Учиться жить заново

      Вы знаете что такое темнота? Настоящая, а не ночное небо. Глубокая, а не та которую ощущаешь и «видишь» ночью в комнате. Беспросветная тьма…       Я боялся темноты с детства. Глупо, конечно, но у каждого из нас есть маленькие страхи. Говорят, что боятся не темноты, а того, что можно там увидеть. А я наоборот — боялся не видеть. Звучит странно, но думаю это как-то связанно с моей любовью к ужастикам. Там ты видишь, что предлагает тебе темнота.       Больно, от мысли о том, что когда мне было всего три с мáлым отец бросил мать. Да, они никогда не были расписаны, я не спрашивал почему, но мама его очень любила. В детстве всегда говорила, что простила потому что жизнь жестока, а боль всегда несёт что-то сакральное.       О слове «сакральное» в то время я не понимал, как и не понимал позже и сейчас. Было по крайней мере это «сакральное» вместе с любовью.       Мы жили в небольшой двушке, небольшое пгт-шика и всё было как и у всех. Мать — на работе, я гордился тем, что она была ветеринаром. Безумно любил животных, но мы не заводили домашних, мог приходить к ней в клинику и обнимать любых постояльцев, ну или ехать к бабуле и там обнимать свиней/коров/собак/куриц и т.д.       А деда учил кататься на лошади, мы выгоняли коров со всего посёлка и вели их на поле. С самого рання, около четырёх или пяти, а потом можно было купаться в озере с остальными мелкими, проводящими тут летнее время. Или оседлать Марту — самую спокойную кобылу и рассекать по полю, а мне едва было то ли 7 то ли 9.       А потом появился Марк и Александра Борисовна расцвела, вернее расцвела она раньше и я не знал по какой причине. Стала чуть больше времени проводить у зеркала, готовила и что-то напевала под нос, улыбалась проводя меня до школы. Я не понимал, ну простите, в 8 я не знал как ведут себя женские особи которые влюблены. Но у меня были одноклассники и главное — одноклассницы. Епта, милая барышня Диана, сидевшая со мной за одной партой, сразу сдала мать буквально с потрохами. Типо чувства там, амур-тужур-лямур… А я стал нервничать.       Это кто тянется к матери? Небось какое-то мырло, хотя где бы мать такого поганца как отец ещё встретила? Ну да, магазины, базары, улицы… а ещё и клиника. Что мог сделать маленький я? Начать истерить и запрещать матери приводить… опа! Она же никого не приводила и это порадовало. Потому что Диана сказала, что может то и не серьёзно. А как понять не объяснила. Женщины — трудные существа. Урок, усвоенный в детстве.       А потом мы пошли в кафе, не как обычно в начале и середине месяца, а в конце, на выходных — я сразу напрягся, что-то незаметно менялось и я не мог понять что. Пока не увидел.       Пока мы не направились к столику за которым сидел мужчина и разговаривал на английском. Грубовато, но чётко, с явным американским акцентом. Я сглотнул. А когда наши взгляды встретились, я увидел серые глаза взволнованного мужчины. Он не казался мне врагом, которым я уже успел его представить. Мы сели, а я не мог оторвать от него взгляда. Почему он? Почему мама? Что теперь? В голове было слишком много мыслей и я почти не слышал того, что говорила мать.       О том, что они с Марком познакомились в соседней булочной когда она покупала любимые мной шоколадные маффины. (М-да, сладости я любил до умопомрачения, но наше финансовое положение было нестабильным и сладости я получал за хорошие отметки — довольно отличная мотивация без возможности поправиться.) Они разговорились, то да сё и встретились ещё пару раз. ПАРУ!!! А знакомы они уже почти три месяца…       Я смотрел на столешницу и не знал, что делать. Какое-то детское самолюбие не хотело, чтобы мать думала о ком-то другом, вдруг ещё подонком окажется, но с другой стороны всегда было неприятно слышать от одноклассников, что у него нет отца.       Сбежал сволочь, сука.       Тогда я при матери не матерился, хотя этих слов уже знал достаточно. Хотелось чтобы появился настоящий отец. Мужчина. На которого можно будет равнятся и который будет за мать горой.       И всё завертелось. Марк оказался отличным мужиком, американцем, но имевшим на родине много знакомых русских, и пару лет живши тут в детстве — на родном, почти, нашем — болтал без акцента.       Он к нам переехал. И это было даже не плохо, но… он очень много работал. Кто-то там крутой в сфере АйТи разработок и прочей неинтересной мне лабуды. Часто, работая с американцами он сбивался на другой от нашего график жизни. Но с ним определённо стало лучше, как минимум в финансовом плане. Поэтому, когда мне исполнилось одиннадцать в доме заканчивался ремонт. Он делал из нашего дома — умный.       Вот тогда стало классно, я вспоминал все фильмы и сериалы с похожими технологиями, что-то расспрашивал и даже пытался помогать. Матери нравилось, когда мы проводили время вместе — мы были настоящей семьёй. Когда мне было уже двенадцать — они поженились. Мини свадьба в городке, где все друг друга знают, по крайней мере на словах точно. А я…       Я увлёкся…       Нет, не девочками, как все могли подумать. Пацаны и с класса и с параллели во всю обсуждали у кого из девчонок быстрее растёт грудь, кто приятно пахнет или какой цвет волос красивей. Кто-то даже хвастался о поцелуях и хихикал говоря о большем. Историй ходили не мало.       Я увлёкся чем-то более постыдным для парня — мне нравилось писать, сочинять истории и рассказы, выдумывать вселенные и совсем другие миры. Благодаря Марку у меня был и ноут и планшет, так что я третировал их своими произведениями.       В классе, узнав об этом меня назвали бумагомаракой… и ещё какими-то ласковыми, но было плевать. Главное, мне нравилось, хотя признаваться в этом родителям было неловко.       Родителям… Когда они поженились и Марк предложил мне свое отчество, то я растерялся. Ну то есть как и зачем? Но перестать быть Павлом Борисовичем и стать Павлом Марковичем мне захотелось. А потом я зарегался на «фикбуке» под ником — Маркович, и стал бросать туда свои мысли. Там был почти весь я. (Это четвёртая стена, нет? Или как это называется?)       В какой-то момент это забеспокоило мать, слишком уж много я был в девайсах, а ей хватало этого и от мужа, но за умный дом она была очень благодарна. Поэтому я рассказал, что пишу рассказы и что хочу может быть писателем-журналистом-переводчиком, так как они отлично зарабатывают и мать согласилась. А Марк в свою очередь предложил пару программ для редакции текста и всякие фишки.       На тринадцатый день рождения он подарил мне Войсика, девайс для записывания голоса и превращения его в текст, причём такой логично грамматически построенного и исправленного, что я был на седьмом небе от счастья. А потом влюбился… и опять не в девушку, а в мотоцикл. Или в мотоциклы. И гонки и всё, что с этим связано. И начал копить денежки:       За высокие оценки я получал мелочевку, но с благодарностью больше не тратил её на вкусняшки. Конечно, любовь к сладостями не прошла, но с переездом Марка каждые выходные стали «сладкими». И в те дни, когда им хотелось остаться одним подольше — тоже. Я усаживался в парке и творил. Рассказы. Истории. Миры. И людей, не просто персонажей, а живых героев. Так что мои истории были интересными, и на мою карточку падали ещё и бонусы с фика, маленькие, но мотивирующие. А затем я раздавал листовки, расклеивал объявления, был аниматором и ещё много всякой мутороти, а затем сказал родным, что хочу мотоцикл. Мать была в панике, а Марк внимательно слушал. Затем я рассказал, что у меня есть почти треть суммы и я стараюсь накопить сам. Но на шестнадцать у меня будет мотык.       Марк не был против, даже смог уговорить мать. Остальную сумму он добавил сам, а вот курсы вождения я оплачивал со своих. Был таким безумно радостным. Да и Дианка, вечная подруга — была со мной везде, и на подработках, и в творчестве, и за мотоцикл.       Я ей нравился. Мы даже целовались. И в четырнадцать, когда Марк подарил мне гидроцикл, которого в городе не было почти ни у кого. Может человек у десяти максимум. Мы катались с ней по очереди. А потом целовались только в темноте, когда я её уже провожал. Хотя был удивлён, что о нас не судачат. Кажется, она всегда на меня смотрела. А мне было не интересно, до поры до времени — она стала моей музой. Помогала.       На мой пятнадцатый день рождения осталась у меня, хоть хоть смущенно хихикала, но была на удивление кроткой. Нет-нет… Ничего не было. Кажется, мы оба ещё были не готовы, боялись.       Лично я боялся. Не знал, что делать… ну точнее знал, вы сами всё понимаете… но не хотелось опозориться. Да и теории бы почитать необходимой, но… мы оба больше тонули не в интересе друг к другу, а в моем творчестве. И мне это льстлило. У меня появились фанаты с которыми можно было обсуждать работы, некоторые даже помогали придумывать сюжетные арки, кто-то денежкой или чем-то ещё…       Это 'чем-то еще' было неловким, 6о я не давал свой адрес, только номер почтового отделения и… Получал настоящие письма почитателей. Это было невероятно.       А потом мне исполнилось шестнадцать. Мы с одноклассниками и параллелью отпраздновали зашибись — моя встреча с фаянсовым другом была незабываемой. А ещё меня кто-то целовал в темноте клуба, но было темно и я не мог вспомнить кто это был — было стыдно перед Дианой, мы же встречались? Наверное.       А потом появился мотоцикл. Сначала я гонял медленно, потом нашёл компанию с кем можно посоревноваться… Потом в моих рассказах начала малькать меха и апокалиптика. Мне нравилось брать Диану, ехать куда-то за город. Падать на траву (покрывалко, конечно же) и сочинять, а она лежала рядом и смотрела на звезды.       А потом я разъебашил мотоцикл…             И зрение…