А истина где-то около

      В Хогвартс Барти вернулся утром, практически силой натянув привычно недовольную физиономию Грюма на свое так и норовящее расплыться в улыбке безнаказанно нализавшегося сметаны кота лицо. Чеканить шаг, а не идти приплясывающей походкой было проще. В конце концов, с долбаным грюмовским протезом много не натанцуешься. Хотя хотелось.       Заведение мадам Одри все ещё работало. Как, собственно, и она сама. Время женщину не пощадило, конечно… Но и трахать Барти пришел туда не ее.       Девочки и мальчики у мадам по-прежнему были отменные. Ровно как в тот день, когда его, краснеющего 15-летнего девственника, Август Руквуд вместе Руди Лестрейнджем едва не за руки привели в это место впервые. Крауч даже несколько знакомых лиц приметил, к своему удивлению. Не то чтобы волшебник так хорошо помнил всех шлюшек, с которыми когда-либо был, но было там несколько особенно ему запомнившихся. Одного из таких вот постельных знакомых Барти даже решил выбрать на сегодняшний вечер — если память ему не изменяла, тот был неплох, а прошедшие годы, на удивление, почти ничего не поменяли в невысоком поджаром шлюшонке, только мимических морщин на лице прибавилось и появилась вполне ему идущая псевдонебрежная небритость…       Наверно, всё-таки шлюшонка за 30 стоило называть как-то иначе. Хастлер, возможно? Звучало немного солиднее. Имелись ли вообще у проституток такие понятия как «иерархия» и «карьерный рост»?       Барти хмыкнул про себя, внешне старательно хмурясь. Он был бы не против присвоить мужчине какую-нибудь категорию там или орден, существуй такие в природе. Что-то вроде «Заслуженный член Лютного» или «За выслугу лет под Отечеством»… А что? К мадам Одри частенько захаживали люди из Министерства. Конечно, это было страшным секретом…       Девочке, которую Барти выбрал им для компании, он тоже бы что-нибудь подобрал. Ну там «Юные дарования», «Потрясающий энтузиазм»… Было заметно, что шлюшка, которой младший Крауч дал бы не больше 20-ти, была не особенно опытной, зато компенсировала эту неопытность заметным рвением. Очевидно, что в профессии девчонка оказалась по собственной воле. Это было хорошо. Барти предпочитал в сексе обоюдное удовольствие. И вовлеченного в процесс партнёра, а не тупо отрабатывающую заплаченные за нее деньги отстраненную куклу. Единожды нарвавшись на такого шлюшонка, мужчина даже трахать его не стал. Заставил отработать свои деньги ртом и впервые вышел тогда из полюбившегося заведения с чувством неудовлетворенности и некоторой гадливости. Не его было дело, почему мальчишка, очевидно, не желающий этим заниматься, оказался у Одри. Мужчина только знал, что насильно к работе в этом конкретном заведении никого не принуждали. Подобным промышляли заведения подешевле и подальше от Косой Аллеи. Так что каким бы неохотным тот мальчик ни выглядел, шлюшонком работать решил самостоятельно. И все же Крауч чувствовал себя слегка насильником после той встречи. Чувство не понравилось. Потому партнёров на ночь Рыцарь впредь выбирал внимательней.       Безумно радовало, что и спустя столько лет глаз не подвёл. Ребята оказались замечательные. Так что, пожалуй, впервые за все время младший Крауч был рад необходимости влезть утром в шкуру Грюма. Потому что несмотря на всю приятную истому, чувствовал он себя слегка попавшим под фестрала… Впрочем, нет, это было неудачное сравнение, учитывая, что помимо всего прочего, болела с непривычки задница. В конце концов, Барти ни в чем себе не отказывал. Удовольствие было удовольствием. Что под, что над, что между.       Как бы то ни было, цели своей, того, почему в действительности вчера сорвался так стремительно из замка, оговорившись от Дамблдора первым пришедшим в голову оправданием, Рыцарь добился. Прошло 20 минут или меньше с тех пор, как он переступил порог «Demeure des plaisirs»*, и он уже не думал ни о 12 годах, проведенных под Империусом, так закономерно, но некстати вспомнившихся в этот день, ни о щенке-Поттере и своей роли в его будущем убийстве, ни о необходимости ещё почти девять месяцев притворяться долбанным калекой-аврором, ни даже о Возрождении Господина… В эти дни Барти было трудно не волноваться, что что-то пойдет не так в ответственный момент, что Питтер напутает какую-нибудь важную деталь, что убежище его Лорда обнаружат авроры — сейчас, пока он ещё не вступил в полную силу…       Отпустить все эти мысли хотя бы на вечер было огромным облегчением.       Вероятно, его попытки подавить ухмылку на лице Грюма смотрелись страшно. Во всяком случае, несколько встретившихся ему по пути в Большой зал первокурсников с визгом прыснули в стороны, да и студенты постарше, опасливо глядя, споро старались убраться с дороги.       Детишек за завтраком ещё было немного. Половина преподавательских кресел тоже пока пустовало. Директор, правда, к неудовольствию мужчины, уже сидел за столом, с довольным видом похрустывая печеньем со своим — Барти мог поставить на это деньги — отвратительно сладким чаем. Увидев младшего Крауча, старик утратил довольный вид. Проследив цепким взглядом за его стремительным приближением, директор дождался, пока Барти-Грюм плюхнулся с размаху на не пострадавшую ночью задницу бывшего аврора, и серьезно задал вопрос:       — Я так понимаю, все прошло не слишком хорошо, Аластор?       — Нет! — буркнул подставной профессор, старательно хмуря кустистые пегие брови. — Долбанный крысеныш!       Рыцарь шарахнул заимствованной ладонью по столу. Посуда рядом жалобно заявляла, и мужчина со злорадством заметил, как вздрогнула, вытаращив на него глаза за своими толстыми стеклами, стрекоза-Трелони. Она не садилась рядом с ним с самого Приветственного пира, поменявшись местами с Авророй Синистрой.       — Аластор… — укоряюще вздохнул Дамблдор.       — Что? — зыркнул на него настоящим глазом Барти, но тон немного сбавил. — Как сквозь землю провалился, маленький ублюдок!       — Что он вообще там делал? — поднял брови директор. — Питер был очень осторожен все эти годы.       — Потрахаться захотелось, — ядовито осклабился Крауч и услышал за спиной возмущенный вдох.       — Профессор Грюм… — раздался следом за ним сердитый голос гриффиндорского декана.       — Утречка, профессор Макгонагалл, — отозвался лжепрофессор, снизойдя до того, чтобы обернуться к пожилой женщине настоящим глазом, и отсалютовал только что вытащенной и раскрученной фляжкой. Та оскорбленно фыркнула и уселась по другую сторону от директора.       — Действительно, Аластор, — сделал замечание старик. — Ты же в школе.       — Как выяснилось, ничто человеческое предателям не чуждо, Альбус, — фыркнул Барти сердито, но все же спокойнее, чем до этого, и, остановив взгляд на только что присевшем за стол, но, очевидно, слышавшем последние несколько реплик их с директором диалога профессоре Зелий, не смог того не поддеть. — Да, Снейп?       Черноволосый мужчина неторопливо повернулся, но ничего не ответил, только смерил младшего Крауча презрительным взглядом, прежде чем невозмутимо приступить к трапезе.       — Аластор, Северус на нашей стороне! — голос Дамблдора вновь зазвучал укоряюще.       «Как будто это должно меня успокоить, блядь», — подумал мужчина, а вслух проворчал, накладывая себе поесть:       — Предатель однажды — всегда предатель, Альбус…       Старый козел все же вытряс из него историю о попытке поймать Петтигрю. Барти не стал слишком грешить перед истинной, описывая собственный маршрут по Косой Аллее и Лютному, на случай, если успел уже чем-то вызвать у того подозрения, и кого-нибудь приставили за ним следить. Это значило, что в ближайшее время ему не стоило повторять вчерашние подвиги, но Крауча вроде и так немного попустило. Настроение было ровным. Пробно бросив взгляд на декольте симпатичной хаффлпафской семикурсницы, мужчина признал вид приятным, но внутри ничего особенно не шевельнулось.       Ладно уж. Как-нибудь до прибытия гостей Рыцарь протянет, а там директору станет не до него и не до борделей, в любом случае.       А Поттеру за завтраком пришло письмо. Отвязывая то от лапы своей птицы, мальчишка даже лицом просветлел. Потом, правда, повел себя как-то подозрительно. Бегло огляделся, будто опасался, что почта героя вызовет у кого-нибудь чрезмерный интерес, поймал взгляд 2/3 их Золотой компашки и коротко кивнул. Уизли и грязнокровка многозначительно переглянулись уже между собой и заговорщицки придвинулись к поттеровскому щеночку, читая послание вместе с ним. Прочитав написанное, стали шепотом переговариваться, склонив друг к другу головы.       Младший Крауч, наблюдая за этой пантомимой, только вскинул брови. Если дети захотели бы вдруг выглядеть ещё более подозрительно, им пришлось бы сильно постараться.       Мужчина поймал такой же внимательный взгляд директора на Золотое трио. Старик выглядел спокойно, а Барти сделал себе мысленную зарубку приглядывать за корреспонденцией мальчишки. Мало ли чего там и от кого?..       В любом случае, от кого бы ни пришло то интригующее письмо, на Поттера оно подействовало положительно. Мальчишка перестал все время хмуриться, не казался дерганным в последовавшие до прибытия гостей из других школ дни.

***

      За прибытием иностранных гостей Барти наблюдал со стороны, подпирая стену замка. Он то и дело весело фыркал, глядя, как одергивает своих учеников МакКошка, когда те начинают шуметь, или когда вдруг замечала неаккуратно повязанный шарф, как Спраут поправляет своим барсучатам мантии, поглаживая тех, кто помладше, по голове, как с важным видом вещает что-то его собственный декан, на что когтевранцы почти синхронно кивали. Один только Снейп молчал, спокойно, почти скучающе разглядывая Чёрное озеро. Иногда, правда, недовольно поглядывал на директора, выгнавшего всех на улицу за 15 минут до 6-ти. Снейповские студенты стояли ровно, переговаривались негромко, не ныли. Одеты и причесаны были без нареканий. Как бы Барти ни не любил зельевара, по его мнению всё-таки сменившего сторону в обмен на свободу, он не мог не признать, что деканом тот был хорошим. Учителем так себе, судя по тому, что слышал младший Крауч, зато в отличие от Слизнорта не похоронил за все время преподавания ни одного ученика. Да и то, с каким уважением отзывались о полукровном главе своего факультета воспитанные в снобизме чистокровные слизеринцы, было вполне себе показательно. Дело тут было не в его фаворитизме, который лишь уравновешивал предвзятость остальных учителей.       Шармбатонцы появились эффектно. Барти было вынужден это признать. Особенно его впечатлили их гигантские кони. И их гигантская директриса. Крауч фыркнул, представив, как изойдет слюнями на «такую же-енщину» их местный полувеликан. Рыцарь не был уверен, способен ли вообще испытывать к кому-то — кроме своих чудовищ — влечение болван Хагрид, но если да, то мадам Максим, определенно, должна была прийтись ему по вкусу.       Веселье Барти, впрочем, продлилось недолго. Ровно до того момента, когда запузырилась вода в Черном озере и на поверхность всплыла подводная лодка Дурмстранговцев. Мужчина знал, кто был теперь у них директором. Он основательно потряс Хвоста, едва пришел в себя летом. Тот рассказал все, о чем знал, про то, что в эти годы происходило, а однажды притащил ему подшивку старых газет. Да и за то время, что пробыл в Азкабане, волшебник многое успел услышать. Поэтому младший Крауч был в курсе, кто сейчас директорствовал в Дурмстранге. Как знал и то, чем заплатил ублюдок за свою свободу. И если верность Снейпа ещё стояла под вопросом, и чем платил он, предстояло узнать, то с Игорем Каркаровым все было и так понятно. Он выкупил свою свободу чужой. В том числе Барти, кстати. Не возьми авроры его тогда на месте преступления, маг все равно угодил бы за решетку по свидетельству этого предательского ублюдка.       Мужчина облизнул губы и сжал кулаки, благодаря себя за предусмотрительность. В тени стены его почти не было видно. Как и его реакции. Потому что, глядя, как ублюдок шествует по берегу с этой своей долбанной улыбочкой, как льстиво потряхивает руку Дамблдора, называет того «другом», младший Крауч почувствовал, как облетает с него обретённое несколько недель назад пусть относительное, но спокойствие, и как поднимается внутри жгучая ненависть…       Барти хотел убивать. Долго и как можно более мучительно убивать одного конкретного человека. Его выводила из себя невозможность сделать это прямо сейчас. Это помешало бы выполнению задания его Господина.       Но блядь!..       Барти не был палачом. Он очень редко участвовал в пытках. Его не привлекала чужая боль. И все же для этого жалкого трусливого предательского дерьма Бартемиус Крауч готов… хотел бы сделать исключение.       За то, что, нося такую же метку, как у него самого, тот плюнул на все, что она означала.       За то, что был свободен и доволен жизнью, в то время как его товарищи влачили жалкое существование в обществе дементоров и ублюдочных азкабанских охранников…       Крауч хорошо помнил Азкабан. Он все помнил…       Камера Руквуда располагалась всего через одну от его собственной. Без своих исследований и заметок он сходил с ума, через день выбалтывая какие-то формулы в потолок. «Чтобы не забыть, когда Господин вернётся и освободит нас», — объяснял он в первые месяцы их заключения в те редкие часы, когда у камер не толпились дементоры. Тогда все сидевшие в одном крыле Рыцари много болтали во время так называемого «отдыха», храбрились, стараясь не сходить с ума. Спустя год и тысячу с лишним проходок дементоров мимо камер любимых заключённых в «пожирательском», как именовали его охранники, крыле стало тише. Август больше ничего не объяснял. Хотя формулы безразличному к ним потолку продолжал бормотать.       Мальсибера Барти знал плохо. Но его камера оказалась прямо напротив.       Рей был старше его на несколько лет. Высоким и по-блядски смазливым, в мать. Это признавал младший Крауч. Это, очевидно, заметили скучающие на стылом острове без общества легкодоступных дам и юношей охранники.       В первые месяцы, когда за ним приходили, Мальсибер сопротивлялся, уворачивался от Ступефая, когда стражи Азкабана додумались сразу его использовать. Никогда не дравшийся по-магловски, умудрился сломать несколько носов и поставить под вопрос продолжение чьего-то ублюдочного рода, отбив необходимый для этого инструмент. Спустя время он сопротивляться перестал. Только глаза с приходом охранников у Рея стекленели, как когда дементоры подплывали к самой решетке.       После Мальсибер подолгу лежал на тощем матраце, съежившись, как ребенок, и глядел перед собой. Лицо его в падающем из зарешеченного окошка свете делалось то безразличным, то вдруг ожесточалось. Будто он в мыслях уже наматывал кишки каждого из мучителей на собственную палочку, не давая потерять сознание от боли.       В конце первого года, незадолго до того, как Барти сменил одну тюрьму на другую, после очередной «прогулки» Мальсибер протащил с собой в камеру вилку и располосовал лицо так, что Крауч из-за стекающей по нему крови не видел ничего, кроме лихорадочно сверкающих в полутьме глаз.       Мужчина не знал, помогло ли это Рею… Отец пришел за ним через неделю.       О судьбе других Рыцарей, чьи фамилии обменял на свободу Каркаров, Барти толком ничего не знал. Песни Долохова иногда доносились из другого конца коридора, постепенно с весёлых меняясь на заунывные, но его самого он не видел, а где сидели остальные, вовсе понятия не имел.       А вот трусливая сука Игорь был здесь. На свободе. Живой. Здоровый. Сытый и хорошо одетый. Улыбался.       Барти сжал кулаки сильнее и почувствовал, как магия затрещала на кончиках пальцев. Колючая и злая. Желающая причинить боль. Желающая уничтожить.       Это внезапно немного отрезвило. Мужчина одним только волевым усилием заставил себя разжать кулаки, закрыл глаза и откинул голову на стену. Выдохнул. Боль в затылке добавила мыслям ещё немного ясности.       Отсюда следовало уйти. Пока он не сорвал своей несдержанностью задание Господина. Пока Дамблдор ничего не почувствовал. Пока не пострадал кто-нибудь ещё, кроме Каркарова, — вроде того мальчишки, что ублюдок слишком собственнически обнимал, представляя директору Хогвартса.       Крауч-Грюм ещё раз зло глянул на предателя-Игоря и, стараясь остаться незамеченным, заковылял в замок.       Живи пока, ублюдок…       Барти никогда не был особенно сильным магом, как по меркам чистокровных. Выше среднего, да, но звёзд с неба не хватал. Зато был умным и сдержанным. В основном. А вот когда его все же выводили из себя, с ним самим и с его магией подчас происходило кое-что странное. Вся рассудительность Барти обычно слетала, он видел врага и не видел к его устранению препятствий, не чувствовал собственных ранений и почти не осознавал последствий. Магия же внезапно скакала выше и сильно выше того уровня, что мужчина демонстрировал всем в реальной жизни. Она буквально фонтанировала из него, как из ребенка во время выброса. Только всегда имела конкретную цель. Сражаться с Рыцарем в этом состоянии было трудно. Увидев Крауча таким однажды, люди в основном переставали к нему лезть.       Господин в свое время этим явлением очень заинтересовался и назвал то, что сам Барти ранее со стыдом признавал истериками, амоком или же в шутку — состоянием «берсерка». Оценил его плюсы, минусы и последние несколько лет перед тем треклятым Самайном учил младшего волшебника как-то контролировать данный феномен и использовать его себе на пользу.       Сейчас его вспышка не прошла бы на пользу никому. И с ней необходимо было справиться.       Было хорошо, что Лорд предусмотрел вариант, при котором Барти это могло понадобиться сделать. И даже подсказал где. Потому что прямо сейчас мужчина вряд ли был склонен к поискам такого места в замке, на разрушение которого директор не обратил бы внимания.       Так что теперь ненастоящий профессор ковылял на седьмой этаж. Излишки магии следовало стравить…