Учиться жить заново

      Больно.       Очень больно. Ебически больно. Пиздецки больно.       И темно…       Это всё что я мог чувствовать. А ещё липкий, мерзко-тягучий липкий страх, который сковывал всё ноющее тело. — Включите свет, — шипел я, — пожалуйста.       Из темноты начали доносится голоса, сначала тихо и неясно, а затем громче, но всё так же пугающе далеко. И эта темнота. Блядьство.       Из всего потока слов, не уверен, что обращаются ко мне, выделяю: ранение, мотоцикл, глаза, сотрясение, зрение… Последнее напрягает сильнее всего: — Почему темно? Скажите. — Начинаю нервно махать руками стараясь чего-то коснуться или дотянуться. — Почему я не вижу??? — Тише-тише, — ощущаю запах лекарств, а моей руки касается чья-то мягкая и почему-то мне кажется, что это мать: — Мааам?       Тихий всхлып и моя рука дёргается в её ладонях. Что здесь, блять, происходит… оборачиваюсь в сторону запаха лекарств и поднимаю голову — тут должен стоять врач. — Паш, ты только не переживай, — а мне хочется истерить, — ты был на мотоцикле. Судя по всему потерял управление или это было ДТП, ты ударился и получил травмы… — Какие? — дрогнувшим голосом, а мать поглаживает руку. — Сотрясение, довольно лёгкое и… повреждение глаз. — Сглатываю. — Твоё зрение… ты что-то видишь?       Забавный вопрос, но решаю этого не произносить, только мотаю головой. Неуверенно. Всё ещё больно, да и тяжёлая она — эта голова. — Мы провели две операции, но… — мать опять всхлыпывает, — мне очень жаль, я ничем не смог помочь. — Это, — в горле пересыхает, — навсегда?       Хочу услышать и одновременно не хочу, пусть это останется только догадкой, повисшим вопросом, просто предположением, но нет. Слышу болезненный вздох. — Зрение не восстановится.       Тишина, именно её я ощущаю. Потому что писк приборов или плач матери уже не важен. Ничто не важно теперь. Руки сжимаются в кулаки. Это издевательство… самое настоящее. Где боги, где современная медицина? Это карма или судьба там, но блин за что? Что я такого сделал? Зачем превращать мою жизнь в кошмар.       А разве это жизнь?       Это невероятно. Просто быть не может. Я же темноты боюсь с самого детства, это же самое худшее, что вообще может произойти в моей простой жизни. Больно и страшно, даже представлять, что это просто сон, какой-то кошмар и я проснусь, словно сейчас темно просто потому что я закрыл глаза. Потому что иначе нет… блять. — Блять, — срываясь и отталкивая мать, — блядь, — понимая что не могу ориентироваться и начинаю задыхаться. — У него приступ паники! — чьи-то руки прижимают меня к кровати: — Жень, вколи два кубика… — Нет, — вырываюсь, отталкиваю от себя всё что находится вблизи, — не надо, отпустите…       Ощущаю как руки слабеют и меня вырубает.

***

      Прихожу в себя и понимаю, что прийти в себя не могу, гребаный свет в моей жизни выключен. Блядьство! Абсолютная темнота… становится мерзко, липкий страх ползёт вдоль позвоночника выше, поднимаясь и вгрызаясь в загривок. Осознаю, что дрожат руки, но не получается сделать так, чтобы перестали.       Не сразу слышу тихое и размеренное дыхание. Твою мать: — Кто здесь? — сбивчиво-испуганно. — Паш, это я… — устало, изнеможденно. — Марк, — Да. — Почему, — закусываю губу и не знаю и сам что хочу спросить, — почему так, а? Всё ведь было хорошо и… — осознаю, что воздуха опять не хватает, но меня резко одергивают. — Тише, мальчик, тише. — Его огромная ладонь давит мне на плечо. Чувствую как мужчина садится рядом — от него мерзко несёт табаком: — Дыши. Приступы паники — это совсем по-детски, а у нас и так проблем хватает, — могу только хмыкнуть. — Знаю, ты не хочешь в это верить, не хочешь принимать, но Паш… — он замолкает. — М? — не могу выдавить из себя что-то членообразное. — Теперь всё изменится. У нас будет много проблем и трудностей, но. — выдержанная пауза, — Главное — ты живой! — Подавляю первый всхлип, — Еле уговорил твою мать уйти, ты ведь был без сознания три дня и мы, естественно, не спали. А как очнулся, то до смерти всех перепугал. Опять. — Пытаюсь сесть и меня сжимают в крепких объятиях, закусываю губы. — Слушай меня, — гладит по спине, а я не выдерживаю и слёзы мерзкими дорожками начинают свой путь. — Ты — сильный мальчик, мы с матерью тебе всем поможем, только не твори глупостей, а то я уже и наслушался от медсестёр и поначитывал всякого дерьма в интернете. — Сильнее вжимая меня в себя. — Будешь жить по-новому, — вздыхает, — не видеть, а чувствовать. И без вариантов. Дом свой ты знаешь. Всё необходимое купим, привезём, орендуем. Если надо — потащим тебя в Америку. Но жалеть себя не нужно, понял? — Киваю.       Уже не хочется Америки как в детстве, не хочется новый телефон или ещё что, нет желания… желаний, вообще никаких.       Вздрагиваю. — А как писать? — Слёзы катятся с новой силой. — Я что-то придумаю. У тебя главное задание на две недели — отлежаться. Потом — дом, будем привыкать и смотреть, что нужно менять. Я с парой людей уже пообщался, трости там всякие, капли для глаз, таблетки и прочее. Ты читать любишь, — зубы сводит от этих слов, — значит будешь учить шрифт этого Бринта-Брайта-Брайля и читать на нём, ну или аудиокниги. Собаку можем купить, поводыря то — ты же хотел собаку, теперь мать будет даже 'за'… — Когда ты всё это? — Сын, — Марк называл меня так очень редко, но когда был серьёзным, — Мы с матерью спать не могли. Её оторвать от тебя нельзя было, а я… ты же знаешь — весь в девайсах, это было и полезным и успокаивающим делом. Я, кстати, ещё кое-что придумал, но об этом позже. — Задумался, — Чего ж ещё то… А! Дианка мечется, мы вообщем рассказали, но тебе с ней нужно самому… Потом… — Я боюсь… — едва слышно, но теперь я слышу всё удивительно ярче. — Темноты. С самого детства. Это… — Опять закусываю губы и на этот раз уже полноценно беззвучно реву. Рыдаю. — О, как. Не знал… Значит теперь с этим страхом будем заканчивать. Есть ещё кое-что, но не уверен согласишься ли ты, хотя если про темноту правда, то даже обязан. Уверен, что тебе это по душе не придётся, но… тебе нужен психолог.       Я шмыгаю и отталкиваюсь, в глазах Марк должен увидеть несогласие, но… сейчас что-то вообще отражается в глазах? Или они пустые как стеклышки, бледные такие и мерзкие?       Но меня опять притягивают к себе. — У тебя две недели постельного режима, да, — он замолкает, — твоё собственного кошмара, но мы с матерью всегда рядом. Тебе нужно решить, что делать дальше. Я думал, что буду говорить тебе такое перед выпускным, но… обстоятельства сложились иначе. — отпускает и немного нервно прохаживается по палате, — здесь ты привыкаешь заново чувствовать и я хочу чтобы ты подумал, что ты ХОЧЕШЬ делать. — Вздыхает. — Школы не будет, но однозначно найдём тебе репетиторов и ЗНО ты сдашь, — мне кажется он злится, — пока понятия не имею как, но минимально образование у тебя будет. А дальше будем думать. — Подходит ко мне и кладёт руку на плечо. — Просто прошу тебя не считать, что жизнь кончилась, она просто… — Стала чёрной? Потеряла цвет?.. — Я был готов выдать ещё немало вариантов на этот синонимический ряд, но. — Ладно. Я понял. Не ставить на себе крест, да?       Я постарался улыбнуться, но было темно.             Теперь для меня всегда будет темно.