В золотой полдень

      Му Цин смеётся – посмеивается, отвернувшись, прикрывшись тёмным рукавом. Щурит глаза смешливо, довольный такой, застенчивый; он не привык так ярко проявлять чувства, он не умеет без опаски, но сейчас будто позабыл об этом. Фэн Синь его не узнаёт. Смотрит на него совершенно растерянно и задыхается где-то внутри. Му Цин... Му Цин, это же Му Цин? Неужели и правда он? Их Му Цин, замкнутый, закрытый, холодный будто небесная даль, далёкий словно небесные чертоги Му Цин? Посмеивается и сам смущается, и пытается спрятаться. Прячет улыбку – искреннюю, такую тёплую, такую... У него смеются губы, смеются глаза, смеётся тело – пальцы подрагивают, плечи чуть мягче стали, исчез железный стержень из строгой спины, подпрыгивают пряди. И тихо-тихо звучат смешки, которые он никак не может прекратить. Се Лянь продолжает о чём-то спорить с одним из послушников Хуанцзи, что-то доказывает и объясняет, а тот стоит дурак дураком и возразить не может, даже если бы и захотел, и выглядит нелепо, а у Му Цина сердце бьётся бабочкой – принц говорит его словами, раз самого его не слушают. Принц несёт его мысли, и этим грубым самовлюблённым олухам придётся выслушать, и почему-то это так забавно – что за него заступились вот так, и что они ничего не могут сделать, и день такой солнечный, и почему-то настроение сегодня такое хорошее, что смех никак не выходит унять. А Фэн Синь хочет... хочет сам не знает чего, но хочет отчаянно, и пытается не спугнуть, хотя рассматривает нагло, и пытается собрать кусочки этой улыбки, которую Му Цин так трогательно прячет. Хочет, чтобы Му Цин на него посмотрел и улыбнулся, не прячась. Хочет этот смех поймать. Хочет эту руку сжать и опустить, и смотреть неотрывно, даже если Му Цин будет пытаться спрятаться ещё как-то. Такое прятать нельзя, от них, от своих – нельзя. Неожиданно Му Цин ловит его взгляд, закашливается, отворачивается весь, выпрямляется, – но плечи всё ещё мягкие, дрожат. Он не может перестать. Сколько же ты держал в себе, что смех всё льётся и льётся? Сколько же ты умолчал? Фэн Синь шагает широко, встаёт вплотную; осторожно касается плеча; по пальцами скользят выбившиеся пряди. Му Цин пытается отдышаться, но качает головой смешливо всё ещё. Фэн Синь усмехается неловко, не зная, что делать со своими чувствами, которые он и выразить-то не сможет. — Ты такой... Плечо напрягается. Му Цин сверкает глазами, внимательно воззрившись, и за смешинками таится тьма испуганная. Он ждёт удара. Он всегда ждёт от него удара. Воздуха не хватает, он сжимает крепче, заметив, как за рукавом улыбка леденеет в ожидании и вот-вот разобьётся. — К чёрту!.. – шипит Фэн Синь – и целует в щёку, и остаётся так, а второй рукой ловит с другой стороны, опускает ладонь поверх скулы, не давая сбежать. Тёмный рукав касается носа, это так нелепо... А с ним касаются чужие пальцы, и это так приятно. Му Цин хихикает – это и смех, и нервное. Улыбка не разбивается, хоть и становится... что-то с ней случается. Она будто становится более смущённой. Не отталкивает, потерявшись. Фэн Синь осторожно перехватывает укрывающее сокровище запястье, отводит и целует эту улыбку, жмурясь. Он хочет любить Му Цина из последних сил. И тот снова подрагивает, упирается в грудь ладонью, но не вырывается. Он так хочет быть любимым, что почти верит в возможность этого. День такой солнечный, и настроение такое растерянно-хорошее, и пшенично-солнечный Фэн Синь целует его, не отпуская. Улыбка не сходит с губ, и сердце бьётся бабочкой.       Вечером они посмеиваются вдвоём смущённо. Му Цин прячется за рукавом, и Фэн Синь качает головой, смеясь. И любит.