А истина где-то около

      С той самой субботы находиться в Хогвартсе стало терпимей. Периодически попадающиеся в компрометирующих ситуациях парочки все еще раздражали, но проклясть их или вовсе посворачивать озабоченные пубертатные шейки уже почти не хотелось. Барти не знал, сколько продлится терапевтический эффект очередного его побега от действительности, но старался довольствоваться дарованным любящим «пожестче» шлюшонком периодом своей относительной адекватности.       Не исходя желчью от зависти, воспринимать предрождественский ажиотаж спокойно оказалось как-то проще. Бесило, конечно же, что чистокровные детишки радовались Святочному балу равно как и маглорожденные. Хотя довольно скоро Рыцарь понял, что ключевым словом здесь было слово «бал». Дети хотели развлечений, а бал оставался балом — хоть Святочный, хоть дебютантский, хоть Йольский (правда, Йоль подобного не предполагал). В какой-то степени Барти их понимал. Они с Рабастаном тоже развлечься любили. Правда, только курса с 3-4-го, когда Крауч перестал пытаться впечатлить отца академическими успехами и уверовал в поистине дичайший факт: за пределами библиотеки существовала жизнь. Конечно, компания Барти не отрывалась на рождественских или Хеллоуинских вечеринках, не слала валентинок на 14-е февраля… Они учились в самый разгар противостояния между традиционалистами и волшебниками, ратовавшими за ассимиляцию с маглами, и, так как разделение на стороны тогда начиналось фактически со школьной скамьи, игнорирование магловских праздников было для них делом принципа.       Эти дети, которых Барти теперь приходилось учить, выросли совсем в другой Британии. Они не знали ни войны, ни даже вооруженного нейтралитета, который Крауч помнил по первым двум своим курсам, когда каждая из сторон ждала, пока оступится другая, когда с чистой совестью можно будет расчехлить палочки и силой навязать свою правоту. Эти дети выросли под властью Светлых, отождествляющих со стороной противников все вредное и злое, запрещающих любые зелья, ритуалы, колдовство, на которые им не хватило сил и понимания. Эти дети, частью отпрыски его отмеченных соратников, привыкли скрывать все, что может быть использовано против них. Как их родители мимикрировали под законопослушных магов, не поливавших в жизни родовые камни кровью, так и все следующее поколение держало свое мнение лишь для узкого круга посвященных, не трепало языками где попало… Традиционалисты, рожденные в последние несколько лет до падения Господина, и все пришедшие в этот мир после были очень осторожными. Но несколько разговоров Барти все же подслушал, и именно они его успокоили. Чистокровные в основном справляли Йоль (хотя в этом году немало из них и собирались остаться в школе), Имболк и Остару, все прочие важные праздники Колеса года. А еще Вальпургиеву ночь. Конечно, дети ЕГО последователей ее праздновали! Вот только делалось теперь это все за закрытыми воротами мэноров. А в школе почему бы лишний раз не поплясать, не выпить тайком протащенного мимо Филча горячительного? Какая разница, как назовут очередной повод собраться — хоть Рождество Христово, хоть день Пирога с патокой?       Эти дети просто брали, что могли, от жизни, которую проживали.       Да, Барти мог это понять теперь, потеряв 13 лет своей собственной…       Мужчина продолжал следить за Поттером — долбанным идиотом в стоптанных летних кроссовках! — и просвещать его подружку. Одним глазом приглядывал за Лавгуд и иногда, Мордред знает зачем, еще за Лонгботтомом. Котику не подходила его палочка, он больше магии выплескивал в пространство, когда злился (пусть это было редко), чем пропускал направленно через нее. Неудивительно, что у тюфячка-Неви были отвратные оценки. Здесь поражал скорее факт, что за три года ни один профессор ничего с этим не сделал. Чувствительность к магии не была чем-то редким, ей в разной степени обладали 2/5 магов с резервом выше среднего. Среди учителей слабых волшебников не было. А значит, проблемы мальчишки хоть кто-то из них должен был заметить. Почему же ничего не сделали? Не потребовали заменить? Эта школа не прекращала Барти поражать, и поражала неприятно.       Данный вопрос Крауч поднял однажды в учительской, на что получил разнообразную реакцию: кто-то смотрел недоуменно, кто-то возмущенно, кто-то грустно. Снейп лишь поморщился и, кажется, даже собрался закатить глаза, остановив себя в последний момент.       — Конечно, замечали, профессор Грюм! — раздраженно ответила лжеколлеге МакКошка. Филлиус Флитвик закивал со своего высокого стульчика. Помона Спраут вздохнула. — Леди Лонгботтом сообщили об этом еще в конце первого курса Невилла.       — И что же, Лонгботтомы внезапно обеднели? — прохрипел грюмовским басом Барти и хмыкнул. — Новая палочка для Августы теперь непосильная статья расходов?       — Нет, конечно! — возмутилась гриффиндорская деканша. Трелони подняла слегка расфокусированный взгляд от разложенной на столе колоды Таро, с некоторым трудом сосредоточила его на Грюме и неприязненно сощурилась. Голос Макгонагалл между тем заметно смягчился, когда она продолжила говорить. — Эта палочка, которой пользуется мистер Лонгботтом, принадлежала раньше Фрэнку. Августа говорит, что Невилл не хочет другую, что так он чувствует себя ближе к родителям.       Крауч-младший замер, переваривая. Он не был уверен, насколько в действительности это был выбор котика. Волшебник мало что знал об Августе Лонгботтом, но одним из этих немногочисленных фактов было ее прозвище — Железная Леди. Он слышал, что волшебница считалась очень строгой и весьма категоричной. Если бы женщина решила — парень давно ходил бы с новой палочкой, каких бы хотелок-нехотелок у него там ни имелось.       Барти видел, как презрительно скривился в ответ на слова МакКошки заполнявший журнал в углу учительской Снейп. Очевидно, их с зельеваром мысли по данному вопросу совпадали.       — Идиотизм! — честно выразил мнение Барти. Он понятия не имел, что по этому поводу подумал бы его пленник, но категоричность высказывания была вполне в стиле старого психа.       — Вы — бесчувственный чурбан, Грюм! — женщина в тартановой мантии зло сощурилась и поджала губы.       — А ты — сентиментальная идиотка, Макгонагалл, — поднял обе брови Барти. Искусственный глаз несколько раз провернулся, прежде чем остановиться на лице деканши, отчего ту передернуло. Крауч, глядя на это, почувствовал себя немножечко довольнее. — Твой подопечный беззащитней сопливого котенка. Если на него кто нападет, он своей палочкой противника сможет разве что затыкать. Лонгботтом едва справляется с обязательным минимумом учебной программы, чтобы перескакивать с курса на курс, а ты умиляешься тут, как школьница. «Мальчик чувствует себя ближе к родителям».       Передразнивать Макгонагалл грюмовским басом выходило, вообще-то, не очень, и все же у Подземельного Ужаса, старательно делающего вид, что не слушает вовсе их перепалку, дернулись губы в едва заметной ухмылке. Занятно. Что тебе нравится больше, Снейпи: как декан гриффиндорцев и твой бывшей экзекутор оскорбляют друг друга, или ты вдруг нашел Грюма забавным?       — Но справляется же, — резонно, по ее мнению, возразила деканша красно-золотых. Профессор Чар в этот момент глянул на женщину, задрал на лоб седые брови и неодобрительно цыкнул, после чего вернулся к проверке чьих-то эссе. Деканша барсуков только снова вздохнула.       — О да, — фыркнул Крауч. — Действительно! Есть, чем гордиться!       — Прекратите паясничать, профессор Грюм! — раздраженно топнула ногой Макгонагалл. — Да и зачем кому-то нападать на Невилла? Он хороший мальчик и никогда не лез в неприятности.       Лжепрофессор в ответ покачал головой и вернулся к собственным записям. Он не видел смысла продолжать с женщиной этот разговор. Хороший мальчик… Конечно, зачем кому-то нападать на хорошего мальчика? Мужчина хмыкнул.       Еще один занятный диалог состоялся у Барти с директором. Лжегрюм старался избегать, по возможности, чаепитий с Дамблдором тет-а-тет. Он был вполне уверен в своей игре, за эти месяцы отточив движения, повадки и манеру речи пленника почти до безупречности. Но старик был давним другом отставного аврора, даже если в последние годы они не слишком часто виделись. Если кто и мог раскусить в очередном профессоре ЗОТИ самозванца, так это был директор. Так что, когда отговориться от очередного чаепития не удавалось, Барти Крауч предпочитал болтать со стариком на отвлеченные темы или же аргументировал очередную свою теорию заговора вроде той, по которой имя Поттера в Кубок подбросил Каркаров или так явно ненавидящий гриффиндорца Снейп, дабы избавиться от мальца, отомстив тем самым за своего Господина. Очевидно, это было привычное поведение Аластора Грюма. Важные же вопросы младший Крауч наедине поднимать опасался, не желая проколоться на незнании какой-то малозначимой детали. Избежать этого, увильнуть от темы или же обосновать свой интерес к чему-то было проще, когда они говорили с Дамблдором не одни. Так что этот давно интересующий его вопрос Барти задал на воскресном завтраке примерно в середине декабря.       Учителей за столом ввиду необязательности посещения завтраков в выходные присутствовало меньше половины. Директора других школ отсутствовали вовсе. Что удивительно, с другой стороны от Дамблдора в то утро гипнотизировал взглядом чашку с кофе обычно пропускающий воскресные завтраки Снейпи-Снейп. Вероятно, поэтому Барти и заговорил на данную тему — хотел, помимо прочего, посмотреть на реакцию зельевара.       Дождавшись, пока Ужас Подземелий сделает первый глоток, лжепрофессор наклонился к директору и прохрипел:       — А скажи-ка мне, Альбус, почему это Поттер ходит, как оборвыш, с самого начала учебы?       Снейп, к сожалению, не поперхнулся, но замер на мгновение, прежде чем опустить чашку на стол и неприязненно усмехнуться. Директор, тянувшийся в этот момент за яблочным сконом, вернул руку обратно и уложил на край столешницы, повернувшись к Лжегрюму.       — Что ты имеешь в виду, Аластор?       Младший Крауч недоуменно вскинул брови.       — Конечно, ты замечал, что мальчишка ходит в одежде с чужого плеча!       Директор глянул через зал на гриффиндорца и вздохнул. Снейпи опять гипнотизировал чашку, и лицо его, когда сползла усмешка, ничего не выражало, но Барти видел, что непонятно чей шпион навострил свои уши.       — Ты говорил, что он живет с родственниками, — надавил лжепрофессор. Он не хотел, чтобы старик ушел от ответа, и это было единственное, что на самом деле знал Грюм о жизни Поттера помимо того, что жил тот с ними из соображений безопасности. Почему-то Дамблдор верил, что у магловских родственников мальчишку не достанут соратники Барти и Господин. — Они что, не могут позволить себе новую одежду?       — Я не думаю, что это так, Аластор, — наконец, ответил старик грустно, глянув по сторонам. Кроме Снейпа их разговора никто не слышал: другие преподаватели сидели слишком далеко, чтобы разобрать, что говорил директор, за гомоном зала. — Его семья имеет средний достаток. Но, очевидно, не очень любит его.       Брови Ужаса Подземелий слегка сдвинулись. Возмущенно, если бы Барти попросили охарактеризовать. Как если бы Дамблдор ляпнул какую-то неимоверную глупость сейчас. Зельевар вновь отпил кофе с таким видом, будто между этим глотком и предыдущим кто-то макнул туда флобер-червя.       — Почему тогда ты держишь его там, Мерлина ради? — с искренним недоумением спросил Крауч. Рыцарь думал, что родственники мальчишки бедны, и уже это вызывало у него кучу вопросов. Но, оказывается, что те вовсе не бедствовали, а значит, Поттерёныш выглядел так, как выглядел, потому что им пренебрегали. Директор об этом знал, и, хотя сложившаяся ситуация, очевидно, старика немало расстраивала, делать что-то с этим он не спешил. Как в это все вписывалась лачуга с земляным полом, из которой Хаггрид забирал сопляка перед его первым курсом?       — Потому что, несмотря ни на что, это самое безопасное для него место, мой друг, — ответил Дамблдор, потирая узловатым пальцем столешницу.       — Да-да, это, старина, я уже слышал, — проворчал младший Крауч, вскинув брови. Его зрительный протез скользил между правым и левым глазами старика в то время, как настоящий глаз уставился на вафельную крошку, застрявшую в длинной бороде. — Но ты никогда не объяснял почему. Впрочем, расскажешь потом. Когда твой ручной Пожиратель не будет столь очевидно греть свои большие уши. Да, Снейп?       Волшебный глаз крутанулся в сторону Мастера Зелий, взгляд настоящего переместился на бледный лоб, обрамленный сальными волосами. Мужчина вскинул свои темные глаза с выражением, полным презрения и неприязни, на лице.       На самом деле младший Крауч не хотел переносить их беседу о Поттере на потом, но тот Грозный Глаз, что томился сейчас в недрах собственного сундука, никогда не завел бы разговора о безопасности Избранного рядом к кем-либо, отмеченным Темной меткой. Во всяком случае, добровольно.       — Если хочешь приватной беседы, Грюм, не начинай ее в Большом зале, — выплюнул зельевар, мгновенно возвращая внимание кофе, будто отставной аврор был пустым местом.       — Потявкай мне еще, Снейп! — рыкнул Барти.       — Аластор, — укоряюще произнес старик между ними. — У меня нет причин не доверять Северусу.       — О, я слышал это уже много раз, Альбус! — закатил глаза Лжегрюм. — Вот только я все равно ему не верю. Одного своего хозяина твой Снейп предал. Кто помешает ему предать еще раз, когда запахнет жареным?       Зельевар вновь оторвал взгляд от чашки — и вот теперь в черных глазах Барти увидел ненависть.       — Я не хозяин Северусу.       — Как скажешь, старина! — фыркнул Крауч.       — В любом случае, в этом нет особой тайны, Аластор, — хмуро заговорил Дамблдор. — Когда Лили Поттер встала на пути Смертельного проклятья, желая защитить своего ребенка, она вольно или невольно воззвала к древней магии. Ее жертва защитила Гарри и привела к тому, что Волдеморт исчез тогда в 81-ом.       Если Барти скрипнул зубами на упоминании имени Господина, то Снейп ощутимо напряг челюсть еще на моменте упоминания бывшей подружки. И это было тем, что Рыцарь решил запомнить и обдумать позже.       — Я знал, что Гарри будут искать приспешники Волдеморта, что сам он однажды может вернуться, поэтому усилил и продлил защиту, дарованную мальчику смертью Лили. Пока Гарри называет дом, где живет сестра его матери, своим собственным домом, их кровные узы дают мальчику самую могучую защиту из возможных. Но у Петунии, тети Гарри, было условие, когда она приняла к себе племянника, — маги не должны вмешиваться в их жизнь. В противном случае от него откажутся.       Крауч видел, как, повернувшись, воззрился недоверчиво на директора Снейп.       — Мальчишка — избалованное отродье! — убежденно прокомментировал мужчина. Убежденность, впрочем, прямо сейчас вышла у зельевара какая-то шаткая, будто тот отчаянно цеплялся за удобное для себя восприятие действительности.       — Я говорил тебе, Северус, что это не так. Ты слишком строг к мальчику, — ответил своему профессору старик.       — И эта защита действительно стоит того, чтобы держать мальчишку в жестоком доме, Альбус? — прохрипел младший Крауч, хмыкнув в ответ на слова Ужаса Подземелий.       Директор вздохнул и несколько секунд молчал, тоскливо глядя на так и не попробованный скон.       — Никто из тех, кто замыслил плохое, дом мальчика просто-напросто не найдет. Волдеморт же не может его даже коснуться, Аластор. Возможно, Петуния, ее муж и сын — не лучшая семья для Гарри, и он не слишком с ними счастлив. Но мальчик жив, здоров, растет добрым и отзывчивым.       Барти вскинул брови, осмысливая услышанное. Он не очень хорошо разбирался в жертвенной магии, ему нужно было почитать соответствующую литературу, прежде чем судить о том, насколько правдиво сказанное директором и насколько верно понято. В конце концов, подобная магия относилась к Темной. Старик ведь это понимал? Но в чем Крауч-младший мог высказать сомнения уже сейчас, так это в том, что мальчишка здоров. Поттереныш был слишком мелким для своих лет. И слишком худым. Гриффиндорец, конечно, отъелся за прошедшие месяцы в школе и уже не смотрел на пищу, как на чудо, будто уличный голодный пес, но Крауч был готов поспорить, что и сейчас без труда сомкнул бы пальцы, если бы обхватил мальчишку за талию. По его мнению, это не дотягивало до понятия «здоров».       С тех пор поведение Снейпи-Снейпа по отношению к гриффиндорцу изменилось. Не кардинально. На самом деле — почти незаметно. Очки с Гриффиндора в целом и с Поттера в частности слетали, как и прежде. На учительских собраниях по-прежнему звучали адресованные мальчишке «кретин», «наглый», «бестолочь» и «идиот», вот только рулады относительно избалованности Поттереныша из уст зельевара изливались все реже. А еще Снейп стал смотреть. Не злобно, не презрительно, как раньше, а цепко, часто раздраженно и иногда недоумевающе, как Барти в сентябре, когда лишь начал присматриваться к гриффиндорскому щеночку и пытался найти хоть что-то от образа, заранее нарисованного в голове. Рыцарь на это лишь посмеивался и мысленно желал непонятно чьему шпиону удачи. Для него, никогда раньше не видевшего мальчишку, и, хоть нарисовавшего заранее у себя в голове Того-Самого-Гарри-Поттера, все же не склонного к предвзятости подтверждения, столкнуться с реальным Поттеренышем оказалось довольно шокирующе. Для Снейпа, три года вместо реального ребенка преподававшего Зелья образу почившего Джеймса Поттера, результат наблюдений и вовсе рисковал оказаться чем-то вроде смены парадигм.       Сам Поттер вместе с Грейнджер, из-за бойкота и достопамятной ссоры с Уизли некоторое время напоминавшие сиамских близнецов, будто опасавшиеся ходить в одиночку, хотя физически на них никто, насколько Крауч знал, не нападал, после первого испытания постепенно расслаблялись. Количество значков, оскорбляющих гриффиндорца, снизилось до минимума (они пестрели в основном на слизеринцах, на хаффлпафцах Барти их и вовсе не заметил, подозревая в том заслугу Диггори), шепотки за спиной из осуждающих и угрожающих все больше превращались в заинтересованные… И потому оставшиеся от Золотого трио 2/3 все чаще можно было увидеть где-то по отдельности. Их отношения по-прежнему выглядели близкими — гораздо ближе, чем до всей этой истории с Турниром, — и до сих пор «влюбленные» ходили в основном вдвоем, но больше все-таки не ограничивали себя исключительно обществом друг друга. Мальчишка иногда садился на уроках с Лонгботтомом, с ним же порой беседовал и за гриффиндорским столом в Большом Зале. Пару раз Барти видел, как тот летал над квиддичным полем с Оливером Вудом и близнецами Уизли, как перешучивался с последними. Грейнджер, кажется, нуждавшаяся в книгах ровно так же, как в дыхании, захаживала в библиотеку теперь не только с Поттером, но и одна. А недели за полторы до Святочного бала младший Крауч увидел с ней за столом дурмстранговского чемпиона, юную копию Снейпа, единственно — без проблем с волосами и умеющую летать. Подземельному Ужасу никогда в должной мере не повиновалась метла. На этой мысли Барти, правда, не мог не почувствовать вечного раздражения, потому что метла Снейпи-Снейпу с некоторых пор, вообще-то, была не нужна. Почему мордредов полукровка оказался единственным, кому Темный Лорд счел нужным передать знания о заклинании Полета, Барти не имел ни малейшего представления и был достаточно благоразумен, чтобы с Господином по этому поводу не спорить.       Шестой Уизли за бывшими друзьями наблюдал порой с тоской, порою с раздражением. Определенно злился, когда те общались с кем-то помимо друг друга. Но сделать с этим что-то, например, еще раз извиниться пока что не пытался.       Иногда Грейнджер с Поттером исчезали куда-то вдвоем. Девочка при этом часто весело фыркала, а Избранный воровато оглядывался. Это показалось Краучу если не подозрительным, то, во всяком случае, занятным, так что он за новообразованным Гриффиндорским дуэтом проследил. Не то чтобы волшебник был увиденным разочарован, но ничего запрещенного или предосудительного детишки не делали. Оказалось, что Грейнджер учила приятеля танцевать. Барти тогда подумал, что они, вероятно, пойдут парой, и заранее выражал девчонке сочувствие. В танце гриффиндорский герой был неловок ровно настолько же, насколько уверен в себе в воздухе на метле. Он все время забывал, куда следовало положить партнерше руку, хватаясь то за талию, то за плечо, путал ноги, оттаптывая ступни сердито шипящей на это подруге, держался дальше, чем нужно, как-то теряясь, когда девчонка прижималась ближе. Не будь Барти уверен, что помимо братско-сестринско-сыновье-материнских чувств гриффиндорцы ничего друг к другу не испытывают, решил бы, наверно, что героя к маглокровочке влечет и оттого он, конечно, чувствует неловкость. Но оказалось, что мальчишка просто не привык находиться близко к кому-либо, о чем он рассказал подруге, когда та задала прямой вопрос «в чем проблема?» Еще один вопрос в копилку к тем, что Барти с удовольствием задал бы его магловским родственникам.       Хотя Рыцарь не давал ученикам спуску на уроках, как делали некоторые их профессора в преддверии Святочного бала, и добросовестно давал контрольные под конец семестра, за прошедшие месяцы он приноровился к учительской работе, и проверка заданий не занимала много времени. Лавгуд больше не приносила «ПРИДИРУ», Трелони с Каркаровым, припугиванием которых он развлекался весь ноябрь и начало декабря, кажется, научились, наконец, от него прятаться и Крауч почти никогда не заставал теперь их в одиночку. Так что, развлекая себя, он еще несколько раз следил за Поттеренышем с подружкой и посмеивался под заглушающими чарами над его неуклюжестью. Хотя стоило отдать герою должное — мальчишка старался и постепенно становился в танцах лучше. Немного, но шипение Грейнджер в заброшенном коридоре, где школьники тренировались, раздавалось все реже, а значит, на ноги ей Поттер наступать почти перестал.       За неделю до Святочного бала к Барти совершенно неожиданно присоединился еще один наблюдатель… наблюдательница, если весело выпорхнувшую из-за угла, прошлепавшую голыми ногами по холодному полу и привалившуюся спиной к стене рядом с ним девчонку Лавгуд можно было так назвать. В руках блондиночка сжимала свернутый в трубочку номер «ПРИДИРЫ». Младший Крауч замер, нервно вращая волшебным глазом между гриффиндорским дуэтом и когтевранкой, а та вскинула голову, отчего массивные белые кролики-сережки в ушах Лавгуд задорно качнулись, и улыбнулась этой вечной своей мечтательной улыбкой.       — Я не скажу, что вы подглядывали, профессор, — прошептала малявка заговорщицки. Да, конечно. Это было замечательно. Действительно замечательно. Если бы не одно пресловутое «но»! У стены младший Крауч стоял под Дезиллюминационными и Заглушающими чарами, и узнать, что он там, когтевранка не должна была. Не должна, но узнала. Очевидно, Лорд был прав в своем предположении насчет нее. Не то чтобы мужчина сомневался, и все же это слегка ошарашивало.       Рыцарь облизнул губы.       Поттер с Грейнджер за другим углом меж тем, танцуя, продолжали диалог, который Барти подслушивал незадолго до этого.       — Может, все-таки передумаешь? — немного канючаще спрашивал мальчишка.       — Нет, нет и нет, Гарри, — твердо ответила грязнокровочка на его уговоры. — Ты слишком долго собирался.       Да, оказалось, гриффиндорцы все же не собирались идти на Святочный бал парой. Девчонку Грейнджер уже кто-то пригласил.       Избранный проворчал что-то неразборчивое, на что его подруга только коротко рассмеялась. Очевидно, поведение Поттера ее забавляло.       — У тебя еще неделя, успеешь кого-нибудь пригласить, — в этот раз голос девочки прозвучал мягче.       — Не хочу. Почему, кроме тебя, девчонки почти нигде не ходят по одной? Даже в туалет — чертовыми парочками.       — Я вообще-то тоже почти всегда хожу с тобой.       — Ну я не хихикаю по-идиотски, когда к тебе подходит кто-нибудь.       — Поверь, я этому искренне рада, — фыркнула девочка. Затем вернулась к обсуждаемой теме. — Гарри, ну ты же пригласил Чжоу и не умер.       — Почти, — усмехнулся мальчишка. — Спасибо, мне хватило неловкости.       — Тогда надо было соглашаться, когда приглашал не ты, а тебя! — отчитала друга Грейнджер.       — Ага, второкурсница, пятикурсница, которой я едва достаю до плеча, и эта кудрявенькая, которая все норовила потрогать мой шрам. Спасибо, Гермиона, что желаешь мне только лучшего…       Маглокровочка снова фыркнула в ответ на сарказм в словах Поттереныша.       — Тогда придется тебе собрать все свое гриффиндорское мужество и все-таки кого-нибудь пригласить. Макгонагалл тебя живьем съест, если ты проигнорируешь ее требование и опозоришь факультет.       Поттер вздохнул, а рядом с Барти зашевелилась девчонка Лавгуд. Она протянула ему сложенный журнал, и Рыцарь, не видя смысла от нее скрываться, взял «ПРИДИРУ», быстро наложив чары Невидимости и на него.       — Доброй ночи, профессор, — прошептала блондиночка и направилась к гриффиндорцам. — Привет.       Это когтевранка сказала уже в полный голос, отчего Поттер с Грейнджер вздрогнули, оторвавшись друг от друга. Лавгуд ходила до странного тихо.       — Э-э… привет, — первым ответил мальчишка, немного неловко оглядывая, очевидно, незнакомую ученицу, задержавшись на ее босых ногах. Грейнджер молча кивнула. — Где твоя обувь?       — О! — блондиночка наклонила голову, проследив за взглядом гриффиндорца и беззаботно пожала плечами. — Наверное, стащили нарглы.       — Нарглы? — гриффиндорцы недоуменно переглянулись.       — Да, в замке теперь много омелы, а омела кишит нарглами, — как само собой разумеющееся, заявила Лавгуд, отчего Барти вскинул брови, лицо Грейнджер приобрело скептическое выражение, а Поттереныша — слегка отсутствующее. Кажется, мальчишка пытался вспомнить, слышал ли он когда-то о «нарглах» раньше.       — Ты можешь зайти за мной в без пятнадцати восемь, — сказала затем Лавгуд без перехода. — Раньше не стоит: если не отгадаешь загадку, придется ждать в коридоре. Позже — тоже, потому что тогда опоздаем.       — Что? — уставился на блондиночку гриффиндорский герой. Брови Грейнджер уползли на лоб, сменив скептическое выражение на недоуменное.       — Опоздаем, — терпеливо повторила та. — Опаздывать неприлично.       — А, — произнес мальчишка так, будто ему все вдруг стало ясно, но на самом деле нет. И так же невпопад добавил: — Ага.       — Вот и договорились, Гарри Поттер, — третьекурсница улыбнулась, обошла проводивших ее взглядом гриффиндорцев и скрылась в дальнем конце коридора.       — Что это сейчас было? — произнес мальчишка, продолжая глядеть вслед странной когтевранке.       — Кажется, тебя пригласили на бал, — как-то пораженно ответила маглокровочка, смотря в ту же сторону.       — О, — все, что сказал на это Поттереныш.       — И ты вроде как согласился.       — Да?       — Да.       — Э-э, ладно.       — Она абсолютно сумасшедшая! — наконец, повернулась девушка к другу, и в голосе добавилось эмоций.       — Да, наверное, — хмыкнул гриффиндорский герой.       — И нарглов не существует.       — Да?       — Да! — в этот раз голос маглокровочки прозвучал авторитетно.       — Как скажешь, Гермиона, — поднял руки, сдаваясь, Поттереныш.       — И? Ты правда пойдешь? — заинтересованно вскинула брови его подруга.       — Ну, мы ведь только что думали над тем, где бы мне найти партнершу? Вот, партнерша нашла меня сама, — фыркнул гриффиндорец. — Без хихикающих подружек, не слишком маленькая, не слишком большая, не смотрела на мой шрам и не пыталась потрогать — почти идеальная.       Мальчишка захихикал, и Грейнджер тоже фыркнула.       — Она сумасшедшая, — сочла нужным повторить девчонка.       — Зато забавная. Ты видела этих кроликов?       Маглокровочка хмыкнула.       — А ты так и не скажешь, с кем пойдешь? — спросил мальчишка. Очевидно, не в первый раз.       — Нет! — твердо качнула головой гриффиндорка, отчего ее каштановые кудряшки подпрыгнули. — Увидишь на балу. Идем в гостиную, скоро отбой.       Поттереныш кивнул, и они зашагали мимо весело наблюдающего за ними Барти.       — Представляешь, что напишет Рита Скиттер, когда узнает, что мы пришли на бал по отдельности? — усмехнулся гриффиндорский герой.       — О! Эта раздражающая женщина! Как я ее ненавижу! — рыкнула девочка, вызвав очередное хихиканье Поттера.       — Хэй! Ты говорила мне не обращать внимания на ее статьи. А сама?       — А я и не обращаю! — огрызнулась Грейнджер и проворчала: — Это не мешает мне ее ненавидеть…       Дождавшись, когда по-дружески препирающиеся гриффиндорцы удалятся на достаточное расстояние, Барти снял наложенные на себя чары и весело хмыкнул, разворачивая новый выпуск «ПРИДИРЫ».       Луна Лавгуд определенно могла привнести хаос куда угодно. И постепенно Барти переставал этому удивляться.