Глава 10
2002 год.
Незадолго до того, как Хаусу исполнилось сорок три года, Уилсон начал встречаться с женщиной по имени Джули. Она была высокой, с тонким носом, бледной платиновой блондинкой. Кроме того, Джули была в некотором роде ипохондриком, и Джеймс познакомился с ней во время дежурства в клинике. Она пришла с болью в горле, которая была ничем иным, как её сезонной аллергией. Естественно, Хаус считал её идиоткой. Чем больше он узнавал, тем больше его мнение о ней менялось в худшую сторону; она была родом из Оклахомы, работала бухгалтером, и была из тех людей, которые ругают официантов, если её заказ не соответствует запросу. Она вела аккуратную, регламентированную жизнь и, казалось, относилась к Уилсону как к чему-то забавному, что можно было бы включить в её расписание, когда у неё было свободное время, а не как к человеку с собственными переменчивыми мыслями и чувствами. Помимо того, что она поглощала всё его свободное время, её личность влияла на то, как Уилсон одевался. В отличие от Хауса, Уилсон всегда заботился о своей внешности, но никогда не был безупречен. Джули привела его к этому; отглаженные рубашки и гладкие шёлковые галстуки заменили привычные безвкусные галстуки, которые Уилсон обычно выбирал себе. Она познакомила его со всякими кондиционерами для волос и увлажняющими кремами. Он перестал использовать комбинированный шампунь, и даже сменил лосьон после бритья. Через некоторое время от Уилсона пахло другим человеком. Хаусу это не нравилось, а кому бы понравилось, собственно? Когда Грег заговорил о своих опасениях в типичной для него манере маскировать их за чередой оскорблений, Уилсон только пожал плечами и молча заплатил за их обед, несмотря на едкость Хауса. — Отношения — это хорошо. Когда-нибудь стоит пробовать новое. Хаус умышленно игнорировал его и продолжал распаляться при виде любых признаков слабости или конфликтов, которые возникали в романе Уилсона на протяжении всего последующего года. Однако по прошествии шести месяцев стало труднее признавать, что отношения могут развалиться в любой момент. Джули не скрывала взаимного презрения к нему, как это делала Бонни, что, к сожалению, заставило Хауса уважать её ещё больше. Они не рассыпались друг перед другом в любезностях, особенно после первого ознакомительного ужина. Единственный раз, когда она, казалось, могла отложить в сторону их разногласия, это приглашение Хауса на званый обед, который она любила устраивать раз в месяц. Гостями были в основном её коллеги и друзья, Уилсону же некого было пригласить. По сути, Хауса он позвал только в качестве товарища по играм. Уилсон ненавидел эти вечеринки, и Хаус это знал. Поэтому он позаботился о том, чтобы появиться на каждой из них. В конце концов, одиночество любит компанию, как бы странно не звучало. — Думаю, я бы не прочь выйти замуж за Джеймса, — пошутила Джули на одном из таких званых ужинов в конце августа, ущипнув Уилсона за и без того порозовевшую щёку. Этот разговор затронули из-за того, что Уилсон предложил помыть посуду, что, как знал только Хаус, было предлогом уйти от назойливых гостей. Друзья Джули хвалили его за это, и она сама осыпала комплиментами. — Он именно тот мужчина, с которым я всегда представляла себя в конечном итоге. Кроме того, он единственный держит свои бухгалтерские книги такими же чистыми, как и я! После этого Хаус загнал Уилсона в угол на кухне, спрятав его от посторонних глаз и ушей. Он схватил его за руку чуть выше локтя и отчаянно сжал. — Плохая идея, — прошептал он, слишком близко наклоняясь к уху Уилсона, достаточно близко, чтобы вдохнуть мягкий запах лосьона после бритья. Эта Джули заставила его измениться, хотя Хаус всегда твердил, мол, люди не меняются… — Ты не хочешь на ней жениться. Она тебе почти не нравится! — Я люблю её, на самом деле! — прошипел Уилсон в ответ, отдёргивая руку. Хаус отпрянул, подняв руки в знак капитуляции. Уилсон вроде как успокоился. Он сосредоточился на мытье всё той же треклятой посуды, за которой пришёл на кухню. Намыливая одну тарелку за другой начал бормотать что-то под нос, больше себе, чем Хаусу. — И она любит меня. Она заставляет меня чувствовать себя хорошо, и мне нравится, кто я, когда я с ней. Хаус скрестил руки на груди, прислонившись бедром к столу. — Будь честен — насколько хорош секс? Потому что это единственная причина, по которой, я думаю, ты её терпишь. Разъяренный таким поведением Уилсон повернулся, чтобы сердито взглянуть на Хауса, и намеренно уронил одну из красивых керамических тарелок Джули. Она разлетелась на множество осколков на полу. Хаус понял, что получает по заслугам, потому что Уилсон заставил Грега навести порядок, громко выкрикивая его имя после громкого треска, тем самым целенаправленно перекладывая вину на него. Когда Джули пришла на кухню, чтобы разобраться, она назвала Хауса неопрятным хамом, заявив, что знает малышей с лучшими манерами и моторикой, чем он. Она бранила его, пока Хаус подметал осколки разбитой тарелки, а Уилсон едва сдерживал смех, сжимая раковину обеими руками и глядя куда угодно, только не недовольные лица Хауса и Джули. Перед отъездом той ночью Хаус повторил своё предупреждение: — Не женись на ней. Ты только пожалеешь об этом. Уилсон похлопал его по плечам, разглаживая складки на рубашке, прежде чем выпроводить за дверь. — Спокойной ночи, Хаус. Шла вторая неделя октября. Уилсон пришел на работу с повязкой на пальце. Хаус почти не заметил этого, но когда они вместе обедали, у него чуть глаза не вылезли из орбит. Бездумно он перегнулся через стол и схватил Уилсона за руку, чуть не опрокинув свой напиток. В ужасе он посмотрел на кольцо, а затем снова на Уилсона, у которого хватило ума сделать смущённый вид. — Джули не хотела большой церемонии, и ты знаешь, я делал так уже дважды. Я также не хотел ещё одного мальчишника. — Глаза Уилсона опустились в пол, когда он признался в этом. — Я не сказал тебе, потому что знал, как ты отреагируешь. Её родители были в городе на выходные, они были свидетелями на свадьбе. Хаус не отпускал его руки. Он заставил себя сглотнуть, прочищая горло: — Когда медовый месяц? Уилсон подавил кашель, все ещё избегая его взгляда. Любопытно, что он не убрал руку. — Мы собираемся устроить продолжительный отпуск на День Благодарения. Нам обоим нужно сейчас работать, так что лучшим решением было отложить. — Она тебя на всё это подтолкнула. — Это был не вопрос. Констатация факта. Перед Хаусом была полная картина происходящего: бухгалтерская книга для скромного пятилетнего плана. Сокращение расходов в связи со свадьбой сэкономит деньги на получение ипотеки. Медовый месяц, не требующий международных поездок, также сэкономит копейки на потом. В этом плане побега не было ничего импульсивного или романтического. Это было практическое решение Джули, и Уилсон согласился с ней, потому что он был практичным человеком, и потому что на бумаге это был идеальный путь к счастью. — Не дуйся, — мягко сказал он, сжимая пальцы Хауса. — Ты бы всё равно не захотел прийти на свадьбу. — Я категорически против этого союза, — Хаус мягко положил руку Уилсона на стол, поглаживая большим пальцем костяшки пальцев, прежде чем отпустить. — Но если ты счастлив, я… ну, мы должны это отпраздновать. Уилсон посмотрел на него с недоверием, со смешанным изумлением. — Отпраздновать? Правда? — Эй, не каждый день мой лучший друг выходит замуж в третий раз. Кажется, у меня где-то ещё есть бутылка шампанского. Приходи сегодня вечером, мы её найдем и торжественно откроем. — Джули приходится работать допоздна, — улыбнулся Уилсон, поедая свой салат. — Шампанское вечером… звучит заманчиво. Шампанское было хорошим. Когда Хаус открыл пробку, на пол кухни брызнула шипящая струя, из-за чего Уилсону пришлось снять уже мокрые носки. Они вообще не говорили ни о Джули, ни о свадьбе, сосредоточившись в основном на последнем пациенте Хауса (пожилой парень с признаками энцефалита, но также с загадочной сыпью на ногах) и забавных анекдотах с дежурства Уилсона в клинике в тот день. Уилсон выпил только один бокал, так как ему нужно было ехать домой. Он нахмурился, когда Хаус бросил в свой бокал одну таблетку викодина. — Ты должен быть осторожен, смешивая их. — Мне от этого лучше, — пожал плечами Хаус, ковыляя к дивану. — Думаю, моя печень выдержит это издевательство ради ноги. — Как твоя нога в последнее время? — спросил Уилсон, специально не садясь рядом с Хаусом, а стоя рядом и глядя на него сверху вниз. — Больно, как обычно. Если ты надеешься на какое-то чудесное исцеление, встань в очередь! — Ты мог бы снова попробовать физиотерапию, — предложил Уилсон, сохраняя спокойный тон. — Это может помочь. — Ключевое слово здесь «может». Но это определенно будет больно, так что мне придётся пройти мимо. — Хаус потянулся к пульту от телевизора, дёрнув подбородком в сторону пустых подушек рядом с ним, — приглашая Уилсона сесть рядом. — Да ладно, новый сезон GH становится довольно интересным! У Эдварда только что случился сердечный приступ! Уилсон покачал головой, переминаясь с ноги на ногу. — Я не могу остаться. Я хотел немного убраться в квартире перед тем, как Джули вернётся домой, может быть, купить ей цветов… От зависти у Хауса внутри всё сьёжилось, и он снова отложил пульт. — Ты просто хочешь потрахаться. — Да, я хотел бы пойти домой и заняться сексом с моей женой, вместо того, чтобы сидеть и смотреть мыльные оперы с тобой. Извини за такую откровенность, — Уилсон закатил глаза и направился к двери, балансируя между насмешкой и раздражением. Хаус быстро встал, не обращая внимания на острую боль, которая от резкого движения пронзила его ногу. Он обогнул диван и едва успел поймать Уилсона, прежде чем тот оказался у двери, держа пальцы на ручке. Хаус хлопнул рукой по плечу, прижимая Уилсона к двери. Недовольный таким поведением Уилсон обернулся. Он открыл рот, несомненно, готовый поразить Хауса язвительным и саркастическим замечанием, но Хаус не дал ему времени подобрать слова. Было удивительно легко поцеловать его после двух лет сопротивления каждому желанию сделать это. Уилсон задохнулся, издал какой-то приглушенный, испуганный звук. Хаус взял его лицо в руки и толкнул к двери, удерживая на месте. Прижавшись к нему, Уилсон позволил Хаусу углубить поцелуй, едва шевеля губами. Отчаянно ожидая взаимности, Хаус глубоко погрузил язык в рот Уилсона, а затем отстранился, чтобы наклонить голову. Он делал это снова и снова, целуя и целуя Уилсона, который едва двигался. Разочарованный, Хаус попытался укусить его за челюсть, а затем за шею. Ему нужна была реакция. Хоть какой-то ответ… — Грег, — Уилсон почти никогда не называл его имя, и теперь оно казалось ему оружием, словно нож, вонзившийся ему в живот. — Остановись. Хаус отпустил его, руки медленно опустились по бокам, а затем осторожно сжались в кулаки. Уилсон не сразу пошевелился, он просто стоял, глубоко дыша. Хаус тоже не мог рисковать пошевелиться, когда их лица были так близко. Было невозможным не поцеловать его снова. Стоя там, неподвижно, прижавшись губами к носу Уилсона, он заставил себя замереть в бездействии. Он закрыл глаза, но от этого стало ещё хуже, потому что всё, что он мог слышать, это стук собственного сердца в ушах вместе с каждым тяжелым выдохом Уилсона. — Зачем ты это делаешь? — спросил Уилсон через некоторое время, его голос звучал чуть громче шёпота. Хаус снова открыл глаза. Уилсон смотрел прямо на него, и он, казалось, был готов расплакаться. Было невозможно скрыть свою дрожь, и он оторвал взгляд и упёрся одной рукой в дверь, чтобы удержаться в вертикальном положении. И Уилсон не пытался отойти. Он ждал ответа. — Я не знаю, — признался Хаус, встречая его взгляд. — Я не могу пройти через это снова, — пробормотал Уилсон и, чёрт возьми, он плакал. Одинокая слеза скатилась по его щеке, и он вытер её, прежде чем последовала ещё одна. — Почему ты ждал до сих пор? У тебя было время. Ты мог бы что-то сказать, я думал, что ты хочешь… Я снова женат, не так ли? Ты хочешь меня только тогда, когда кто-то другой претендует на твоё место? — Нет! — настаивал Хаус и, не раздумывая, снова схватил Уилсона за лицо, баюкая его щёки. — Всё не совсем так... — Тогда почему? Почему сейчас? Почему не неделю назад? Почему не два года назад? — Уилсон уставился на него своими влажными глазами. — Что ещё изменилось? Беспомощно Хаус опустил руки на плечи Уилсона. — Я не думал, что ты этого хочешь. Я не думал, что ты хочешь меня. — Ты осёл, — выплюнул Уилсон. — Ты отправил меня обратно к Бонни, хотя знал, что это не сработает. Ты даже не пытался вернуть меня после этого, потому что думал, что мне будет лучше без тебя, но теперь, когда я ушёл, теперь, когда я пытаюсь пережить это, ты встаёшь на пути! Ты идиот и эгоист, а я… Уилсон внезапно оборвал себя, запыхавшись. Он посмотрел на Хауса так, словно его посетило прозрение, и притом ужасное. «Не говори этого, — подумал Хаус. —Пожалуйста, не говори этого». Придя в себя, Уилсон высвободился из хватки Хауса. — Я ухожу. Меня ждёт жена. Хаус отпустил его. После они не разговаривали три с половиной недели, это была самая крупная ссора, которая у них когда-либо была со времен мальчишника. Они избегали друг друга в больнице, пока Уилсону не понадобилась консультация для пациента, а затем после успешного диагноза, нескольких нерешительных шуток и предложения заплатить за его обед для разнообразия, Хауса, по-видимому, отпустило. Всё вернулось на круги своя только после Дня Благодарения, когда уверенность в запоздалом медовом месяце заставила Уилсона чувствовать себя совершенно комфортно и уверенно в своём новом браке. Хаус видел, что он полон решимости не испортить этот брак, поэтому не дал ему и повода. Всё было хорошо. На самом деле всё было крайне хреново, но достаточно стабильно.