Утренняя дымка

      Голод, думает Альбедо – чувство, отвратительное со всех сторон.       Голод с пустым желудком настигает его периодически несколько раз в день.       Он знает: не умрёт.       Не так.       Ему, возможно, не предначертано ничего великого, а звёзды в день его появления на свет не сложились удачным образом. И, вероятно, небо тогда заволокло тучами или солнце опаляло землю неистовым жаром.       Но умирать от пустоты в чреве даже для него было слишком.       Сухо.       Альбедо тянется к бутылке с водой, открывает и опрокидывает в рот, но на язык стекают лишь две капли. В горле немного першит, Альбедо падает спиной на кровать, и теперь дышать получается только с хрипом.       На телефоне высвечивается номер Сахарозы, и он сразу же смахивает в сторону с зелёным значком.       Она говорит, что у неё есть знакомый, ищущий себе соседа для совместного съёма жилья, а Альбедо как раз несколько дней назад жаловался ей на общежитие, в которое даже возвращаться не хотелось.       Альбедо в заметках записывает имя и телефон, не подозревая, на что соглашается.       В окно задувает тёплый ветер.       Голод по трепещущей мысли он ощущает чаще.       Наверное, даже больше жажду, которую необходимо утолять время от времени, чтобы мучительно не иссохнуть от обезвоживания – обессмысливания.       У всего должно быть предназначение, у всего есть идея, замысел, позволяющий вещам и живым созданиям существовать.       Они не витают в пространстве и времени просто так, обособленно от других объектов.       Альбедо знает, что и у него есть замысел, есть, наверное, цель.       Возможно, если он его не найдёт, не случится ничего критического. Но если он убедится, что смысла не было изначально... Альбедо не рассматривает этот вариант развития событий.       Знакомый Сахарозы улыбчиво открывает ему дверь в новую квартиру, просит снять обувь на входе и предупреждает, что поставит чайник.       Альбедо очень тихий – все так говорят.       Он молча наблюдает за тем, как синего цвета волосы качаются, собранные в хвост, пока его новый сосед уходит на кухню.       Голод от пустоты он ощущает редко.       Альбедо бы даже сказал, что ощущает его не просто стабильно редко, а внезапно и непредсказуемо, но в крайне малых дозах.       Он не знает, с чем сравнивать это чувство.       Наверное, с глубиной. С бездной, с пропастью, которая появляется внутри него без каких-либо на то причин. Мокрая, свободная, совершенно не вязкая. Чистая, в неё можно провалиться за один шаг – она невесомо обволакивает за секунды.       В отчёте бы он написал: «Необыкновенное ощущение».       Но он может признаться самому себе: «Мерзко. Отвратительно».       Не тот вид голода, с которым он привык и умеет справляться.       Без причины, без смысла, без идеи – эта пустота существует внутри него сама по себе. Как будто насмехается, издевается, растекается по венам и шипит о том, как наполняет его подобно крови и кислороду. Как циркулирует по его организму, ползёт от мозга к сердцу, сворачивается в желудке, бурлит в лёгких, оседает на языке.       Альбедо прокашливается.       Бессмысленность скрипит под зубной эмалью, чешется на нёбе и хрипит в горле.       Он выдыхает воздух. Думает о том, что хотел бы видеть цвет того, что срывается с его губ.       Курить начинает только по той причине, что наслаждается дымом, уносящим с собой весь этот бред. Всю бессмыслицу.       Вот он дышит – почти дракон, извергающий пламя. Он почему-то уверен в том, что дракон, выпускающий дым вместо огня, скоро должен покинуть мир. Повезло, что он не дракон, максимум – аллегория на него в какой-нибудь недорогой комедийной пьесе.       Он уверен, что поступает не просто субъективно правильно. Он действует согласно материальной истине. Выпускает из себя пустоту, наполняя смыслом приземистое тело. Альбедо часть, пускай не чего-то великого, он элемент, этап, ступень, через которую нельзя переступить. Существует объективно, во взаимосвязи всех кусочков реальности.       Кэйя в его жизни является деталькой паззла из другой мозаики. По какой-то причине он идеально вписывается углами и сторонами, будто по форме – копия недостающего фрагмента. А цвет у него другой, настроение не отсюда, сделан вообще из другого материала.       Но вот подходит, зараза, как родной.       Альбедо слишком поздно замечает, что это не к добру, не к благополучию его объяснимой картинки мира.       Кэйя – вирус, заделавшийся под знакомого.       Он с одной стороны человек, а с другой – свободное падение в неизвестность, торнадо, свистящее вихрем, срывающее с поверхности земли абсолютно всё, по частичкам разносящее весь мир Альбедо до основания.       – Ты куришь? – искренне удивляется Кэйя. – Умеешь удивить, Ал.       Альбедо рассматривает его, возможно, слишком долго. Ищет в нём подвох, неспрятанный шов, торчащую нитку, за которую можно потянуть – и Кэйя Альберих рассыплется по полу некачественно сшитыми лоскутками.       Но он блестяще дополняет собой пространство.       Его волосы треплет ударивший в открытое окно ветер, дым от сигареты Альбедо уносит в один с ними порыв – даже тут всё, как надо.       Сам Альбедо, признаться, ждал, что сейчас всё разлетится в противоположные стороны и в этот момент он подловит Кэйю на...       На чём-то, что и сам объяснить не может.       Но всё идёт так, как должно. И шло бы, наверное, до бесконечности, если бы это был не Кэйя Альберих.       Кэйя улыбается, в его глазах жгучий лёд, он перманентно отражается перед взором Альбедо и никуда не исчезает, не стирается, стоит перед ним, как само олицетворение жизни, и совершенно не догадывается о том, каким раздражителем, возбудителем, аллергеном выступает для Альбедо.       Когда Кэйя листает книги с картинами художников, взятые с полок в гостиной, то постоянно недовольно мычит:       «Мрачно. Скучно. Мне не нравится».       «Мне не нравится» глухо стучит у Альбедо в голове.       – Вкусовщина, – передразнивает он голос Кэйи и подвисает.       От того, нравятся Кэйе или нет картины Вермеера, те никуда не исчезнут.       От того, выскажет Альбедо своё мнение по этому поводу или оставит при себе, недовольство Кэйи не испарится.       Смысла нет.       Причин нет.       Объективного результата – ноль.       А оно зачем-то существует, зачем-то оформляется в слова. Кэйя зачем-то насупленно смотрит на него, закрывая книгу и пиная закинутой на ручку кресла ногой в бок. Альбедо зачем-то монотонно говорит «Ай», вызывая у Кэйи шипящий смешок.       Тепло оседает внутри. Альбедо знает, что нет там никакого тепла, нет пустоты, нет ничего пугающего или воодушевляющего. У него внутри – органы и кости.       Голод отступает, Кэйя своими ледяными глазами почти что освещает комнату. Тёмно-оранжевый свет падает на стены, на лицо Альбериха, на книги, сваленные стопкой на журнальном столике.       Кэйя не отводит взгляд, но наклоняет голову в сторону, хотя и не выглядит вопрошающим. Альбедо ничего не ждёт, но зачем-то продолжает смотреть, ищет то, чему не может дать названия. Кэйя моргает, отворачиваясь к открытому балкону:       – Не холодно?       У Альбедо такое чувство, будто Кэйя чем-то пожадничал, не поделился с ним и спрятал, подразнив напоследок.       – Нормально, – отвечает Альбедо до того, как мысль оформляется в голове.       «И что такое, по-твоему, нормально?», – ругается на себя Альбедо. Ему самому не нравились расплывчатые описания, и он их избегал в своей речи. Кэйя это заметил – Альбедо понимает по чужой осанке, по жестам, по краю лица – и потом ещё более расслабленно развалился в кресле.       – Давай поедим чего-нибудь, – жалобно тянет Кэйя, Альбедо опускается на диван напротив.       – У нас пусто в холодильнике.       – Нэ-э-э, – Кэйя недовольно издаёт непонятный звук, на что Альбедо поднимает одну бровь.       – Закажем что-нибудь?       – Валяй, – расслабленно соглашается Альбедо, взмахивая ладонью.       Он устал.       Устал бороться с этим.       Голод от мысли – пускай корчится на дне его сознания. Плевать. Гораздо легче жить, когда не ощущаешь пустоты посередине собственного тела.       Голод ненаполненного желудка – настало время утолить.       Кэйя что-то кликает в телефоне, ворчит на рекламу, скрещивает лодыжки. Альбедо смотрит в окно. Небо расползлось над городом, облаков не видно, но у Альбедо обзор чересчур узкий для объективного знания.       Сейчас ему лень быть таким.       Время останавливается даже тогда, когда он видит наворачивающую круги минутную стрелку. Кэйя на другой стороне комнаты мелодично мычит. В дверь звонят. Альбедо не двигается. Потом он жуёт пиццу, лёжа на диване и не произнося ни слова.       – С тобой что? – спрашивает Кэйя, убирая картонную коробку с пола на стол. Альбедо отрицательно вертит головой, откусывая ещё кусочек, и закрывает глаза. Кэйя читает это, как «всё в порядке». – Ладно. У меня сегодня ночная смена, утром буду шуметь в коридоре, если не закроешь дверь на ключ.       Альбедо кивает, не разлепляя век, и Кэйя уходит.       Альбедо остаётся наедине с собой, и почему-то прямо сейчас его реальность не восстанавливается, не регенерирует, пока Кэйя – катализатор разложения – отсутствует на месте.       Не возвращается голод, не собирается под ногтями пустота. И время всё так же стоит на месте, пока стрелки на часах бегут наперегонки друг с другом.       Оранжевый свет сменяется темнотой, в горле уже не першит, хочется пить, но не до смерти, Альбедо сползает на пол, чувствуя, как ноги тянутся к земле, как что-то пытается его телом продавить шесть этажей вниз.       Ощущать это не самое приятное единение с вселенной ему не очень хочется.       Проблема в том, что, даже чувствуя себя в последней степени паршиво, желая раствориться в стене за спиной и в воздухе, наполнившем лёгкие, он не может исчезнуть из этого мира, просто не может не существовать, не быть, не жить.       Кэйя может – Альбедо уверен.       Он точно может вырвать себя из полотна мира, оставив почти незаметный след, может обернуть ситуацию в свою сторону так аккуратно, что никто и не заподозрит подвоха. Кэйя продолжит существовать в отдельности от тех вещей, что окружают обычных людей, а если нужно, подстроит их под себя. Альбедо на такое не способен, он заложник всего этого.

      Звёзды, вставшие в кривой ряд, град, побивший стёкла, отвернувшиеся Боги и дракон, выпускающий дым на последнем году своей жизни.

      Его жизнь вплетена во время, он не может быть отдельно от всего этого.       Альбедо упирается затылком в стену, закрывая глаза.       Потом у него не останется сил находиться здесь, в этом пыльном углу, хотя сейчас ему и кажется, что тут ему самое место. В голове заболит и заноет, в желудке зарычит голодом зверь, на щеках солёным слоем останутся слезливые отпечатки, на языке – кислый привкус недоброго утра.       Захочется умыться, поесть и переодеться, включить музыку, выпить два с половиной стакана воды, повертеть руками, заново начать жить, – всего этого захочется, но потом.       И, как миленький, он пойдёт и выполнит каждый пункт, но потом, завтра, утром, когда слёз в нём не останется, когда мысли перестанут складываться в «Я не...» и «Какой же я...».       Когда Кэйя вернётся с работы.       Вот тогда он снова станет сильнее и взрослее, но сейчас пусть он поддастся маленькой слабости, разломившей его пополам, как гнилой орех, пусть свернётся, ощущая лбом колени, пусть задержит дыхание, пусть разревётся на выдохе, пусть побудет беззащитным.       Так просто им быть.       Так просто не делать ничего ни для себя, ни для других. Так просто ненадолго отлучиться из мира и исчезнуть из мыслей и из пространства со временем. Не быть, не жить, отматывать время назад, до момента рождения – не своего – вселенной, пока не уткнётся сознанием в пустое ничего, безболезненно дробящее его тело на атомы. Чтобы потом с опустошением и порядком в голове продолжить жизнь.       К сожалению, ему безжалостно не дают шанса на установление внутреннего равновесия. Утро почему-то наступает слишком быстро, а копошение в так и не закрытой на ключ двери оглушает сильнее звуковой волны от взрыва.       Очень хочется раствориться прямо сейчас, может, кинуть кости на удачу, чтобы выиграть последние пять минут у времени и прожить их заново.       Альбедо всё равно редко везло в азартных играх       Кэйя, вчера грозившийся шуметь, претворяет обещание в жизнь.       «Как мило, – думает Альбедо. – Всегда держит своё слово».       Открывать ему дверь хочется в последнюю очередь, но руки неизбежно отворяют засов, а Кэйя всё так же неизбежно попадает домой.       – Я же говорил, что... – повесив куртку на вешалку и стянув обувь, нелепо попрыгав на одной ноге, он оборачивается на Альбедо и замирает. – О. Я же догадывался, что что-то не так.       Альбедо хмурится и разворачивается, чтобы его розовое лицо, на котором уже точно высохла вся влага – а значит, всё в порядке – не смотрело на Кэйю потерянным взглядом.       – Нет-нет, – Кэйя настойчиво кладёт ладони на его плечи и толкает на кухню. И Альбедо бы сбежал, но пока он не садится на стул, руки с его плеч никуда не исчезают.       Кэйя шуршит пакетом, который спрятан в его рюкзаке, достаёт что-то. Пока предположительно открывает это что-то, Кэйя недовольно шипит и поглядывает на Альбедо.       Альбедо тает в этом моменте.       На улице за окном расплывается туман, в приоткрытую форточку заползает запах свежести и сырости. Он скрещивает замёрзшие ступни и закидывает их на перекладинку между ножками стула. Слова, произносимые Кэйей, сливаются с тишиной, образ кухни, на которой ещё недостаточно светло для полноценных посиделок, смешивается с видом деревьев в окне. Пространство укрывает утренняя дымка, и Альбедо различает птичье чириканье в ласковом сплаве звуков.       Он понимает, что успел закрыть глаза, когда поднимает веки от внезапного прикосновения чего-то холодного к своей руке.       – Выпей и колись, – требует Кэйя, снова пододвигая к нему стеклянный стакан.       Альбедо несколько раз моргает и переводит взгляд на предлагаемый ему напиток.       – Это сок, – недоумённо проговаривает он. Обычно с такими словами людям суют под нос коньячный стакан с толстым дном и кубиками льда, утопленными в Хеннесси или каком-нибудь другом крепком алкоголе. Но Кэйя необычный.       – Выпей... – Кэйя берёт Альбедо за руку, размыкая его пальцы и укладывая в ладонь холодный стакан.       – Яблочный.       – ... и колись, – игнорирует Кэйя, сжимая его пальцы на стекле, и, не убирая своей ладони, подносит стакан к губам Альбедо.       Прохлада, коснувшаяся его рта, вынуждает Альбедо окрепнуть, выпрямить спину и мягко стряхнуть чужую ладонь. Он за раз выпивает весь стакан, а потом ощущает еле заметную горечь на языке. Облизнув губы, Альбедо морщится, пока Кэйя забирает стакан.       – Горько, – тихо говорит Альбедо, укладывая руки на стол.       – Там пара капель успокоительного, – поясняет Кэйя и подталкивает свой стул ближе к Альбедо, усаживаясь рядом. – А теперь говори, что случилось.       Альбедо хмурится и утыкается лбом в свои руки. Он вдруг ощущает, в каком напряжении находится всё его тело, как гудит и вибрирует в груди каждый вдох, а пальцы мелко дрожат. Когда Кэйя прикасается ладонью к его спине, опуская её по позвоночнику вниз, Альбедо мычит и поворачивает голову в его сторону, пока пряди неудобно падают на лицо, перекрывая обзор.       – Не знаю, – это почти честно. Может, Альбедо догадывается, но ему так не хочется копаться в себе и искать ответы, которые только крошат его мир в труху. Хочется какое-то время не думать вообще ни о чём. – Просто слишком много думал.       Кэйя беззвучно смеётся – это понятно только по его вздрагивающему выдоху – и осторожно убирает его волосы от лица, тут же пряча свою руку.       – Значит, тебе будет полезно вытворить несколько бессмысленных глупостей.       Альбедо вздыхает, нарочно снова утыкаясь лбом в стол, чтобы волосы опять спрятали его лицо. Внезапно эгоистично хочется, чтобы Кэйя укололся его вредностью и снова прикоснулся.       – Например? – глухо спрашивает он.       Кэйя вновь убирает его волосы, парой движений зачёсывая их в другую сторону от себя.       – Ну... – многозначительно начинает Кэйя и, когда Альбедо качает головой, чтобы волосы распались, цокает и стягивает резинку с собственной головы. Светлые пряди собираются в неопрятный, но крепкий хвостик, и Альбедо теперь бессилен. – Например, можешь сделать первое действие, что придёт тебе в голову.       Один глаз Альбедо, что виден из-за локтя, обводит лицо Кэйи внимательным взглядом.       – Ладно, – соглашается он.       Он протягивает свои руки к шее Альбериха и жмёт к себе, обнимая.       Тот осторожно кладёт ладони ему на спину. Они до этого никогда не обнимались. Кэйя, в принципе, хоть и выглядит человеком тактильным, редко участвует в объятиях. Альбедо приносит крепкое, приятно-тяжёлое ощущение в его руках. Кэйя делает короткие вдохи и выдохи, ощущая у носа слабый аромат от парфюма Альбедо – похоже на тимьян.       Альбедо шумно вздыхает, сильнее оплетая его шею руками. Кэйя думает, это так странно – ощущать абсолютное доверие к себе. Думает, такую уверенность в надёжности другого человека испытывают разве что дети на руках у родителей.       Альбедо холодным носом случайно касается его кадыка, и Кэйя боится не удержать дрожь в руках.       Ему кажется: «Пускай. Он устал, а скоро крепко заснёт. Пусть делает, что хочет».       Пусть. Вне зависимости от того, как идеально накладываются желания Кэйи на всё происходящее.       Альбедо тихо говорит ему в подбородок:       – Я так засну прямо тут.       Кэйя улыбается и, решая, что всё ещё сможет обернуть ситуацию в шутку, если не проканает, быстро предлагает:       – Мне тебя на руках отнести?       Не забыв усмехнуться в конце.       Чтобы как всегда, чтобы ничего подозрительного. Чтобы в отдельности от вещей и слов, составляющих его жизнь, подминая под себя все варианты развития событий.       А Альбедо зачем-то кивает:       – Давай.       И встаёт со стула, не расцепляя рук за его шеей.       Кэйя просто не может упустить ту возможность, которая изначально вообще не могла у них появиться.       И вдруг всё это как-то происходит.       Вдруг свежий поток воздуха сквозь окно подмораживает ноги. Альбедо совершенно неожиданно разбивает свой милый паззл идеального мира, в котором всё имеет объяснение. Кэйя внезапно слишком добр и на редкость искреннен.       Такое нельзя объяснить – их лимит на прикосновения заканчивается на дружеских рукопожатиях, а отношения ограничены соседским «Привет, как дела?».       Альбедо знает, что Кэйя во всём виноват. Это он один против планеты всей, против устоя, против задумки, против прописанного сюжета. Это он лишает смысла всё вокруг, и под его влиянием Альбедо прекращает искать оправдания всему существующему.       Просто обнимает, просто тянет на себя, просто прикасается к его губам своими, ощущая мягкое тепло, которое наполняет изнутри и бежит через края, щедро осыпаясь на землю.       Кэйя дрожью вдыхает носом воздух и отвечает на поцелуй, бережней обвивая Альбедо руками.       Сонные шаги до гостиной приводят к падению на диван в переплетении рук и ног.       Кэйя выворачивает его мир наизнанку.       У Альбедо в душе распавшиеся звенья, которые, впрочем, легко заменить чем-то другим.       Он изначально проиграл, записав имя и номер Кэйи у себя в заметках. У него с самого начала игры в руках были не карты – две салфетки, абсолютно бесполезные, такими не играют – в то время как Кэйя выкладывал комбинации высшего ряда одну за другой.       Чего и следовало ожидать.       Кэйя картёжник, игрок, у которого кубики всегда падают нужной стороной вверх. Кэйя из любой ситуации выйдет победителем. Он в колоде на карту выше, чем Альбедо, строивший вокруг себя строгую систему из причин и последствий.       Но сейчас они оба занимают очень выгодные позиции в руках друг у друга.       Достаточно умиротворяющее мгновение, чтобы из него никогда не захотелось выбираться.