На экстренный случай

— Значит, пока какие-то ебланы собираются устроить международный переворот и перебить других ебланов, этот жирный мудак ставит палки в колеса своим же? — Малкольм трет лицо ладонями. Это итак какой-то гребаный пиздец. Ублюдки со всех концов Европы и Азии объединились, чтобы захватить власть и уничтожить обычных людей. А все потому что группа каких-то мудаков внезапно решила, что наличие истинного имени делает их особенными. А вот нихуя. — Как-то так, — Рицка игнорирует всю нецензурную брань, вырывающуюся изо рта этого эксцентричного мужчины. Она не обращает внимания на это. — Наше правительство связалось с вашим правительством. И ваши злоебучие самураи сказали, что ваша академия самая лучшая, самая прогрессивная. Что она охуенная! А что в итоге? — Малкольм должен был сейчас дрючить Николу из-за «четвёртого сектора» на Даунинг-стрит. Эта тупоголовая кобыла в прямом эфире на BBC сравнила политическую инициативу с тортом. Мать его, тортом, разделённым на четыре части. Такер уже представлял, как по возвращению в Лондон, он возьмёт огромный фаллоимитатор размером с небоскрёб и засунет Николе в жопу, и еще по одному оксфордскому пиздюку — Олли и старой обезьяне — Глену. — А в итоге половина совета отсутствует, Кунуги-сенсей пишет кляузы на Рицу-сенсея. А мой поехавший брат по ту сторону баррикад возглавляет все это безумие, — кошачий хвостик застучал по обивке черного кожаного дивана. Но и это было еще не все. Сеймей додумался напасть на Рицу. Минами повезло, ножевое оказалось не смертельным. И сейчас Нагиса заботилась о нем, делала все возможное, чтобы Рицу, как можно скорее оказался на ногах. — И ещё этот поехавший мудак спиздил твоего бойца, — Малкольм подливает в широкий стакан еще односолодового, делает глоток, чтобы успокоить нервы. Ему до трясучки хочется хоть на кого-нибудь сорваться и всласть поорать. Рицка — не вариант, она — жертва ебаных обстоятельств. Они все здесь ебаные жертвы ебаных обстоятельств. Такер прилетел в Токио, потому что во-первых, он единственный в правительстве, кто умеет свободно говорить на японском. А во-вторых, он боец. Отправлять обычного человека копаться в жертвенно-бойцовском дерьме было бы бессмысленно, пустой тратой времени и сил. — Если бы Соби хотел, он бы остался. Послал бы этого сумасшедшего к чертям собачьим, разорвал связь и остался бы тут, со мной, — это была неприглядная правда. Та самая, о которой Рицка не хотела думать, не хотела озвучивать, но это гораздо лучше, чем носить розовые очки, когда на пороге самая настоящая война. — И что будешь делать? Искать другого бойца? Возьмешь к себе какое-нибудь юное дарование? — Малкольм опустошает стакан одним глотком. Язык приятно щиплет, ротовую полость обжигает и ниже к желудку согревает. — Я не знаю, я думала, что Соби действительно любит меня, что не оставит, — они сидят в закрытой изнутри переговорной комнате, затарившись бутылкой виски, кока-колой и тортом. Такеру нужен алкоголь, чтобы не сойти с ума, а Рицке быстрые углеводы и сахара. — А где твоя жертва? — Рицка отламывает кусочек фруктового торта вилкой. Нужно поесть. Голодные обмороки никому не нужны. — Джуди? Эта ебанашка закончила Национальную академию для бойцов и жертв имени Георга V, влюбилась в обычного человека, вышла за него замуж, забеременела. Она умерла при родах. Я почти не знал Джуди, ей было наплевать на систему и системных, — Малкольм подливает еще алкоголя Рицке и разбавляет колой. — И все? Больше не было жертв? — Рицка делает глоток. Алкоголь практически не чувствуется, спиртовое послевкусие тонет в сладости газировки. — А зачем? Я выбрал карьеру и правительство, в Англии все несколько проще, меньше консервативности, меньше скреп, и гораздо больше свободы, — Малкольм отламывает кусок торта, придерживает бисквитный треугольник пальцами и откусывает. Рицка про себя отмечает, что ей нравится, как мужчина ест, как двигаются его суховатые губы, когда он широко открывает рот, чтобы откусить влажный бисквит. Аояги ловит себя на мысли, что ей нравится Такер. Харизматичный и страстный, за словом в карман не полезет — не то, что Соби, который только и делал, что без конца мямлил. — Да? Ну, ладно, — Рицка неловко замолкает и снова тянется за тортом, подцепляет с кусочком спелого киви. — Только не говори, что ты хочешь предложить мне, стать твоим бойцом. Ты, конечно, неебически охуенная, детка, но я далеко не послушный мальчик — зайчик, — Такер хищно ухмыляется, демонстрируя белые зубы. Это не до зубного скрежета послушный Соби. Малкольм — это гребанное цунами, способное накрыть собой целый город, снести под ноль, не оставив ни единого уцелевшего здания. — А мне не нужен раб, я же говорила, помнишь? Сеймей вернется со своими дружками, и нам нужно будет дать им отпор, — Рицке с каждой секундой все больше и больше нравится мысль о том, что Малкольм — мужчина, способный заставить писаться от страха министров Великобритании — может стать ее бойцом. Малкольм смотрит на девчонку искоса. Рицка неплохая. Она молоденькая, худенькая, с очаровательными кошачьими ушками и длинным черным хвостом. Миниатюрная женщина-кошка, мать его. Малкольм протягивает руку, касается пальцами теплого, мягкого ушка, приглаживает подушечками шерстку. Рицка довольно жмурится, подсаживается к мужчине чуть ближе, склоняет голову на бок, желая получить как можно больше нежных почесываний и поглаживаний. — Учти, когда это все закончится, мне придется вернуться домой. И конечно, если ты захочешь, я заберу тебя с собой, — будучи совсем не семейным человеком, Малкольм на мгновение представляет Аояги в своей квартире. Воображение подбрасывает чудесные картины: полуобнаженная Рицка в постели Такера; или Рицка, одетая в шелковую пижаму, стоит на просторной кухне; или немного уставшая девочка в гостиной, в окружении кучи мягких подушек. — Меня здесь практически ничего не держит. О Соби позаботится Рицу-сенсей, у Кио и без нас полно родственников и друзей. А Сеймей? Я не желаю его видеть, он предал меня, — Рицка пожимает плечами и переводит взгляд на Малкольма. Такер — это шанс покончить с братом и сбежать из страны. Зачем оставаться в Японии, если даже в родном доме Аояги не чувствует себя вы полной безопасности. — Если честно, я уже и не помню, что нужно делать, чтобы создать связь, — Малкольм посмеивается. Его пальцы касаются человеческого ушка, гладят за ним, легко сжимают мочку. — Разве ты не должен признаться мне в любви? Или около того? — Рицка смущенно отводит взгляд, прерывая зрительный контакт. Потому что это слишком. Смотреть подолгу в глаза Малкольму так сложно. У него взгляд тяжелый, тучный, хмурый. В зеленых глазах отображается чересчур много, в том числе жизненный опыт. — А ты хочешь, чтобы я это сделал? Соврал тебе? — Малкольм привык к этому. Он врет на работе, прессе, знакомым и родственникам. Малкольм пиздит, как дышит, но не в этот раз. — Нет… Я не знаю… Конечно нет, я не хочу, чтобы ты мне врал или был не искренним, — Рицка набирается смелости и задрав черную юбку-карандаш до бедер, забирается к Такеру на колени. Она сжимает острыми коленками его крепкие бедра. — О, ты неебически охуенная, детка. Невозможная девочка, — Малкольм выглядит весьма довольным. Привлекает девочку еще ближе к себе, положив руку на ее талию. Рицка шумно вдыхает носом, когда Такер наконец целует ее. У Малкольма тонкие суховатые губы, упругий влажный язык. Такер — это не Соби, он не щадит, жадничает и прижимает девчонку к себе. Рицка сразу же замечает, что Малкольм действительно горячий. Он пахнет сигарами — аромат кофе, специй, натуральной кожи и табачных листьев. Аромат древесный, чуть горчащий, привлекательный настолько, что Рицка вжимается носом в изгиб шеи Малкольма. Такер очень давно не чувствовал ни с кем связи. Он будто бы в первый раз видел тонкую серебряную нить, опутывающую боевую пару. Соби желал толстую цепь, он мечтал об ошейнике, но только не Малкольм. Ему за глаза хватит и этого. Рицка слегка отстраняется, касается пальцами чужого лица. Разглаживает морщинки и заломы на коже, нежно гладит щеки и скулы. Аояги указательным пальцем касается губ, слегка надавливает на нижнюю. Малкольм послушно приоткрывает рот, мажет теплым языком по подушечки пальца и смыкает губы. Рицка густо краснеет. Соби никогда так не делал, не облизывал нежные девичьи пальцы. Агацума вообще ничерта не делал, не заходил дальше поцелуев, утверждая, что Рицка еще маленькая. Но Нелюбимая не считала себя ребенком, она была уже в выпуском классе старшей школы, поступление в университет не за горами. — Соби никогда не разрешал прикасаться к себе, — Рицка стушевалась, засмущалась; щеки тронул нежный румянец, а сердце быстро-быстро застучало в груди. — Детка, я давно не мальчишка и умею держать себя в руках. Не волнуйся, это случится при более приятных обстоятельствах, — Малкольм ободряюще улыбается и касается пальцами кошачьего ушка. Конечно, велик соблазн забрать эти очаровательные ушки и хвостик прямо сейчас, но Такер уже давно не подросток. Он умеет держать свои желания под контролем. К тому же для усиления связи будет достаточно и менее глубоких практик. — Правда можно? Я очень волнуюсь, — Рицка тянет ладони к мужскому лицу. Она разглаживает пальцами морщинку на лбу, прикасается к щекам, любовно поглаживая. Малкольм не без удовольствия прикрывает глаза. Интересно, что этот перегидроленный мудак наговорил Рицке? А главное, как часто? Раз девочка так сильно тревожится. Что она не красивая, не привлекательная, не сексуальная? Что не возбуждает? О, какой же он идиот! — Тебе нравится? — Девичьи пальчики смещаются ниже, касаются шеи, обводят залом на коже - «кольцо Винеры». Рицка поглаживает заднюю сторону шеи, погружает пальцы в короткие, чёрные волосы с проседью. — Очень, — Малкольм произносит на выдохе, — не останавливайся. Такер осознает четкую разницу между тем, что происходит сейчас и быстрым, грубым сексом по выходным с девушками - ночными бабочками. Торопить Рицку не стоит, это ее первый раз столь откровенных прикосновений. К тому же переговорка закрыта на ключ изнутри, все заняты делом, вряд ли их станут искать до вечера. — Малкольм, — Рицка шепчет его имя на ухо, сухо целует гладковыбритую щеку. Пальцы скользят по коже, пока не натыкаются на воротник белой рубашки. Такер согласно кивает, и Рицка принимается за пуговицы. Аояги не спешит, аккуратно вынимает из петель маленькие пуговицы и распахивает рубашку. Девочка смотрит, затаив дыхание. Приятная, физическая красота, абсолютно не идеальная, но Рицке так нравится и смотреть, и прикасаться. — Детка, смелее, — руки Малкольма оживают, пальцы подцепляют края кашемирового тонкого свитера и задирают до самой груди. Рицка на мгновение отстраняется, чтобы окончательно снять свитер вместе с кружевным бюстгальтером без косточек, который слегка придерживал грудь. Малкольм окидывает девочку потемневшим взглядом, полным вожделения. Никаких сальных шуточек или неуместных пошлостей. — Ты очень красивая, нежная, — ладонь Малкольма ложится на девичью шею, соскальзывает вниз. Крепкие пальцы касаются груди, легонько сжимают розоватый сосок. Рицка вздрагивает и почти не дышит. Свободная мужская рука неспешно гладит худенькую спину. Аояги отвечает на прикосновения: целует шею, лижет ключицу и особенно привлекательную яремную впадинку. Малкольм шумно тянет воздух носом и прижимает Рицку еще крепче, чтобы она как можно более тесно почувствовала его. Рицка охает, неловко ерзает, трогает ладонями живот и бока. Ей хочется опустить руки еще ниже. — Можно? — Рицка стесняется своих желаний, голос дрожит. Она никогда ранее не заходила так далеко, не прикасалась настолько откровенно и интимно. — Конечно, ты молодец, — Малкольм ободряюще целует, широким мазком лижет изящную девичью шеи. Рицка невольно всхлипывает и слегка отстраняется. Ладони соскальзывают ниже, ложатся на крепкие мужские бедра. Пальцы смещаются к самому центру, трут вздыбленную ширинку, и Малкольм шумно выдыхает, откидывает голову назад. Он охуеть, как возбужден, а прикосновения жертвы ощущаются гораздо интенсивнее, чем если бы к нему прикасался любой другой человек. У Рицки сбитое дыхание и горячечный румянец на щеках. Возбуждение чем-то похоже на лихорадку. Еще немного, и девчонку сотрясет дрожь. Аояги расстегивает ремень, затем пуговицу на серых классических брюках, шуршит молнией и наконец запускает нежные пальцы под ткань. В ладони большое и очень теплое. Пальцы обнимают член, большой палец ложится поверх влажной головки. Рицка стесняется смотреть. Ее движения излишне неспешные, аккуратные. — Детка, смелее, — Малкольм подбадривает. Столь интимные и ласковые прикосновения жертвы вызывают сладкую дрожь во всем теле. Такер тянет руку вниз, прямо под складки строгой юбки, под тонкое кружево нижнего белья. Рицка вздрагивает, прижимается еще крепче, сжимает пальцы чуть теснее. Внутри все пылает, напитывается жаром желания. Рицка нетерпеливо ерзает, оттирается о чужую ладонь и все-таки вскрикивает, ощутив крепкие пальцы внутри себя. Малкольм прикрывает глаза, концентрируясь на ощущениях. Рицка возбужденно-влажная, излишне нежная и чувствительная, ласкать одно удовольствие. Малкольм накрывает девичью ладонь своей. Рицка загнано дышит ему в шею и послушно сжимает ладонь, растирает выступившую влагу по румяной головке, трет подушечкой пальца особенно чувствительную уздечку. Аояги не останавливается, ведет запястьем более хаотично. Малкольм прекрасен в напряжении, будучи на крайней точки удовольствия: зажмуренные глаза, приоткрытые влажные губы, бьющаяся голубоватая венка на виске. — Это было... Ты был великолепен, мне понравилось, но... — Рицка тянется к лежащему в углу дивана рюкзаку, чтобы достать пачку влажных салфеток. Она аккуратно счищает сперму с рук, и ни намека на брезгливость на лице. — Но ты бы хотела по-настоящему? По-взрослому? — Такер жарко выдыхает девочке на ухо. Он выворачивает неудобно руку и сильнее толкается пальцами в влажное и обжигающе-горячее. Рицка согласно кивает и тянется за очередным поцелуем. У Аояги взгляд поплывший, словно она опьяненная, движения дрожащих бёдер абсолютно беспорядочные. Рицка обнимает Малкольма за шею, прижимается обнаженной грудью к его груди. Она напрягается телом, так восхитительно сжимается и сладостно, протяжно стонет. Рицка довольно жмурится, по виску стекает капелька пота. Малкольм приобнимает девочку за талию, его лицо заметно смягчается. Связь крепнет, серебряная нить становится толще и плотнее. Обычное дело после близкого физического контакта, но не для Такера, у которого никогда не было связи с жертвой, временная во время обучения не в счет. — Надеюсь, что ничего не поменяется. Думаю, что хочу оставаться в твоей тени, — Рицка нехотя встает на ноги, чтобы поправить юбку, одернув ее вниз и одевается. — Большой босс и его миниатюрная женщина-кошка? — Малкольм застегивает рубашку, возвращает галстук и застегивает брюки. Он хищно улыбается девочке. — Навестим Рицу, угостим тортом? — Если честно, Рицка не может предугадать реакцию сенсея на эту выходку. Он будет зол? Или расстроится? Или согласиться с тем, что сидеть без бойца и ждать, пока эти ненормальные их вырежут, словно бешеных собак, абсолютно бессмысленно. Более того, это смертельно опасно. — За одно скажем, что больше нет нужды искать тебе бойца. Ему тоже не помешает боец, служба безопасности в следующий раз может не успеть, — Малкольм пожимает плечами. Он вполне отдает себе отчёт в том, что Рицу скорее нужен раб, нежели воин. Но вкусовщина ли это? Или последствие воспитания и обучения? Все-таки Япония более консервативная в отношении бойцов и жертв, нежели Великобритания или Америка.