Любовь сильнее

Очнулся я от негромкого разговора. И не смог открыть глаза. Запаниковав, я вцепился в лицо и понял, что на голове повязка, закрывающая лоб и глаза. Фух. Страх потери зрения был одним из самых устойчивых. Я прислушался к своему телу. Болел шрам на голове, жгло глаза под повязкой, болело предплечье руки, ныла подвёрнутая при неудачном приземлении на кладбище нога. Из портала я выпал крайне неудачно. Портал! Кубок! Хвост! Волдеморт! Бля! Надо срочно рассказать директору! Застонав, я ощутил прикосновение к руке и дёрнулся. Я совсем не ощущал рядом чужого присутствия. – Молчи и не показывай, что пришёл в себя, – на грани слышимости сказал неизвестный. – Слушай. Я замер и обратился в слух. – ...что теперь делать? Этот сучонок опять его убил! План, на который было угрохано столько сил, опять низлу под хвост! Ладно, в девяносто первом я конкретно просчитался с Квиреллом и этой грёбаной материнской защитой. Кто мог подумать, что магия примет жертву и сформирует такую мощную защиту? Но с дневником! У меня был бы Неназываемый ещё в девяносто втором, кто знал, что этот героический идиот догадается воткнуть в крестраж клык василиска? До воплощения осталось буквально полтора процента! Как он сейчас его умудрился убить, я себе просто не представляю. Его кровь теперь была не опасна, ритуал обнулил защиту матери. Убить бы его к чёртовой матери, да вон хоть отравить, так нет! Это должен сделать Волдеморт собственноручно, а где я ему возьму столько Волдемортов? Он их как семечки щёлкает! – Не кипятись, Аль, – пробасил Грюм. – Не кипятись? Да я, блядь, Петтигрю с восемьдесят первого в семье Уизли прятал. Ты вообще представляешь, как мне дорого это стоило? Хорошо, что Молли с ним интрижку закрутила, а то бы я разорился. И теперь Хвост мёртв. Более того, его труп нашли авроры, и я теперь не смогу держать Блэка на коротком поводке. Он может в любой момент забрать Поттера у Дурслей, как только его оправдают! – Ну, допустим, за помощь Уизли ты не из своего кармана платил, а из Поттеровского. А насчёт Блэка... Ну насвисти, что пока идиот считает дом Дурслей своим домом, то до него не могут добраться ни последователи Неназываемого, ни он сам. Он же верит в тебя больше, чем маглы в бога, – хохотнул Грюм. Я почувствовал, как намокает повязка на глазах от слёз. Меня трясло. На предплечье легла рука, успокаивая. – Тише, не выдай себя. Это единственный способ выжить, – шептал мой союзник. Я замер, еле дыша, хотя внутри всё бушевало. – Гел, как я устал. Я уже не рад, что закрутил всю эту чушь с крестражами. И ведь вроде всё учёл. Растил Поттера не так жёстко, как Тома, в семье, а не в приюте. Тщеславие гасил осуждением, презрением, порицанием общества. Сколько денег я угрохал на статьи! Друзей ему правильных подобрал: предатель крови не давал учиться, грязнокровка тащила по заданному маршруту, осаждая, и что? В итоге он неуверенный в себе, необразованный идиот, но, сука, какой же удачливый! Там, где Том брал самоуверенностью, апломбом, знаниями, Поттер берёт аномальной удачей. – Я тебя предупреждал, что с Магией шутки плохи. Посмотри на меня. Что со мной сделал откат за предательство последователей? Я похож на недоструганное бревно, а раньше был золотоволосым красавчиком. С меня даже один глаз взяли, как с Одина. И ладно бы за знания. Так нет, только потому, что я сдал вассалов властям, а одного, самого безумного, подставил под дуэль с тобой в артефакте личины. Этот стоил мне ноги. – Ой, не начинай свою песню о главном. Я люблю тебя и таким, а с деревянной ногой трахаться удобнее, она не устаёт. Скажи спасибо, что членом расплачиваться не пришлось. Меня затошнило. И кто такой Гел? Выходит, Грюм не совсем Грюм? Что значит растил не так, как Тома? Имеется в виду Реддл? Голова шла кругом. Если бы не незнакомец, что сейчас сжимал мою руку, я бы сошёл с ума. От ужаса, предательства, беспомощности, осознания чудовищной лжи, которая меня окружала. – Давай я тебе обе ноги отрежу, и ты тогда тоже уставать не будешь, – продолжали двое свой разговор. – Оставь мои ноги в покое. Скажи лучше, что делать будем? На подготовку ритуала возрождения уйдёт не меньше четырёх недель. А у нас время на исходе. Блэк уже прислал адвоката в аврорат. Его быстро оправдают и он сразу заберёт Поттера на Гриммо. И значит, доступен мальчишка будет не раньше сентября. – Почему именно Волдеморт должен убить его? – Он потомок Кадмуса Певерелла. Последний. Владелец воскрешающего камня. Поттер последний потомок Игнотуса Певерелла, владелец мантии. Когда один убьёт другого, дары перейдут к последнему потомку Певереллов, носителю крови Антиоха, то есть ко мне, владельцу старшей палочки. И я смогу объединить дары. – Так грохни их сам! – Потомки не имеют права убивать друг друга. Если брат поднимает палочку на брата, умирают оба. Не могу я их убить! Один должен убить другого и точка! Тогда третий получает все дары и становится абсолютным магом, повелителем Смерти! – Ох, Аль, зря ты такое говоришь. Не думаю, что Смерть потерпит над собой повелителя из смертных. – Слушай, хватит пророчествовать. Тоже мне, вестник апокалипсиса! Знал бы ты, что мне стоило разыскать этих потомков.. И если Реддла мне просто повезло найти, то вот Поттера мне пришлось сделать. Эванс и олень Джеймс имели Игнотуса в дальней родне, и их ребёнок с очень большой вероятностью должен был проявить наследие, став истинным носителем дара. Рассорить Эванс со Снейпом вышло легко. А вот оторвать влюблённого в Блэка Джеймса было непросто. Столько усилий, чтобы этот мелкий говнюк появился на свет. Такая многоходовка! И что?! – Дамблдор натурально зарычал. Я даже не представлял, что он способен на такие чувства. Что он такой! – Кстати, о пророчествах... – вкрадчиво сказал тот, кого все считали Грюмом. – Летом мы спокойно возрождаем Неназываемого, озвучиваем мальчишке пророчество, и пошлём его спасать пророчество от Неназываемого. Они встретятся в министерстве, шлёпнут друг друга, а ты, мой друг, окажешься тем, кем так хочешь стать. Победителем Тёмных лордов и повелителем Смерти. – Хм. Звучит неплохо. Но мне нужен зельевар. И не Снейп. Этот идиот, несмотря на похожесть мальчишки на отца, всё равно его защищает. Представляешь, он до сих пор любит эту мёртвую грязнокровку, его мать. Кто бы мог подумать? – Представляю... - задумчиво сказал Гел. – Используй Слизнорта. Тот за деньги сварит тебе хоть младенца в молоке его матери. А что ты хочешь от зельевара? – Зелье неудачи. Персонифицированное. С привязкой на крови. – Всё же ты гений, хоть мне и больно это признавать! Разговор оборвался и послышались чмокающие звуки, шорох одежды и клацанье деревянной ноги по каменным плитам пола. Когда я понял, что замолчали собеседники скорее всего потому, что они целуются, меня согнуло в приступе рвоты. Полоскало меня нещадно. Раздался топот, возгласы, Эванеско. Меня придерживали две пары рук: бережные женские, скорее всего мадам Помфри, и жёсткие мужские. Тот неопознанный мной человек, что поддерживал меня всё время, как я пришёл в сознание. Когда я, укротив тошноту, услышал "мальчик мой", сказанное совсем другим тоном, чем подслушанный разговор, у меня случилась истерика. Я плакал, кричал, бился в жёстких руках, отворачивался от зелий, что пытались залить мне в рот. Затих лишь тогда, когда Помфри выгнала Дамблдора и Грюма. Моего утешителя не смогла, так как я вцепился в него скрюченными пальцами и выл, когда он пытался отстраниться. Когда всё стихло, по моим волосам прошлась ласкающая рука. – Молодец, что смолчал и себя не выдал. А истерика это хорошо. Это нормально. Плачь. Плачь, пока умеешь. Я уткнулся в пахнущую полынью, тимьяном и миндалём одежду, и тихо заплакал. От боли, обиды, одиночества и благодарности к тому, кто сейчас был рядом. – Спасибо, – просипел я, когда плакать уже было нечем. – Пить хочешь? Я кивнул. В губы ткнулся край стакана и я попил. Шумно и неаккуратно. – Не торопись, – мягко сказал глубокий бархатный голос. – Я ослеп? – Нет. Когда я нашёл тебя, твои глаза кровоточили. И шрам. Я наложил лечебное зелье и замотал, чтобы ты в бессознательном состоянии не смазал его и не повредил себе. – Можно их снять? – Да. Но вначале выпей. Мятный запах Умиротворяющего бальзама я узнал. Руки, что разматывали бережно бинты, кажется, тоже. Как и голос. Проморгавшись, я понял, что вижу. Вижу чётко и без очков. Поднял глаза и встретился с аномально чёрными глазами Снейпа. – Спасибо, сэр! – с чувством сказал я. Снейп вздохнул и неловко потрепал меня по плечу. – Ты всё слышал? – С отвратительной чёткостью. – Всё понял? – Да. – Я непроизвольно передёрнул плечами. Бальзам уже начал действовать и эмоции ушли на задний фон, как часть тела под анестезией – не чувствуешь, но знаешь, что она есть. – Твои мысли по этому поводу? – я аж приоткрыл рот. Снейп со мной... советуется? – Мерлин, Поттер, не будь идиотом. Я тоже человек и мне не чужды сомнения и страхи. – Вам? – спросил я сипло. – Мне всегда казалось, что вы некое непоколебимое существо, вроде высшего разума или голема, – выдал мой глупый рот. – Не ем, не сплю, только пью кровь? Я хихикнул. – Простите. А вы правда любили мою маму? – продолжил я поток бессознательного и закрыл рот обеими руками, с ужасом смотря на профессора. Он выглядел сейчас так человечно. Встрёпанный, уставший и в мятом жилете. Рубашка была расстёгнута, а угол шейного платка выглядывал из кармана. Вечная глухая мантия висела на спинке стула. – Любил и люблю до сих пор. – Простите. Я.. простите. – У вас потрясение и я вас понимаю. Такой, как я – и такая, как ваша мама... – У меня потрясение, но не из-за вас, – перебил я. – Дамблдор, – я вновь непроизвольно передёрнул плечами, – он... Снейп вновь коснулся моего плеча, я всхлипнул и нырнул в его объятия, прижимаясь к жилистому телу, пряча лицо на груди. Через некоторое время меня осторожно, неловко прижали в ответ. Тепло другого человека было так странно ощущать. Я вдруг понял, что меня обнимала только порывистая Гермиона и сердобольная Молли Уизли. И всё это было фикцией и игрой в чувства. Всё это из-за одного сумасшедшего старика, который хотел мою мантию. Так и не возвращал бы на первом курсе! В чём смысл?! В том, что истинным хозяином стать можно, лишь если предыдущий владелец мёртв? Да Дамблдор болен! – Я хочу мести! – вскинулся я. – В этом мы совпадаем, – сказал Снейп. – Тогда поступим так...

***

Дамблдор преподнёс общественности произошедшее со мной как попытку похищения последователем Неназываемого, Питером Петтигрю. По его версии кубок зачаровали на перенос на кладбище, там меня связали и пытали, у меня произошёл от боли и стресса магический выброс, который убил моего мучителя. Нашёл меня по крови профессор Снейп, он же аппарировал на кладбище и вызвал авроров, найдя меня без сознания рядом с трупом Петтигрю. Эта смесь правды и лжи выглядела гладко, и была проглочена обществом как должное. Всё же Дамблдор знатный интриган. Его версия событий позволяла впоследствии трактовать её так, как удобно: либо как мою несостоятельность, как Избранного, либо наоборот, подчеркнуть мою избранность. Стал бы Петтигрю похищать, к примеру, Колина Криви? Дамблдора я боялся до заикания и даже не поднимал глаза, когда он оказывался рядом. Благо это случилось лишь дважды: когда он поймал меня во время выписки из Больничного крыла, и на пересмотре дела Сириуса Блэка. Снейп объяснил мне, что Дамблдор сильный менталист и владеет невербальной и беспалочковой магией. Так что если посмотрит мне в глаза и применит заклинание Легилименс, то элементарно пошарит у меня в голове. Поэтому я изображал дезориентированного идиота, которому повредило мозг на кладбище. Именно этим были аргументированы мой заживший шрам, улучшившееся зрение и амнезия. Я не "узнавал" ни Дамблдора, ни Рона с Гермионой, ни Снейпа, ни даже крёстного, что теперь мог совершенно открыто посещать Больничное крыло. Я не актёр, чтобы играть дружбу или уважение, а вот изображать идиота мне было вполне по силам. Сириуса Снейп по тем же причинам не вводил в курс дела до окончания каникул и моего переезда на Гриммо, так что я, закусив губу и давя слёзы, вынужден был наблюдать, как бережно и старательно крёстный пытается мне втолковать моё прошлое, как жалеет и любит меня, как переживает за моё здоровье. В общем, Снейп порекомендовал мне не сдерживаться и рыдать в своё удовольствие или прикидываться спящим. На совете пускать слюни я зло посмотрел на Снейпа, и он неожиданно хохотнул. Профессор оказался сокрушительно человечным и рвал мои шаблоны до нервных срывов. Так что я действительно рыдал, так как это была единственная моя возможность стравливать эмоции и бороться с шоком. Умиротворяющий бальзам на постоянной основе пить было нельзя. Спящую красавицу я тоже не мог изображать бесконечно. За период моего нахождения в Больничном крыле я плакал чаще, чем за всю предыдущую жизнь. Я плакал на груди у Сириуса, мадам Помфри и даже у Рона. Мне реально было больно и обидно, что дружил Уизли со мной по приказу, а не порыву души. Когда рыжий с обеспокоенным лицом припёрся ко мне, уселся бесцеремонно на кровать, выкопал на тумбочке принесённую мне крёстным шоколадную лягушку, засунул в рот и прочавкал: "привет, дружище!", мне захотелось дать ему в рожу. Бить или хотя бы высказаться я не мог, так что разрыдался от злости, вцепившись в него дрожащими от бешенства скрюченными пальцами и завывая "а вы правда мой друг?". Видели бы вы его рожу! Он реально испугался, с трудом оторвал меня от себя, прихватил горсть сладостей с тумбочки и сбежал, не оглядываясь. И больше ко мне не приходил. Гермионе достало моего вопроса "кто вы и почему у вас такие большие зубы?". Она покраснела пятнами, сунула на тумбочку пакетик драже Берти Боттс и, взметнув волосами, ушла. Я крутил в руке драже и задумчиво хмыкал. Она ведь прекрасно знала, что я не люблю их. Зачем тогда принесла? Это какая-то изощрённая издёвка, принести забывшему даже о предпочтениях другу нелюбимую сладость. Она меня ненавидит, что ли? А был ли у меня хоть кто-то, кроме крёстного, кому я был действительно нужен? Поэтому я крайне удивился визиту Малфоя, который представился по всем правилам: "Драко Малфой, ваш однокурсник", принёс цветы, шоколад и спросил, может ли он помочь чем-либо. У меня натурально отвисла челюсть и я чуть не пустил слюну по совету Снейпа. Собравшись, я извинился за то, что совершенно его не помню, поблагодарил этого действительно незнакомого мне Малфоя за визит, и протянул руку для рукопожатия. Драко поразил меня до глубины души. Кажется, я очень сильно ошибся тогда, на первом курсе, не пожав протянутую руку. Лицо, с которым Малфой пожал мою руку в этот раз, подтвердило моё ощущение непоправимой ошибки.. Драко заходил ещё несколько раз впоследствии, был неизменно вежлив, деликатен, заставив меня окончательно поменять мнение о нём. Малфой, очевидно, пользовался моей амнезией для налаживания отношений. С какой целью, трудно сказать, я не расслаблялся, но и не отказывался от того, чтобы поболтать с остроумным и начитанным собеседником. Заглянул ко мне Диггори. Я долго не мог понять цель его визита и уже начал сожалеть, что не прикинулся спящим, но в итоге тот выдавил из себя, что очень благодарен мне за выигрыш, так как у него шансов пережить то, что произошло со мной на кладбище, совершенно не было. – Я знаю, что у тебя амнезия, Гарри. Но ты так или иначе можешь столкнуться с тем, что тебя будут обвинять в подтасовке результатов выбора кубка. Не верь этим людям, они либо завидуют, либо плохо тебя знают. Я тоже так думал, пока не узнал тебя. И теперь я уверен, что кубок выбрал тебя совершенно правильно! Ты сильный волшебник и хороший человек. Также я был удостоен августейшего визита Фаджа с выигрышем. Министр сунул мне мешочек с галлеонами, пожал руку на камеру, посмотрел брезгливо-сочувственно и ушёл. Рядом со мной в этот момент был Сириус, прожигающий министра взглядом, так что Фадж, сославшись на занятость, очень быстро ретировался. Точно после визита министра ко мне заглянули близнецы Уизли и долго морочили голову, намекая, что я обещал ссудить выигрыш им на нужное дело. Я не отказал, но попросил Сириуса составить и заверить договор займа и оговорить сроки возврата. Деньги я давал под пятнадцать процентов. Сири ещё подкинул говна на вентилятор, заметив, что гоблины дадут под двадцать, если без залога, и только совершеннолетним. Я даже начал получать удовольствие от происходящего. Какая, оказывается, удобная штука амнезия. Люди открывались с неожиданной стороны. Лица близнецов вытянулись от удивления и это было прекрасно. Деньги они у меня всё же взяли, поставив магические подписи на договоре займа. Я был их единственным шансом на то, чтобы начать дело сейчас, а не через несколько лет. Мне, собственно говоря, эти деньги погоды не делали. Но я больше не хотел, чтобы меня держали за дурака. Визит Чжоу Чанг вызвал у меня брезгливое недоумение. Она начала лепетать про то, что сделала неправильный выбор, и на самом деле именно я её неземная любовь. Мне стало обидно за Седрика, оказавшегося отличным парнем, в отличие от его возлюбленной. Я сказал Чанг, что я гей и девушки меня не интересуют, и та убралась восвояси. После я вызвал Патронусом Диггори и просто передал ему пузырёк с воспоминанием. Молва потом донесла до меня, что подлец Диггори бросил Чанг прямо перед летним балом и пошёл на него с Кети Белл. Когда ко мне пришла Джинни и, потупив глазки, сказала, что мы состоим в тайной связи, я чуть не прыснул от смеха. Хорошо, что за время пребывания в Больничном крыле успел адаптироваться к этому безумному хороводу из посетителей. Да и Снейп, пичкающий меня всякими зельями, здорово повысил мою критичность. Я стал лучше запоминать и обрабатывать информацию. А может, избавление меня от крестража так повлияло на мой интеллект и здравомыслие. Что такое крестраж узнал Снейп, и дал почитать мне соответствующую литературу. Я знатно охренел, когда понял, что носил в себе кусок души врага. Но теперь стала понятна моя авадоустойчивость. Мало того, что я поделился кровью с Волдемортом добровольно и с любовью, становясь его кровником, так я ещё был его сосудом. И Смерть, посчитав нападение Волдеморта оскорбительным, забрала его душу, а не мою. От Джинни я избавился легко. Сказал, что решил после выздоровления уйти в монастырь, а все свои сбережения передать в больницу святого Мунго. Когда я объяснил непонимающей Джинни, что такое монастырь, выражение её лица можно было бы продавать, настолько потрясающим оно было. Смесь из изумления, злости, жадности и досады определённо можно счесть редкостью. Дамблдор же неизменно заставал меня спящим, лишь при выписке смог поговорить. Ему хватило моего заплаканного, рассопливившегося вида и опущенных долу глаз. Он сердобольно спросил меня "как ты, мальчик мой?" и пожалел об этом. Я гнусаво и монотонно начал жаловаться на амнезию, дезориентацию, боль в голове, расплывающееся зрение и неожиданные приступы поноса. А после сорвался в туалет. Когда я вышел, отсмеявшись, там уже не было никого, кроме обеспокоенного Сириуса, который трепал мадам Помфри на предмет того, что она утаила от него такие опасные симптомы моей болезни. Мадам Помфри спас Снейп, который подцепил икающего меня, нервничающего Сириуса и запихнул в гостевой камин, что был в Больничном крыле. Сам Снейп ворвался на Гриммо через пять минут и дал мне звонкий подзатыльник. – Когда я рекомендовал вам изображать идиота, Поттер, я не думал, что вы настолько войдёте в роль! Мне пришлось накладывать на Поппи Обливиэйт! Сядь, Блэк, и не рычи! Я и Гарри сейчас расскажем тебе правду.

***

Гостиную, которую разрушил Сириус, мы восстанавливали втроём: Снейп, домовик Кричер и я. – Работаем, Поттер, вам пора восстанавливать навыки, – подгонял меня Снейп, следя за творимой магией и поправляя огрехи. Когда он не язвил и не злился, его подсказки были точными, ценными и доступными. Сири в этот момент лежал на разорённом диване и приходил в себя после истерики. – Это правда, Северус? – неожиданно спросил он и Снейп крупно вздрогнул. Видимо, обращение по имени от своего врага профессор никак не ожидал услышать. Так же вздрогнул Драко, когда я обратился к нему не по фамилии. – Да, – сухо бросил Снейп. – Я хочу мести! – В этом мы совпадаем, Б.. Сириус, – сказал суровый зельевар и сверкнул чёрными глазами.

***

Воззвание к магии оказалось одновременно и простым, и сложным. Простым, так как требовало от меня лишь крови, магии и искренних чувств. Сложным, потому что передумать и остановиться нельзя. И плату Магия возьмёт какую посчитает нужным. То есть может забрать что угодно: жизнь, силу, здоровье, разум. Но я готов был платить, душа требовала мести. Самое смешное, что ритуал мы творили на том же кладбище, где так неудачно возродился Волдеморт. Сириус чертил октаграмму, Северус приготовил целый ящик зелий и устанавливал защитный купол, я же в надцатый раз перечитывал детали ритуала. Так, чертим октаграмму на мёртвой земле, напитываем кровью, произносим воззвание, если явилось высшее существо, чётко формулируем, зачем воззвали: к мести, справедливости или смерти. А дальше помогай нам всем Мерлин и его борода. Готовились к ритуалу мы долго. Пока Сири выкопал нужный ритуал в библиотеке, пока Снейп наварил зелий, пока дождались нарастающей луны в восьмом доме. И это всё на фоне эмоционально нестабильного меня, грызущихся между собой Сириуса и Снейпа, пересмотра дела Блэка, конфликта Сириуса и Дамблдора по поводу моего пребывания летом на Гриммо, а не у Дурслей. Знание, что наш враг тоже не сидит на месте, и в любой момент может в очередной раз возродить Волдеморта, знатно било по голове и заставляло нервничать. Мы окопались на Гриммо и почти не выходили оттуда. Сириус провёл ритуал Фиделиуса, сделав Снейпа хранителем тайны. Но вот этот день наступил и у меня мелко трясутся конечности. Да ещё и это место, вызывающее у меня эффект дежавю. Кажется, что сейчас раздадутся ковыляющие шаги и из-за памятника вывернет Хвост со своей страшной ношей. И мне опять будет больно, страшно, безысходно настолько, что я захочу умереть, лишь бы больше не переживать этот ад. – Готово, – сказал Сириус. Снейп протянул мне первый флакон – Феликс Фелицис, зелье удачи. Я выпил его и необыкновенное умиротворение разлилось по венам. А ещё полная уверенность, что всё правильно и всё выйдет. Я улыбнулся непривычно серьёзному крёстному и сосредоточенному Снейпу, и порезал ладонь, начиная напитывать октаграмму. Когда кровь впиталась в землю, линии, вычерченные ножом на земле, засветились, и я заговорил: – Взываю к тебе, мать Магия! Приди к своему дитя и помоги свершить ему месть и справедливость! Я чувствовал, как вместе со страстным воззванием из меня течёт сила, кровь, магия, напитывая пространство внутри защитного купола, заставляя его звенеть. Октаграмма вспыхнула и погасла, явив в центре столб чистой энергии, что переливалась всеми цветами радуги. – Я пришла, смертный, – раздалось со всех сторон многоголосие. – Откройся, покажи свою душу! Ха, а я думал зачитать список претензий и обвинений. Зачем, если я просто могу показать свою боль, показать истину, открыться? Раскинув руки, я глубоко вдохнул и раскрылся до самого дна, выплёскиваясь, отдаваясь той силе, что была моей сутью. Очень странное чувство, когда тебя познают. Наверно, именно это чувствуют те, у кого перед смертью вся жизнь проносится перед глазами. Никогда я не подумал бы, что помню вкус амниотических вод, гулкий голос мамы сквозь ткани тела, удушающее ощущение протискивания, и сжатие сокращающейся матки, ослепляющий свет и жжение в раскрывающихся лёгких. Я кричу! Потом какофония запахов, звуков и перевёрнутый мир, который видят глаза ребёнка, ещё не адаптированные под понятие "верх" и "низ". Я вспомнил всё, до запахов, мыслей, телодвижений. Это было ужасно и прекрасно одновременно. А потом забыл. И выдохнул с облегчением. Забвение нам даруют не просто так. Ощутил себя измождённым, истощённым на влажной траве и поднял встрёпанную голову. Магия переливалась передо мной. – Я познала тебя, смертный. Твоё воззвание о мести и справедливости правомерно. Виновные будут наказаны. – Что ты возьмёшь? – сипло спросил я. Кажется, я сорвал голос. – Твою смерть. Живи! Мне интересно.

***

Дамблдор проснулся от рывка. Его в ночной рубашке, колпаке и тёплых носках выбросило за пределы защиты Хогвартса. Магия лишила его магии. Он оказался просто одиноким стариком. Мир магии закрыл перед ним двери. Его подобрал наряд полиции бредущим вдоль дороги, довёз до больницы, где ему оказали первичную помощь, поставили диагноз шизофрения и отправили в психиатрическую лечебницу. Человек, которого считали Аластором Грюмом, но который на самом деле был Геллертом Грин-де-Вальдом, оказался в камере Нурменгарда, где всё это время томился его вассал. Измученный человек, узнав своего бывшего сюзерена, улыбнулся дикой улыбкой, в которой не хватало зубов, и протянул к Геллерту скрюченные руки. Тот в ужасе закричал, пытаясь отползти. На одинокий крик никто не пришёл. К узнику заглядывали раз в сутки. Все оставшиеся крестражи Тома Марволо Реддла, что хранились у Дамблдора в сейфе, вспыхнули, исторгая из себя осколки души Тёмного Лорда, даруя им возможность уйти за грань, объединиться, получить шанс на перерождение. Со всех пожирателей пропали тёмные метки. С Северуса Снейпа, помимо метки, пали все обеты и ментальные закладки. Молли Уизли призналась своему мужу, что Рональд и Джинни не от него, а от Питера Петтигрю. Артур начал бракоразводный процесс. Рональд Уизли оказался в приюте. Отец отказался от него, а мать забрала с собой, уходя из семьи, только Джинни. Рон чувствовал себя преданным и ненужным. Драко узнал, что у него скоро будет брат или сестра. Неужели проклятие рода Малфоев пало? Гарри Поттер сидел на кухне Гриммо перед мантией отца, кольцом с воскрешающим камнем Мраксов и палочкой Дамблдора, и не знал, что делать с той вечностью, что подарила ему Магия. Сириус Блэк, которому Магия вернула молодость, красоту и здоровье, обнял крестника за плечи и сказал: – Не бойся, щеночек. Магия никогда ничего не даёт просто так. Если у тебя впереди вечность, значит тебя ждут великие дела. – Или ужасные, если будешь и дальше таким идиотом, – задумчиво сказал Снейп из-за газеты. – Сев! – сказали Сириус и Гарри в один голос, Снейп отложил газету и посмотрел на них, подняв одну бровь. - А вы? Вы будете со мной? – спросил Гарри, попеременно смотря то на одного, то на другого мужчину. - Если нужен - буду, – сказал Сириус. - Всегда! – сказал Северус.