нижнюю губу, задумываясь. На него неспеша накапливает. — Странно, — бесцветно бросает Чонгук, откидываясь на спинку стула, и следит за реакцией, питаясь ею. — Могли бы украсть. Легкая задача для вас. Власть достигла предела. — Есть вещи, которые хочется покупать заработанными трудом монетами, — изрекает ответ на грубость. Что-то внутри щёлкнуло, будто треснуло. Тэхён чувствует, как в нём растёт напряжение. Взгляд, устремлённый раннее в сторону, впивается в Чонгука. Острее иглы или меча. Грек прилагает усилия, держит себя в руках. Признает потенциал десницы, но от него не отстаёт и никогда себе не позволит. Сегодня первая и последняя боль в сердце поблизости с этим человеком. Обстановка меняется самым диким образом, но оба ведут себя, точно ровно ничего не произошло, никаких оскорбительных слов не было сказано. Одному действительно безразлично, второму от чужого безразличия гадко на душе. — У вас неделя. Чонгук встаёт из-за стола, подзывает к себе рабочего пивной и отдаёт в руки золотые монеты за заказ больше, чем нужно, тот кланяется, благодарит и уходит. — Что? — не понимает Тэхён. — Узнайте о предстоящих играх в течение этого времени, — говорит Чонгук, в последний раз за вечер взглянув на не поддающуюся описанию красоту и не соответствующую сущности. С Божеством схож. И в дневном свете, и во тьме шарм виднеется. Но яд... Проклятый яд загрязняет, разъедает, изничтожает. Сказать больше нечего. Предупреждение дал и уходит. За столом вместе сидели, пиво пили, старыми друзьями посторонним казались, а вражда их не утерялась. После уговора только усилилась. Тэхён провожает Чонгука взглядом, пустым и шатким. Тот, кто мнит сковать цепями, всегда скрывается с места переговоров первым. Хоть раз смотрел бы вслед, но нет, этим удостоен другой, оставаясь в одиночестве, маску срывающий и представляющий, как от сердца разбегаются маленькие трещины по всему телу. Некуда и не к кому ему бежать. Ночь на улицах Александрии проведёт и под утро начнёт воздвигать себя по крупице заново.