Wickie

***

Солнце медленно приближается к линии горизонта, а штормовой ветер гонит Чана к маяку. Он поднимается по винтовой лестнице наверх, добираясь до вахтенной комнаты. Хватаясь за поручни в темном пространстве, он проходит десять небольших ступеней и оказывается в фонарном помещении. Разогревая крошечную лампу внутри линзы Френеля, чтобы выпарить керосин, Чан наблюдает на противоположном стекле за искаженным изображением солнца. Он спускается обратно в вахтенную, зажигает газовую лампу, чтобы добавить света, и качает керосин в баках до рабочего давления. Чан наматывает подвесные гири, приводя в действие часовой механизм, вращающий линзу. Он возвращается наверх, чтобы наконец чиркнуть спичкой и зажечь керосиновую лампу. Она загорается желтым светом, который вскоре перенимет у солнца его работу. Чан следует в вахтенную комнату, чтобы запустить механизм вращения линзы Френеля. Он выглядывает и смотрит, как призма приходит в действие. Двадцать пять минут. Этой ночью он снова проверит давление керосина и заново заведет гири через каждые двадцать пять минут. А до тех пор он волен теряться в своих мыслях. Чан снимает шляпу и ерошит волосы. Он садится на стул в маленькой круглой комнате, и с его губ срывается вздох. Тусклый солнечный свет угасает за считанные минуты, меняясь на желтое освещение от масляной лампы на столе. Чан прислоняется затылком к твердой бетонной стене и наблюдает за пауком, плетущим паутину на потолке. Наверное, ему стоит избавиться от него до тех пор, пока тот не решит добраться до линзы. Маяк был его одинокой крепостью уже почти десять лет. После смерти отца Чан ухаживал за маяком в одиночку. Через несколько лет скончалась и мать. Маяк окружали еще три дома. Они давно утратили своих хозяев, Чан остался здесь единственным жителем. Жизнь смотрителя маяка носила клеймо одиночества и долгих ночей. Капли дождя начинают стучать по крыше одна за другой. Они служат предупреждением о грядущей стихии. Чан весь день наблюдал за серыми облаками, собирающимися над островом. Он приготовился к ночи, которая по ощущениям будет бесконечной. Зимы изнурительны: долгие ночи, темные дни, туман. Он единственный человек на острове, который дежурит на маяке, поэтому он ни на секунду не смыкает глаз. Его верными спутниками на темные часы были луна и море. Идет время, он с привычной легкостью отсчитывает двадцать пять минут снова и снова. Он не нуждается в больших настенных часах. В последнее время он все чаще проводит ночи за рассматриванием стен и потолка, чем за чем-либо другим, все его прошлые хобби давно позабыты. Иногда он всматривается в бесконечную пустоту в поиске края облаков, контрастирующих с небом в лунном свете. Лунный свет выводит его из оцепенения, заставляя подниматься в фонарное помещение. Повторяющиеся движения по протиранию линзы снова вводят его в транс. Он мог бы делать это часами напролет, потому что это уже давно вошло в привычку. Он был глух к грому, слеп к молниям, поскольку единственное, что он видел, были выступы линзы. Сколько раз он пересчитывал их и протирал тряпкой, вытирая пыль. Это важнее, чем он сам. Маяк указывал кораблям ночью путь, независимо от их количества. Даже если бы их не было вовсе, он все равно был бы здесь, ухаживая за бесполезным маяком ради собственного рассудка. Когда Чан вытирает последний кусочек стекла, его ослепляет молния, а вскоре раздается раскат грома. Когда зрение фокусируется, он наблюдает, как сильный дождь грозит разбить стекло, защищающее фонарное помещение. Море бушевало. Сильные волны разбивались о скалистый утес, на котором стоял маяк. Скоро все успокоится, как и всегда. Еще один удар молнии заставляет его уронить ткань, которой он протирал линзу. Когда Чан наклоняется, чтобы поднять ее, до его слуха доносится легкий скрип металла, который смешивается с громом. Он может различить каждый шум, скрип и стон, издаваемый высоким и старым маяком, но ничего из этого не напоминает звук, который он услышал секунду назад. Он хватает ткань онемевшими пальцами и бесшумно движется к маленькой лестнице, пытаясь хоть мельком увидеть что-нибудь внизу. Он замечает движущуюся тень. Ноги несут его вперед быстрее, чем он успевает подумать. — Кто здесь? Чан спускается по нескольким ступенькам с привычной легкостью, обращаясь к незваному гостю. Стоит ему оказаться в вахтенной комнате, он видит со спины мужчину в пальто и шляпе, бегущего к винтовой лестнице. Страх охватывает тело и посылает мурашки вниз по спине. Он слышит тяжелые шаги по металлической лестнице, эхом отдающиеся по высокому маяку. — Кто Вы? Звук его собственного голоса звучит странно. Он не помнит, когда в последний раз разговаривал. Возможно, прошло уже несколько недель. Чан перепрыгивает через ступеньки, подбираясь все ближе и ближе к мужчине, понятия не имея, что делать дальше. Единственная мысль, которая вертится в его голове, о том, что он должен защитить маяк. Незваный гость точно не имел опыта хождения вниз по спиральной лестнице, от которой у многих кружилась голова. Когда Чан хватает мужчину за рукав пальто, тот спотыкается, подошва мокрых и грязных ботинок скользит по ступеням. Потеряв равновесие, мужчина падает, пропуская несколько ступеней, и ударяется спиной о стену. Он прикрывает голову руками, пряча лицо после падения. Его грудь тяжело вздымается и опускается, он пытается ухватиться руками о ступени. Чан, застывший на пару ступенек выше, пытается разглядеть лицо мужчины в тусклом лунном свете, пробивающемся сквозь крошечное окошко. Его тело окаменело, все слова вылетели из головы. Этот мужчина был первым человеком, которого Чан видел вблизи за довольно долгое время. Он прикоснулся к незнакомцу и окликнул его. Погоня внезапно забылась, когда Чан встретился с широко открытыми глазами, в которых отражался лунный свет. Парень невероятно красив, его черты лица резкие и, одновременно с этим, мягкие, о них, словно, можно порезаться, но они кажутся и невероятно гладкими. Его лицо напоминает Чану о изгибах линзы Френеля и ее острых гранях. Разрывая зрительный контакт, незнакомец стонет, подтягивая ногу ближе к себе, пальцы слегка касаются лодыжки, из-за чего вырывается еще один стон. Этот звук приводит Чана в себя, он понимает, что у мужчины из-за падения вывихнута, а, может, и сломана, лодыжка. Он опускается на несколько шагов и протягивает ладонь. После секундного колебания мужчина принимает предложение и пытается встать из неудобной позы. — Спасибо, — тихо бормочет он и пытается перенести немного веса на поврежденную лодыжку, что приводит к еще одному тихому стону. У Чана в ушах раздается стук его собственного сердца, пока он придерживает незнакомца за предплечье. Под его пальцами плотная ткань пальто. Он не знает, что делать дальше, но мужчина все решил за него и перенес часть веса на Чана. Чан обхватывает мужчину за туловище, прижимая ближе к себе, пока они спускаются по лестнице. Когда они доходят до двери и Чан пытается открыть ее, он слышит: — Меня зовут Минхо. Он едва улавливает эти слова сквозь скрип двери и шум проливного дождя. Чан смотрит на мужчину и кивает, прежде чем выйти наружу. Изначально он хотел выгнать незваного гостя, но он не мог бросить его в такую погоду да еще и в такой глуши. Единственным вариантом сейчас было либо вернуться к маяку, либо отвести его к себе домой, который был поблизости. Не было ничего хорошего в том, чтобы оставить незнакомца у себя в доме, но они уже вышли на улицу, да и к тому же промокли насквозь. Они хромают к дому так быстро, как только могут, заходят внутрь и закрывают за собой незапертую ранее на замок дверь. Чан помогает мужчине, Минхо, напоминает он себе, сесть на стул у кухонного стола. Минхо снимает полностью промокшую шляпу. Пока так называемый гость снимает пальто, с которого стекает вода, Чан зажигает масляную лампу, стоящую на столе. Он молча протягивает руку, чтобы взять пальто у Минхо, и тот неохотно, но расстается с ним. Чан относит его поближе к угольной печке, обогревающей весь дом. Пальто вешается на стул, а вслед за ним и шляпа. Чан оборачивается на мужчину, который смотрит на него, открыв рот, словно пытается подобрать нужные слова. Прежде чем ему удается это сделать, масляная лампа напоминает Чану о маяке и о том, что его двадцать пять минут истекли. Чан быстро бежит обратно к двери, но напоследок оглядывается и говорит: — Ничего не трогайте. Я скоро вернусь. Кажется, шторм скоро сойдет на нет. Чан бежит к маяку, чтобы проверить лампу и убедиться, что линза продолжает вращаться. Он повторяет один и тот же процесс, который проделывал миллион раз, но сейчас он совершает действия трясущимися руками. Ночь только началась, впереди его ждет еще много часов работы. Большие часы на стене показывают, что сейчас только около полуночи. Значит, ему придется повторить процесс еще двадцать три раза до девяти утра, пока не взойдет солнце. Впереди, казалось бы, его ждет бесконечная ночь. Наблюдая за вращением линзы, Чан понимает, что должен спуститься вниз и проверить как дела у его нового знакомого. Минутка наедине с собой проясняет разум. Ему хочется остаться здесь, внутри маяка, и отгородиться от мира. Его дом, дом его детства, был захвачен неизвестной силой, которая пробуждает в нем желание держаться подальше. И все же ему любопытно. Что этот человек здесь делает? Кто он такой? Хоть семьи смотрителей маяка и держались особняком от жителей города, он вырос здесь, а поэтому считает, что смог бы вспомнить своего ровесника. У Минхо были легкие морщинки вокруг глаз и на лбу, но волосы оставались темными. Если бы он был жителем острова, то ему должно было быть под тридцать, а внешний вид объяснялся бы тем, что он слишком долго находится на солнце. Островной ветер и солнце изменили и его собственное лицо. Если же мужчина не местный, то ему, должно быть, за тридцать. Погруженный в свои мысли, он проводит следующие двадцать пять минут в вахтенной, боясь снова встретиться с Минхо. Каждая пробегающая тень заставляет его оглядываться дважды. Он больше не уверен ни в чем, что может еще произойти. Проверив все еще раз и отметив время, когда истекут следующие двадцать пять минут, Чан заставляет себя спуститься вниз по лестнице. Сделав последний глубокий вдох, он выбегает в холодную бурю. Он открывает дверь и находит Минхо, сидящего на том же самом месте, где он его оставил, и снимающего носки, ботинки уже стоят рядом на полу. Минхо выглядит пораженным внезапным вторжением, как будто это его собственный дом, а не Чана. На какое-то мгновение все, что они оба могут, это смотреть друг на друга, напуганные чужим присутствием. Минхо явно тут не рады, но у Чана рука не поднимется выгнать его. У него определенно есть вопросы, но ему слишком неловко для того, чтобы озвучить их. Поэтому он подходит к потертому дивану у окна, снимает куртку и шляпу и садится боком, чтобы наблюдать, как на маяке горит свет, придавая ему смелости оставаться на месте. Он слышит скрип стула по полу. — Вы смотритель маяка? — осторожно спрашивает Минхо. — Да, — кивает Чан куда-то в диван. — Единственный? — интересуется он и двигается, чтобы снять промокшие штаны. Этот вопрос заставляет Чана повернуться к стоящему мужчине. Намерения Минхо ему все еще неизвестны, да и что он здесь делает - тоже. Если бы он знал, что Чан здесь один, изменило бы это что-нибудь? Он наблюдает, как Минхо снимает шерстяные штаны, оставаясь в нижнем белье. Возможно, Минхо улавливает растущее подозрение во взгляде Чана, поэтому продолжает, не дожидаясь ответа. — Я видел здесь несколько домов поблизости. Так что предположил, что сегодня Ваша смена. Простите за беспокойство, я не хотел, чтобы все так обернулось. Я искал место, чтобы укрыться от бури. Чан кивает, молча впитывая слова. Он наблюдает, как Минхо кладет свои штаны сушиться и пододвигается со своим стулом поближе к печи. Масляная лампа освещает чистую кожу его икр и бедер. — Я здесь единственный смотритель маяка, — говорит Чан, возможно, безрассудно. Ему не хочется никого задеть, поэтому раскрывает еще одну частичку своей личности. — Меня зовут Чан. Странно наблюдать за тем, как поднимаются брови незнакомца и его каменное выражение лица заменяет улыбка. — Приятно познакомиться. Чан не знает, что говорить дальше, поэтому предлагает ему одеяло, чтобы укутать ноги. Он знает, что скоро ему придется вернуться наверх, но пока он может насладиться неожиданной возможностью поговорить с кем-нибудь спустя столько времени, посмотреть на кого-то, кроме своего собственного отражения. — Вы живете на острове? — задает вопрос Чан. Комната освещается вспышкой молнии, за окном продолжает лить дождь. — Да, я переехал совсем недавно, чтобы заботиться о своей бабушке. Она больна, и семья решила, что я унаследую имущество после ее смерти. Так что теперь это только вопрос времени. Правда в обмен на правду. Чан не очень хорошо помнит своих бабушек и дедушек, он видел их всего несколько раз. Они переехали в этот дом, когда Чан был еще совсем ребенком, а после этого он не часто покидал остров. — Примите мои соболезнования, — единственный ответ, который приходит ему на ум. — Все с порядке, иногда жизнь складывается, как складывается. Возможно, я научусь любить это место, — говорит Минхо, не сводя глаз с лампы. Он выходит из оцепенения и переводит взгляд на Чана. — И еще раз, простите, я не знал, куда иду. Не думал, что дождь будет таким сильным. До маяка было ближе всего, а из-за того, что там горел свет, я решил, что там не заперто. Чан думает, что Минхо, вероятно, пытается завоевать его доверие и успокоить. Наверное, его лицо слишком напряжено, а тело неестественно прямое, поэтому Минхо и вынужден это делать. Но мужчина с поврежденной ногой не мог бы нанести большого вреда. В конце концов, это его территория. — Вы заблудились? — Можно и так сказать. Я хотел еще немного изучить город. Но я никогда не заходил так далеко, — Минхо смотрит в окно. — Я потерял счет времени. От маяка до города примерно полтора часа ходьбы. Не так уж и далеко, но и не сказать, что близко. У горожан не было причин наведываться сюда, поэтому гости в этих краях были редким явлением. Чан иногда ходил в город за продуктами или купить что-то необходимое. Поскольку обычно он спит в то время, когда остальные люди бодрствуют, он появляется в совершенно неожиданное время, словно призрак города. Иногда люди оставляли ему какие-то вещи за дверью, как будто подношение духу. За исключением того, что он никогда не слышал никаких молитв. Все эта ситуация почти заставила его поверить в то, что, если однажды он что-то не возьмет, то он может исчезнуть. — Вам следует быть более аккуратным в следующий раз и не заходить так далеко... — фраза Чана сходит на нет. — Так и сделаю, — отвечает Минхо. Он продолжает смотреть на Чана и выражение его лица смягчается. — Не одиноко ли жить так далеко от остальных? Я полагаю, Вы живете в этом доме один? Невероятно одиноко. Детям всегда было запрещено ходить к маяку. Он был один в компании призраков, боясь собственной тени. — Я думаю, к этому привыкаешь, — Чан почесывает шею, откидываясь на спинку дивана. Присутствие Минхо делало его одиночество каким-то фальшивым. — Единственные люди, которых я знаю в этом городе, — это моя бабушка и соседи. Прошел всего месяц, но я все еще чувствую себя не в своей тарелке. Минхо явно делится личной информацией, острый взгляд его глаз не соответствует мягкому тону голоса. Чан не может понять, делало ли это его более или менее подозрительным. Может быть, дело в его лице. В любом случае, Чан не откажется от шанса побаловать себя чужим присутствием. — Вам пришлось многое оставить, чтобы приехать сюда? — Не сказал бы. Но это место все еще чуждо мне. Это как если бы, сойдя с корабля, ты знаешь, что он больше никогда не вернется, чтобы отвезти тебя обратно на материк, и ты застрял здесь навсегда. Чан застрял здесь на много-много лет. Он не знает, хотелось ли бы ему уехать куда-то, потому что это место — это все, что он знает. — Я уверен, что Вы привыкнете, — сказал Чан, чувствуя, что двадцать пять минут подходят к концу, и ему нужно возвращаться обратно. Чан смотрит на светящийся маяк и в кои-то веки чувствует, что не хочет туда идти. У него появилась редкая возможность поговорить с кем-то. Он вздыхает и встает, чтобы надеть куртку. — Знаете, Вам не обязательно возвращаться каждый раз. Не похоже, что я смогу пройти весь этот путь домой с моей лодыжкой в такую плохую погоду. Минхо смотрит на Чана с сожалеющей улыбкой, как будто он отнимал у Чана время. К слову, так и было, но это было почти приятно. — Я также клянусь, что ничего не украду, — Минхо поднимает руку, в обещающем жесте. Чан чувствует, что он сдается, и вздыхает. — Не похоже, что здесь есть что-то, что стоило бы воровать... Если стул не слишком удобен, Вы можете перебраться на диван. Он оставляет Минхо одного и идет к маяку. Он решает сосредоточиться на своей работе, ведь Минхо все равно нуждается в отдыхе. Однако до восхода солнца оставалось еще очень много часов.

***

Как только солнце показывается из-за горизонта, Чан запускает гири, начиная последний цикл на сегодня. Днем маяк не работает, разве что посылает по необходимости сигналы о тумане. Он провел остаток ночи, думая о Минхо. Визит неожиданного гостя привел к путанице в его голове, он пытался вспомнить сколько лет прошло с тех пор, как он остался здесь совсем один. Он спускается вниз к жилому помещению, грязная земля скользит под его шагами. Дождь прекратился несколько часов назад. Чан находит Минхо на диване, тот лежит, укрытый одеялом, и читает книгу, его поврежденная лодыжка лежит на подлокотнике. За ночь его одежда, по всей видимости, высохла, так как на нем надеты штаны. — Доброе утро, — приветствует он Минхо. Мужчина садится и отвечает ему тем же. — Доброе утро. Вы закончили на сегодня? — Пока да. Тумана тоже нет. Так что я, наверное, пойду спать, — говорит Чан. Его одолевала усталость, но была одна проблема. Незнакомец все еще в его доме. — Как Ваша нога? — Чан смотрит на обнаженную, слегка опухшую, лодыжку. Он знает, что не должен отпускать человека с травмой идти обратно в город. — Бывало и лучше, — Минхо осторожно встает, закрывает книгу и передает ее Чану. — Мне, наверное, пора идти. Спасибо за то, что не вышвырнули меня в шторм, как Вам, наверное, следовало бы поступить. Встретившись взглядом с Минхо, Чан берет книгу в руки. В доме у него было много книг, каждая из них прочитана множество раз. Он впервые видел этого мужчину при дневном освещении, тусклый утренний свет отбрасывал тени на его лицо. Интересно, видел ли он когда-то Минхо в прошлом? Нет, наверняка нет. Он бы точно запомнил. Когда Минхо, спотыкаясь, идет через комнату, чтобы надеть носки и ботинки, Чан думает о своем отце. В старости он пользовался тростью. — Подождите здесь, — Чан исчезает в глубине дома, направляясь в спальню родителей. Он не был в этой комнате уже много лет. Он открывает шкаф, ему хочется чихнуть из-за пыли, и тянется за коричневой деревянной тростью. Изношенная трость долгое время сопровождала его отца. Самому Чану она была без надобности. Он подумал, что будет лучше, если она сослужит хорошую службу еще раз. И, несмотря на эти мысли, ему было трудно развернуться и отнести ее Минхо. Он ласково проводит по дереву кончиками пальцев. Он так давно не видел ее. Она не принадлежит ему, по сути она ничья. Но это физическое воплощение памяти о его отце. С ее помощью он взбирался на самый верх маяка, стоял во весь рост на краю утеса и добирался обратно домой. Эта забытая вещь заставила его сердце сжаться от боли, заставила вспомнить. Возможно, Минхо тоже его не забудет. В его воспоминаниях останутся эта ночь, шторм, он. Чану не хотелось забвения, даже если он и будет оставаться один. Он мечтал занять место в чьей-нибудь памяти, никогда не исчезая. Чан закрывает дверь шкафа и возвращается к Минхо. Тот стоит к нему спиной, в шляпе и пальто, точно так же, как он впервые увидел его на маяке в попытке убежать. Минхо оборачивается, и его взгляд опускается на руки Чана. Чан ослабляет крепкую хватку на трости и передает ее Минхо. — Пусть она поможет на пути домой, — говорит хозяин дома, выдавив улыбку. На его лице она ощущается неловко. Когда Минхо берет трость, его легкое удивление сменяется на кривую улыбку. Он делает несколько шагов к двери, опираясь на трость. Положив руку на дверную ручку, Минхо благодарит его и выходит из дома. Чан следует за ним, чтобы посмотреть, понадобится ли ему помощь, или, может, нужно остаться еще немного. Минхо оглядывается по сторонам, видя вдалеке маленькие домики. Утес, на котором был построен маяк, был намного выше и поэтому возвышался над местностью. Они подходят ближе к краю обрыва, наблюдая, как город стоит на месте, маленькие фигурки движутся куда-то, люди живут своей обычной жизнью. Рыбаки привязывают лодки к причалу, закончив утреннюю работу. Они стоят и смотрят, как волны разбиваются о большие скалы вокруг острова. Хоть бы сегодняшняя ночь была спокойной. — Знаешь, я не умею плавать, — ни с того ни с сего признается Минхо, переходя на ты. — Мне никогда не нравилось быть в воде или на пляже. Чан поворачивается к Минхо, который глядел далеко на морскую гладь. Он замечает темные круги под глазами и задается вопросом, удалось ли Минхо поспать хоть немного больше, чем ему самому. — Это то, что я любил больше всего в детстве. Ощущение песка под ногами, прыжки в теплое и спокойное море. Чан рассказывает Минхо о том, как летом купался на пляже и играл с детьми другого смотрителя маяка. Он был единственным из детей, кто помогал ухаживать за маяком, узнавая о каждой детали. Семьи были не очень дружны между собой, большую часть времени все держались особняком. Живущие здесь семьи менялись каждые два года, за исключением семьи Чана, которая жила здесь с того самого момента, как переехали. Но дети нуждаются в компании других детей. Много людей приходило и уходило, но Чан никогда не встречал тех, кто интересовался бы маяком дальше основ. Он знал, что никто из них не останется. По большей части дети здесь бывали очень маленькие, и пока он рос, возраст остальных детей не особо менялся. Подростки редко бывали в этих местах, потому что у них уже были свои собственные дела. Чан научился наслаждаться пляжем в одиночку. Переминаясь с ноги на ногу, Минхо поправляет трость. Он вспоминает свое собственное детство: —Однажды я упал в реку и напугал маму. Ее долго мучили кошмары после этого. Может быть, именно поэтому я никогда особо не любил воду. Чан поворачивается к Минхо. — Я могу как-нибудь отвести тебя на мое место на пляже. Это еще дальше от города, чем маяк. Раньше я часто туда ходил. Хотя, возможно, было бы лучше подождать лета. И чтобы твоя лодыжка зажила. Он смотрит на нее сверху вниз. Наверное, выражение его лица было слишком очевидным, поэтому Минхо успокаивает его. — Не волнуйся, все не так уж и плохо. Не думаю, что вывихнул ее слишком сильно, она заживет в мгновение ока. Минхо в последний раз улыбается, прежде чем снова поблагодарить Чана и пообещать когда-нибудь вернуть трость. Он похлопывает Чана по плечу и поворачивается, чтобы уйти. Пока Чан наблюдает, как Минхо медленно исчезает из поля зрения, он размышляет о том, хочет ли он больше никогда не видеть Минхо, чтобы у того сохранилась трость, или с нетерпением ждет, когда научит его любить море.

***

*** Ночи проходили, керосиновая лампа продолжала гореть. У Чана появился новый смысл ухаживать за маяком. Он надеялся, что, может быть, Минхо увидит маяк из своего дома и вспомнит о нем. Долгими ночами он разговаривал с Минхо или, по крайней мере, с его призраком. Он представлял, как показывает ему каждую деталь. Его слова слегка отдавались эхом, когда он объяснял каждое действие. Он объяснил Минхо, как важно мыть окна в фонарном помещении и линзы каждую ночь. Восемь процентов света теряется, попадая в прозрачную, чистую стеклянную пластину, еще восемь теряется, когда он выходит наружу. Если линза будет грязной, то процент потерянного света будет больше. Именно поэтому Чан должен убедиться, что все чисто. Минхо слушал, как Чан бессвязно рассказывал о каждом винтике в механизме, вращающем объектив, пока он чистил его с еще большей тщательностью, чем обычно; масло, которое облегчало работу, пачкало его грубые руки. Каждую ночь он разговаривал до хрипоты в голосе. Он рассказывал Минхо о керосиновой лампе, о том, как раньше на маяке была аргандова лампа, работавшая на животном или растительном масле. Его отец заменил ее на керосин. У него ниже вязкость и он не загустевает в зимние месяцы. Также керосин более рафинированный и горит чище, а значит выделяет меньше паров. Многие другие маяки перешли на лампочки, но на их острове по-прежнему нет электричества. Все, что он когда-либо знал, снова стало важным. Он с радостью делился знаниями и учил Минхо основам, даже если его не было рядом, чтобы услышать это. Но время шло, зима подходила к концу. Минхо по-прежнему не появлялся. Он все еще не вернул трость. Ночи становились все короче и короче. Теперь ему нужно было делать на пять циклов меньше, рабочая смена стала на сто двадцать пять минут короче. Но Чан все равно проводил это время на маяке. Он выходил из вахтенной комнаты на балкон и хватался за перила. Он утопал в сильных мартовских ветрах и наблюдал за восходом солнца. Его усталые глаза закрывались, и он уплывал куда-то далеко в своих мыслях. По мере того как весенние дни становились теплее, вместе с тем началось больше штормов. Он сидел в вахтенной и ждал, когда пробьют часы. Чан надеялся снова услышать скрип металла под тяжелыми ботинками, но звука так и не было. Ему начало казаться, что Минхо был всего лишь игрой воображения. Он так долго был один, что, возможно, его разум создал молчаливого компаньона, который помог ему пережить зиму и не разучиться говорить. После прошлого осеннего равноденствия дни становились короче, у него было все меньше времени на сон, уход за домом и заботу о себе. Временами ему не хотелось здесь находиться. Чан думал, что это его собственный безумный разум заставил его любить ту единственную вещь, которая убивает его. Его жизнь казалась мелкой и пустой. Он едва держался за мысль сохранить этот маяк живым. С годами проходило все меньше и меньше кораблей. Это место больше не было важной точкой на карте. Вот почему их дом был единственным, который продолжал существовать. Больше не было нужды следить за маяком целый день. Сначала три семьи заботились о маяке, потом две, затем одна. И вот остался только он. Чану хотелось залезть на самую вершину маяка и закричать во все горло о своих чувствах. Каким пустым он был. Долгое время он хотел, чтобы его окутала черная ночь. Но теперь он больше не хотел оставаться один. Он жаждал тепла, жаждал чьего-нибудь прикосновения. Быть услышанным, забыться в чужих руках. Слушать и слышать голос, помимо своего собственного. После весеннего равноденствия ночи стали еще короче. Из-за этого у него появилось слишком много свободного времени. Он постоянно с ним боролся. Он ждал, считал минуты, боролся со сном, старался оставаться в здравом уме во время длинных зимних ночей, работая на маяке, или же бодрствуя долгими днями, только бы не дать боли одиночества захватить его сердце.

***

Теплый майский вечер, Чан работает в доме. Солнце еще не зашло, поэтому у него есть время навести чистоту. Чан выносит несколько свернутых ковров наружу, чтобы выбить из них пыль. Он разворачивает один и перекидывает через забор. С каждым ударом воздух наполняют облака пыли, и он старается не вдыхать ее слишком много. Пыль блестит на солнце, и он щурится из-за яркого света. Его рука внезапно замирает, когда ему чудится, что откуда-то доносится слабый звук его имени. Чан давно не слышал, чтобы его называли по имени. Он переворачивает ковер, чтобы заняться другой половиной. Он снова слышит оклик, не совсем понимая, откуда идет звук. Чан оглядывается вокруг. Возле дома никого нет. Сбитый с толку, он оглядывает утес, но он здесь единственный человек. — Чан! — слышит он еще один продолжительный оклик. Наконец он поднимает глаза на маяк и видит мужчину на балконе. Не просто мужчину — Минхо. Минхо, который сложил ладони на манер рупора, зовет Чана. Он здесь. Если только его разум не сыграл с ним очередную злую шутку. Чан роняет выбивалку для ковров и бежит к маяку. Он не собирается проигрывать своему подсознанию. Он бежит, перепрыгивая ступеньки и не держась за поручни, в вахтенную комнату, его голова кружится, как никогда прежде. Дыхание перехватывает, голова продолжает кружиться, когда он врывается в комнату, а затем и на балкон. Его встречает ветер и заставляет сощуриться, но когда он открывает один глаз, заслоняясь рукой, он видит перед собой улыбающегося мужчину. Минхо стоит, держась одной рукой за перила, другая — в кармане брюк. Его белая рубашка с длинными рукавами похожа на парус, развевающийся на ветру. Он щурится от солнца, улыбаясь Чану, как будто они давние приятели. — Привет, — говорит Минхо и протягивает руку. Чан закрывает дверь и берет руку Минхо в свою, крепко сжимая ее, убеждаясь, что она настоящая. Рукопожатие, вероятно, длится слишком долго, ведь Чан запоминает прикосновение к чужой коже. Наконец он переводит взгляд с их ладоней обратно на лицо Минхо. — Привет, я и не думал, что ты вернешься. От этих слов улыбка мужчина становится немного неловкой. — Я хотел вернуться раньше, но моя бабушка умерла. Минхо поворачивается к солнцу, закрывая глаза, ветер сдувает волосы с его лица. Они оба знали, что это произойдет, таков порядок жизни и смерти. — Пусть она покоится с миром, — говорит Чан, подходя ближе к перилам. Он столько раз представлял, как приведет Минхо сюда, покажет ему окрестности, поговорит с ним, и из-за этого его не покидает ощущение, что мужчина здесь свой, словно это не вторая их встреча. В его голове он стал старым другом. Он так много рассказал Минхо о себе, что у него не осталось слов. Ему просто хотелось быть рядом. Он наблюдает за мужчиной, пока тот не открывает глаза и не смотрит вдаль. — Мне понадобилось время, чтобы самому сориентироваться в доме. Там было много работы. Мне пришлось посадить кое-что, подрезать деревья. Теперь здесь остались только я да и пара куриц. Минхо выглядит уставшим, но счастливым. А Чан радуется, что о нем не забыли. — Ты и дальше будешь жить там один? Может, кто-то из твоей семьи поможет тебе? — спрашивает Чан, гадая, какая же жизнь там внизу. — Весь смысл того, чтобы отдать мне это жилье, состоит в том, чтобы забыть о той головной боли, которую оно всем причиняет. Никто не хочет заботиться об этом месте. Продать дом было бы практически невозможно, учитывая его состояние и тот факт, что никто новый никогда не приезжает сюда жить. — И ты взвалил на себя эту ответственность? — Я старший сын, к тому же единственный, у кого нет семьи. Хорошей работы, к которой я был бы привязан, у меня тоже нет. Они видят меня как человека, у которого нет реальных заслуг перед этим миром, кем я, собственно, и являюсь. Из-за этого было нетрудно сослать меня сюда. С глаз долой, из сердца вон. Они разобрались сразу с двумя проблемами. После этих слов воцарилась тишина. Минхо выглядел так, словно смирился с таким положением дел. — Возможно, мы с тобой похожи, — Минхо поворачивается к Чану, чтобы похлопать его по спине, и на его лице появляется озорная улыбка. — Но я, по крайней мере, запираю двери. Смотритель маяка должен быть более осторожен и не оставлять его незапертым, чтобы незнакомцы с плохими намерениями не могли сюда пробраться. Он несколько раз поглаживает спину Чана, прежде чем опустить руку. Чан крепче сжимает перила, позволяя счастью захлестнуть его с головой. — Если бы ты жил здесь так же долго, то ты бы знал, что нет необходимости закрываться. Люди хорошо знают друг друга. Никто не посмеет сделать что-то плохое соседу, который живет и умрет совсем рядом. — Я тут, можно сказать, новичок. Откуда ты знаешь, что можешь мне доверять? — Минхо становится притворно серьезным. — Думаю, что я и не могу, — через секунду отвечает Чан и встречается с Минхо взглядом. Брови Минхо взлетают вверх, и он поднимает палец вверх, приказывая Чану подождать. Он открывает дверь, идет за чем-то и возвращается со знакомым предметом. У него в руках деревянная трость отца Чана. — Теперь я заслуживаю доверия? — Минхо улыбается, сверкая зубами на солнце. — Я обещал, что когда-нибудь верну ее обратно. И я с нетерпением ждал этого дня. Чан забирает трость из рук Минхо. Он надеялся, что она заставит Минхо вспоминать Чана, даже если он никогда не вернется. Но, что еще более замечательно, Минхо хотел вернуться, чтобы увидеться с ним. Это вселило в него надежду. Его тело движется само, он обнимает Минхо, крепко прижимая к себе. Чан чувствует твердое, но в то же время мягкое тело рядом со своим, и едва может дышать от того, с какой силой Минхо обнял его в ответ, их головы склонились друг к другу. Рука, в которой он держит трость, обнимает Минхо со спины, пока вторая гладит короткие волосы на обратной стороне шеи. Чан утыкается носом в плечо Минхо, в грубую ткань рубашки, и вдыхает запах крахмала. Ощущение кольца чужих рук расслабляет каждый мускул его напряженного тела, волна спокойствия смывает все мысли.

***

Было тяжело отпустить Минхо. Чан боялся, что пройдут месяцы, прежде чем они увидятся снова. Но Минхо пообещал, что скоро вернется. И он сдержал свое слово. Длинные летние дни позволяют смотрителю проводить много времени в свое удовольствие. А он хотел быть с Минхо, пусть и ненадолго. Когда у него было время, мужчина заглядывал в гости повидаться с Чаном. Его двор был полон цветущих растений, которые требовали постоянного внимания. Помимо этого, ему нужно было заботиться о ветхом доме и содержать себя. Иногда он приносил Чану еду. Минхо купил велосипед у соседа, что облегчило его поездки. Он не скрывал ни от кого, куда он ездит. Горожане сделали его ответственным за доставку Чану необходимой еды и припасов, в которых нуждался смотритель маяка. Чан редко показывался в городе. Люди знали о нем и его семье и были очень благодарны за его работу. В прошлом, когда они могли, они приносили ему вещи, но они никогда не пересекались, поскольку Чан либо спал, либо работал. Минхо стал его якорем, удерживающим его на земле. Чан теперь знал обо всем, что происходит в городе, и слушал подробные отчеты о жизни соседей Минхо. Он стал связующим мостом между маяком и городом. Его наполняла счастьем мысль, что все это время он не был потерянным. Люди все еще нуждались в нем, им нужен был маяк. Он был так благодарен Минхо. С каждым соприкосновением их рук, с каждым объятием ему казалось, что его жизнь становится более полной, даже если единственным изменением в ней стало появление одного человека. Чан по-прежнему держался особняком, работал ночью на маяке и спал днем. Но Минхо принес столько света, что он забыл о вечном ощущении подавляющей пустоты.

***

В августе он повел Минхо вниз, чтобы показать пляж, который никто не посещал, кроме него. Узкий берег, камни повсюду и холмы, скрывающие пляж от посторонних глаз. Они оставляют следы на песке, которые тут же смывают спокойные волны. Чан ведет их к камням и показывает, что под теми, что небольших размеров, живут крабы. Чан показывает ему морские огурцы и морскую звезду, отдыхающую на камнях. Ему вспоминается детство, и как он пытался открыть новые виды растений или животных. Тогда он играл в лесу до самого заката. Они опускаются в воду на корточки и подбирают камни, пытаясь обнаружить каких-нибудь крабов, точно так же, как он делал в детстве. — Раньше я пугал детей, которые приезжали сюда из больших городов, морскими огурцами, — смеется Чан, вспоминая, как он гонялся за кричащими детьми. — Думаю, что ты и меня смог бы ими напугать, поэтому, будь добр, не пытайся, — Минхо поднимает еще один маленький камень. Ничего. Чан хихикает и встает, чтобы ноги не затекли. — Раньше я обманом заставлял своих братьев делать за меня всю работу по дому. Моя мать довольно часто ругала меня за это, — говорит Минхо. Он кряхтит, когда встает, и идет дальше в море, вода покрывает его голые икры. — И сколько у тебя их? Чан садится на камень над водой. Они никогда не говорили о своих семьях, как будто это было что-то, о чем они давным-давно забыли. — Братьев? — Минхо переводит взгляд на Чана, — Четверо. Я старше первого на четыре года, но у всех остальных разница в один или два года. Мать очень хотела дочь, но ей никак не везло. Что насчет тебя? — Никого. Моя семья переехала сюда, когда мне было три года, и у них не было больше детей. Думаю, что до приезда сюда они хотели большую семью, но не всегда все складывается, как хотелось бы. — Да, ты прав, — Минхо вздыхает и подходит, чтобы сесть рядом с Чаном. Они сидят на солнышке, их плечи соприкасаются и немного трутся друг о друга мягкими движениями. Вечер теплый, ветра практически нет. Чан переводит взгляд на свои ноги. Он вытягивает их над водой и крутит лодыжками из стороны в сторону, а затем погружает обратно в воду. — Вы близки? Чан мечтал иметь брата или сестру. Он хотел, чтобы кто-то остался с ним навсегда, а не был лишь на время, как люди, жившие в домах смотрителей. — Были когда-то. Минхо опускает взгляд вниз на воду, в которую погружены их ноги. Ладонь Минхо лежит на камне, и Чан накрывает ее своей. От этого прикосновения рука Минхо слегка вздрагивает. Его взгляд блуждает по морю. — Хочешь знать в какой момент все пошло не так? Чан не был уверен, что хочет, потому что от одного упоминания этого у Минхо в глубине глаз появилась пустота. Он нежно проводит по его коже. Тот не решается заговорить. Едва слышным шепотом через плотно сжатые губы Минхо признается: — Они застали меня в постели с другим мужчиной. Минхо убирает руку из мягкой хватки Чана. Он наклоняется, чтобы погрузить руки в воду. Чан не видит его лица, Минхо пытается спрятаться от него. Он не знает, как дать Минхо понять, что ему все равно. Ты в порядке, ты в порядке, я такой же, ты в порядке, ты в порядке... Его шорты тут же становятся мокрыми, когда Чан опускается на колени на мелководье. Он кладет дрожащую руку на заднюю часть шеи Минхо. Он касается кожи, осторожно проводя пальцами по коротким волосам на затылке. Чан наблюдает за тем, как волосы наклоняются, следуя движению его большого пальца, а после встают дыбом. Он ощущает движение мышц под своей ладонью, когда Минхо поднимает голову и смотрит на Чана. Они так близко, настолько, что аж страшно. Чан опускает взгляд на грудь Минхо, его глаза теряют фокус, когда вместо того, чтобы отстраниться, его другая рука находит голое колено Минхо, удивляя самого себя этим действием. Его зрачки почти начинают дрожать от того, насколько он напряжен. Минхо вынимает руки из воды, находит руки Чана, удерживая их на месте. Капли воды стекают по коже, оставляя после себя холодные следы. Когда Чан встречается с пристальным взглядом Минхо, он чувствует, как чужие пальцы впиваются в кожу, и не знает, что с этим делать. Челюсть Минхо напрягается, его брови приподнимаются, и выражение лица застывает где-то между страхом и необъяснимой печалью. Как будто Минхо спрашивал его о чем-то всем своим существом, пытаясь проникнуть в его разум. Чужая хватка на руках почти болезненная. Минхо медленно приближается к нему, и глаза Чана снова потеряли фокус, хватка чужих рук была единственным, что удерживало его в сознании. Он не может больше смотреть в лицо Минхо, он не выдерживает вопроса. Единственное, что он может, это смотреть вниз немигающим взглядом, и бояться любого исхода. Чан не может контролировать легкий кивок головы. Чем ближе приближался Минхо, тем сильнее ему хотелось убежать в страхе. Его руки застыли в хватке Минхо. Они напряглись в знак протеста в попытке сбежать. Все его тело окаменело. Но вместе с тем, ему хочется сдаться и позволить чему-то неизвестному взять верх. Минхо останавливается всего в нескольких сантиметрах от его лица. Он убирает руку Чана с колена и заводит ее ко второй руке на затылке. Минхо движется на камне, соскальзывая в воду перед Чаном. Наконец, Минхо ослабляет хватку. Его руки перемещаются на талию, притягивая ближе, пока они не сталкиваются носами. Посмотрев напоследок в глаза Минхо, Чан крепко зажмуривается. Их дыхание смешивается. Его большие пальцы соскальзывают вниз по шее, нащупывая учащенный пульс Минхо. Минхо притягивает его ближе, пока их тела не соприкасаются. Волны омывают их бедра. Чан медленно поворачивает голову в сторону, их носы трутся друг о друга. Он никогда раньше не ощущал такой близости с другим человеком. Долгие годы он страстно желал, чтобы к нему прикоснулись, но это чувство оказалось таким ошеломляющим, что у него не получается заставить себя двинуться вперед. — Я... — начинает тихо Чан, но это небольшое движение заставляет их губы соприкоснуться, его глаза широко открываются и он видит перед собой расплывчатое лицо. Все слова вылетают из головы. Перед ним нечеткое лицо Минхо с плотно закрытыми глазами. Руки вокруг талии сжимают так сильно, словно он собирается убежать. Чан понимает, что Минхо напуган в той же степени, что и он. Их губы наэлектризованы от того легкого соприкосновения. Ему хочется чувствовать больше. Его тело содрогается от восторга. Он снова закрывает глаза, собираясь с духом. Последний глубокий вдох. С неопытной неуклюжестью он прижимается к чужим губам. Прижимается к губам Минхо, притягивая его к себе ближе за шею. Его рот сжат, он целует с жаром, но прикладывая слишком много силы. Неподвижно застыв, Чан чувствует, что начинает дрожать от прикосновения к мягким губам Минхо. Не забывая дышать, он отстраняется, открывает глаза и двигает руками, чтобы обхватить лицо напротив. Они пристально смотрят друг на друга, пока Чан ласкает его щеки большими пальцами. Слабый смешок вырывается у Минхо, он больше похож на вздох, но все напряжение в нем исчезает, его тело становится ватным. Легкая улыбка появляется на лице Минхо, прежде чем он двигается, сжимая Чана в объятиях, и утыкается носом ему куда-то в шею. Чан чувствует прикосновение чуть холодного кончика носа. От этого жеста у Чана подкашиваются ноги, он падает назад, садясь на пятки, вода заливает их рубашки. — Могу я?.. — шепчет Чан на ухо Минхо. Эти слова заставляют Минхо отстраниться и встретиться с ним взглядом. — Да? — Попробовать снова? — он застенчиво улыбается. Минхо смеется, и его глаза превращаются в полумесяцы. — Попробуй. Снова и снова. Губы Чана заставляют Минхо таять. Попробовать снова. Чан расслабляется, когда Минхо кладет одну руку ему на плечо, прижимая их ближе. Снова. Он с улыбкой ловит губы Минхо. И снова. Он продолжает целовать его, пока они не запинаются, неудобно зарываясь коленями в песок. Чан удерживает их, одной рукой опираясь на камень, а другой исследуя спину Минхо, где мокрая ткань прилипла к коже. Его рука погружается под воду, нащупывая чужие твердые мышцы. Они отстраняются, тяжело дыша, и Минхо отпускает Чана, чтобы расстегнуть свою рубашку. С каждой расстегнутой пуговицей рассудок медленно покидает Чана. Он стягивает рубашку с плеч Минхо, любуясь красивым телом. Его пальцы выводят непонятные узоры, едва касаясь кожи. Минхо бросает рубашку на берег, двигается, чтобы схватить подол чужой рубашки, стягивает ее через голову и отправляет к своей одежде. Чан прижимается ближе, робкое прикосновение их кожи вызывает мурашки по всему его телу. Они прижимаются друг к другу так близко, что от тяжелого дыхания их грудные клетки соприкасаются. Минхо обхватывает ладонями руки Чана, следует их изгибам, проводя по сокращающимся мышцам. Их губы снова встречаются. Чан впитывает их вкус, запоминает ощущение того, как губы скользят друг по другу. Ему казалось, что пустой стакан наполнили соленой морской водой. Слишком большая доза может быть смертельной, но он не может перестать пить. Он жаждал дарить и получать прикосновения слишком долго. Их тела соединились в одно, бедра двигались навстречу и сталкивались посередине. Чан теряет дар речи, когда рука Минхо скользит вниз по его шортам, ощущая там твердость. Минхо осыпает поцелуями его ухо, пока расстегивает молнию под водой. Разум Чана затуманивается, когда Минхо обвивает его ладонью и начинает медленно ею двигать. Чан находит место своим рукам на чужой талии, а сам прижимается к шее, стараясь собраться с мыслями. По мере того, как Минхо ускоряет движения, из груди Чана вырывается больше вздохов, его бедра дрожат от каждого прикосновения. Ногти впиваются Минхо в кожу. Он откидывает голову назад и сразу же получает поцелуи в шею. Каждое прикосновение губ наполняет его сердце радостью. Еще никогда он не чувствовал, чтобы его переполняла любовь так сильно. Он снова находит губы Минхо, чтобы почувствовать его близость и раствориться в этом ощущении. — Чан, — Минхо возвращает его в реальность, выдыхая имя ему в губы, — сядь сюда. Он смотрит на камень, на который указал Минхо. Его тело отказывается слушаться, но медленными движениями ему удается сесть. Минхо стягивает с Чана шорты и бросает их на сухой песок. Он устраивается между ног, снова обхватывая его член. Чан резко вдыхает и хватается за камень. Минхо удивляет Чана, когда тот опускается и берет член в рот. Когда Минхо начинает двигать головой, сжимая его губами, Чан издает стон. Вокруг жар. Новое ощущение переполняет его. Мышцы напрягаются и расслабляются, Минхо скользит губами вниз, руки ищут, за что бы ухватиться. Он обнажен, это самая интимная близость, с которой он сталкивался в своей жизни. Он смотрит на Минхо сверху вниз. Темные волосы, сильные, от тяжелой работы, плечи. Он наблюдает, как маленькие волны разбиваются о его торс. Чан впервые полюбил. Он так изголодался по этому, что теперь никак не может насытиться. Каждый день, проведенный с Минхо, приносит ему радость. Каждое легкое прикосновение к коже доставляет ему удовольствие. Каждое объятие, которое они делили, не было достаточно крепким. Он проводит рукой по волосам Минхо, касаясь кончиками пальцев кожи головы. Минхо ощущается таким реальным. Оргазм захлестывает его, и Минхо впитывает его целиком до последней капли, а после оставляет медленные поцелуи на бедрах. Когда Минхо смотрит на него, Чан не может сдержаться и толкает его обратно в воду. Чан седлает бедра Минхо, легкие волны разбиваются о грудь. Он неистово целует мужчину, встречаясь языками. Чан расстегивает молнию на шортах Минхо и проскальзывает под них. Вода замедляет его движения, поэтому он старается сильнее, желая, чтобы Минхо разрушился в его руках. Они вдыхают друг друга, прижимаясь лбами. Движения Чана становятся все более неистовыми, Минхо хватается за него. Он кончает, впившись в губы Чана. Минхо шепчет его имя и от этого по спине пробегают мурашки. Чан оставляет маленькие поцелуи по всему лицу, не переставая повторять имя мужчины. Он хочет дать Минхо понять, как сильно он повлиял на него, насколько ему, впервые, не все равно. У Чана появился кто-то, о ком нужно заботиться, кто-то помимо маяка. Когда они отрываются друг от друга, на лице Чана появляется улыбка. Его мокрая ладонь перебирает волосы Минхо, которые слипаются от влаги. Они смотрят друг другу в глаза, обмениваются поцелуями, пока не замерзают от усилившегося ветра. Скоро начнется смена смотрителя. Выбравшись из воды, они собирают одежду на берегу, а Минхо снимает неудобные мокрые шорты вместе с бельем. Они, оба обнаженные, возвращаются обратно через камни и кусты, пока солнце медленно приближается к горизонту. Чану снова нужно смотреть за маяком, и Минхо будет там. Он так чертовски счастлив.