Долгое прощание

***

      В порт Салерно они зашли 13 сентября на рассвете, была пятница и город встретил их радостным оживлением. Расположенный на живописном Амальфитанском побережье, Салерно был баловнем судьбы. Со времён Античности здесь располагался курорт и водолечебница, позже в порту Салерно развернулась активная торговля со странами Востока. Расположение, обилие целебных источников и широкие международные связи способствовали тому, что в городе стали оседать люди, занимающиеся искусством врачевания. Уже к IХв., согласно сообщению Рихера Реймского, в городе существовала корпорация врачей, которая пользовалась большим уважением и занималась в том числе обучением новых врачей. Удачным для города стало так же то, что Салерно с древности оказался местом богомолья и паломничества. Естественно, это влекло за собой постоянный поток верующих, которые, помимо душевного исцеления, оказались не против лечения телесного. Очень кстати пришлись талантливые лекари, ранее обосновавшиеся в городе. Болящие со всей Италии и соседних государств устремились в Салерно в надежде вылечить многочисленные хвори. Слава об искусности медиков, о мягком климате и сердечности местных жителей сделали город довольно популярным местом. И здесь ещё одно везение: врачи и духовенство пришли к удивительному согласию. В отличие от других мест, духовные пастыри в Салерно по достоинству оценили возможности своих светских коллег по исцелению. Каждый остался при своём деле: медики лечили тело, духовенство - души. Вскоре Салерно стали называть «civitas Hippocratica» («город гиппократиков»), что лишний раз подчёркивало исключительное положение города и его славу.       Это было то, что каждый знал о Салерно, именно эта позолоченная легенда о городе врачей влекла в своё время Клода. Сейчас, стоя на палубе, поддерживая позеленевшего от дурноты Квазимодо, священник смотрел на то, как приближаются к нему очертания вожделенного града. Сколько раз он расспрашивал мэтра Риччарди о его удивительной родине, сколько перечитывал Салернскую хронику, но ничего и близко приближающегося к реальности у него не было. Даже воображение не могло бы нарисовать ему скалистые горы с островками зелени, улицы и здания, ярусами поднимающиеся от берега, множество судов, качавшихся в сонных водах бухты. Когда они вышли на берег, сообща перенося тяжёлый сундук, Клод впервые растерялся. Его оглушила живая, бьющая ключом жизнь порта, разноязычный говор со всех сторон, орущие носильщики, снующие собаки и загоревшие до черноты мальчишки с озорными мордашками и белыми зубами.       — Сеньор, — подскочил к нему молодой парнишка и что-то затараторил на местном наречии, он был одет в свободные короткие штаны из бумазеи, серую от грязи рубашку и красную куртку.       Вид его был столь дик и нелеп, что даже Квазимодо стоял, раскрыв от удивления рот. Заметив горбуна, неизвестный испустил восхищённое восклицание и заверещал с удвоенной энергией. Клоду с трудом удалось разобрать, что тот предлагал свои услуги носильщика, нетерпеливым жестом он прервал трескотню паренька.       — Я заплачу тебе, — произнёс он, тщательно подбирая слова. — Ты проводишь нас до Школы.       — Ну, конечно, — парень замахал руками, отгоняя других желающих помочь. — За мной, сеньор.       Квазимодо мягко отстранил Клода, самостоятельно взвалив сундук на спину. Их провожатый бросал жадные взгляды на звонаря, при этом на его смуглой физиономии отражалось нечто похожее на восхищение. Священник заметил, что многие провожали горбуна похожими взглядами, видимо, в этом месте его уродство не вызывало той же враждебности, что в Париже. Провожатый представился - и всё на ходу.       — Я Тито, милостивый сеньор, мать моя прачка, отец семь лет назад утонул в море, — тараторил парнишка, пока они продвигались вверх от порта к городским стенам.       Клод уже пожалел, что связался с этим вертлявым пареньком. Будто чувствуя настрой священника, Тито решил показать свою полезность. Он остановил повозку, которая так же поднималась от порта в город, и договорился, что возница подвезёт сеньора священника. Несмотря на возражения Клода, Квазимодо закинул сундук в повозку и, казалось, был готов проделать то же самое со своим воспитателем. Не желая искушать судьбу, и вправду чувствуя смертельную усталость, бывший архидьякон сел на край повозки. Городские стены не были так высоки, как в Париже, они грозили со временем совсем исчезнуть, раствориться в разросшемся за его границами городе. И правда, у городских стен привольно раскинулись дома и домишки, которые, как объяснил Тито, принадлежали рыбакам или тем, кто работал в порту.       — Вон там наш дом, — он махнул в сторону, священник рассеянно проследил взглядом за его движением, но естественно, ничего определённого не увидел.       За городскими стенами священник слез с повозки, Квазимодо выгрузил сундук, возница получил пару серебряных монеток, чем безмерно огорчил Тито.       — Зря вы ему так много заплатили, — вполголоса произнёс парнишка, Клод уже приноровился к нервному бегу его речи. — Сеньор, этому пройдохе было бы достаточно простого благословения.       Священник невольно улыбнулся, парень был забавный. Они прошли по мощёным улицам дальше, всё в этом городе имело плавный подъём наверх. Клод с изумлением смотрел на встречающиеся пальмы и лимонные деревья, которые, очевидно, служили для украшения улиц. В Париже городская растительность была редкостью, практичные горожане использовали каждый клочок земли для более полезных целей. Притиснувшись друг к другу, стояли дома, землю укрывали камнем, траву с готовностью подъедали бродившие по городу свиньи или козы. Здесь он вспомнил маленькую белую козочку с золочёными рожками и её хозяйку, священник опустил взгляд, есть вещи, которые всегда будут причинять боль. Тито вприпрыжку вёл их всё дальше, продираясь сквозь толпу, они вышли к небольшой площади. Клод увидел собор, чей явно римский вид немного смутил его.       — Это собор святого Матфея? — спросил он первое, что пришло на ум.       — Ага, — беззаботно ответил юноша. — Скоро мы будем на месте.       Колокола уже звонили к утрене, Квазимодо, несмотря на глухоту, всей кожей почувствовал отрадную вибрацию, горбун тоже грустил. Ему не нравилось здесь: влажный воздух, казалось, с трудом набирался в лёгкие, от подъёма уже ломило поясницу и гудели ноги. За время своего существования Медицинская школа Салерно сменила несколько локаций, в разные годы это были монастыри, дома, выделяемые богатыми горожанами, некоторое время она располагалась даже на горе в замке Ареки. В означенный период времени Школа находилась недалеко от улицы Торговцев почти в центре Салерно. К главному входу вели три лестницы, которые сходились на площадке перед порогом. У подножия боковой лестницы Тито получил пять серебряных монет, засмеялся от радости, но мгновенно устыдился того, что облапошил священника.       — Простите, сеньор, вы заплатили слишком много, — неохотно произнёс он, как ребёнок, которого принудили добровольно отказаться от сладкого.       Парнишка поднял на Клода большие южные глаза, исполненные такой незамутнённой алчности, что сердце священника дрогнуло. Он раскрыл кошель и выудил ещё одну монетку, которую положил на потную ладонь в компанию к её сестрам. Тито просиял.       — Благодарю, сеньор, — он схватил руку Клода и облобызал сухопарую кисть.       Затем широко улыбнулся Квазимодо и пустился бегом прочь, пока чудной священник не раскаялся в своей щедрости. Клод постучал в двери, ему открыл привратник, явно недовольный, что кто-то посмел заставить его выполнять прямые обязанности. Внутри царил тот самый радостный и немного удручающий для преподавателя шум, который отличал учебные заведения во все времена. Клод и Квазимодо проследовали за кислым с виду привратником, из раскрытых дверей аудиторий доносились заунывные голоса профессоров. Где-то латынь, непривычная из-за неизбежного итальянского акцента, где-то вполне сносный греческий. Клод смотрел прямо перед собой, привратник Пьетро Раппо неприязненно оглядывался на мрачного монаха. Ещё больше нервировал четного служителя врат странный рыжий горбун, который наотрез отказался оставить сундук в каморке Пьетро внизу. Привратник сочувствовал господину ректору, сложные же дни наступили для Школы, уж коли приходится выписывать чужеземцев, ещё и таких неприглядных. Они поднялись на второй этаж и прошли длинным коридором до кабинета ректора.       Почтенный Алессандро Падуано ожидал Клода, он также скептически оглядел прибывшего священника. Пьетро Раппо низко поклонился и, пятясь задом, покинул кабинет ректора. Алессандро, высокий и полнотелый мужчина пятидесяти лет, презрительно поджал губы, когда заметил, что его новый преподаватель выглядел сильно уставшим и почти рухнул в любезно предложенный стул. Ректор едва скользнул взглядом по Квазимодо, его уродство, казалось, не произвело глубокого впечатления на учёного мужа. Алессандро Падуано видел глубокое оскорбление в том, что декан Монпелье послал ему подобного субъекта. Сразу видно, как мало ценят эти новомодные выскочки старейшую медицинскую школу! Кто, собственно, этот Клод Фролло? Бывший архидьякон какого-то незначительного собора во Франции, по слухам, которые достигли ушей ректора, он был замешан в тёмных делах, увлекался алхимией и, как ему намекнули, даже пытался наложить на себя руки! И вот этот французский монашек, который (тут не надо было быть врачом) очевидно долго не протянет, с сомнительной репутацией и неподтверждённой компетенцией, будет преподавать в Школе! Череда восклицательных знаков пронеслась в расстроенной голове Алессандро Падуано. Клод в это время оглядел кабинет, любопытно, добротная массивная мебель, покрытая тёмным лаком, стулья, обитые алым бархатом. По стенам располагались шкафы, в которых блестели дорогими переплётами многочисленные тома. Пол был выстелен сероватой плиткой, которая так удачно глушила шаги. Клод посмотрел на ректора и встретился с внимательным взглядом серых глаз.       — Хм, дом Клаудио, — начал он, переходя на латынь. — Для вас подготовили комнату в общежитии для студентов.       — Благодарю, — степенно ответил Клод. — Надеюсь, мы с моим воспитанником не принесём особых хлопот.       — Это ваш воспитанник? — ректор ничем не выдал своего недовольства. — Боюсь, это несколько осложнит положение. Комната рассчитана на одного.       — Тогда прошу вас не беспокоиться, мы подыщем жильё, — Клод старался говорить мирно, хотя, пожалуй, впервые с момента болезни его посетило настоящее раздражение.       — Позвольте, дом Клаудио, — Алессандро Падуано улыбнулся тонкой улыбкой царедворца. — Мы придумаем, как быть, — он поднял тяжёлый колокольчик, который лежал на деревянной подставке, и несколько раз позвонил в него.       Почти сразу открылась дверь в смежную комнату и вошёл молодой мужчина в чёрной мантии и в такого же цвета шапочке. Он низким поклоном поприветствовал присутствующих и замер в угодливой позе, готовый сию минуту броситься выполнять приказ ректора. При взгляде на миловидное лицо создавалось впечатление, что незнакомцу больше бы подошла карьера каноника, где красота и молодость всё ещё могли открыть перед их обладателями широкие перспективы, чем скромная должность секретаря.       — Джакомо, распорядитесь, чтобы для дома Клаудио подготовили две комнаты с двумя кроватями, — он как-то вопросительно посмотрел на бывшего архидьякона, что, конечно же, не прибавило Клоду настроения.       — Да, кровати должны быть отдельные, желательно в разных комнатах, — произнёс священник, незаметно стиснув правый кулак.       Квазимодо неловко сидел на стуле возле входа, который по всей видимости предназначался для слуг. Джакомо вновь поклонился, после чего скрылся за дверью, из которой пришёл. Клод и Алессандро ещё долго говорили о предстоящих занятиях, ненавязчиво ректор пытался прощупать своего нового преподавателя. Пока он не сумел обнаружить явных огрехов в знаниях Клода, а того даже оскорбила подобная мелочность. Если господину ректору было угодно его проверить, мог бы созвать комиссию и там уже отвести душу, гоняя бывшего архидьякона по хитросплетениям схоластики, метафизики Аристотеля и трудам наиболее выдающихся врачей: греческих, арабских, современных! Всё что угодно, лишь бы избавил его от этой недоверчивой снисходительности. Алессандро Падуано между тем был приятно удивлён, пожалуй, Клод Фролло не самый худший вариант, он опасался, что декан в насмешку над ним пришлёт какого-нибудь полуграмотного фанатика, который быстро споётся с духовным судом и доставит неприятности инквизиторской деятельностью. Пусть Школа уже не та, но это не значит, что у них нет гордости и талантливых профессоров. Хотя тут Алессандро был вынужден признать горькую истину — самых талантливых воспитанников Школы сманивали в другие университеты. К счастью, у них есть он сам и мона Изабелла.       Визит закончился, когда в дверь вновь вошёл Джакомо, он скромно сообщил, что всё готово, и вызвался проводить дома Клаудио и его воспитанника. Клод попрощался с ректором, к занятиям он должен был приступить завтра, каждый день по три урока: курс по лекарственным травам и начало аптекарского искусства. По дороге из кабинета ректора священник с горечью вспомнил визит короля и его медика к нему в монастырскую келью. Как он тогда был исполнен высокомерия, каким презрением обдал суетливого врача-карьериста. Но что в итоге? Сейчас он принуждён обратиться к тому, чем всегда пренебрегал, лишь бы не оказаться выброшенным на задворки жизни, замурованным в дальнем монастыре. Он, Клод Фролло, алхимик и учёный, будет вдалбливать в праздные головы ленивых итальянцев простые истины, что Природа главный помощник аптекаря. Проходя мимо одной их учебных зал, он был привлечён необыкновенной тишиной, в которой музыкой звучал молодой и сильный голос. Вздрогнув, Клод невольно остановился и заглянул в аудиторию, там за кафедрой он увидел молодую женщину в чёрном платье, тюрбанообразном головном уборе и с длинной указкой в белой руке. Джакомо, озадаченный непредвиденной остановкой, подошёл к священнику.       — Женщина? — спросил вполголоса Клод, не отрывая хмурого взгляда от бледного лица незнакомки.       — Да, мона Изабелла, — спокойно подтвердил молодой человек. — Она единственная женщина-преподаватель в Школе.       Клод отвернулся от двери и продолжил движение, его губы сжались в тонкую линию. В какое пропащее место он угодил по милости рока! Если здесь допускалось преподавание женщиной, то много от Школы ждать не приходилось. Его любовь к Эсмеральде и преклонение перед её душевными качествами не меняли в корне главного убеждения: женщина и интеллект вещи несовместимые. Его предубеждение против этого места возросло ещё больше. Ему предстоит тяжёлая работа в этом чужом городе среди непонятных и враждебных людей. Он взглянул на кроткого Квазимодо и на душе стало немного легче, вместе они преодолеют эту напасть. Клод был не один и это радовало. Джакомо с интересом поглядывал на сурового священника, его лицо не было лишено гармонии, что же до горбуна, то тот был великолепен. Секретарь ректора подумал, что, доведись спутнику дома Клаудио почить в бозе, его труп можно было бы препарировать, кости выварить и потом собрать этот величественный в своём уродстве костяк. Джакомо улыбнулся Квазимодо, почему-то у звонаря от этой тёплой улыбки зашевелились волосы на затылке, он старался не смотреть в сторону странного секретаря.