А истина где-то около

      Гарри Поттер разочаровывал. Когда Барти отправлялся в Хогвартс с заданием своего Господина, он ожидал увидеть кого-то… Более внушительного… Рослого... Хорошо сложенного… Уверенного… Ухоженного… Умного… Сильного… Да Мерлин! Этот список можно было продолжать бесконечно! Более КОГО-ТО ожидал младший Крауч.       Этого тощего заморыша в уродских магловских очках, смотрящего на пустой стол перед собой, как бродячий пёс в ожидании, что там появится кость, хотелось, прежде всего, накормить. Затем — сорвать эти уродские тряпки, что мальчишка носил под форменной мантией, сжечь и одеть нормально. И очки сломать. Бросить на пол прямо посреди Большого Зала, а потом топтать ногами, пока не останется только мелкое крошево. Барти бросил взгляд под стол и коротко хихикнул, что изо рта его нового тела — отвратительного, обрюзгшего, уродливого — вырвалось скорее басовитым смешком. Нда, ногой, топтать придется ногой. Впрочем, если снять протез, можно использовать его как дубинку, тоже неплохое месиво из этой «пла-сти-ко-вой» гадости получится. Неужели никто из грязнокровых друзей гриффиндорского героя за 3 года так и не сподобился рассказать идиоту о волшебной оптике? Или подсказать толкового зельевара для коррекции?       Младший Крауч раздражённо облизал губы, когда мордредов Альби-Дамби закончил приветственную речь, и на столах начала появляться еда. Он скользнул взглядом по своим новым «коллегам», остановившись на Снейпе, дождался, пока тот почувствует, посмотрит в его сторону, и отсалютовал предателю фляжкой с Оборотным, корча зверскую рожу. Снейпи-Снейп в ответ только презрительно поджал губы. Барти отвернулся, довольно улыбаясь. Он видел, как, несмотря на общую невозмутимость, побелели костяшки сжатых на столовых приборах пальцев слизеринского декана. Какая бы ни была у Снейпа история общения с Грюмом, он его явно опасался.       Сунув фляжку в карман где-то под долбаным животиком долбаного Аврора, Крауч вернулся к разглядыванию студенческих столов.       За родным когтевранским почти не было знакомых лиц. Какие-то, конечно, казались смутно узнаваемыми, но Рыцарь не стал бы выдвигать предположений, чьи именно то были дети. Зато за слизеринским столом Барти без проблем определил отпрысков Нотта, Крэбба с Гойлом и Малфоя, конечно. Не узнать последнего с его фамильной белобрысостью и будто прямо из отцовского члена в материнскую утробу залитым высокомерием было трудно. Как, в общем-то, и сомнительной приятности физиономии Крэбба и Гойла — если бы к их папашам можно было применить Джеминио и напоить копии Омолаживающим зельем, вышло бы то же самое, наверно. Конечно, к живым существам Джеминио не применялось, но, если подумать, от стола или тумбочки идиоты все равно не далеко ушли. Нотт внешне тоже выглядел копией отца, за исключением блядских голубеньких глазок с ресницами, как у девчонки, но вот держался совсем иначе — как-то сдержаннее, спокойней. Папочка его таким не был.       Хафлпафский стол Барти осмотрел без интереса. Не было у него там ни врагов, ни приятелей. Дети же в основном распределялись на факультеты вслед за родителями, а грязнокровки его не волновали.       Взгляд Крауча снова впился в гриффиндорского героя, и он едва удержал себя от желания закатить глаза. Ел мальчик тоже, как бродячий пёс — почти что не жуя. Нет, он не вел себя, как свин, в отличие от рыжего парня — Уизли, очевидно — рядом. Не говорил с набитым ртом, не смеялся, не запихивал пищу в рот руками. И все же складывалось впечатление, будто бы Поттер ждал, что еду у него сейчас отнимут.       Определенно, накормить долбаного героя хотелось больше всего. Хотелось бы. Не будь маленький ублюдок причиной падения его Господина и всего того, что было после…       Барти поежился, вспоминая сырость собственной камеры, тонкие полуистлевшие пальцы дементоров. А ещё изможденное долгой болезнью, заплаканное лицо матери, неведомо как оказавшееся там, ласковую ладонь на своей щеке и вдруг меняющиеся на его собственные черты. Мужчина — парень тогда — не сразу понял, что задумали родители. Измученный кошмарами, лихорадкой и недоеданием мозг с неохотой обрабатывал новую информацию. А потом это стало неважно. Все стало неважно, вытесненное блаженной лёгкостью отцовского Империуса.       Крауч невольно слишком сильно резанул мясо. Нож с противным скрежетом прошёлся по поверхности тарелки, заставив сидевшую рядом Трелони скривиться и недовольно уставиться на него.       — Что? — рявкнул Барти, раздражённо вращая искусственным глазом. Интересное, кстати, было ощущение. Он не то чтобы именно видел, но каким-шестым-седьмым чувством, определенно, ощущал, что у очкастой уродины — опять-таки, на кой Мордред ей, чистокровной, совершенно неволшебные очки? — в складках юбки была такая же почти, как у него, фляжка. Крауч подавил желание рассмеяться, представив, что у в ней тоже Оборотное, и Трелони — не Трелони, а Долохов там или Селвин, например.       Преподавательница прорицаний меж тем от его окрика шатнулась в сторону, чуть не свалившись со стула. Затем, опомнившись, сердито засопела, вздернула подбородок и возмутилась этим своим пропито-прокуренным голосом:       — Можно употреблять пищу и аккуратней!       — Не нравится — пересядь! — все так же раздраженно рявкнул Лжегрюм, представив, как идиотка завопила бы, воткни он нож не в мясо, а в ее костлявую ручонку, весь вечер нервно теребившую шаль. Не ей одной за этим столом что-то не нравилось!       — Аластор, — с упрёком, но без удивления в голосе произнес мордредов директор, глянув на Барти из-под своих долбаных очков-половинок. О! Эти, уж конечно, не были простыми. Искрили и переливались так, что искусственному глазу Грюма было почти больно. То есть, не глазу, конечно — тот по определению не мог болеть. А вот мозг — мог и болел. Так что эти очки Барти бы тоже с удовольствием разбил. И вообще не пускал бы очкариков в Хогвартс. Почему? Да просто. Бесят потому что!       В ответ на замечание Дамблдора младший Крауч фыркнул и отвернулся. Что маг знал о Грюме точно, так это то, что его социальные навыки были немногим лучше навыков самого Барти после стольких лет под Империусом, поэтому не особенно опасался каких-то подозрений в ответ на свое поведение.       И все же следовало успокоиться, думал волшебник, вновь нервно облизывая губы. Настроение после снятия отцовского заклятия все ещё скакало, будто долбаный кузнечик. Контролировать внезапную агрессию или веселье было трудно. И это могло помешать выполнению задания. Чтобы провести идиота-Поттера через турнир, мальчишка должен был хоть немного Барти доверять. Доверится ли Поттер сумасшедшему? Вряд ли он НАСТОЛЬКО глупый. Хотя… Мордредов ребенок дружил с Уизли и грязнокровкой. Полоумный аврор на этом фоне даже выигрывал в какой-то степени.       Крауч усмехнулся и вновь повернулся к гриффиндорскому столу, неожиданно для себя столкнувшись с заинтересованным взглядом объекта своего наблюдения. Барти нахмурился. Лохматая грязнокровка по левую сторону от Поттера что-то шептала ему на ухо, показывая в сторону «профессора Грюма», тот кивал. Мордредов герой щурился даже в очках. Блядь… Как он проведет через все испытания полуслепого ребенка? Проще было вывести гриффиндорца за пределы замка сейчас, когда на нем не сосредоточено внимание всей школы. Он не понимал этого решения Господина, но оспаривать не смел.       Заметив, что его поймали на разглядывании, мальчишка спешно отвёл взгляд, затем, встретившись им с кем-то ещё, нахмурился и, будто от греха подальше, уставился в собственную тарелку. Проследив за тем, куда смотрел мальчик-герой, Барти увидел Снейпа, пытающегося поджечь взглядом, судя по всему, лохматую поттеровскую макушку — столько было в нем горячей неприязни. Волшебник хмыкнул. Было ясно, словно день — пацана Снейпи не любит, скорее ненавидит даже. Интересно, успело ли чем-то обидеть зельевара само недоразумение, или же злюка-полупринц отыгрывался на мальчике за отца? А может, все же злится из-за Господина? У Крауча ещё имелось время, чтоб понаблюдать за бывшим соперником-соратником и сделать выводы насчёт его сомнительной лояльности.       Барти еле вытерпел, пока большинство преподавателей поели, вынужденный вступить в диалог с профессором МакКошкой и бесящим до колик в печенке старым шмелем. Беззаботная улыбочка Дамблдора резала глаза так, что до скрежета зубов хотелось обездвижить старику все, кроме головы, и повыдергать по одному волоску всю целиком его ублюдскую белую бороду.       Крауч-Грюм едва подавил вздох облегчениея, когда, наконец, выпала возможность уйти, не вызывая у "коллег" лишних вопросов. Поттер к тому времени ускакал в гостиную, как хороший маленький гриффиндорец, готовиться ко сну. Барти это мало волновало. За время Приветственного пира он успел с избытком насмотреться на сие недоразумение. И будет вынужден смотреть весь год. Мордред бы драл этого Поттера да во все щели! Год обещал тянуться долго. Барти был готов к этому. Но только ради Господина. Задание необязательно должно было ему нравиться.       Нет, оно могло бы понравиться. Правда, могло. Будь гриффиндорский герой более... ну, да, внушительным… Рослым… Сильным… Лучше сложенным… Наглым… более ГЕРОЕМ, в конце концов! Такого Поттера было бы легко воспринимать как врага. Барти с чистой совестью ввел бы его в турнир, протащил через испытания и с почти чистой совестью отправил бы к Господину. Неважно, что Лорд сделал бы с мелким ублюдком после… в конце концов, тот — враг.       Представшее сегодня глазам Крауча недоразумение, однако, воспринимать врагом не получалось. Скорее жертвой. А ритуалы с человеческими жертвоприношениями Барти не любил. Участвовать, конечно, доводилось. Но, к счастью, редко… И ни с одной из своих жертв младший Крауч не был вынужден до того видеться и общаться без малого год.       Маг грязно выругался в одном из пустых коридоров.       Блядский Поттер! Сложно было оказаться чуточку другим?       Барти нахмурился, в очередной раз нервно облизывая губы. Поймал себя на этом движении и остановился, сжав до скрипа зубы. Нужно лучше себя контролировать. Тот же параноик-Снейп вполне мог сопоставить новообретенную привычку Грюма с давно мертвым Пожирателем, а Крауч не знал пока точно, на чьей декан слизеринцев сейчас стороне.       Вздохнув, мужчина поплелся, постукивая по полу деревянным протезом, в свои новые покои. Бок под мантией грела утащенная со стола булка. Надо было кормить пленника в сундуке. Барти совсем не улыбалось отчитываться перед Господином, если тот двинет фестрала раньше срока.