Серебряные Чешуйки

      Мариан проснулся от того, что дядя воевал с Дьяволом. Черный кот с удовольствием точил когти прямо о его кровать, а сонный и сердитый Генри шептал очень неприличные слова и копошился в одеялах.       — Получай, скотина! — в отчаянии воскликнул он и запустил в кота, кажется, подушку. Кот вскрикнул, зашипел, но все же отстал от кровати и скрылся в дальнем углу, а, может, ушел вовсе — кругом была темнота да и только.       — Ребенка мне разбудишь… — а дальше Мариану следовало бы зажать уши, но он этого, конечно, не сделал. Вместо этого он приподнялся на локтях и тихо пробормотал:       — Уже разбудил.       Генри охнул и хлопнул себя по рту.       — Чего не спишь? Спи! — он тут же растерялся, видимо, осознав, какую грязь пришлось слышать мальчику. И Мариан рухнул обратно на подушку, отвернулся к стене и тут же провалился в мягкий детский сон.       А проснувшись на утро, он совсем забыл о ночном инциденте. На своей кровати — в ногах и под боком — мальчик обнаружил два кота. Один спал, свернувшись в клубок, а другой мял лапами одеяло и очень громко мурлыкал. Заметив Мариана, кот посмотрел на него, а потом невозмутимо продолжил свое занятие.       Дядя уже не спал. Он закончил собирать сумку, и теперь с беспокойством разглядывал пейзаж за окном. Мариан сел на кровати и тоже посмотрел в окно. На улице дул сильный ветер, качал ветки деревьев, срывая с них последнюю пожухлую листву.       — Проснулся? — спросил Генри, немного повернув голову. — Одевайся, сейчас поедем.       Мариан опешил.       — Как? Уже сейчас?       Генри кивнул, нервно стуча пальцами по подоконнику. А потом за окном промелькнуло нечто золотое, и дядя даже дернулся в сторону. Их взгляды с мальчиком пересеклись всего на секунду, но Мариан понял: сейчас дядя будет злиться.       — Одевайся! — рявкнул Генри и, не дожидаясь, пока сонный Мариан сообразит, сам схватил его одежду со стула и кое-как натянул ее на него.       — Я и сам умею! — запротестовал мальчик.       — Времени нет, беги вниз! — от крика Генри все кошки разбежались кто куда, а когда они шумно спускались по лестнице, их провожали зоркие желтые глазки.       — Постойте, куда же вы? — их окликнул хозяин постоялого двора. Сонный, в одной ночной рубашке, кажется, он только-только вылез из кровати, смотрел на гостей удивленно и с толикой подозрения. Генри затормозил, поставил сумку на барную стойку и принялся рыться в ней. Вытащил оттуда увесистый мешочек и вручил кошатнику.       — Мы правда благодарны вам за гостеприимство. Надеюсь, ваше заведение будет пользоваться популярностью не только у кошек. Но сейчас мы очень спешим, к сожалению! — быстро протараторил Генри и потащил Мариана к выходу, крепко схватив его за руку. Последнее, что мальчик увидел, прежде чем оказаться на холодной улице, это как кошатник открыл мешок, его глаза стали до невозможного большими, и он искренне воскликнул им вдогонку: «Это так много! Я не знаю, кто вы, но вы так щедры, спасибо!»       — Дядя, куда мы бежим? Скажи, пожалуйста! — голос мальчика дрожал, ему было страшно и холодно. Генри не отвечал ему: молча и очень быстро запрягал лошадь в телегу, всем своим видом показывая, что сейчас не самое удачное время для расспросов. Ветер был порывистый, и когда он налетал, Мариану казалось, что он — тонкий пшеничный колосок, который вот-вот сломается под сильной рукой стихии. Плащ Генри то и дело хлопал по его ногам.       Наконец, они взобрались в телегу и выехали на дорогу. Генри гнал лошадь, как безумец, и телегу трясло так сильно, что Мариан вскоре отбил себе все мягкие места. Поминутно дядя оглядывался назад, и Мариан делал то же самое, но он ничего не увидел. Лишь ветер, нагибавший деревья к земле. За ними кто-то гонится?       В какой-то момент Мариан почувствовал, что ветер усилился, а с дороги, которая из каменной превратилась в песчаную, в воздух стала подниматься золотая пыль.       — Проклятье, — сорвалось с губ Генри, и Мариана вдруг охватил ужас. Он готов был поклясться, что среди верхушек сосен, потревоженных ветром, услышал чей-то тихий смех…       — Дядя, что это?! — пропищал мальчик. В глазах защипало, но он не понимал отчего: то ли в глаза залетела странная золотая пыль, то ли ему просто хотелось от всей души поплакать.       Неожиданно воздух рассек высокий, острый и насмешливый крик. Он нарастал, становясь похожим на резвый писк, и стало до того невозможно его слышать, что Мариан закрыл руками уши. Писк завис прямо над ними, а потом, собравшись в клубок, зарывшись сам в себя, вобрав побольше воздуха, камнем ринулся вниз. Не успел Мариан закричать, как Генри бросил поводья, схватил его за шкирку и сбросил с телеги на землю, и сам упал рядом, прижимая его своим телом. В эту же секунду их лошадь истошно заржала, телега загремела, а безумный рогот рассыпался в нескольких метрах от них песчаной крошкой и устремился в сторону быстрым потоком воздуха. В одночасье стало слишком тихо.       Мариан попытался поднять голову, открыть глаза, но песка было слишком много, так что он просто продолжал лежать, слушая быстрое, рваное дыхание Генри над ухом. Сердце мальчишки билось так быстро, а в голове крутилось столько мыслей, что, казалось, она сейчас просто лопнет.       Наконец, дядя медленно поднялся и, выпрямившись во весь рост, внимательно огляделся. Лошадь все еще нервно переступала с ноги на ногу, и Генри подошел к ней и погладил по шее, успокаивая. Мариан, не желая больше испытывать нечто подобное, вцепился в руку дяди и не намеревался ее больше отпускать. В глазах все еще щипало, а подозрительная тишина — давила.       — Марик, послушай меня, — лицо дяди оказалось на уровне лица мальчика. — Ты очень смелый парень, и я должен признаться, что… — Генри тяжело вздохнул. У Мариана от плохого предчувствия живот скрутился в тугой жгут. — Мы не сможем уехать отсюда сейчас.       Кажется, глаза щипало все же из-за желания расплакаться.       — Как это? Не можем… — Мариан едва смог выдавить из себя эти слова — в горле застрял ком.       — Будет намного лучше, если мы здесь останемся, чем, если бы мы попытались отсюда уехать, понимаешь?       Мариан кивнул и всхлипнул.       — Мы умрем? — прошептал он. На тему смерти однажды с ним разговаривала мама, и этот разговор был не очень долгим и, по сути своей, не слишком содержательным, поэтому смерть для Мариана представлялась как нечто абстрактное, темное, тупиковое и неизвестно страшное. Сейчас он чувствовал ее присутствие как никогда раньше.       — Нет, что ты, — Генри вытер слёзы с его щек: надо же, Мариан и не заметил, как они покатились из его голубых глаз. — Ни в коем случае. С нами все будет хорошо, если ты будешь делать, как я скажу. Ладно?       Мариан снова кивнул и попытался собраться с силами: он уже взрослый мальчик, он сам принял решение залезть в телегу к дяде, он сам настаивал на том, чтобы Генри взял его с собой, и он должен быть смелым. В конце концов, он — принц, и однажды станет королем, как дедушка и как папа!       — Что мне делать? — Мариан постарался звучать твердо, уверенно, но получалось не очень хорошо. Генри улыбнулся, встал и подошел к телеге.       — Полезай в телегу и отыщи в мешках одеяла, — попросил он. Мариан кивнул и попытался влезть в телегу, но руки подвели: страшно дрожали — и тогда Генри услужливо подсадил его, а сам принялся ковыряться в упряже лошади. Мариан копался в мешках, перебирая один за другим и не задумываясь ни о чем: он не хотел ничего планировать, ни о чем мечтать, думать о завтрашнем дне просто потому, что он может не настать. Ему почему-то казалось, что Генри обманул его. Все его улыбки, ласковые жесты и объятия в один момент стали противными. Мариан был убежден в плохом исходе. А самое главное — он считал виноватым именно себя. Ну зачем он залез в эту телегу, зачем? Из-за него дяде приходится менять свои планы, и в ином случае он, может быть, был бы уже в той деревне, миновал пока невидимую опасность и… Марина едва не снесло новым порывом ветра, и он в страхе схватился за край телеги.       — Марик! Падай! — закричал Генри, и Мариан без задней мысли упал на живот на землю, прижавшись к ней лицом. Несколько мгновений спустя рядом с ними поднялся столб песка и пыли и снова унесся восвояси. Мариан медленно открыл глаза и хотел было подняться, но напротив, с другой стороны телеги, он увидел, как Генри качает головой, мол, лежи еще. Они не двигались несколько минут, а потом дядя медленно поднялся, и Мариан тоже встал на ноги, без лишних слов продолжив искать одеяла. Генри расстегнул упряжку коня, подвел его к обочине, погладил по шее и отпустил. Конь всхрапнул и поскакал восвояси.       — Пойдем, — Генри быстро скрутил одеяло, взял Мариана за руку, и они, пригнувшись, скользнули в низину и скрылись меж сосен в лесу. Они ступали по мягкому мху и уходили глубже в лес: деревья росли все ближе и ближе друг к другу, закрывая под собой путников от дневного света. Мариан не сказал ни слова даже когда они продирались сквозь дико растущий малинник вперед к виднеющему вдалеке красному маячку. Мальчик мужественно терпел хлеставшие его по лицу ветки, сам не понимая, откуда у него взялись силы. Он с особым рвением орудовал локтями, не обращая внимания на царапины, и старался поспевать за дядей. Тот обернулся лишь раз и ободряющие улыбнулся, отчего у Мариана на душе сделалось тепло.       Наконец, они добрались до красного маячка — им оказалось рябиновое дерево, усыпанное яркими ягодами. Генри стал устраиваться рядом, а Мариан молча ждал, вздрагивая от каждого пронзительного порыва ветра и далекого смеха, проносящегося над верхушками сосен.       — Что это такое? — решился спросить мальчик. Дядя поднял голову к небу и несколько минут вглядывался в небо. Они с Марианом улеглись на землю, закутавшись в одеяла, и только тогда Генри стал рассказывать:       — Это волшебный ветер, которого называют лиховиком. Он еще совсем маленький, потому что родился после того, как Сердце волшебства было возвращено в Столицу, поэтому любит играть. Но игры его бывают опасны: он может одурить, заставить прыгнуть со скалы в утесы, или просто довести до смерти, — дядя замолк и глянул на Мариана, но мальчик спокойно слушал. Поэтому Генри продолжил.       — Сражаться с ним не имеет смысла, можно раззадорить еще больше, поэтому мы и спрятались. Лучше тихо переждать, тогда лиховику надоест нас искать, и он уйдет. Все просто, видишь?       Мариан что-то промычал в ответ и обнял себя руками. В лесу было неприятно и зябко, перед ними простирался голый и колючий малинник, а вверху гулял волшебный ветер, и было неизвестно, когда ему надоест искать среди сосен товарищей для игры. Генри подвинулся ближе и прижал Мариана к себе. Мальчик почувствовал, как дядя поцеловал его в макушку, и ему сразу же стало теплее.       — Расскажи сказку про Сердце, — тихо попросил Мариан. Мальчик знал все истории про Сердце волшебства: и сказки, и песни, и поэмы; и про Барса, и про Сиварда, и про Генри. Но именно у дяди получалось рассказывать их лучше всех, поэтому, когда он начал говорить, Мариан закрыл глаза, стараясь отпустить все страхи и мысленно еще раз пройти эти волшебные приключения.       Когда Мариан открыл глаза, было так же мрачно и серо. Генри, стоя неподалеку, неотрывно глядел на небо и, кажется, прислушивался. Мариан тоже прислушался: в вышине послышалось веселое завывание ветра. Значит, лиховик все еще кружил над ними. Дядя недовольно цокнул и, резко взмахнув руками, рванул вперёд, в колючий малинник. Мариан не сразу понял, что тот собирается делать и, немного помедлив, тоже поспешил за ним.       — Ты куда? Постой, — громко зашептал Мариан. Генри обернулся и злобно шикнул на него.       — Не иди за мной, — бросил он и махнул рукой в сторону рябины:       — Возвращайся назад.       Мариану вдруг стало страшно — он понял, что задумал дядя. Он и не подумал остановиться и схватил Генри за рукав.       — Но ты же можешь погибнуть, — совершенно серьезно сообщил мальчик. Генри, немного помолчав, кивнул.       — Да, — не стал лгать он. — Но иначе мы оба замёрзнем до смерти. Впрочем, вот, держи… — Генри снял с шеи шнурок и отдал племяннику:       — Если я не вернусь через два часа, а свист и смех стихнет, выйди на дорогу и подуй в этот свисток — наш черный конь тут же прибежит и доставит тебя во дворец. Про телегу можешь забыть — ничего важного там все равно нет. А теперь возвращайся назад.       Мариан опешил — он не был готов к такой откровенности дяди. Он взглянул на свисток: это была небольшая глиняная фигурка, выполненная в форме лошадки. Мальчик нацепил шнурок себе на шею, но возвращаться назад он и не думал. Они с дядей теперь напарники, а своего напарника он бросить не мог!       Но как проследовать за Генри так, чтобы он не услышал? Дядя был охотником, и он обязательно услышал бы шуршание веток и его натужное пыхтение. Тогда Мариан вспомнил, что он тоже кое-что умеет. Тут же стало тревожно: а все ли получится? Стараясь не поддаваться страхам, Мариан развернулся и сделал вид, что возвращается назад. Все должно получится, он уже несколько раз делал так.       Мальчик прошел вдоль малинника и остановился с краю. Присел на корточки и коснулся руками земли, закрыл глаза и прислушался к своим ощущениями. Стараясь отпустить все тревоги, все заботы, он позволил разлиться свободному бурному потоку у себя в душе. Оно захватило Мариана целиком, поглотив в своей пучине, открывая ему невидимый для других путь. Все его ощущения притупились, звуки стали дальше, словно бы он оградился от них сплошной стеной, а перед глазами плыла дрожащая пелена, но мальчик прекрасно видел перед собой лес и кусты малины. Он медленно оторвал ладошки от земли и выпрямился во весь рост. И решительно побежал вперед. Ветки покорно пропускали его, проходя насквозь и лишь слегка щекоча ему ребра и прилипая к суставам. Он получал неимоверное удовольствие от бега и чувствовал себя бурным, свободным, летящим потоком. Казалось, ему теперь все по плечу.       Силой Мариану пришлось остановиться, заглушая в себе рвущуюся наружу бурю, и замереть неподалеку от дороги, в низине. Он добрался до опушки леса намного быстрее дяди — и немудрено, сейчас Мариан мог передвигаться в два, а то и в три раза быстрее, чем любой другой человек.       Мальчик даже успел заскучать, когда, наконец, дядя выбрался из малинника и, осторожно ступая по лесной подстилке, выбрался на дорогу. Уперев руки в боки, дядя громко, с вызовом воскликнул:       — Ну, лиховик, выходи, поиграем!       Несколько минут стояла полная тишина. А потом вокруг Генри закружился золотистый ветер, поднимая за собой сухую листву, и внезапно обратился прекрасной девушкой. Она раскинула руки в стороны и приветливо улыбнулась, как бы приглашая в свои объятья. Незнакомка была облачена, словно заморская царица, в длинное белое платье, шлейфом тянущееся за ней, голову ее обвивал венок из гусиных перьев и жемчуга, а кожа неярко мерцала золотом. Движения девушки были невероятно грациозны, как у кошки, а в ее улыбку Мариан тут же влюбился.       — Что ж, путник, да начнется же игра! — точно легкое дуновение ветерка, прошелестел голос девушки. Мариан на мгновение зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел, как незнакомка подскочила к Генри, обняла его за талию и закружила в лихом танце.       Казалось, дядя даже был не против. На его лице застыла широкая острая улыбка, а глаза мечтательно смотрели на прекрасную девушку; он обнимал ее в ответ. Они кружились так, словно были пьяны от любви и от жара, окутавшего их золотым облаком. Песочная пыль, рассерженная их совместным топотом, поднималась к щиколоткам и оседала на сапогах, вихрилась, и кажется, танцевала вместе с ними.       Мариан не знал, сколько времени прошло, но он видел, как раскраснелись щеки Генри от танца и жара, и как он, едва стоя на ногах, держался за девушку, а та, хитро улыбаясь стреляла в его сторону глазками. И тут произошло нечто действительно неожиданное. Генри весь подобрался — из последних сил, — дернулся вперёд и поцеловал девушку. Мариан едва не охнул: будь он сейчас материальным, то обязательно покраснел.       Этот поцелуй был отнюдь не простым соприкосновением двух губ: Генри был жесток и настойчив, казалось, он хотел навсегда оставить на бархатной коже незнакомки отпечаток своих губ.       Наконец, они звонко оторвались друг от друга, и девушка томно протянула:       — Ах, так у тебя дар огня… Какая жалость, — а потом с придыханием рассыпалась сверкающим песком на дорогу.       Генри грузным мешком упал рядом и пролежал, упираясь локтями в землю и подставляя раскрасневшееся лицо прохладному ветру, по меньшей мере, четверть часа. А Мариан, убедившись, что дядя приходит в себя, бесшумно заскользил обратно вглубь леса, к рябиновому дереву.