роза александрии

Он похож на свою маму. Нередко это говорит отец после долгих наблюдений за старшим сыном. Чёрные глаза и взгляд умиротворенный добродушный и задумчивый Чонгук унаследовал от молодой и безукоризненной девушки из Восточной Азии. Лично не убеждался в этом. Не видел её чарующих глаз. Не слышал её мягкого голоса. И не раз спрашивал о её характере, манере общения, поведении, интересах — обо всём, что было связано с ней. Чонгук. Она звала сына Чонгуком единожды. Иоанн. Из любви к мужу дала ему второе, египетское, имя и называла Иоанном три раза. Подарив жизнь сыну в Александрии, она упустила собственную. С померкшей улыбкой успела нашептать одно: «Отец и Боги с тобой рядом». Боги на небесах и под землей, отец же между ними. Стоит на балконе, облокотившись локтями о перила, и смотрит сверху на обширный двор и на своих мальчиков, находящихся там. Утреннее солнце разливает жаркие лучи на тёмной и блестящей от пота коже, под которой двигаются крупные мышцы из-за каждого совершенного человеком действия. Рычание, защита, размах, удар — всё повторяется долгие минуты. Не отлучается на отдых, крепко держится на ногах и поджимает небольшие губы, взирая на наставника из-под выпавших из завязанного на затылке пучка двух влажных кудрявых прядей. Вены с локтей выделяются и выглядят устрашающе. Бежевая рубашка без рукавов и с глубоким вырезом мокрая в области груди. Чонгук удобнее обхватывает ладонью хопеш, дышит сбивчиво и делает шаг вперёд, а сорокалетний крупный мужчина, обучающий его с малых лет боевым искусствам и стоящий сейчас напротив него с ровной осанкой, гордо улыбается и защищается от очередного удара. Иоанн шустрый. Двигается умело и плавно, заставляет наставника отходить всё дальше, а сам наносит удары один за другим по его мечу и щиту, стискивая до скрежета зубы. Не останавливается, рычит, хмурит лоб. В конечном итоге наставник не выдерживает чужого мощного напора и желания победить, роняет щит с оружием и удивлённо вскидывает брови, когда хопеш Иоанна оказывается у его шеи. Птицы, что не так давно кричали над головой, затихают. Глаза наставника огромные и растерянные, глаза его ученика же заполнены пламенем и уверенностью. Смотрят друг на друга и тяжело дышат, пот льётся по вискам, волосы прилипают ко лбу. Мгновение, и оба одновременно усмехаются. Иоанн опускает оружие, вскидывает подбородок, улыбается уголком губ и отшагивает от старшего мужчины, позволяя тому взять с земли свой меч и встать в боевую позу. Звуки тренировочного поединка возобновляются. Во дворе Чонгук с наставником находятся не одни. Недалеко от них под навесом, спрятавшись от жары, удобно устроился на кресле у небольшого стола третий сын Менеса — девятнадцатилетний Хека. На столе перед ним лежат чернила, цветные краски, папирус и тарелка с нарезанными кубиками дыни и арбуза. Регулярно поднимая глаза, обведённые чёрным галенитом, на старшего брата, Хека увлечённо штрихует на материале фигуру, состоящую из крупных мышц и силы, и прикусывает нижнюю губу. На его аккуратных плечах лежат густые тёмные волосы, браслеты на запястьях шумят из-за частых движений руками, бирюзовый длинный калазирис ниже колен переливается в дневном свете. Молодой альфа не отвлекается длительный период времени, с тех пор, как Чонгук вышел тренироваться с наставником, и вырисовывает его на папирусе не впервые. Близится к завершению, делает последние штрихи, закрашивает чёрным цветом волосы, откладывает кисть в сторону и улыбается своему же творчеству, устало откидываясь на спинку кресла и шумно вздыхая. Рисунки с Чонгуком у него получаются лучше всех остальных. Ими он остаётся доволен всегда. Причина в натуре — не сомневается. — Ты красив, Иоанн, — повышая тон, сообщает Хека и детально изучает нарисованное на папирусе. На комплимент Чонгук искренне и негромко смеётся, одновременно отбиваясь от удара, и отшагивает от наставника, дабы отдышаться и ответить: — Однако охотятся именно за твоим сердцем, Хека. Младший брат влюбчив. На одном человеке Хека не останавливается, обещаний никому не даёт и похищает внимание всех омег и девушек вокруг. Мягкий характер, обаятельность, перед которой мало кто способен устоять, и красивое лицо с густыми прямыми бровями, ровным носом, аккуратными алыми губами и выразительными и всегда накрашенными глазами. — Я не умею выглядеть хорошо с мокрыми от пота рубахой и волосами, — цокает языком, закидывая ногу на ногу, и задумчиво продолжает: — Это должно быть мерзко, но ты… Поражён. Не понимает, как такое возможно. — Я запрещу тебе рисовать меня, — впопыхах бросает, сжимает челюсти и бьёт хопешем по чужом щиту. — Отнимешь мой хлеб. За рисунки с тобой хорошо платят. От услышанного Чонгук сбивается и задумывается на долю секунды, из-за чего делает ошибку и проигрывает наставнику, который мощным ударом откидывает его хопеш. Крупная мокрая грудь, выглядывающая из глубокого выреза, ходуном ходит. Наставник смеётся над реакцией ученика, хлопает его по плечу и идёт собирать оружие. Продолжать бой больше никто не намерен. Иоанн напряжён, весь разгорячен. Поворачивая голову к Хеке, вскидывает в недоумении бровь и через рот устало дышит. — Чего? — Ты ведь знал, что я продаю тебя? — поднимает на него взор, просящий пощады, совсем невинный, как у овечки. — Точнее... — хлопает густыми ресницами, прикладывая палец к губам, — папирус, на котором изображены ты и твоё тело? Чонгук упирается ладонями в бока и опускает немного подборок, гулко глотая слюну и проводя языком по нижней губе. — Не знал, Хека, — хрипит, почти рычит. — Не пытайся сотворить из меня пыль своим взглядом, — тычет в его сторону указательным пальцем, хмуря лоб. — Говорю ведь: ты невероятно привлекателен. Тебя приятно рисовать. Чонгук вымученно вздыхает и не хочет спорить, у него нет ни на что сил. Проводя рукой по влажным волосам, он стягивает резинку и завязывает пучок по новой, медленно ступая к Хеке. Присаживается на другой стул, напротив него, и берёт папирус, разглядывая на материале чётко нарисованную фигуру и лицо профилем, принадлежащие ему. Реагирует спокойно. Привычно. Сначала злится, недолго и безобидно, а позже смягчается и старается говорить тихим и мирным тоном. — Причина не во мне, — после минутного анализа, произносит. — Ты очень талантливый. Талант признали, когда Чонгук был в Мемфисе, и Хека без страха выставлял на продажу художества с ним. Отстраняясь от спинки стула и упираясь локтями в стол, Хека счастливо пялится на старшего брата и белоснежно улыбается. — Тебе нравится? — Странно видеть себя со стороны, хоть и на папирусе, — усмехается Иоанн, глядя на парня и откладывая папирус в сторону. — Но мне действительно нравится. Всегда поддерживает младших братьев в их начинаниях и интересах. С Хекой и Анваром у него получается гораздо лучше, нежели с Казией. С ним постоянные проблемы и недопонимание. — Противоположному полу тоже, — игриво дёргает бровями Хека. Чонгук закатывает глаза, откидываясь на спинку стула. — Хека. Тот смеётся. — Многие меня спрашивали о твоей личности. Я молчу и не раскрываю тебя, брат, не переживай, — успокаивает его. — Не хочу иметь проблемы с твоим женихом. Женихом… Давно молодой двадцатидвухлетний омега его жених и никак не муж. — Поэтому ему лучше в целом ни о чём не знать. Хека берёт вилку, лежащую на тарелке, и цепляет на неё дольку дыни, отправляя себе в рот. — Не делишься ты с ним ничем и свадьбу играть намерен, — пережевывает ягоду и с подозрением косится на отвернувшегося брата. — Пока ещё не намерен, — обрубает Чонгук, поджимая уста. — У Лилиана абсолютно иное мнение. Лилиан — сын богатого вельможи и хорошего друга отца Чонгука. Родители познакомили альфу и омегу несколько лет назад по одной важной причине и терпеливо ждали, когда дружба их детей плавно перейдёт к любви. Лилиан изначально был очарован до беспамятства Чонгуком, делал первые шаги и не без труда сломил своего будущего мужчину. Ему уже казалось это невозможным, много плакал, агрессивно себя вёл, ревновал к каждому, часто обижался и в итоге добился нужного внимания к своей личности. — Я недавно вернулся из Мемфиса. Меня ждут дела дома и в Розе, — объясняет и задумчиво стучит пальцами по столу. — Нет времени думать о муже и детях. — Чем дальше день вашей свадьбы с Лилианом, тем счастливее я, — сквозь улыбку заявляет Хека и продолжает есть дыню. Чонгук усмехается. — Ты никак к нему не смягчишься. — Попроси меня, и я постараюсь, — пожимает плечами Хека. — Загвоздка в том, что ты этого никогда не делал, Чонгук. Слышал, какое мнение у всех трёх братьев о Лилиане, и молчит. Не вмешивается и не очищает имя жениха. — Не мне дано решать, кто тебе должен симпатизировать. — Твои оправдания звучат смешно. Дверь главных ворот дома раскрывается и привлекает внимание обоих альф. Во двор входит Казия, сразу замечает под навесом Чонгука и Хеку и неторопливым шагом, словно вынужденно, направляется к ним, воссоздавая с одним из них, со старшим, незначительный зрительный контакт. — Далеко не оправдания, — холодный голос прорезает возникшую тишину. — Всех вокруг обманываешь, и, в первую очередь, себя, — сочувственно вздыхает Хека. Чонгук играет желваками, поворачивает голову к Хеке и искренне недоумевает: — Чего ты от меня хочешь? — Я хочу, чтобы ты был счастлив, — полушёпотом поясняет и слабо хмурится, заглядывая прямиком в глаза, где затаилась без срока ночь. — По-настоящему счастлив, брат. Их разговор, внезапно оказавшийся личным и едва напряжённым, заканчивается. Хека отворачивается и непринуждённо ест арбуз и дыню, не позволяя никому во дворе проявить к ним интерес. Иоанн полностью отвлечься не в силах. Им овладели слова младшего брата, не покидают его голову ещё долго. Отсутствие собственного счастья способно быть очевидным — не догадывался. Неизвестно ему самому и то, что действительно чувствует, что именно происходит в нём. Заблудился. Словно в пустыне без границ, не находит проложенную дорогу или не хочет её находить. Одно отрицание. Тягость быть независимым. Меняется так же быстро, как звёзды местами на ночном небе. Над головой кричит птица, садится на перила балкона, на котором по-прежнему стоит отец четырёх сыновей, и Чонгук отрешается от спутанных мыслей, акцентируется на Казие и обнаруживает с расстояния в его глазах утомление. Брат трудолюбив: поднимается с кровати вместе с солнцем, выполняет домашние дела и уходит в город. И сегодня был занят. Чонгук проснулся с ним в одно время, столкнулся в столовой и обменялся несколькими фразами, но не поинтересовался его планами. На сей раз Казия вернулся домой пораньше, видимо, чтобы успеть пообедать с семьёй. По дороге к братьям недолго беседует с садовником, обессиленно улыбается и хлопает его по плечу, когда тот прощается и уходит в другую сторону. Хека, что снова любовался изображением Чонгука на папирусе и аппетитно опустошил всю тарелку с ягодами, поднимает взгляд на Казию и приподнимает уголок губ. — Откуда ты? — спрашивает Хека, как только Казия оказывается рядом с ними. — Выглядишь устало. Старший выдвигает свободный стул и садится, расслабляясь впервые за последние часы. — Был в центре города, — шумно вздыхает и проводит ладонью по шее, сминая её пальцами. — Мелкая кража повела за собой драку и хаос. Торговцы обвиняли друг друга, и пришлось их успокаивать и решать проблему. Хека берёт графин, стоящий недалеко от него, заполняет водой чистый стакан и протягивает Казие. — Решил? — Наполовину, — принимает стакан в руку и в знак благодарности кивает. — Вора так и не нашёл. Правоохранитель. Состоит в организации, отвечающей за контроль порядка в городе, и имеет у себя в подчинении группу людей. Следит за торговлей на крупных рынках, где чаще всего появлялись воры и мошенники, за поселением, где занимаются драгоценностями, и в случае выявления кражи выдвигал обвинения на месте, но чаще всего бороздит местность с собаками, выискивая любых преступников. Казия идёт вверх по лестнице, доказывает свои возможности и силы и вскоре может услышать предложение от наместника Египта, Гай Корнелий Галла, вступить в особый отряд египтян, работающих бок о бок с римлянами, и цель которых с недавних пор — это наблюдать за районом Роза и членами армии Розы. — Не сдавайся, это всего лишь очередной мелкий воришка. С ними ты справляешься быстро. — Справлялся, — исправляет Казия после того, как опустошил стакан и убрал в сторону. — С этим, новым, — на мгновение смыкает челюсти, — не получается. Длительные дни и ночи гонится за ним и нигде выследить не может. Появился вор на крупных рынках Александрии внезапно и стиснул конкурентов, удивляя их своими способностями ловко присваивать чужие продукты себе. — А он интересный, — хмыкает Хека и потирает двумя пальцами подбородок. — И ждёт его наказание, — обиду и злость не скрывает и не уничтожает. — Со всеми жесток. — Лишь с теми, кто заслуживает. Добрый характер не позволяет ему вредить невинным. Пока не удостоверяется в провинности, не действует. — Поделись правилами с некоторыми, — комментирует Чонгук, постукивая пальцами по столу. — Позволь им взять с тебя пример. Слова имеют подтекст — Казия понимает его без труда. С некоторыми… С римлянами. Воздух пропитывается напряжением. Хека нервно потирает переносицу и прикусывает губу, прикрывая веки. Не желает слышать беседу между братьями. Устал от нескончаемых споров. Встал бы и ушёл, но терпит до последнего, чтобы в случае чего образумить старших мужчин. — Роза — сбор мятежников, — голос его звучит в несколько раз резче обычного. — Если по-прежнему надеешься, что римляне когда-нибудь дадут вам слабину, то мне жаль. Придётся встретить страшную реальность. Роза — район, в котором живёт община коренных египтян, идущих против римлян и построенных ими правил. Она распространяется на ближние улицы и растёт, занимая больше территорий, домов, магазинов. — Страшная реальность наступила, когда начали строить арену в Александрии, брат, — с непоколебимым спокойствием выдаёт ответ Чонгук. — Ни при каком правителе не сооружалось нечто похожее. Это противоречит всем египетским моралям, — хмурится Казия и пронзает взглядом насквозь. — Я сам против арены. — Но молчишь. Как молчит бóльшая часть Египта. — Людям, ценящим собственную жизнь и жизнь близких, всегда приходится молчать, Чонгук. Боятся. Дрожат. Оберегают семьи. Узурпаторов в красных плащах остерегаются в последний год сильнее, чем раньше, с момента, как район Роза именуют группой мятежников. Непростых. Мятежников, которых становится больше, с которыми не справляются римляне. — Мы придём ко времени, когда ваши разговоры не будут о войне? — возникает Хека. Те должным образом не реагируют на заданный вопрос, игнорируют его, молча воюют, и Хека, разозлившись, тотчас бьёт ладонями по столу и привлекает их внимание к себе. — О чём нам ещё с Чонгуком беседовать? — О девушках, об омегах, — весело предлагает Хека и разводит руками. — О выпивке и развлечениях, о любви, о всём, что прекрасно и красиво, а не чудовищно и опасно. Повзрослев и выбрав свои пути, двое абсолютно разных мужчин с одной египетской кровью больше не приближаются к подобным темам. Они от них далеки, как друг от друга. — О любви? — мягко ухмыляется Казия, откидываясь на спинку стула. — Можно представить, кто-то из нас её повстречал. Это удовольствие из списка тяжело исполняющихся желаний. — Возможно, повстречал, — пожимая плечами, проговаривает Хека. — Проблема в том, что мы не делимся подобным вещами между собой. — Ты влюблялся? — любопытно прищуривается, малость удивляясь. — Я влюбляюсь постоянно, — повод для гордости собой. Чонгук и Казия одновременно начинают негромко смеяться, а их отец, по сию пору стоящий на балконе и любующийся ими сверху, испытывает долгожданное тепло в душе. Хека всегда умел вызывать улыбки у родных и друзей простыми словами и действиями и скрашивать унылые день и вечер. С грустью не знаком, и о своей частой влюблённости не преувеличивает, предоставляя чистую правду. — Без сомнения, — кивает Чонгук. — Моего большого сердца хватит на всех, — расширяя накрашенные выразительные глаза, прикладывает ладонь к груди и улыбается лучезарно. Энтузиазма в речи очень много. — Я ужасно слаб перед красивыми и добрыми людьми. Мне хочется непрерывно быть окружённым ими, как и им мной. Ежедневно новые знакомства. Соблазн исходит от него сильный, сводящий с ума и лишающий покоя. Противоположный пол тянется, как к источнику жизни, как к своему правителю. — Фараоны не умерли, — улыбается Чонгук и подмигивает брату. — Один фараон жив и наслаждается этой жизнью, — хитро смеётся Хека, подмигивая в ответ. Маленький диалог, придуманный несколько лет назад в шутку. Из-за большой популярности Хеки среди народа семья зовёт его фараоном настоящего времени. — Отчасти завидно. — Так подражайте ему, иначе на уме одна Роза, римляне и арена, — фыркает и складывает руки на груди, хмурясь на братьев. — Красавцы, а тратите время впустую — на вражду. Мириться с их тяжелыми взаимоотношениями всё мучительнее. Продвижение не зреет. — Вражда закончится, как только возникнет понимание. Казия удивлённо дёргает бровями, услышав ответ Иоанна, и устремляет на него пустой взгляд. — Возникает ли оно между противником Розы и членом Розы? Восходит новая тишина, похожая на тишину в гробницах бывших правителей Египта. Чонгук раздумывает сосредоточенно и сидит напряжённо, меняясь в лице. Не злится. Не одарён вспыльчивым и резким характером, и вооружается терпением. Лижет от нещадной жары кончиком языка нижнюю губу и, выжидая короткую паузу, в течение которой смотрел в одну точку перед собой, поворачивает голову к Казие и ничего на вопрос не отвечает. — Никогда не поддерживал район Роза и её мятежников, — спасает ситуацию снова Хека, — но, это выбор моего брата. Из-за одной мелочи я не стану ему врагом. — Это не мелочи, Хека. Уже давно нет. Район Роза постепенно превращается в город. — Но надежды, как прежде, она в тебя не вселяет, — говорит Чонгук Казие. Ни грамм. Ни раз. Бессмертная ненависть к ней. — Сколько жизней она отняла? Риск, что создаёт, весьма большой. И верные её жители этого не отрицают. — Римская империя ежедневно убивает египтян, насилует, играет, пытает, — на секунду в чёрных глазах отражаются раздражение и агрессия. — Не из-за совершённого преступления, их может и не быть, а из-за противоречивых слов. Казия качает головой и сильно стискивает челюсти, скрипя зубами. — Ты не останавливаешься, хотя сам согласен, что восстание к добру не приведёт. — Я согласен с тем, что один открывший рот ведёт за собой смерть. Два — смерть. Три — всё так же, — уводит задумчивый взгляд в сторону Чонгук и завершает полушёпотом: — Двадцать — есть смысл бороться. Возвращаться к неприятной для всех беседе нет желания. Ни у одного из парней. Первый сын Менеса вскоре прощается, встаёт из-за стола и направляется к дому, вскидывая голову и сталкиваясь со стоящим на балконе отцом взором. Второй сын глядит первому долго вслед, сжимает кулаки и отворачивается, бросая себя на растерзание мыслям. Третий сын, желая улучшить настроение второму, делится с ним короткими историями из жизни и берётся за кисти, краски и чистый папирус, приступая изображать новый рисунок для продажи и вежливо прося мимо проходящую прислугу принести ему ещё тарелку ягод. А утро ведь правда имело шанс быть для них прекрасным.

***

Первый слой красной краски высох давно, новый сохнет сегодня днём на глазах. При входе в район свободы и надежды имеется изображение цветка с алыми лепестками и острыми шипами — розы. Герб большой, чётко вырисованный едва ли не на всех стенах, дабы каждый знал, к чему он приближен. В район Роза входит пять кварталов с пересекающимися улицами. Пятый появился недавно, и это пополнение удивило половину города. Присоединили его без тяжелых проблем и мятежей. Жители домов были сами вдохновлены и наполнены теми же амбициями, что и армия Розы, и не выдвигали нежелание, яро одобряя битву против римлян. Поддержка потрясает и вселяет силу в солдат. Растущая ежесуточно армия ликует, помечает стены гербом с самого утра и празднует расширение своих территорий, к которой категорически не позволяют приближаться римлянам. Пятеро парней шумные. Смеются, беседуют на главной площади и обновляют красками старые изображения прославившегося на всю Александрию цветка. Сегодня именно в этом заключается их работа. Совсем молодые, каждому около пятнадцати лет. Сложнее и опаснее задач им пока ещё не вверяют. Они не возникают и весело проводят время вместе за выполнением несложного поручения от вышестоящих людей. Когда-то Чонгук был похож на них. Вступив в Розу, в её армию, ему пришлось поменяться. Стал малость серьёзнее и резче, а железное спокойствие и уравновешенность сопровождало его с детства. Ему так же доверяли освежать выцветший на стенах герб или рисовать его по-новому, и второе удавалось ужасно. Иной раз требовалось идти за помощью к Хеке, что умел обращаться с кистями получше любого известного художника в городе. Сегодня Иоанну двадцать шесть лет. Два года он предан Розе. Сотни ночей и дней жаждет освобождения Египта от чужеземцев. Римляне всюду. И больше всего их насчитывается около всех пяти кварталов Розы. Гай Корнелий Галл — римский полководец, соратник Цезаря и правитель захваченного Египта — дал приказ держать Розу под постоянным контролем со стороны. Вход в сам район им запрещён. Несколько человек было убито за своеволие на независимой территории, после чего римляне действуют осторожно и стараются не провоцировать египтян, и лишь издали наблюдают за их политикой. Римляне научились подкрадываться к египтянам другим путём — немыслимым. Чонгук смотрит на достроенную арену с расстояния и сжимает до боли кулаки, ногтями царапая себе ладони. Редкая злость пробуждается, мечется внутри чудовищем и не даёт минутного покоя. Хотел бы мстить и клеймить огнём. Мужчина становится свидетелем кошмара наяву. Боялся увидеть результат стараний римлян, возводящих арену в Александрии, на Красных Песках, надеялся, что вместе с остальными членами Розы сумеет остановить их. Взгляд становится мутным, губы сильно сомкнуты, скрытая под полупрозрачной бордовой рубахой грудь нервно вздымается и опускается. Иоанн долго стоит на месте, никак не совершит шаг, не уйдёт из личного ада и продолжает глядеть на мимо проходящих саркастично ухмыляющихся ему римлян. Давит в себе рвение сломать им лица. Себя теряет мгновенно. Скрипит зубами и вскидывает подбородок, анализируя арену в десятках метрах от себя. В прошлое не вернуться. Не исправить ошибок. Собственными руками разрушить высокое строение будет невозможно. Глотает злость и унижение и отказывается мириться с поражением, но враги смотрят так, словно Иоанн с соратниками проиграл войну, а не бой. Медлит ещё некоторое время и отправляется в район Роза, к главному её дворцу — многоэтажному, масштабному, предназначенному армии Розы. Там надеется встретиться с руководителем всего движения мятежников в Александрии. Однако, как только Иоанн заворачивает за угол, оказываясь на рыночной улице, он обнаруживает нужного человека у прилавка с фруктами и овощами. Мужчина лет тридцати одет в тёмную, облегающую мышцы тела, одежду. На поясе привычно висит футляр с кинжалом, длинные волосы завязаны в пучок, лицо серьёзное и сосредоточенное. Разговаривает с жестикулирующим руками торговцем, выясняет возникшую задачу и не сразу замечает поблизости ожидающего его Чонгука. Иоанн же даже не слышит их беседы, не вникает в неё, думая о страшном событии сегодняшнего дня, пытается отвлечься на бушующую жизнь вокруг. — Иоанн, — зовут со стороны. Чонгук быстро моргает и вновь возвращает внимание на руководителя Розы. — Ты освободился? Старший альфа напрягается, детально анализируя Иоанна с головы до ног, а торговец, с которым он разговаривал, благодарит его, торопливо пожимает протянутую руку, прощается и уходит к толпе клиентов у своего ларька. — Освободился, — отвечает спустя паузу, выпрямляясь в спине. — Ничего серьёзного? — сипло интересуется Чонгук, кивая на торговца фруктов и овощей. — Обычный воришка нарушил его покой. Легко решаемая проблема, — пожимает плечами руководитель и скептически вскидывает бровь, медленно приближаясь к соратнику. — Но вот тебя, по всей видимости, тревожит нечто посерьёзнее. Отрицаний не возникает. Чонгука действительно мучает суровая реальность, и в нём селится страх за будущее, за жизни близких и своих людей. — И решается оно гораздо тяжелее. Старший недолго думает над его словами и монотонно говорит: — Пошли к дворцу. Иоанн соглашается и следует за руководителем, чьё необычное имя в районе знает каждый — Гор. Они идут бок о бок, как всегда, по широкой, длинной и тёмной улице, не спешат ни к дворцу Розы, ни приступать к разговору, выискивая подходящий момент. Не должны быть услышаны посторонними. Но главная площадь цветущей и разносторонней Розы никогда в середине дня не пустует и не погружается в тишину. Всюду есть её жители: дети со смехом бегают из стороны в сторону, периодически преграждая им путь, торговцы кричат, подзывая к себе, старики ведут за собой верблюдов с багажом, патрульные следят за порядком, некоторые выглядывают из окон своих домов, а откормленные собаки лежат на земле в жаркий день. Район волшебен. Вырван из сказок. До восстания египтян и захвата его ими, был туманным. Не имел ярких красок, погибал и просил о помощи. Мятежники вложили в него душу и вывели на новый уровень, засыпав золотом и надеждами, оттого и получил он название — Роза. Цветёт. Уже сама вселяет силу и веру во влачивших жалкое существование людей. — Знаешь о сегодняшних событиях за пределами нашего района? — завершает тишину Чонгук вполголоса, чтобы никто их не подслушал. Гор шагает рядом непринуждённо и периодически поглядывает на граждан. — Ты опять об арене? — выдаёт встречный вопрос. — О завершении её постройки, — чёрство уточняет. Ответ неожиданный. Старший мужчина испытывает удивление. Вдруг задумчиво хмурит лоб и поворачивает голову к Чонгуку, сталкиваясь с ним взглядом. — Невозможно. Наши парни выходили из Розы утром и не услышали об этом. Отказывается верить, однако в груди растёт паршивое волнение новым сорняком. — Не слышали, а я видел собственными глазами, — убеждает Иоанн. — Римляне довели начатое до конца, Гор. С момента захвата египетских земель римлянами возникшая на тот момент армия Розы пыталась предотвратить постройку арены, и это удавалось лишь не на долгое время, после чего около сооружения вновь видели десятки рабочих. — Ты в этом уверен? — глаза его беспокойно бегают по лицу Чонгука. — Увы. Искренне хотел бы ошибаться. Увиденное не забыть и не придумать ему иное объяснение. — Не стоит пока говорить остальным. — Сколько времени сумеем скрывать истину? — вопросительно и возмущённо вскидывает бровь Иоанн. Его голос обрастает льдом. — Сутки? Рано или поздно настанет час, когда в каждом доме возникнут разговоры о римской арене посреди неримского города. — Они радуются присоединению пятого квартала к району. Позволь им провести хотя бы этот день спокойно, как им и хочется. — Я буду держать рот на замке, — соглашается и уводит взгляд, выделяя скулы. — Замок не удержит лишь дверь, за которой слухи. Гор соглашается, качая головой. И сам понимает, что долго скрывать не получится. — Они потеряют власть над собой, если узнают, — тяжело вздыхает и сминает пальцами шею руководитель. — В большинстве из них нет той необходимой сдержанности, что хранится в тебе. Армия масштабная, а бесстрашные члены её не всегда контролируют себя перед врагами. Обида и злость в результате пережитого в них засели крепкие. Они не позволяют им быть милосердными. Узурпаторы в красных плащах — главная цель. А они — их. — Увидев ухмыляющиеся лица римлян, сдержанность мог потерять и я. Мужчины незаметно приближаются к дворцу Розы, за чьими высокими воротами достаточно шумно и людно, и им приходится замедлить шаг, дабы завершить разговор вовремя и не попасться озабоченными проблемой перед другими. — Для начала выясним их точные планы по поводу арены и только после начнём принимать решения. — Разве не очевидны планы римлян? — наотрез высказывает Чонгук вопрос, не требующий ответа. — Это игры. Публичные жестокие выступления, что будут доставлять удовольствие людям с кнутом. — Звучит ужаснее всех прочих вариантов, — зло шипит Гор. Отрицать нечего. Чонгук был прав: замок не удерживает лишь двери, за которыми слухи. — И реальнее. Игровая арена — к ней не готов ни один гражданин. — Это не значит, что мы проиграли, Иоанн, — кладёт ладонь на его плечо и крепко сжимает. — Но и к победе не приблизились. — Мятежников в Розе всё больше. Сил тоже, — мягче объясняет и рассматривает чужой профиль, более тихо добавляя: — Не теряй прежний решительный дух. Ты им подкрепляешь половину нашей армии. Чонгук послужил причиной крупных пополнений в рядах. Люди с любых уголков города наблюдают, интересуются им, идут по его стопам и, не отвлекаясь, вслушиваются в воодушевляющие речи. Волны энергии, которыми мужчина стремится освободиться и освободить сам Египет от римлян, привели его к авторитетному и высокопоставленному статусу, который он открыто не разглашает. Десницей руководителя Розы предсказуемо стал Иоанн Чонгук. Срок его наступил недавно, когда он вернулся из Мемфиса и на следующий день вступил ногой в район Роза, встретившись с Гором. От предложения Чонгук не отказался и решимости поделиться новостью с отцом и братьями не набрался, догадываясь, что радости ею не принесёт. — Не теряю — усиливаю. — У тебя есть личные причины, — неожиданно говорит Гор. — Знаю, что они никак не связаны с Розой. На него возвращаются тёмные зеницы, в которых он редко замечает отблеск счастья. Чонгук смотрит гневно, но злость его никак не связана с Гором и со сказанным им. — Арена достроена, — напоминает о болезненном событии и ненавидит сегодняшний день сильнее. — Есть вероятность, что на игры насильно заведут египтян. Среди египтян мои младшие братья и отец, — замолкает. Собственное молчание приносит страдания. — Я никому не позволю причинить им вред. Пока я жив... — играет желваками. — Никому. Все мысли о них. Все переживания с ними напрочь связаны. Вся накопленная злость — это последствия страха за их жизни и благополучие. Гор понимающе кивает, а раскрытые перед ними ворота впредь не позволяют продолжить разговор. Нельзя вызывать у соратников какие-либо подозрения. Они внимательны, замечают любую мелочь и не расслабляются, не узнав причину изменений в руководителе и его деснице. Сегодня нельзя нарушать мир. В огромном дворе у дворца Розы собрались много людей: солдаты и возлюбленные солдатов. Одна компания разместилась под широким навесом и громко играет в сенет, вторая тренируется на мечах, третья занимается ремонтом сломанной колесницы, ещё около десяти человек просто разгуливают, разговаривают и смеются. Вошедшим во двор Чонгуку и Гору машут и приветственно кричат. В последствии едва поднявшегося шума на балкон на втором этаже дворца выбегают четверо омег, желающих скорее узнать, кто к ним прибыл. Прибыли свои, и им радуются сильнее. В частности, один из них. Чонгук ощущает на себе пристальное внимание сверху, отстаёт от Гора и вскидывает голову, образуя зрительный контакт с парнем, окружённым своими друзьями. Его жених вцепляется в перила балкона и расплывается в широкой улыбке, глотая восторженный визг. Глаза захвачены пламенем: они ни на мгновение не отрываются от мужчины, впервые прибывшего за сегодняшний день в Розу. Иоанн наблюдает за тем, какое счастье доставляет, и сильно поджимает губы. Не сделал для этого ничего примечательного. На контрасте Лилиана кажется равнодушным и отрешенным от мира, не демонстрируя ни единой эмоции. Лилиана расположение духа будущего мужа не беспокоит: уже не выдерживает жгучее расстояние, разворачивается и испаряется с балкона, мечтая воссоединиться со второй половинкой после суточной разлуки и наконец обменяться с ней маловажными словами, исцеляя тоскующее сердце. Лилиан истомился, заждался. Бредил, хоть и видел Иоанна позавчера. Ему мало. Всегда недостаточно ласки от него. И сейчас, выбегая, из дворца, торопливо спускается по длинным ступенькам, никого не замечает и мчится прямиком в разведённые руки. Повисая на шее Чонгука, он крепко обнимает его, встаёт на носочки и тает, чувствуя тяжёлые ладони, поглаживающие спину. — Моя любовь… — чуть отстраняясь, омега заглядывает в бездонные глаза и скромно улыбается. — Я ужасно по тебе скучал. — Наша разлука длилась одни сутки, — спокойно отвечает Чонгук и опускает руки на чужую талию. Лилиан дует губы и удобнее обнимает жениха за шею, поглаживая большим пальцем смуглую кожу. — После твоего последнего и крайне долгого отъезда в Мемфис меня пугает любое твоё отсутствие. Думаю, что снова покинешь меня. Отправился в столицу Египта Чонгук неожиданно для всех. Пробыл вне дома четыре месяца, следил за порядком растущего уже там мятежного движения вместе с коллегами и, выбрав надежного из них временного руководителя, вернулся обратно в Александрию несколько дней назад. — Планов на другие города у меня нет. Я не покину Александрию в ближайшем будущем, — хочет утешить, однако догадывается, что слова толком на Лилиана не подействуют, учитывая его непростой характер. — Не трать время и силы на переживания. — С тобой трудно это контролировать, — фыркает, оглядывая его. — Придётся учиться. — Легче научиться тебя контролировать. Далеко от правды. Сумел построить с ним любовные отношения, но иметь власть над ним — недостижимая цель, к которой с трудом приблизился только отец самого Чонгука. — Порой кажется, что ты меня абсолютно не знаешь. — Никто не знает тебя лучше меня. Никто не посмеет знать тебя лучше меня, — хитро улыбаясь, заявляет омега и надменно смотрит снизу вверх. — Звучит вполне угрожающе? Бесстрастность и уравновешенность — это всё, что присутствует в Чонгуке при данном разговоре с женихом. Темы безосновательной ревности не в удовольствие. Не понимает Лилиана. С ответом он тоже тянет, разглядывает счастливое симпатичное лицо с маленьким носом, огромными глазами и пухлыми губами и говорит: — Зависит от человека, который слышит это от тебя. — А много кто желает? — склоняет голову к плечу. — Мне угомонить их порывы? Чонгук пожимает плечами. — Я ведь не прошу. — Иоанн, — хмурится и легонько бьёт по плечу. — Не смешно. Малейшее упоминание о возможных конкурентах выводит его из себя. Не терпит ни одного поблизости с Иоанном. Всех убирает с дороги, и мягким способом, и жёстким. — Подробностей не дождался, а уже реагируешь остро. — Будешь поправлять мой характер сейчас? Изъяны, что тебе во мне не нравятся? — пожирает взглядом и сжимает зубы. — Возмущаться здесь должен я. — Я не возмущаюсь, — монотонно объявляет очевидное Чонгук, медленно моргая. — Но выводишь на эмоции. — Этим я также не занимаюсь. Злит ответами. Не специально. Обычно разговаривает, а реакцию вызывает бурную. — Что ты за человек? — скулит Лилиан и топает ногами, крепче обнимая Иоанна. — Как я мог из-за тебя голову потерять? Иногда думаю, что лучше бы наши отцы не знакомили нас, и были бы в порядке мои нервы. Излишне боится, что счастье силой у него отнимет посторонний человек. Из-за невзаимной любви к нему проливал немало слёз. Не хотел быть другом. Хотел быть ближе и ценнее. Добился поставленной цели, и стоит перед ней, имея право поцеловать. — Меня винишь в потраченных нервах? — скептически спрашивает Иоанн, прищуриваясь. — Твою красоту и харизму. — Ох, Лилиан... — досадливо вздыхает и отворачивает голову. Омега становится заметно мягче, касается его щеки и возвращает взгляд обратно на себя, оглаживая пальцами гладкую кожу лица. — Ты вздыхаешь, а страдаю я. Тяжело быть женихом мужчины, мимо которого мало кто без восхищения проходит, — не в первый раз признаётся. — Я ежедневно уничтожаю надежды наивных влюбившихся в тебя мальчишек. Усмехаясь, Чонгук вскидывает брови и детально осматривает Лилиана. — Совсем не отдыхаешь. — Мне расслабляться нельзя. Боюсь, что за это время тебя кто-нибудь у меня заберёт. Не отвлекается и внимательно сторожит своё. — Нет никого, кто мог бы забрать. Чонгуку легче унять ревнующее сердце, нежели влезть в бесполезную ссору. Да и правду говорит. Ему нечего и некого скрывать. На других не смотрит — не имеет интереса. Он обещал одному сердце, руку, совместный дом и будущее, а обещания нарушать — не похоже на его воспитание. — Честно?.. — настороженно уточняет младший. — Честно, — внятно и раз кивает. Лилиан приближается к лицу Чонгука, к его губам, и удовлетворенно улыбается. — Успокаивай меня постоянно, иначе сойду с ума. Любовь сделала его слабым и зависимым. На него иногда больно смотреть. Лилиан не умеет останавливаться и отпускать. Подступает к личной привязанности, закрывая глаза, и мягко целует Чонгука в губы. Без слов, без звуков, без вопросов. Аккуратно, растворяясь в растущей нежности. Порывы овладевают всей душой, горит теперь парень пьянящим ярким светом и гладит широкие каменные плечи. Иоанн сразу же отвечает, склоняя голову, и стискивает в крупных ладонях талию жениха, притягивая плотнее к себе и неторопливо сминая губы своими. Поцелуй манит их ядом. На публике забываются и не слышат восторженных криков мимо проходящих жителей района и то, как их друзья громко свистят и смеются в стороне. Излияние ласки бывает нередким — близкие привыкли. Лилиан не сдерживает улыбку, хихикает, пролезает пальцами на затылок Чонгука и стягивает резинку с его волос, развеивая длинные чёрные кудрявые пряди и играясь с ними. От губ так же не отрывается, игриво покусывая их, и глотает тихое рычание мужчины, повисая на его шее. Не желая переходить черту дозволенного и приличного, Иоанн отстраняется первым и раскрывает веки, глядя на довольного и сверкающего омегу. А Лилиан, бросая крайний поцелуй на щеку, хватает за руку и ведёт за собой к их друзьям. Те находятся у входа дворца Розы. Гор среди них, сидит на ступеньках и упирается локтями в свои же колени, а рядом с ним стоят со сложенными руками и не прекращают смеяться двое альф, лучников, и трое омег, что являются верными друзьями Лилиана. Помимо них есть ещё несколько человек: разговаривают, отвлекаются на различные вещи, порой шуточно дерутся между собой. — Ваши выступления посреди улицы не всем в удовольствие, — язвительно начинает один из лучников. — Лилиана это не интересует, — смеясь, добавляет второй. — Его главная задача — похвастаться перед соперниками. Чонгук не обращает должного внимания и подходит к вставшему Гору, негромко начиная с ним разговаривать. Лилиан не похож на него и игнорировать ни слов, ни действий в свой адрес не станет. Кидает на них надменный взгляд и держит высоко подбородок, изящно поднимается по ступенькам дворца, удерживая тонкими пальцами длинный золотистый калазирис, и присаживается выше всех остальных, аккуратно укладывая ладони на колене. — Всунуть им в нос реальную жизнь, в которой я не делюсь своим мужчиной, — невзначай исправляет он. А жених и вовсе не слышит его сейчас, сосредотачивается на беседе с руководителем Розы, стоя с ним в стороне. — Рушишь чужие мечты. — Разве они должны меня заботить? — мгновенно отвечает вопросом, вскидывая бровь. Трое омег переглядываются и улыбаются, гордясь ответом друга. — Иоанн, — на повышенном тоне окликает лучник, и тот оборачивается на него. — Понимаешь, кого впускаешь в дом? — широко улыбается. — Римляне не годятся ему в подмётки. Чонгук без энтузиазма их всех оглядывает и тихо усмехается, складывая руки на груди. — Раз я похуже римлян, — внезапно мрачнеет Лилиан, — тебе бы стоило следить за языком. — В противном случае отрежешь его? — продолжает издеваться лучник. — Отрежу, — кивает. — Ты не дружишь с оружием. В нём сомневаются — это злит. — Меня научат, — пожимает плечами. — В армии Розы много омег. Возможно, и я буду среди них. Иоанн, слыша это, становится более заинтересованным в их коротком споре и переводит взгляд обратно на Гора, спрашивая у него: — Их действительно стало больше? — Да, — приподнимая уголок губ, кивает мужчина. — Пару дней назад добровольно присоединился ещё один мальчишка. Способный, шустрый и сильный физически. — Уника! — отвлекает голос Лилиана, который замечает издали в толпе новичка. — Мы говорим о тебе, подойди! Растерянность омеги зреют все. Он краснеет, сильно расширяет веки и смотрит, не решаясь сделать первые шаги. В районе мятежников пребывает короткий промежуток времени, к нему относятся хорошо, медленно привыкает, но изредка его пугает чрезмерное людское благодушие, давно не встречающееся ему на пути. Хочет построить хорошие отношения с членами Розы, найти себе друзей и принимает неожиданное приглашение, подходя неспешно. — Здравствуйте, — делает поклон в знак уважения, не глядя руководителю и рядом стоящему с ним Чонгуку в глаза. — С Гором, с лучниками, со всей пехотой и даже с моими близкими друзьями ты знаком, — повышая тон и чувствуя улучшенное настроение, говорит Лилиан. — Пришло время представить тебе человека, которого на месте тяжело поймать, — улыбается и кивает на возлюбленного. — Десница Гора, старший сын бывшего военачальника при Клеопатре и мой жених — Иоанн Чонгук. — Рад познакомиться, — признаётся Уника, сцепляя руки за спиной. — Немало слышал о вас. — Моё имя часто произносится после того, как ты провозгласил меня своей правой рукой, — бросает на Гора короткий и с наигранным осуждением взор Чонгук. — Не думаю, что поменялось многое, — смеётся старший и хлопает товарища по спине. Иоанн не согласен. Перемены во всем: в нём, во врагах, в сослуживцах, в политике. Мир движется вперёд, и мало кто успевает за ним. — Став десницей, возможно, у тебя получится вернуть прежний порядок в наших краях, — предполагает лучник. — В Александрии появился вор, — даёт более точное объяснения сказанному Лилиан. — Слышал от братьев, — вспоминает Чонгук и приподнимает подбородок. — За чем он охотится? — За фруктами и овощами. Удивление Иоанна искреннее и сильное. Теряется на мгновение, таращась на жениха, и не верит, что мелкий воришка доставляет многим крупные проблемы. — Он ворует фрукты и овощи? — Да, — закатывает глаза омега. — Такой жалкий мерзавец. До Розы раз добирался. — И даже не догадывается, как влип, — ухмыляется лучник, опираясь плечом на стену. Следом слышится смех бойцов армии и друзей Лилиана. Они стая хищников, выискивающих достойную жертву, и ликуют, выбирая её. — Мы не жадные, если нас о чём-то попросят. Но воровать у наших людей — неумеренная глупость, а не смелость, — шипит Лилиан, не скрывая неприязнь к вору. До отъезда Чонгука в Мемфис на кражи жаловались единицы за месяц, сегодня претензии высказывали уже несколько человек. Нынешний нарушитель сумел удивить его и разъярить остальных членов Розы, войдя в их район, чего не делали предыдущие. — Нашли себе неприятеля поинтереснее римлянина? Лилиан поднимается с места и спускается по ступенькам, придерживает края калазириса и высказывает то ли мнение, то ли убеждение, не обрывая зрительный контакт с женихом: — Он туша, да и только, Иоанн. — По слухам кажется непрост, — не со всем соглашается и разглядывает омегу перед собой с ног до головы, принося ему тем самым кристальное удовольствие. — Казия долгое время выслеживает его. — Мы окажемся шустрее, умнее и жёстче твоего братца. Чонгук усмехается, вздергивая бровь. — Это так? — хрипит, вновь и вновь покоряя низким голосом. Лилиан останавливается в полушаге от него, а коварная улыбка плавно вырисовывается на алых губах. — Я лично притащу его к твоим ногам, чтобы ты поверил, — тихий шёпот, громкая самоуверенность. Чонгуку нечего сказать, молчит и не сопротивляется прикосновениям омеги, который после короткой паузы плотнее приникает к его телу и кладёт голову на спокойно вздымающуюся грудь, обтянутую бордовой рубахой. — Предлагаю устроить соревнования, — неожиданное произносит лучник и разводит руками, шагает вперёд и обращает на себя внимание всех присутствующих. — Кто первым приведёт вора к дворцу Розы, тот и победил. Одно предложение — во дворе застревают возгласы. С цепей словно сорванные и проголодавшиеся настоящим турниром. Кричат, поддерживают необычную идею. Услышали многие, и те, кто не находился поблизости, но которым всё донесли ближние рты. — На что играем? — выкрикивают издали. Руководитель Розы посмеивается, осматривая людей, подбодренных и жаждущих поймать вошедшего на их территорию вора, и повышает тон: — На золото! Я лично вручу победителю и не обижу его весом! Шум толпы возрастает стремительно. Близится безумие. — Лишним не будет. Я согласен, — оживляется Лилиан, обнимающий Чонгука, и поворачивает голову к новичку в их компании. — Уника, — зовёт его. — Ты с нами? Омега стоит как вкопанный. Выглядит напряжённым, сильно смыкает челюсти и с замедлением реагирует на Лилиана, глядя на него гигантскими зеницами. — Я не уверен, — тон, на удивление, твёрдый. — Испугался? — выбивает из груди смешок. — У тебя появился прекрасный шанс показать, что ты действительно достоин быть членом армии Розы. Уника всё играет в молчанку, не соглашается и не отказывается, вызывая подозрения у того, кто видит публику падкой до страстей, кого пугает внезапная и свирепая кровожадность обиженного египетского народа. Чонгук наблюдает внимательно до последнего, пока новенький парень не скрывается с глаз, и отвлекается на рёв вокруг, похожий на рёв трибун: оголтелый, площадный, переходящий в неумолчный вой. Людей оживило соревнование за поимку вора, что с ними сотворит игровая арена — Боги могут только знать. Наступает вторая война и пострашнее. Немыслимая для человека.

***

На доске разделывается новая порция свежей рыбы, а готовую, горячую, бегом молодой парень выносит в помещение, занятое голодными жителями Розы и членами её армии. Недопитых стаканов на столах нет, они часто заполняются пивом, и несколько успели нечаянно разбиться о пол. Вазы периодически обновляются фруктами, ягодами, сладкими пирогами с лимонами и яблоками. Мясо и рыбу готовят профессионалы и ублажают их вкусом отдыхающих в поздний вечер в дворце Розы египтян. Две девушки рисуют музыку на духовых инструментах. Есть и те, что устав от пира, сидят в дальнем углу на полу и увлечённо играют в сенет. Разносятся крики, смех, маловажные споры, а гостей меньше не становится, как и выпивки. Среди гостей есть руководитель Розы, Гор, со стаканом пива в руках стоящий и подбадривающий мощными словами свой народ. Учит быть стойкими и сильными перед проблемами, о которых они ещё не знают. О суровой наступившей реальности не раскрывает рта, боясь увидеть реакцию и последствия её. Понимает: время терять нельзя. Но и нельзя внезапно и беспощадно отнимать умиротворение и равновесие в жизни, повторяя за римлянами. Подливает в их чаши алкоголь, отнимая плохие мысли, а сам возвращается на место и сжимает на коленях кулак. Чонгук, сидящий на соседнем стуле, внимательно следит за ним и за его волнением перед завтрашним днём. У него так же сердце неспокойно бьётся. Веселиться с друзьями и собратьями трудно, нет настроя переговариваться. Опустошив один небольшой стакан, он больше не позволял себе доливать. Лилиан часто подбегает к Чонгуку, целует в щёки, играется с волосами и отправляется обратно к развлекающимся друзьям. Надолго не пропадает и появляется поблизости с женихом, хватает за ладонь и тянет за собой, не стихая ни на миг. Настроение великолепное, поведение шумное, желания бесконтрольные. Уводит возлюбленного в коридор с высокими стенами и потолками, беседует, получает ответы на поцелуи и вновь теряет из вида. Иоанн прячется от гула и внимания на улице, где с небес капают лучи светлой ночи — луны. Первая тишина за долгий вечер. Долгожданное молчание. Устал. От собственной фальши. Ему неинтересно напрасное торжество. Тревожит цель врагов, которая завершилась на другом конце города, на Красных Песках, и которая отнимет кратковременный мир в жизнях обычных граждан и мятежников. Закрывает за собой входные двери, идёт к ступенькам и спускается, полной грудью вдыхая прохладный воздух. Его одеяния, чёрные тонкие ткани, и распущенные волосы до плеч развиваются на ветру, а два браслета с символом цветка, розы, облегают рельефные руки. Возвращаться во дворец Иоанн не планирует. Понимает: друзья и жених начнут его поиски рано или поздно, и это мало волнует. Желая отвлечь себя, занять и не тратить время впустую, берёт единственный горящий факел со стены и приступает зажигать по очереди все остальные во дворе. Углы, стены, земля постепенно обливаются тёплым светом. Страшный мрак покидает территорию, и на замену ей входит компания людей. Чарующая тишина нарушается, доносится звонкий смех, топот ног, и где-то собаки лают. Трое мужчин в обнимку с девушками и с алкоголем в руках громко делятся такими же громкими историями и хохочут, попивая напитки. Разгуливают, на месте не стоят и с трудом поблизости замечают не отвлекающегося Чонгука, удивляясь его занятию. — Невиданно деснице факелы поджигать! — весело кричит мужчина и тянет уголки губ, обнажая белоснежные зубы. Обязанность никак не правой руки руководителя. Чонгук усмехается и отвечает со спины: — Пусть я буду первым десницей в Египте, поджигающим факелы ночью. — Уважение, и только уважение, — с расстояния кланяется, отпускает талию девушки и прикладывает ладонь к груди, в области сердца. — Как закончите, присоединяйтесь к нам пить пиво. — Я выпил достаточно. — Вы твёрдо стоите на ногах, — цокает языком, отрицательно мотая головой. — Не достаточно. Оборачиваясь через плечо, Чонгук мягко улыбается им. — У каждого свой предел, — говорит перед тем, как покинуть двор. Почти безжизненное пространство вокруг. Ни единой человеческой души. Все затаились в тёплых очагах, отдыхают либо спят, и Чонгуку тоже хочется вернуться к семье и провести с братьями вечер за игрой в сенет. Но сегодня он выбрал Розу и до завтрашнего дня останется здесь. Ходит по узкому переулку с высокими стенами и поджигает факелы, заодно осматривает местность и заворачивает на торговую улицу, едва одарённую светом и множественными закрытыми ларьками. На рынке в позднее время мало кого можно обнаружить, в основном правоохранителей, отлично справляющихся с работой и сохраняющих статус этого района, как самый безопасный и благополучный для жизни в Александрии. На сей раз нет ни одного. Тихо так, что слышен шёпот ветра, развивающего золотистое знамя с красным рисунком розы. Чонгук замедляется. Брови его невольно сводятся у переносицы, раздумчивый взгляд поднимается и цепляется за флаг над головой. До слуха доносится не только звук того, как колышется ткань. Не ощущает одиночества на торговой улице. Здесь бьётся ещё одно сердце — взволнованное. Поворачивая голову, Иоанн натыкается во тьме на выразительные глаза, любопытно глядящие вперёд и жаждущие лицезреть, что произойдёт после. Не в пустыне, но присутствует мираж. Словно бродят по району привидения, ужасом под кожу залезая, и один попадается за совершением беззакония, не пугая бесстрашного противника. Окаменев у закрытого ларька фруктов и овощей, хлопает ресницами и не издаёт ни писка, ни звука. Замечен. Не пойман. Волосы и лицо, помимо сверкающих зениц, скрыты под чёрной плотной тканью, не позволяя любоваться внешностью прославленной слухами в Александрии личности. Всё тело так же закрыто одеяниями и перчатками тёмных цветов. Человек мог бы запросто слиться с ночью, однако зажжённый Чонгуком факел на ближайшей к нему стене, сгубив старания, очерчивает линии его аккуратного силуэта и сумки, висящей через плечо и заполненной фруктами. Чонгук осознаёт, что повстречал вора. Вор осознаёт, что нарвался на проблемы. Столкнулись воинственность и бунтарство. Анализируют друг друга два бойца на поле боя, играют в молчанку длительный период, строят в голове планы, дышат синхронно и чувствуют прогрессирующую злость. Первым решается действовать вор: толкает небольшой прилавок к альфе и сбегает, придерживая свою сумку. Мгновение, и срывает с цепей. Чонгук раздраженно шикает, быстро фиксирует факел на держателе на стене и гонится за незнакомцем, перешагивая через разбросанные по земле овощи и фрукты. Вор сворачивает за угол, разгоняя вокруг облако пыли, вторгается в узкий длинный переулок и мчится вихрем, оборачиваясь на не замедляющегося Иоанна и заметно расширяя лисьи глаза. Адреналин растёт у обоих. Испытаний по дороге возникает множество. Всюду развешены бельё, ткани и одежда на веревках между домов, где-то встречаются флаги с гербом Розы, и вор отталкивает их назад, на преследователя, и бросает тому в ноги всё, что находит по пути, стремясь от него оторваться. Малость усложняет Иоанну погоню и значительно больше гневит и дразнит его. Сейчас же Чонгук принципиально охотится и порывается повязать злоумышленника. Иоанн внезапно забегает в другой маленький переулок, пропадая из виду. Не видя его позади, человек, скрытый под чёрной мешковатой одеждой, ликует победе и перемещается на очередную небольшую улицу без домов и магазинов, оглядываясь по сторонам. Убеждается, что поблизости никого нет, и замедляется, восстанавливая сбитое дыхание. Не успевает полностью расслабиться, как в следующее мгновение его сбивают с ног и валят на землю. Чонгук нависает сверху и хочет стянуть ткань с лица, хватаясь за чужие руки, спрятанные под чёрными перчатками. Вор под ним крутится, вертит головой, защищает свою приватность и по-прежнему не позволяет услышать даже голос. В потяжелевшем горячем воздухе замирает лишь его пыхтение и быстрое сердцебиение. В груди гулко и вой. Огонь потухает. Он физически оказывается значительно слабее. Плохо справляется с противником. К шее прижимается крупная ладонь, сдавливает, душит, мучительно отнимает последние крупицы сил, но не гордости. Вор задыхается, дёргает ногами и проигрывает сражение, жмурясь. Чонгук не испачкается в крови. Не отнимет жизнь, а испортит её жестоким способом. Ткань с лица вора сдергивается, и под Иоанном вырисовываются непредсказуемое и загоняющее его в тупик. Хватка становится слабее. Мужчина рассматривает пристально, бегло, неотрывно, морща в непонимании лоб. Не способен связать слова. Черты мягкие... Грубость в них утеряна или вовсе никогда не присутствовала. Глаза жёлтые, заполненные слезами, малость перепуганные, а узкий вырез их чужд для Египта. Губы бордовые, сухие, крупные, приоткрытые. Волосы золотистые, густые, небрежно раскиданные по земле вместе с краденными и выпавшими из сумки фруктами. Обманчивый вид. Сладкий аромат. Настоящий ядовитый цветок, способный убить или хуже — дать пройти через кошмарные пытки. Молодой парень, омега, шумно дышит и гулко глотает слюну, хлопает длинными закрученными ресницами и взирает на Чонгука, отныне не сопротивляясь и якобы сдаваясь. Хитёр. Яркий жёлтый цвет вокруг зрачков выкладывает правду наружу. Молчание на сей раз как пропасть, хранящее тайны. В Чонгука вгрызается агрессия на себя и по непонятной причине не в вора. Отстраняется, но не отпускает, поднимается и тянет омегу на себя, вынуждая встать на ноги перед собой. Тот вскидывает высоко голову, так как оказывается гораздо ниже, и смыкает челюсти. Надменный сверлящий насквозь взгляд. Высокомерие. Способность сохранять гордость и со слезами на пунцовых щеках. Специально дёргает руками, а Иоанн реагирует без задержек, больно толкнув парня к бетонной стене, придавливает его к ней и стискивает в ладонях тонкие запястья. — Отпустите, — вырывает из уст преступник чёткий приказ. — Воров наказывают — не отпускают. — Вы делаете мне больно. Иоанну безразлично. Перед ним противоположный пол — это сейчас не играет роли. — Нужно задумываться о последствиях своих действий. Порой бывает больнее, — спокойным хриплым тоном объясняет. Накопившаяся в молодом омеге усталость превращается в раздражение. Сжимая кулаки, снова пытается пошевелить руками, — безрезультатно. — Мне ли не знать, — сквозь сильно сомкнутые зубы шипит и глубоко дышит. — Теперь уберитесь от меня. — Сбежите. — Какой вы сообразительный, — сухо усмехается. — Не тот случай, когда стоит демонстрировать язвительность. Мозги включайте. Вы и ваша жизнь оказались в чужих руках, — Чонгук бросает короткий взгляд на свои руки, сдерживающие вора, и делает паузу, после чего добавляет: — Буквально. Злоумышленник кажется смелым, боевым, готовым к любым унижениям, но проскальзывающее по телу напряжение не получается вовремя уничтожить. — Убьёте? — прямо спрашивает омега, вставая на носочки и оказываясь ближе к лицу Иоанна. — Небось, у вас и оружия нет. Чего бояться? Вашего взгляда? Чонгук переводит ладонь на шею вора и оглаживает большим пальцем дёрнувшийся кадык. — У вас шея тонкая, — вдруг говорит он. — Её нетрудно будет свернуть. Парень задумывается над предоставленной угрозой и испускает нервный смешок, кривя губы. — Шутите? Не стал бы верить, если бы не твёрдый взгляд чёрных глаз. Они точно горькой доли хлебнувшие, как огонь, что горит, но не греет. Придавят к земле, что после не подняться. — Похоже на то? — слегка сдавливает в ладони шею пойманной змеи. — Не похоже, — злится на себя, признав правду. — Тогда рот на замок, и вместе со мной к правоохранителям. Чонгук быстро разворачивает вора, придавливает грудью к стене и туго завязывает ему за спиной руки некой грязной тканью, равнодушно относясь к его раздавшемуся шипению. — Может, ещё и ужин вам приготовить? — повышая тон, ворчит вор и оборачивается через плечо. — Я сыт. Хватая омегу за локоть, Чонгук тянет его на себя и заставляет идти. — И груб, — фыркает, косо анализируя весь крепкий и воинственный вид. — Ноль манер. Ноль. Сам ниже на голову. Приходится поднимать высоко подбородок и держать спину ровной. На удивление, спокойно топает под боком у мужчины. — С такими, как вы, никак иначе. — С какими это такими? — мрачнеет, прищуриваясь. — Настолько глупы, что самостоятельно понять не в состоянии? — Иоанн вздыхает, смотря перед собой и игнорируя нового собеседника. — Но подсказками я не делюсь, поэтому мучайтесь в догадках. Вор закатывает глаза. — Повторяюсь ещё раз, отпустите меня. — Нет, — мороз. — Отведёте меня к правоохранителям, и далее? Каков ваш план? — интересуется, не изводясь страхом перед ближайшим будущим, которым попытались запугать. — У вас нет доказательств. Он показывает редкий вид веры в себя, возникающий в минуту сложной и безвыходной ситуации. — Я поймал вас на месте преступления, — альфа серьёзно смотрит на него из-под век. — Украденное валяется на земле. Всюду бананы, яблоки, груши, персики. А сумка вора пустует. — А это не моё. — Не ваше? — Не моё, — пожимает плечами. — Чьё же ещё? — Чонгук проявляет любопытство к детской игре. Они останавливаются посреди улицы. Чонгук корпусом разворачивается к омеге, а тот совершает небольшой шаг к нему и без страха окунается в глаза. — Быть может, ваше, — предполагает вор. — Кто же может знать? Вы видите вокруг свидетелей? — оглядывается и насмехается, после шёпотом чеканя каждое слово: — Никого помимо нас на улице нет. Царит вражда, охваченная силой тьмы. Напряжение витает в воздухе около противостоящих особ. — Мне свидетели не нужны. — Без них вы не докажете вину. — Докажу. Одним своим словом. — Самоуверенны, — тянет выше уголок рта вор. — Значит, кто-то из знати, — немного отодвигается корпусом назад и детально анализирует мужчину. — Кто же именно?.. — Гадайте, — скучно и сипло бросает Чонгук, не собираясь мешать. — Руководитель Розы? — округляя глаза, с энтузиазмом выговаривает первый вариант, хлопает ресницами и не дожидается ответа. Расстраиваться не торопится. — Его охрана? — и вновь подтверждения не встречает. — Его возлюбленный? — самое абсурдное. Чонгук на данное предположение выгибает бровь. — Что? — выпячивает нижнюю губу. — Ему могут нравиться сильные мужчины. Для полной нелепости ситуации рождается затяжная пауза, которую Чонгук нехотя разрывает: — Сильные мужчины? Ему убеждённо кивают. — Слабым не кажетесь, раз я от вас ещё не сбежал. Удивительный человек. Тот, кого Иоанн совсем не ждал. Чувствует, он странный, дерзкий, бесстрашный, ничуть не глупый. Угрозы на него не влияют. На них парень плюёт с высокой колокольни, расплываясь в нахальной ухмылке. Такая же ухмылка всплывает на его лице и сегодня, прямо сейчас. — Вместо того, чтобы перечислять все существующие должности в Розе, уж лучше скажите, кем являетесь вы. Интерес обязан был быть похоронен в нём. Но не дал себе право потерять шанс узнать, откуда взялся ещё один. — С какой стати? — усмехается омега, удивлённо вскидывая брови. — Я прежде не видел… — Воров? — перебивает и хмурится. — Поэтому вы так в меня вцепились? Не понимает или обыкновенно опасается по неизвестной причине продемонстрировать похожую реакцию. — Людей, внешне похожих на меня, — слова Чонгука тяжелые, с паузой. Отец учил: глаза — отражение души. Глаза вора так искренне хитры и лукавы, форма их как у Иоанна, а жизнь внутри пугает неизвестностью. В этом желтоватом взгляде клад, накопленный веками поколений, след падения врагов и городов, глубины Восточной Азии. Отсвечивает решимость великих правителей. Имеющий уникальный дар без перерыва балаболить парень умолкает. Загоняется в тупик. Не торопится как-либо искривлять реальность, в которой он в Александрии оказывается не единственным чужестранцем, и избежать вопроса. Его выдает всё: внешность, манеры, и самое главное — речь. В египетском разговоре вора присутствует нескрываемый и незнакомый акцент. Слова не вырываются грубо и чётко, как у других жителей страны, у него они плавно и мягко выливаются, лаская слух, и парень изредка закручивает язык, точно пытается скрыть своё происхождение. Но от Чонгука не ускользает ни единая мелочь, связанная с ним. Темнота мешает изучать одну сторону, а тишина помогает узнать более важную. И тяжелое молчание вора не спасает его. Смотрит с вызовом. Выражать интерес к личности Иоанна и схожести формы их глаз не надумывает. — Мне вас пожалеть? — монотонно спрашивает вор. Раздражение Чонгука — яд, который в него вводит змея напротив. С ним играются, и весьма ловко. — Имя, — цедит Чонгук. — Выгравируете его на груди? Альфа больнее обхватывает локоть омеги ладонью и нагибается, не имеет склонности сегодня обмениваться оригинальными шутками и вполголоса изрекает честный ответ: — На дверях темницы, за которые вас бросят. Нещадно. Вору нравится. Он улыбается и огибает взором лицо Чонгука, задерживаясь на небольших сухих губах. — Тэхён, — легко делится личным и проводит языком по собственной нижней губе. — Т-э-х-ё-н, — медленно диктует по буквам и заглядывает в зеницы. — Не сделайте ошибку. Необычно и неоспоримо красиво. Чонгук на мгновение виснет, засматриваясь, и после снова грубо тащит за собой омегу, обрывая с ним продолжительный зрительный контакт. — Постараюсь, — рубит он. — А не спросите, кто из моих родителей из Восточной Азии? — Нет. Понял что, один из них не египтянин, и этого хватит. Приезжий. Догадался с первых секунд. — Что же меня выдаёт? Иоанн хотел бы скрыть правду, не позволить вору знать, как он внимателен к мелочам, но сам не замечает, как раскрывает рот: — Речь. Слишком мягко говорите. Поражает в один миг. Тэхён раскрывает широко веки, шагая рядом с высоким и жилистым мужчиной и игнорируя боль от тугой завязки на запястьях. — Мягко? — быстро хлопает ресницами, похожими на веера. — Я должен произносить слова грубее? — Вам понадобится долгая практика, чтобы избавиться от родного акцента. Вор шипит на него, не соглашаясь. — Вы единственный, кто сумел его заметить за последние годы. — Общаетесь с глухими, — заворачивая за угол, язвит Чонгук. — Вас настолько раздражает моя речь? Местные говорят на египетском рублено — у вора не получается. Он звучит приятно. Немного сладко. — Да, — вероятно, врёт. — Рассказывать долгие истории я вам не стану, — предупреждает и шевелит затёкшими завязанными руками за спиной, кривя от ощущений губы. — Дышите спокойно. Они заворачивают за очередной угол и перемещаются в тёмный переулок, через который уже как-то недавно пробегали, и идут спокойно, неспешно, как старые товарищи. — Откуда вы прибыли? — Я чересчур интересую вас. — Меня интересует чужестранец, грабящий мой город, — сразу исправляет Чонгук. Прямолинейность, чёрствость и небеспочвенное унижение сильно не ущемляют. Обида ранит только раз, и не сегодня. Тэхён смотрит на профиль мужчины, вбивает в память каждую грубую черту и тихо усмехается, почти шёпотом отвечая на заданный прежде вопрос: — Я грек. И от того шелковист его говор. Частичное его происхождение оказывается непредсказуемым. Чонгук не рассчитывал это услышать. Приходит в изумление, поворачивает голову и действительно не видит в Тэхёне ничего здешнего. Он длинный цветок с острыми шипами среди ромашек, а отличают его от египтян золотистые волосы и глаза. Внешность — отрада для художников. Характер — каторга для всех живых. — Вы без страха открываетесь мне, — замечает Иоанн. — Почему? — Вы узнали моё имя и что я наполовину грек и наполовину азиат. Максимум, вы сможете похвастаться этой информацией перед друзьями. — Ваша уверенность в себе… — Оказалась сильнее вашей? Она у Тэхёна срослась с душой, и способна изменить внешний мир, притянуть солнце к земле. — С ней наравне. В этом вся проблема. Никто слабости не признаёт: ни свои, ни врага. — Вы верите в свою победу, а я в свою, — в Тэхёне разгорается новая доза азарта. — Выходит, мы играем. — Пристрастия к играм не имею. — Но вы непроизвольно вступили в одну, погнавшись за мной. Крик их злобы и противостояния прорезает вечерний густой воздух. Шаги и аура между двух тел напряженные, посторонние мысли им в голову не лезут, не отвлекаются и не боятся быть замечены свидетелями посреди ночи. Ненависть обретает себе место. — Потому что относиться безразлично к вашим преступлениям я бы не стал. Вы живёте неправильно. — В мире не осталось правильных людей, — резко замирая, говорит Тэхён. Чонгук выполняет волю вора и больше не продолжает путь, не ведёт за собой насильно, но и локоть, в который намертво вцепился, не отпускает, словно раскрошить кости стремится. Подступает ближе, враждебной ауры не жалея, и смыкает челюсти, покровительственно взирая. — Сильно ошибаетесь. — Где тогда они затаились? — риторический вопрос, полный презрением. — В вашем прогнившем цветке? Живой портрет безумца. Нарывается, намеревается вывести Чонгука из себя, не догадываясь о пребывающим в нём стальном самообладании. — В Розе ведут людей к свободе, — цедит. — К гибели, — не имеет такого же мнения. Чонгук чуть отстраняется и хмурит лоб. — Вы, как и другие, боитесь римлян? — Я никого не боюсь, — медленно и чётко выскальзывают все буквы сквозь зубы Тэхёна. Сомнений не возникает. В доказательствах нет необходимости. Чонгук наблюдает за чужим диким старанием преодолеть ряд испытаний и не мешает. Тэхён не обладает способностью сдаваться и ловит подходящий момент для достижения победы. Дёргает завязанными руками, бьёт Иоанна плечом в грудь со всей силы, избавляясь от крепкой хватки, и убегает вперёд. В клетке не приспособлен сидеть, невидимые прутья ненавидит. Вцепляясь зубами в свободу, не оглядывается, но со временем, осознавая всю странность происходящего, замедляется. Не бурлящая от предвкушения кровь в венах его настораживает. А удовольствие ему портит отсутствие звуков позади. За ним никто не гонится. Единственный преследователь сегодняшнего вечера невозмутимо находится на том же месте, что и прежде, и смотрит на ускользающего от него преступника, не пробуя догнать. — И почему вы бездействуете? — ошеломленно интересуется Тэхён, стоя к нему спиной, и устало дышит через рот. Даёт ли шанс или выполняет замысел? Чонгук Тэхёна быстро раскрыл. Тэхён Чонгука не до конца понимает и малость опасается залезать к нему в голову. — Я уже говорил, — складывает руки на груди. — Я не люблю игры и не участвую в них. Тэхён улыбается. Блаженно. Так, чтобы не быть увиденным. — Упускаете преступника из-за принципов? И часто так делаете? — Впервые. Впервые не обрезает крылья злоумышленнику, действительного заслуживающему наказания, и не полностью уверен в рациональности своего внезапно принятого решения. — А руки развяжете? — саркастично вскидывая бровь, Тэхён оборачивается и лижет нижнюю губу кончиком языка. Надежду разрушает острый взгляд, вонзающийся в него мечом. От черноты глаз мерзкий мороз продирает по коже. — Я вам не друг, — от безразличия слов всё живое по окружности истлевает. — И не очень разумный враг. С поля боя не с чем уйти: ни с позором, ни со славой. Район Роза отпускает двух участников пустыми, но не разбитыми итогом вечера. Тэхён не доверяет — разучился. Он будто бы целую вечность держит под надзором египтянина, не возобновляет путь, пока ещё не убеждается в собственной безопасности. Чонгук ждёт его действий и не дожидается, берёт инициативу на себя, первым прекращает зрительное общение с Тэхёном и неспешно уходит. Переходя на очередную тихую улицу, берёт со стены зажжённый им же ранее факел и направляется к дворцу Розы. Не ответивший за проступки вор остаётся за спиной. Возможно, ликует, а, возможно, теряется в догадках. Иоанн исключительно знает одно: не участвуя в играх, напишет правильно имя вора на дверях темницы.