Проржавевшие качели

Лучи яркого утреннего солнца настойчиво пробивались в квартиру сквозь тяжелые полузашторенные занавески. Было около восьми утра и весь Токио давно проснулся, зашумел и загудел транспортом.  Однако тело на широкий двуспальной кровати со сбившимся постельным бельём, отчаянно не хотело подниматься, игнорируя энное количество звонков. Разряжающийся мобильник устало выдавал прескверные трели. Он непременно действовал бы на нервы Саюри, если бы они у неё остались. Если бы...  Саюри Ода - двадцатипятилетний адвокат по делам несовершеннолетних - явилась домой четыре часа назад и, теряя одежду по ходу продвижения в спальню, завалилась на кровать едва успев натянуть безразмерную домашнюю футболку. Могла себе позволить, ведь жила одна.  Когда мелодия звонившего телефона наконец добралась до погрузившейся в анабиоз Саюри, та буквально завыла в подушку. Глаза разлипаться не хотели от слова совсем и Ода лишь глубже зарылась в кровать, лелея надежду, что мобильник сжалиться над ней. Однако этого не случилось.  Вереница самых скверных ругательств, почерпнутых на работе у подрастающего поколения, заставила наконец Саюри приподняться на локтях и притянуть к себе мобильник. Поднять веки оказалось задачей непосильной, поэтому Ода просто водила пальцем по экрану, пытаясь не глядя то ли принять вызов, то ли сбросить.  Удача явно была не на стороне Саюри, поскольку спустя благословенную секунду тишины из динамиков раздался непозволительно бодрый голос:  - "Спишь?" Ну конечно, кто ещё мог звонить двенадцать раз подряд с утра пораньше? Ода титаническим усилием разлепила веки и, подперев голову, посмотрела на мобильник.  Ойкава всегда звонил по видеосвязи и напрочь игнорировал часовые пояса - между Японией и Аргентиной, где блистал своими выдающимися спортивными данными Тоору, было полсуток разницы.  - Догадайся, - мрачно пробурчала Саюри, глядя на довольную физиономию собеседника.  - "Думал ты опять шаришься по притонам в поисках своих маргинальных подзащитных вместе с Накахарой," - рассмеялся Ойкава.  - Очень смешно, - недовольно пробормотала Ода, соскребая себя с кровати.  С Накахарой Юки - девочкой, в далёком прошлом истекавшей кровью из зияющих вен в школьном туалете - Саюри вновь увиделась два года назад. Тогда Ода подумала, что ей привиделось знакомое лицо среди сидевших в зале суда праздных наблюдателей. Но позже они снова встретились.  Саюри чувствовала себя под внимательными, спокойными глазами Юки ужасно неловким подростком. Ода тушевалась перед Накахарой, хоть и была почти на целую голову выше.  Как оказалось, Юки была частым гостем в суде. Она стала социальным работником, помогающим ребятам из детских домов. Многие из них доставляли проблемы, которые Накахара бралась решать.  Саюри и Юки никогда не были подругами в полном понимании этого слова. Скорее их скрепила в прошлом некое подобие понимания боли друг друга. Так что и теперь нельзя было считать их близкими людьми. Накахара неразговорчивая и тихая. Произошедшее в средней школе навсегда оставило отпечаток на её предплечьях, но скалящие зубы подростки слушались Юки. Она приручила их внутренним покоем - душа, застывшая в янтаре. Этим же, пожалуй, Накахара покорила уже во второй раз Оду.  Они стали хорошими знакомыми, молча помогавшими друг другу. И Саюри, действительно, периодически искала вместе с Юки сбежавших подростков, защищала их в суде.  - "Какой уж тут смех?" - фыркнул Тоору; судя по звукам он что-то жевал. - "Бегаешь за каким-то мальчишками, пока меня нет..." - Ладно, - нахмурилась Саюри, встав наконец с кровати, и, прихватив телефон, поплелась в ванну, - зачем звонил?  - "Да уже не важно," - невозмутимо выдал Ойкава, - "я всё нашёл." От столь вопиющей наглости Ода даже остановилась посреди коридора и поднесла мобильник к лицу, чтобы Тоору мог увидеть всю степень презрения, которая отражалась теперь в её заспанных ярко-зеленых глазах.  Ойкава очаровательно улыбнулся. Он выглядел слегка утомленным. Под карими глазами залегли тени. Но больше Саюри ничего разглядеть не могла, поскольку весь экран занимала ничуть не раскаивающаяся физиономия Тоору.  - Где ты? - нахмурилась Ода, её слегка смущало, что Ойкава начал говорить тише.  - "В квартире любовницы," - совершенно серьёзно сообщил сеттер аргентинской лиги, - "прячусь от её мужа." - Невероятно уморительно, - фыркнула Саюри и продолжила путь в ванну.  Некоторое время Тоору молча чем-то хрустел. Когда же Ода швырнула мобильник на полочку рядом с раковиной, Ойкава, обиженный столь грубым обращением с его персоной, поинтересовался:  - "Кстати, неужели ты так просто оставишь того жиголо, с которым Наоки-чан выкладывает фотки?"  Саюри закатила глаза и плеснула в лицо ледяной водичкой. Младшая Ода поступила на учителя и недавно начала гулять с одним парнем из потока.  - Она взрослая девочка, - уткнулась в махровое полотенце Саюри, - сама разберëтся.  - "Да я по его глазëнкам вижу, что он ненадёжный!" - негодовал Ойкава, глядя, по милости владелицы мобильника, в потолок ванной.  - Не желаю слышать это от человека, сделавшего мне предложение по скайпу, - отрезала Ода и, взглянув в зеркало, пару раз прошлась расчёской по волосам.  Она всё ещё осветляла их, но уже в приличной парикмахерской.  - "Эй, Энн Бонни!" - возмутился Тоору, да так что мобильник чуть не начал подпрыгивать, - "Я же объяснял - обстоятельства!" Обстоятельства, сами по себе, являлись превосходным взрослым словом объяснявшим все "не могу" и "не сейчас". Саюри и Ойкаву разделяли часовые пояса, океан и эти самые обстоятельства.  - Да-да, - зевнула Ода и, прихватив виртуального муженька с полочки, пошла на кухню.  Тот подозрительно молчал и только продолжал чем-то хрустеть. Наконец Саюри не выдержала и подняв мобильник, посмотрела на Тоору.  - Что ты жрёшь там такое на ночь глядя?  Ойкава замер. Ода тоже, потому что дойдя до кухни, услышала эхо своего голоса.  - Что за фигня? - сурово поинтересовалась Саюри, глядя на набившего щëки собеседника.  Её голос вновь раздался из-за столешницы, отделявшей плиту и раковину от основной части кухни. Ода выгнула брови и решительно подошла к ней.  Прямо на полу, упираясь длинными ногами в духовку сидел Тоору с огромной миской хлопьев. Взъерошенные волосы, мятая футболка и домашние треники дали Саюри понять, что Ойкава дома не первый час.  Медленно и обстоятельно прожевав хлопья под пристальным взглядом Оды, вполне однозначно ждавшей объяснений, Тоору сбросил звонок и, отложив телефона на кафельную плитку, сказал:  - Я звонил, чтобы спросить, где молоко.  - В магазине, - язвительно улыбнувшись, огрызнулась Саюри. - Нафига ты приехал не предупредив?  - Как это нафига? - оскорбился Ойкава и деловито отставил миску хлопьев. - Конечно же, чтобы сделать предложение по-человечески.  Он вытер руки о серые треники и достал из кармана футляр для кольца. Встав на одно колено и прокашлявшись, Тоору выдал:  - Любимейшая всем сердцем Саюри Ода, не согласишься ли ты, чëрт возьми, наконец взять мою фамилию?  Саюри скрестила руки на груди, вздохнула, помассировала переносицу, и сказала:  - Выйти-то за тебя я выйду, но ты же не рассчитываешь всерьёз, что я возьму твою фамилию?  - Что? - изумился Ойкава, от чего его глаза презабавно округлились.  - Не звучит, - пожала плечами Ода и, развернувшись, пошла к холодильнику, - придётся паспорт менять, так ещё и визитки перепечатывать. Слишком запарно, я пас.  - Н-но подожди, - забеспокоился Тоору.  Он встал и начал ходить за Саюри, собиравшей ингредиенты для завтрака по всей кухне.  - Мы должны носит одну фамилию, - настаивал Ойкава, маяча за спиной Оды.  - Твоя фамилия досталась тебе от матери, - резонно заметила Саюри, разбивая яйца над сковородкой.  - Так она с отцом развелась, - не унимался Тоору, - и вообще...  Ода развернулась и, шагнув вперёд, заставила Ойкаву отступить и упереться в столешницу.  - Что ты делаешь? - кончики ушей надежды аргентинской сборной покраснели.  Саюри прижалась к Тоору, опустив ладони на столешницу по обеим сторонам от него. В её глазах шипела какая-то ужаснейшая на вкус газировка, которую они подростками покупали в магазинчике рядом со школой.  - Я выйду за тебя, - повторила Саюри, - так что хватит причитать и лучше поцелуй меня.  По квартире блуждали любопытные лучи солнца, шкварчала на сковородке яичница, гудел за окном Токио, а двое влюблённых целовались на кухне, забыв на эти несколько минут обо всех обстоятельствах.