Иллюзия выбора

— Уйдëшь, когда вот-вот гроза?       Люмин бросила взгляд на темнеющее небо. В ответ оно словно сильнее примяло тучи к земле. Вдали раздался мерный продолжительный гром. Этого краткого взгляда хватило, чтобы Сяо ушëл, преодолев, впрочем, всего десяток шагов и оказавшись на крыше. Ступая бесшумно, он сел, не скрипнув ни единым черепком кровли — ему не хотелось, чтобы она услышала его. Честно сказать, он предпочëл бы другое место, подальше от всего, что может отвлечь разум, но в том, как она спросила, сквознула забота, спрятанная за усталостью и удивлением, и Сяо разрешил себе в порыве минутной слабости остаться поблизости.       Настойчивый ветер зашумел в кронах, качнул круглые фонари, и он увидел, как хаотично пляшут на траве тени. Последний порыв сухого воздуха, и с неба полились дробные крупные капли. Сейчас Люмин выйдет, как и он, полюбоваться моментом зарождающегося дождя. Так и есть — скрип двери на первом этаже. Она спускается по лестнице, ловя расслабленной ладонью капли, пока те ещë редкие и большие. Совсем скоро дождь начинает заливать сильнее, ударять о крышу чаще, мелкая дрожь черепицы сменяется гулкой и равномерной, и вот уже ливень льёт стеной. Прохладный, тропический — Люмин подставляет ему лицо и не бежит прятаться в дом. Сяо наблюдает за ней, пока холодные струи дождя заливают плечи и сбегают по спине. Его не заботит это, да и почему должно, когда даже она ничуть не против такого общения со стихией? Люмин кружится в дожде, охотно ловя щеками небесный поток, и прямо в момент, когда тот превращается в непроглядно-серую стену, замечает непрошенный взгляд. Сяо быстро прячется за скатом крыши заднего двора, но она уже здесь, присаживается на перила перед ним, отжимая волосы. Еë взгляд и растерянный, и немного лукавый, и Сяо отворачивается, не желая ни в чëм признаваться. — Нравится мокнуть? — хихикнув, спрашивает она. — Я медитирую, — равнодушно отвечает он, — грозовой ветер о многом может рассказать.       Люмин удивлëнно открывает рот и пресекает все его попытки избежать новых слов — легонько хватает за плечи: — Научи меня.       Он прикрывает глаза, борясь с желанием исчезнуть. Разве есть что-то, что он умеет лучше неë? Услышав это от него, она даже как будто расстраивается, но не оставляет попыток попросить снова: — Вот и неправда. У всех можно узнать что-то новое.       Сяо нервно ведëт шеей, когда еë руки сбегают по плечам, подобно потокам воды, вниз, и замирают уже на локтях. — Хорошо, — сдается он, и еë лицо светлеет.       Он говорит ей о том, как среди капель дождя и резких разрядов грозы услышать исключительно шум ветра. Она слушает, и ей кажется, что сложнее ветра услышать только его голос: слов мало, и они слишком тихи. Он подсказывает, как ей сесть, и, когда она садится неправильно, опрометчиво прикасается к коже. Она не смущена, ничуть: ей кажется это нормальным, естественным, но он спешно уводит взгляд от катящихся капель на еë бедре. Мокрая складка платья прячет всë, что она не хотела бы показать, но Сяо чувствует, что и без того пересëк черту. Еë излишнее внимание не то чтобы навязчиво, но как будто дозволяет вторгаться и дальше в личный комфорт. Не зная, что с ним делать, он стремится это прекратить, и уже готов уйти, как она спрыгивает с перил вниз, утянув его за локоть за собой. — Не замëрз? — Немного, — честно отвечает он.       Честность — то немногое, в чëм он до конца уверен в отношении неë. — Пойдем внутрь, — приглашает она. — Я сделаю тебе чай.       Дверь скрипит, чуть заедая от сырости, и Сяо помогает еë закрыть. Жадно смотрит, как она разувается, как быстро стаскивает мокрые чулки, впивается глазами в косточку на лодыжке. Люмин прикрывает глаза. Ей не нравится то, что происходит внутри неë, но она давно смирилась с этим, лишь изредка — как сейчас — чувствуя запоздалые уколы совести.       Она набрасывает на его спину полотенце, пока он снимает сапоги. Удивлëнный, Сяо подхватывает его за миг до падения, сминает пальцами светлую шершавую ткань. Ему не нужно это, но что-то заставляет не отказываться: этот жест странный даже по меркам людей, но Люмин нельзя измерить никаким из всех имеющихся у него качеств: о людях, о демонах, о богах он может сказать много, но вот о ней, увы, ничего. — Спасибо, — коротко говорит он, пока еë пальцы разжигают под чайником свечу.       Зелёный чай смешивается с мятой, дождь продолжает заливать крышу, а тонкое журчание наполняемой чашки дарит ему сумрачное, почти неосязаемое ощущение тепла — как будто это уже было с ним раньше, но в этот раз чище и светлее. Она дует на пальцы, обжигаясь о маленькие глиняные чашки с незатейливым узором. Разглядывает его с необъяснимым ему любопытством, когда Сяо вытряхивает капли из слипшихся волос. От взора Люмин хочется съëжиться; должно быть, так же она чувствовала себя от его невежливых глаз.       Она приглашает сесть у очага, осторожно протягивает чашку, невесомо опускается рядом со своей: — И как ты только пьëшь крутой кипяток?       Сяо невозмутимо пожимает плечами. Еë ласковый смех хочется услышать снова. На самом деле он почти не пьëт — глотки до того маленькие, что их почти и нет. Он тянет миг прощания изо всех сил, цепляясь за недопитый чай как за последнюю соломинку. Покинуть еë гостеприимство кощунственно: поступок, недостойный адепта; и он греется чайным теплом, пока может его уловить. Люмин тихо вздыхает, привлекая к себе внимание. Еë чашка уже давно пуста. — Мы можем медитировать здесь? — робко предлагает она. — Нет, — отзывается Сяо. — Дождь необходим. — Ну, тогда я не пойду наружу, — надувает она губы, — не хочу больше мокнуть. — Хорошо, — вскакивает Сяо и делает шаг к двери. Кажется, это знак, что пора уходить. — Постой, — смеëтся Люмин, поймав его руку в ладони, — Ты же даже чай не выпил.       Видя его смущение, она разжимает хватку: — Подожди здесь, я быстро.       Она взбегает по лестнице, оставляя его в одиночестве смотреть на тлеющие угли очага. Он может уйти прямо сейчас, кроме того, он должен уйти. Она и так позволила ему погреться у костра своей души, и будет излишне грубым подбрасывать в него дрова. Сяо притворяется, что не слышит ни еë шаги наверху, ни скрип мебели, ни шорох одежды.       Люмин проверяет нервы на прочность. Она даёт ему последнюю возможность сбежать, но вместе с тем прекрасно понимает, что Сяо жадно ловит сейчас каждый еë звук. Он не уйдёт сам, и, может быть, не уйдëт, даже если она попросит. Она тихо улыбается себе, но находит в этом печаль. Очаровать его было так просто: прожив тысячелетия, он так и остался по-детски наивен, даже облик-то выбрал почти что ребенка. Ей грустно дурачить детей. Даже богов она обвела вокруг пальца, но и здесь почему-то не остановилась.       Зачем, спрашивала она себя, и тотчас понимала, что не за чем: лишь ради самолюбия. Ей льстило, что союзники один за другим превращались в нечто большее, и что даже самую тёмную, самую мрачную, самую мятежную душу она легко удержала бы подле себя, пообещав за это лишь капельку тепла в ответ. Такие они, боги другого мира. Охочие до света чужих душ.       Сяо сдался последним: излишне осторожный, слишком мнительный, но, увы, и у него есть много слабых мест. Босые ноги стучат по деревянному полу: Люмин спускается обратно, сменив платье на сухое. Чай допит, и она лучезарно улыбается ему: он сидит, не шелохнувшись, ровно так же, как раньше. — Вкусный был? — Да, — хрипло вырывается из него. Острые, яркие в сумраке глаза скользят по еë простому скромному платью. Сейчас она так похожа на обычного человека. Она знает это и бессовестно этим пользуется. Стремительно сократив расстояние, она продевает пальцы между крупным жемчугом на шее. — Так и будешь мокрый сидеть?       Это бесцеремонно, это даже его злит, но… Он нервно сглатывает подкативший ком липкой горечи, когда она прижимается в попытке ослабить воротник. Вода с тела пятнит еë сухой подол, брюки приминают ткань к бедру. Поспешно разорвав контакт, он послушно отстëгивает броню с плеча, стаскивает с себя хотя бы тунику и сокрушëнно мнет еë в руке. Люмин улыбается ему с тихой грустью. Ей этого мало.

***

      В еë голове только один нелепый вопрос: почему? Почему он дозволяет это, почему до сих пор не убежал, не растворился в воздухе, спрятавшись за маской? В его глазах эмоция всегда только одна: немой, бушующий вызов, но ведь он знает, что ему ни за что не выиграть эту игру. «Ты хочешь быть обманутым?» — почти спрашивает Люмин, но успевает остановить голос прежде, чем он поднимется из груди. Этим она всё окончательно разрушит. Ей и в самом деле жаль его. Он нависает над ней, и его острое лицо приобретает маску жестокости, и Люмин кажется, что сейчас он прекратит всë сам. Глаза жгут, как угли — он, видимо, решил выжечь ей душу. Что ж, это представляется ей справедливым. — Не стоит жалеть меня, — цедит Сяо сквозь зубы, — По-твоему, я слабак?       Люмин касается лбом излома его шеи. Мокрые брюки обтираются об еë колени; от них холодно, да и его тело почти что холодное. «Ему нравится обманываться, — думает она, — Но что, если в этот раз я не лгу?» Она встаëт с колен и с благодарностью принимает робкое полуобъятие, когда он тянется за ней следом. Ощущение его голой кожи неправильное, но и всё другое в нём такое же неправильное. Сейчас он не придаёт этому значения, лишь покорно плетётся следом, не выпуская локтей.       На простыне не очень удобно, и Люмин успевает проклясть Паймон за крошки в кровати, но это меркнет перед тем, как Сяо терпеливо ждёт возвращения еë рук, пока она встряхивает постель. Ей кажется необычайно трогательным то, что до него так никто ещë не делал. Когда Люмин снова касается его, к нему возвращается подобие уверенности, сейчас такой лишней и ненужной. Она закрывает глаза, и больше Сяо не ждëт приглашений.       У него сухие, липкие, несколько отчаянные губы, и когда Люмин отстраняется, чтобы вдохнуть, он на мгновение теряет фокус. Действия только мешают. — Ты разочаруешься во мне, — сипло выдыхает, спрятав лицо у неë на груди. Она улыбается, пусть он и не видит, когда вибрация от голоса разливается по телу. Еë рука кажется ему божественной, когда Люмин бережно зарывается пальцами в волосы, задерживаясь на шейном позвонке. — Тебе не нужно повторять за людьми, — говорит она, не переставая поглаживать, — Я приму любую твою любовь.       «Любую? — думается ему, — Тогда почему ты настаиваешь на этой?» Но всë же она не тянет его ближе, и Сяо верит, что и правда имеет иллюзию выбора, поэтому тянется сам. Ей нравится чувствовать, как от тела постепенно согревается постель, и со спины Сяо сбегают липкие мурашки. Его вес приятно тяжёл, и, когда Люмин обнимает его, он наконец обнимает еë в ответ. Согревшись, он смелеет, касается стройных лодыжек, впивается в Люмин строгим, серьёзным взглядом — она выдерживает его, почти что терпит. Боится отвернуться, чтобы ненароком не разбить сердце. Нет, она не будет ничего говорить. Любить он научится и сам.       Его пальцы останавливаются на коленях. Люмин краснеет, успевая вспомнить, как ладони Чайлда непринужденно поднимались выше, и тут же корит себя за сравнение. Сяо не нравится Чайлд. Он ведёт себя слишком фамильярно с ней, даже к Властелину Камня обращается без должного почтения. Их сравнивать неуместно, и Люмин старается не выдать лицом нечестные мысли.       Вторая рука проскальзывает под воротник платья, мягко трогает впадину между ключиц. Обычно её не видно, и сейчас Сяо очень хочется на неё посмотреть. — Тебе мешает одежда? — тише, чем обычно, спрашивает Люмин.       Он цепляется за мысль о том, как легко ускользают от неё эти слова. Сколько раз она была в обстановке, подобно этой? Сколько ещё будет? Ещё одна мысль, и он сойдёт с ума. — Нет, — краснеет он, — оставь.       Но Люмин уже поднимается на локте и тянет за застёжку на спине. У Сяо перехватывает дух. Тактильность для него всë так же запретна, но пальцы сами опускаются на шею. Люмин теряет, наконец, грустные мысли. В этот раз всё совершенно иначе; он не походит на остальных ничем: он непредсказуем, он ищет дорогу к сердцу на ощупь, не зная, что кратчайший путь к ней — по прямой. И касаясь её, он заглядывает в себя, как далеко позволит зайти этот непрочный лёд из условностей и невысказанных слов. Когда он набирается смелости поцеловать её снова, она отвечает благодарностью и тихим всхлипом. В этот раз он настойчив, но медлителен, и это ощущается чем-то другим. Чем-то настоящим. Интимным.       Люмин признаëтся себе, что игра стоила свеч.