А истина где-то около

            Урок у четверокурсников Гриффиндор-Слизерин случился только через три дня. Все это время Барти пристально следил за гриффиндорским героем и с каждым днём сильнее впадал в уныние. Он надеялся, что ребенок хотя бы немного кичился своей «победой» над страшным темным волшебником. Что бы там ни случилось блядским Самайном 81-го в доме долбаных Поттеров, мужчине слабо верилось, что за поражение его Господина был в ответе исключительно сопляк. Сопляк, который в то время ещё пеленки пачкал несколько раз в день на радость своей рыжей мамаше. Конечно, задевало, что грязнокровка Эванс или придурок-Джеймс-чтоб-его-демоны-за-гранью-драли-скопом-Поттер могли придумать и воплотить в жизнь что-то, что привело к развоплощению его Лорда, и всё же это казалось куда как вероятнее естественно авадонепробиваемого чудо-малыша Гарри. Что-то родители гриффиндорского заморыша наворотили-таки тогда, определенно наворотили…       Как бы то ни случилось, а Поттер или сам не считал свою «победу» победой, или не придавал ей никакого значения. В диалогах ни с кем свой подвиг не упоминал, особого отношения в связи с особым положением не требовал, детей Рыцарей в происхождение носом не тыкал… Мордред! Поттер был отвратительно обычным ребенком, даже запущенным каким-то, что бы там ни ворчал в учительской Снейп. У Барти возникало желание вручить мальчишке пергамент со слышанными им лозунгами светлой стороны и попросить пройтись по коридорам, покричать немного. Ну, чтобы… не то чтоб ненавидеть, но хотя б иметь для этого условный повод. Помимо того, который пацан, вероятно, даже не помнил.       От-вра-ти-тельно! Как же это было отвратительно!       Нет, то, что из Золотого мальчика враг Господину, как из него самого мессия Света, не поколебало решимости Барти выполнить задание своего Господина: слишком многое от этого зависело. Буквально все. Просто это было похоже на то, как если бы он принес в жертву щенка. Да. Мужчина тут обдумал на досуге и решил, что животные жертвоприношения ненавидит все-таки немножко больше. В конце концов, Лорд был снисходителен к его слабости, не принуждал особо участвовать в подобном и выбирал на роль «агнцев» для Барти всегда ублюдков от обоих миров. Ни разу женщин, ни разу детей. Его Господин был милостив… А вот животные жертвенные никому ничего плохого обычно не делали. Поттер же действительно напоминал Рыцарю щенка — тощий, вечно встрепанный…       Барти притащил такого домой однажды. Не то чтобы он был таким уж прям любителем живности, но мохнатый комок так пронзительно скулил, шлепая за ним тонким слабыми лапами по лужам, что не отреагировал бы на это только человек без сердца. Белла — бешеная сука! — в знак милосердия, наверное, послала бы Аваду. Будучи в одном из своих самых благодушных настроений, разумеется. Крауч же притащил к себе.       Он даже привязаться к отродью успел за две последующих недели. А потом об этом узнал отец, и щенка у Барти не стало… Больше он никогда и никого домой не приносил.       «Бесит!» — думал младший Крауч, глядя, как победитель Темного Лорда топает со своим рыжим предателем крови на квиддичное поле. В этих своих мордредовых стоптанных кроссовках. У нищеброда-Уизли обувь была лучше, чем у этого идиота! Что такого, блядь, могло случиться с состоянием Поттеров, что их наследник выглядел хуже приютских маглокровок? За балбесами-приятелями, уткнувшись взглядом в книгу, тащилась их любимая грязнокровочка. Было совершено непонятно, как она при этом не спотыкалась. А Барти хотелось, чтобы девчонка споткнулась. Может, вытащила бы в кои-то веки свой блядский — умный, по отзывам учителей — нос из очередного пыльного талмуда и обратила в порядке исключения внимание на друга, на его очевидную заброшенность. Что со всеми в этой школе, Мордред ее директора дери, не так, если подобный убожеский вид своего героя все считали нормальным?       «Бесит!» — вновь думал Барти, стремительно хромая в класс четверокурсников. Дверь распахнулась, едва не хлопнув по стене. Маг вошёл внутрь и двинулся к профессорскому столу, попутно разглядывая идиотских детишек, не менее пристально разглядывающих его. Кто-то смотрел с опаской, кто-то предвкушающе… Поттер был где-то посередине. Пацана можно было понять, учитывая его историю с преподавателями этого предмета. За три года и у абсолютного идиота должно было начать где-то екать при встрече с очередным профессором ЗОТИ. А вдруг этот закончит то, что не удалось предыдущим, и полетит, наконец, сова с соболезнованиями родственникам героя, или с кем там жил за пределами Хога мальчишка? «Знал бы ты, как прав в этот раз в своих опасениях, щеночек…» — мрачно хмыкнул про себя Барти, ковыляя между рядами парт. Очевидно, что при этом сопляк понимал, насколько важен ему этот предмет для выживания.       — Можете убрать их, — хрипло прорычал младший Крауч, дохромав до своего стола, и сел. — Эти книги. Они вам не понадобятся.       Он вытащил классный журнал и в следующие несколько минут провел перекличку, кося на называемых детей волшебным глазом. Было забавно, как нервничали сопляки, ловя на себе жуткий стеклянный взгляд. Барти весело хмыкнул. Он сам, глянув в этом виде первый раз в зеркало, едва подавил желание то ли малодушно обосраться, то ли зеркало разбить.       А классы после войны были удручающе маленькими. Во времена, когда учился Крауч, они были раза в два больше. И это вот весёлым не казалось совершенно.       — Хорошо, — начал Барти, когда отозвался последний студент из списка. — Профессор Люпин писал мне об вашем классе. Похоже, вы достаточно основательно овладели противодействием Темным Созданиям — прошли боггартов, Красных Колпаков, болотных фонарников, гриндилоу, ползучих водяных и оборотней — я правильно понял?       Подростки вразнобой закивали, заугукали.       — И, тем не менее, вы отстали — очень-очень отстали — в отношении заклятий. Я здесь для того, чтобы дать вам понять: волшебники и сами могут немало навредить друг другу. У меня есть год, чтобы постараться научить вас, как разбираться с Темными…       — То есть вы не останетесь? — прозвучало неожиданно с гриффиндорской половины класса. Барти резко закрутил волшебным глазом, выискивая мелкого ублюдка, посчитавшего хорошей идеей его перебить. «Ну конечно…» — подумал младший Крауч, глядя на быстро тушующегося рыжего мальчишку и удерживая себя от желания заскрипеть зубами. Пересиливая неприязнь к сыну известных орденцев, Рыцарь растянул губы в, вероятно, жутковатой улыбке. Хотя идиот расслабился. Ну ладно.       — Сын Артура, да? — спросил Барти, как будто это был не очевидно, Мерлин мой. — Твой отец пару дней назад очень выручил меня… Отвечая на заданный вопрос: да, я пробуду здесь только год… и только потому, что Дамблдор попросил… Один год — и назад, в мою тихую обитель.       Крауч не слишком весело рассмеялся. В отличие от Грюма, у него не было «обители». Ни тихой, ни громкой. Был дом, где была несчастна его мать, где сам он много лет прожил пленником собственного разума. Там он не остался бы и дня по доброй воле. Были развалины, где скрывался сейчас его Господин. Были где-то несколько сохранившихся у семьи Краучей владений, одно даже с родовым камнем, кажется… Вот только Барти мало того, что был «мертв» в глазах магического сообщества, его, как оказалось, к тому же выжгли с семейного древа, и претендовать он ни на что не мог. Зачем при этом раскладе отец столько лет сохранял ему жизнь, было выше понимания Крауча-не-совсем-Крауча.       — Итак, перейдем к делу, — заговорил Барти, встряхнув головой, выбрасывая из нее неуместные сейчас мысли. — Заклятия. Они бывают разной силы и формы. Согласно рекомендациям Министерства магии, мне следовало бы обучить вас некоторым контрзаклятиям и на этом остановиться. Я не должен показывать вам, каковы из себя запрещенные Темные заклятия, пока вы не перейдете на шестой курс. Вас считают недостаточно взрослыми, чтобы до этого времени иметь дело с подобными вещами. Но! Профессор Дамблдор придерживается более высокого мнения о вашей выдержке. Он считает, что вы справитесь, а я скажу так: чем раньше вы будете знать противника, тем лучше. Как можно защитить себя от того, чего никогда в жизни не видел? Волшебник, который собирается применить к вам запрещенное заклятие, не станет делиться своими планами, он не будет действовать открыто, на ваших глазах, вежливо и тактично. Вы должны быть готовы заранее. Вы должны быть бдительны и наблюдательны.       Мужчина скосил оба глаза на шушукающихся за одной из парт гриффиндорок. Волшебный глаз отчётливо показывал какие-то записи, спрятанные одной из девочек под столом.       — Мисс Браун, вы должны убрать это, когда я говорю.       Названная блондинка и ее чернявая соседка заметно вздрогнули. Браун покраснела, уставившись на профессора Барти, и забормотала сбивчиво извинения.       — Итак… Кто-нибудь из вас знает, какие заклятия наиболее сурово караются волшебным законодательством? — спросил Рыцарь, внимательно оглядывая класс. Тема была скользкой, сомнительной. Но Крауч действительно обговорил все с мордредовым Дамблдором заранее. Старый шмель вполне справедливо опасался возрождения Господина после демонстрации на Чемпионате Мира. Пусть это и была лишь пьяная выходка позабывших твердую руку, избежавших в свое время заключения идиотов. Барти помнил, как разбежались, перепугавшись, мордредовы предатели, едва только завидели пущенную им Темную Метку. Потому что одно дело издевательство над несколькими маглами. Насколько знал Барти, такое более или менее эпатажно происходило едва ни каждый год, благо идеологию его Господина разделяло немало волшебников и помимо последователей. Другое дело «террористическая символика», оставить которую способны были только сами Пожиратели. Барти знал, что после всех свободных Пожирателей замучили обысками и проверками. Даже Снейпи досталось, несмотря на заступничество старого козла. Краучу было все равно. Они заслужили! За свою излишне сладкую жизнь все эти годы. За то, что оставили позади соратников и Господина.       Так или иначе, а мордредов директор согласился с необходимостью дать студентам представление о том, с чем придется столкнуться, начинись в будущем вторая война. Вторая война… Мудак, блядь, старый! Чтоб его сухая морщинистая задница слиплась навечно от всего того сахара, что он употребил за час их беседы! Эпичная была бы смерть для победителя Гриндевальда — от запора… Барти даже выпил бы в этом случае за его упокой. Посмеялся бы, конечно, от души, но выпил. Правда-правда.       А ведь не было бы никакой войны — ни первой, ни второй, — если бы не дамблдоровская непримиримость.       Ну да это уже неважно. Сейчас Барти следовало показать детишкам, что их вскоре могло ждать с одного или другого конца палочки. Пусть готовятся будущие бойцы Света или Тьмы, как это сейчас пафосно называют. Невежественно-лицемерные ублюдки!       На вопрос «профессора» поднялось несколько рук на гриффиндорской половине класса. Слизеринцы смотрели знающе, но благоразумно молчали, и без того имея репутацию темных магов. Не желали усугублять. Крауч хмыкнул, глядя одновременно на обоих друзей Поттера и их вытянутые вверх руки. Предатель крови или грязнокровка? Мужчина кивнул рыжему.       —Ну, — заговорил тот робко. — Отец говорил мне об одном… Империус… или как-то так?       — О да, Уизли, — усмехнулся Крауч. — Твой отец должен его знать. Заклинание это доставило Министерству неприятностей в свое время.       Затем Барти с некоторым содроганием продемонстрировал действие Империуса на заранее подготовленных для урока пауках. Дети смеялись, когда паук отплясывал чечётку. Маленькие идиоты!       — Думаете, это смешно? — прорычал Рыцарь, зло сверкая глазами. Ученики притихли, кажется, испуганные его басом. Правильно, это было правильно — бояться. Дядя Барти собирался заставить их понять, чем было страшно вроде бы самое безобидное из трёх Непростительных…       И, конечно, заставил. Когда мужчина закончил говорить, веселья на лицах четверокурсников как не бывало. Он оглядел их и удовлетворено вздохнул.       Урок пошел дальше. Когда в ответ на вопрос о других запрещенных заклинаниях вдруг поднял руку Невилл Лонгботтом, Барти удивился. Кажется, ровно так же, как и сам тут же струхнувший студент. И все же тот собрался с духом, чтобы ответить, а потом из двух оставшихся Непростительных решил вдруг назвать Круциатус. Барти невольно почувствовал уважение к этому тюфячку, учитывая его историю. Хотя демонстрации заклятия внезапно обретённое мужество гриффиндорца все-таки не пережило. Ну, Барти тоже было неуютно, когда впервые увидел действие Круцио своими глазами. Он тогда, конечно, был на год старше. Но и проклинали не паука — человека. Хотя человек ему не нравился. И родители у него не лежали при этом в Мунго из-за Круциатуса. Да и, если говорить откровенно, отца своего Крауч с удовольствием бы сам туда отправил — не тогда, конечно, но сейчас уж точно.       Когда действие дошло до демонстрации Авады, Барти стал смотреть только на Поттера. Мальчишка наблюдал за действием в передней части класса напряжённо, но глаз не отводил. Даже не моргнул, кажется, пока не удостоверился, что нет, паук точно больше не встанет. Затем всё-таки прикрыл веки на долгие три секунды прежде, чем встретиться взглядом с профессором. Взгляд был немного больной, но, кажется, герой готов был слушать дальше. Продолжая наблюдать за реакцией ученика, Крауч упомянул Поттера как единственного человека, пережившего Аваду. Он надеялся увидеть гордость за это, какое-то превосходство. Но мальчик только покраснел и снова хмуро уставился теперь уже на классную доску, очевидно, уйдя в какие-то свои не очень радостные мысли. Мордредов ребенок! Если бы кто-то из скучающих магов сподобился вдруг на досуге написать монографию «Как правильно быть врагом», он бы Поттеру подарил. Лично бы вручил и заставил читать. Потому что у самого мальчишки это не выходило совершенно.       Барти был бойцом. Барти НУЖЕН был враг! Ему не нравилось чувствовать себя долбаным волком, которого на год зачем-то поселили с проклятым агнцем, которого он, в конце концов, должен будет сожрать.       В дальнейшем урок Крауч старался вести, не обращая внимания на идиотского героя. Тот сам пришел в себя спустя минуту, прилежно все записывал… И пусть. Мордред с ним, как говорится! А вот юный Лонгботтом — увы — оказался не настолько отходчивым: до самого конца занятий реагировал на все как-то заторможено, часто замирал, глядя перед собой отрешённо, и, определенно, не успевал записывать.       Когда пухлый, как домашний лелеемый кот, мальчишка вдруг резво метнулся на выход одним из первых, Барти вздохнул. У него были причины недолюбливать старших Лонгботтомов. В конце концов, они находились по разные стороны военного противостояния, не раз сходились в схватке, к тому же Фрэнк был почти постоянным участником аврорских рейдов, когда те устраивали очередной внеплановый и не совсем законный обыск в каком-нибудь поместье. Но с самим мальчишкой у младшего Крауча не было счетов. Его даже было немного жаль: по мнению Барти, мальцу было тяжёлее, чем Поттеру. Тот родителей, наверно, и не помнил, смирился с их потерей за годы. А вот у Лонгботтома такой возможности не было. Его родители не умирали. И не жили тоже. Регулярно видеть пустые дышащие оболочки тех, кто должен был любить, испытывать отвратительную в своей бесполезности надежду, что однажды вопреки всему тебя узнают, заговорят, было худшим бременем, чем фактическое сиротство. Мелкий Лонгботтом не мог, в отличие от того же Поттера, двигаться дальше, застыл в этой неопределенности и беспросветности, как муха в киселе.       И все из-за одной бешеной суки…