Извинения

…Онегин выстрелил… Пробили Часы урочные: поэт Роняет, молча, пистолет…

      Онегин замер на месте, не в силах свести глаз с упавшего навзничь Ленского. Он смотрит, как снег медленно окрашивается в ярко-розовый, смотрит и не может заставить себя что-то сделать. Наконец Евгений приходит в себя и падает на колени пред умирающим поэтом. Кладет дрожащую руку на шею — пульс слабый, но есть, и Онегин судорожно выдыхает, понимая, что есть шанс спасти. Он кричит, яростно, до боли в горле зовет обоих секундантов, просит помощи, срочно доставить к врачу. И смотрит, как увозят в санях Ленского, с на скорую руку перевязанной раной. Онегин смотрит на дорогого сердцу друга, чье лицо приобретает белизну первого снега. Владимир — мечтатель, он бы точно увидел в этой картине трагичную романтику, живущую между строк его наивных стихотворений, которые читал Евгению по вечерам. Но Евгений не Владимир, он не романтик и не мечтатель. Он реалист, который обычно видит лишь серые будни и серых людей. Хотя сейчас Онегин видит лишь красный, намекающий о скорой смерти юного поэта.       Евгений плачет. Плачет, кажется, впервые за последние шестнадцать лет; в последний раз он мог дать волю слезам лет в пять или шесть, когда нежный возраст мог это позволить. Он медленно оседает на пол, не обращая внимания на взволнованные слова служанки, смысл которых так и не доходит до затуманенного разума. Глупец! Онегин корит себя за то, что повел себя как зарвавшийся, самодовольный мальчишка, излучающий своим естеством непонятную гордость от того, что его впервые вызвали на дуэль. Он мог отказаться. Мог наплевать на свою чертову гордость и принести извинения за случай на балу. И тогда бы не было истекающего кровью Ленского. Не было бы нарастающей паники и истерической ненависти к самому себе. Сейчас Владимир не лежал бы под чутким надзором лекаря на грани смерти, а читал бы очередную поэму, наполненную ярким счастьем юношеской невинности, ожидал бы дельных советов от Евгения, но, как всегда, получил бы только искренние похвалы и слова о том, что Онегин вообще не разбирается в поэзии.       Они бы вышли на вечернюю прогулку по зимнему саду, лениво обсуждая последние новости света. Евгений вновь бы сделал замечание по поводу легкости одежды Владимира, украдкой завороженно посматривая на алые от мороза щеки и растрепавшиеся черные кудри. Но к чему все эти до скрежета зубов противные мечтания, когда этих вечеров может и не быть больше. Евгений вновь останется один в богом забытой деревушке, изо дня в день приходя на маленькое кладбище к угрюмому надгробию с каллиграфично выведенными буквами Владимир Ленский. А если история и получит хороший исход, нет гарантии, что Ленский продолжит с ним общение. Больно, собственные мысли чертовски сильно бьют по самолюбию Онегина, заставляя согнуться пополам. К нему подходит Гильо, кладет тяжёлую ладонь на поникшее плечо, тихо сообщая, что с ним все хорошо, что вовремя привезли и успели оказать медицинскую помощь. Ругает за слишком необдуманное действие, за горячность уже взрослого ума. Ведет до его покоев, осторожно, без лишнего шума, притворяя за Онегиным дверь, оставляя их наедине. Евгений смотрит.       Смотрит смотрит смотрит.       Смотрит на лицо друга, и оно кажется ему таким незнакомым. Нет, он не знает этого бледного лица без всяких красок и эмоции, без мечтательной улыбки и ямочек на щеках. Не знает человека, чье тело так безвольно и неправильно лежит укрытое белоснежными простынями, уже успевшими впитать запах медицинских бинтов и мазей. Он не знает, и в то же время знает прекрасно, даже слишком, чтобы просто вот так стоять и смотреть на результаты работы своих рук, пальцев нажавших на курок, глаза, который четко обозначил себе мишень.       Чувство вины длинными щупальцами оплетает его воспаленное сознание, заставляя задыхаться. Он опускается на постель и медленно сплетает пальцы с тонкими и изящными, точно женскими, пальцами поэта, подносит их к губам и целует.       Целует целует целует       Трепетно прижимается, пытаясь согреть холодные ладони Ленского своим дыханием. Осторожно прикасается к вене, проступающей под тонкой нежной кожей, нащупывая пульс, который начинает постепенно приходит в норму, но все еще оставаясь достаточно слабым. Онегин слушает его сердцебиение и мысленно благодарит всех святых за проявление милосердия. Этой ночью Евгений так и не ушел — не мог оставить Владимира, раненного собственной рукой. Ни на секунду он не смыкает глаз, надеясь на пробуждение дорогого друга, чтобы в тот же миг сказать о том, как сожалеет, что решил пригласить на танец Ольгу. «Зачем же?» — спрашивает себя Онегин, сам не понимая с какой целью решил вывести Ленского на эмоции — ведь знал о ранимости души юноши, о его тонкой натуре, знал, что все закончится не мирным чаепитием у Лариных или недолгой ссорой, конец которой пришел бы на следующий день. Евгений впервые чувствует себя настолько плохо от того, что плохо другому человеку. Это странно, непривычно. От этого хочется сбежать, спрятаться куда-нибудь закрыв лицо руками, как делал в детстве, перестать ощущать невыносимую, разрывающую изнутри грудь и горло боль, давящая тяжелым каменным пластом.       Евгений смотрит в маленький календарь и думает, что Владимир не приходит в сознание слишком долго, от этого с головой захлестывает паника, сердце в грудной клетке начинает стучать быстрее, грозясь вот-вот проломить ребра, а руки пробивает крупная дрожь, не оставляя его ни на минуту. Хоть врач и уверяет его, что состояние его друга стабильное, а такие последствия после тяжелых ран предсказуемы, Онегин продолжает проводить ночи у постели поэта, засыпая в неудобном кресле и аккуратно сжимая узкую ладонь.       Однажды он просыпается за несколько часов до рассвета от тихих разговоров в комнате. Сначала Евгений думает, что это лишь сон, сладкая фантазия, игра его разума, не отошедшего от гаммы пережитых эмоций, но нет — на него смотрят серо-голубые, полуприкрытые длинными черными ресницами глаза. Смотрят и открываются шире, осознавая присутствие еще одного человека рядом, того, кого меньше всего ожидал видеть здесь и сейчас. Ленский удивленно выдыхает, пытается приподняться на ослабевших руках и опускается обратно, морщась от легкой боли не до конца зажившей раны. Врач говорит о том, что надо соблюдать режим, пользоваться заживляющими мазями, названия которых так и не отпечатались в памяти Евгения, как и остальные рекомендации доктора — в данный момент это казалось самой неважной вещью на свете, да и рецепт он напишет дополнительно.       Они смотрят друг на друга не решаясь что-либо сказать. Ленский щурится, смотря на Евгения и, наверное, думая о том не мерещится ли ему неразговорчивый друг, не являются ли знакомые черты лица наваждением, бредом, как последствие продолжительного беспамятства, пока наконец не решает тихим ослабшим голосом спросить: «Евгений?» И Онегин пропадает. Он падает на колени.       Молит молит молит       Истерично умоляет о прощении, приносит тысячу и одно извинение, которые повторяет по нескольку раз, не давая произнести пораженному Владимиру и слова. Онегин плачет. Сейчас ему совершенно не до того, как он выглядит со стороны, не до того что Ленский видит его, обычно всегда идеального и при параде, таким: с растрепанными и спутанными волосами, успевшими опухнуть глазами и раскрасневшимися щеками, блестящими от падающих слез. Владимир испуганно обнимает, утешающе гладит ладонями по напряженной спине и сам чуть не срывается. Юноша смаргивает скопившуюся влагу в уголках глаз и понимает, что не может не простить. Понимает, что это Онегин, который больше не увлекается светской жизнью, который не верит в эфемерную любовь, таящуюся в строках стихотворений Ленского; Онегин, который не стал бы уводить у друга невесту, тем более легкомысленную беззаботную Ольгу — Владимир знал, не те черты характера, которые ценил бы в девушке его друг. Не может более злиться за тот случай на балу, за дуэль, которую сам же и устроил поддавшись минутным злости и обиде.       Они засыпают вместе, утомленные накрывшим их с головой переизбытком чувств, прижавшись друг к другу, и, скорее всего, завтра у Евгения будет жутко болеть спина от неудобной позы, которую не менял до самого утра, но это не станет чем-то, что будет сильно беспокоить его. Они проснутся ближе к обеду, когда в комнату войдет Гильо, надеясь уговорить Онегина хоть немного уделить внимания своему же состоянию. Ленский поняв, что находится не у себя, а в доме Евгения, зальется ярким румянцем, пряча за черными кудрями пылающее лицо, а Онегин, не в силах посмотреть в глаза юноше, под нелепым предлогом сбежит в свои покои и будет думать о том, почему же велел вести Ленского именно к нему. Через час он вновь придет к другу, прихватив с собой несколько томиков литературы и бумагу с пером, за что получит робкую благодарную улыбку на все еще бледном лице. Они будут, неловко себя ощущая, сидеть в одной спальне, иногда заводя несерьезный разговор; слуги сменят Ленскому повязки, после чего принесут им легкий ужин с фруктовым чаем. Владимир уснет за чтением романа, а Евгений будет отстраненно созерцать медленно наступающий вечер, думая о том, что все складывается как никогда лучше.