Жди меня, я вернусь

Джисон туго затянул узел на верёвке и взглянул на получившуюся петлю. У него не было богатого опыта в завязывании таких узлов, но по найденной где-то в интернете статье кое-как удалось создать нечто, похожее на ту самую петлю висельника. Через неё был виден его небольшой белый шкаф, весь уставленный какими-то книгами и фотографиями. Тут он, пятилетний, в парке аттракционов стоит около карусели с огромной сладкой ватой в руках и улыбается во весь почти беззубый рот; на другом фото он обнимает бабушку в ее очередной юбилей; здесь он выпускается из школы, бросает в воздух ту самую шапочку и смотрит куда-то в небо. С надеждой и верой в глазах. С самыми светлыми ожиданиями от своего будущего — а какие ещё ожидания должны быть, когда тебе 18, ты выбрался из школы и у тебя только начинается взрослая жизнь? Тогда у Джисона было все: семья, верные друзья, любимый человек, в которого он по-детски наивно был влюблен до дрожи в коленках — Хан был готов на все ради него, не видел без него будущего, но он просто бросил Джисона через пару дней после его выпускного. А потом все друзья разъехались по разным городам, и оказалось, что дружба была не такой уж и крепкой и тем более не слишком верной. А потом… потом развелись родители — как оказалось, их долгие годы удерживал вместе лишь Хан. Так он к двадцати трём годам собрал полный набор миллениала: несчастная любовь, букет разочарований и родители в разводе. Да и плевать. Это все в прошлом. Вообще все уже в прошлом. Парень шумно выдохнул и встал на табуретку, сначала одной ногой, затем второй. Это были шаги к его освобождению — или, вернее, к побегу. К побегу от несправедливости, жертвой которой по счастливой случайности стал Джисон. К побегу от проблем и слез, от крика в подушку по ночам и до крови исцарапанных рук, от рядов ровных порезов на бёдрах. От психотерапевта, которому Хан отдал с кредитки немалую сумму за своё исцеление, но который смог лишь внушить ему мысль, что «страдания — это выбор слабых». Друзья в один голос твердили, что нужно бежать к другому доктору, но у него не было на это ни денег, ни желания, ни сил. Шероховатая веревка уперлась между подбородком и шеей. Больно. Бледная кожа под веревкой моментально покраснела. Парень поднял ногу, чтобы выбить из-под себя табуретку и покончить с этим навсегда. Перед глазами замелькали, как в перемотке, моменты его жизни. Первое путешествие с родителями — тогда Джисон был жутко недоволен тем, что в море так много противных рыб, — первое выступление на школьной сцене, первая вечеринка — та самая, на которой он, пятнадцатилетний, вдрызг напился и шокировал родителей, когда змейкой пришёл домой; десятки, сотни вечеров с друзьями, первая встреча с ним… Руки, державшие петлю, крупно задрожали. Джисон с силой зажмурил глаза, безуспешно пытаясь остановить поток воспоминаний. …первая встреча с ним. Тогда крохотный мир ещё более крохотного Хана перевернулся вверх дном. Он никогда не забудет этот слишком сосредоточенный, слишком взрослый для девятнадцатилетнего подростка взгляд, который пробирал до глубины души и для незнакомца казался леденящим, почти пугающим — в точности такое впечатление произвёл он на Джисона в первую их встречу. Никогда в жизни он бы не подумал, что человек с таким взглядом подарит самые тёплые объятия и самые счастливые моменты… И самую глубокую и кровоточащую рану на сердце. Хан, с головой утонув в настойчиво распиравших грудную клетку чувствах, не учёл одну важную деталь: иногда даже самые любимые уходят и оставляют после себя огромную зияющую дыру в душе, которая, невзирая на все заверения в духе «время лечит», не перестаёт болеть до самой смерти. И чем большее место этот человек занимал в твоей жизни, тем сильнее будет боль. По щеке, больно обжигая кожу, скатилась одинокая слеза. Нога вернулась обратно на табуретку. Бам. Бам. Бам. Входную дверь будто ударили тараном. Хан подскочил от неожиданности, и табуретка предательски вылетела у него из-под ног. Верёвка больно сдавила шею, воздуха стало не хватать, и он задергался в попытках выбраться из петли, но с каждым мгновением делал лишь хуже. В глазах потемнело. В дверь продолжали стучать — вернее, дубасить — доносился чей-то крик, но Джисона это уже совершенно не волновало. Он боролся за свою жизнь, которую минуту назад был готов покинуть, но всухую проигрывал битву. 1:0, смерть. Теряя сознание, парень услышал, как удары затихли, а потом раздались чьи-то торопливые шаги. Веревка резко перестала сдавливать горло, в лёгкие поступила порция воздуха, и кто-то положил его на пол… или на кровать… мир закрывала белёсая пелена. Джисон жадно глотал воздух, боясь, что вот-вот его снова перекроют. — Тише ты, успокойся, — незнакомый мужской голос прозвучал как гром среди ясного неба. Белёсая пелена резко рассеялась. Хан ошарашенно взглянул на незнакомца. На вид ему было не больше тридцати, насколько вообще Джисон мог разглядеть его — комната все ещё пошатывалась. Мокрые от дождя темные волосы, лицо, испещрённое шрамами, сжатые в линию губы — доверия не внушало буквально ничего. Он коснулся шеи Хана, там, где минуту назад находилась веревка, холодной ладонью, на которую с рукава чёрного пальто стекала вода. Все тело передернуло. — Уберите от меня руки! — взвизгнул парень, отталкивая незваного гостя от себя, так что тот чуть не упал со стула. За эти пару мгновений, когда незнакомец возвращался в положение равновесия, он успел отползти к стене и взять со стола металлическую линейку для самообороны. — Что вам нужно? Деньги, золото, телефон?! Забирайте все и проваливайте из моего дома! — Без паники… Мужчина протянул руку к линейке, но Джисон, зажмурившись, резко выбросил руку с «оружием» к его лицу. Линейка уперлась во что-то, и одновременно раздалось громкое «блять». Хан боязливо приоткрыл глаза и увидел, как незнакомец прижимает уже окровавленный платок к скуле, болезненно поморщившись. Никуда уходить он почему-то не собирался. Незваный гость откинул мокрые волосы со лба, и теперь Джисон мог видеть один длинный шрам, тянувшийся от носа до правого уха, и множество мелких — но даже за этими рубцами видны были мягкие черты лица и по-кошачьи вытянутые глаза. — А вы… вы чего пришли-то? — дрожащим голосом выдавил парень, на всякий случай не выпуская линейку из рук и не отрываясь от стены. — Интересный, блять, вопрос! А главное — вовремя! — выплюнул мужчина, даже не взглянув на свою потенциальную жертву. Бывшую потенциальную жертву. — Извините, пожалуйста… но вам же все равно еще один шрам погоды не сделает… — Джисон уже не понимал, было ли ему все ещё страшно, или он чувствовал вину перед этим вором. Мужчина наконец обратил мрачный взор на Хана, и Джисон пожалел, что открыл рот. — Тебе бы еще одна извилина погоду сделала, — после долгого молчания мрачно процедил он. — Какого черта ты все ещё здесь? Неси аптечку. Блять, как же больно… Хан без лишних слов подчинился. Через несколько секунд он уже сидел около незнакомца и смачивал вату спиртом. Его все ещё слегка покачивало, и спирт капал мимо. — Что ты там возишься?! Дай сюда, — мужчина раздраженно выдернул у него бутылек, и половина содержимого выплеснулась на темный пол и пальто, смешавшись с дождевой водой. Вторую половину он вылил себе на ладонь и приложил ее к порезу. Через секунду он таким же небрежным движением забрал вату и прижал ее вместо руки, тихо ругаясь. — Я знаю тебя от силы день, а от тебя уже столько проблем, — прорычал он. — Приклеивай это и ложись на кровать. Хотя бы это ты умеешь? — Д-да, сейчас… — Джисон трясущимися руками как попало приклеил пластырь, зафиксировав ватку на порезе, и мужчина тут же схватил его за плечи и уложил на спину. Длинные пальцы ловко оттянули ворот футболки и расстегнули ремень на джинсах. Хан оцепенел от ужаса. Он хотел было повторить свой подвиг с линейкой, но что-то ему подсказывало, что ни к чему хорошему это не приведёт. — Не переживай, насиловать не буду, — вздохнул незнакомец, увидев, как Джисон не сводил с него взгляда, и закатил светло-голубые, почти кристальные глаза. Закончив с одеждой, он устало поднялся со стула: — Так ты хоть дышать сможешь. — Почему вы здесь? — выдохнул Хан, не решаясь сдвинуться с места. — Потому что нельзя лишать себя жизни, — незнакомец твёрдой походкой направился на выход, оставляя за собой капли воды на светлом полу, и у самого порога комнаты обернулся. — Не делай так больше. И… береги себя. Мужчина молча зашагал дальше. Он вот так уйдёт?! — Стойте! — крикнул парень, вскочив с кровати и побежав за таинственным гостем, но через мгновение хлопнула входная дверь. С этим хлопком рушились все шансы Джисона узнать, какого черта какой-то левый мужик взломал дверь в его квартире, достал его из петли и ушёл, ничего не сказав и не забрав деньги и драгоценности. Что ты, черт побери, такое? Спустя секунду Хан рванул к окну в зале — если он не смог узнать, что это за мужчина, и какого лешего он пришёл, то хотя бы увидит, куда тот пойдёт. А потом он резко понял, зачем все это время лежал на кровати. Он облокотился — вернее, упал — на подоконник, опустив лицо на руки. Голова все ещё кружилась, по вискам каждую секунду била мерзкая, тупая боль. Джисона не отпускало ощущение, что ему не хватает воздуха, и он глубоко дышал, будто пытаясь вдохнуть за раз весь кислород в комнате. Либо вешаться и умирать, либо не вешаться вообще. Может, написать в полицию? Они найдут этого неудавшегося вора и привлекут к ответственности за незаконное проникновение в жилище, и Джисон наконец-то узнает, кто это и сколько преступлений он совершил. Судя по обилию шрамов — не одно. Прошло уже больше двух минут. За это время мужчина мог бы давно спуститься с пятнадцатого этажа, но из прохожих были видны только женщина с ребёнком и шумная компания подростков. Того мужчины так и не было. Пятнадцатый этаж… Джисон горько усмехнулся. У него были все шансы выйти пешком из окна и почти гарантированно погибнуть, но он выбрал петлю. Как будто сознательно оставлял себе пути отступления. Как будто… знал, что на самом деле не хочет умирать. Интересно, выбери он окно, загадочный визитёр поймал бы его, или эта акция спасения распространяется только на висельников? Ещё минуту. Никого. Либо он испарился по пути на выход, либо он сосед Хана. Лучше бы это был первый вариант. Господи, это какой-то сюр. Джисон повернулся к окну спиной и сполз вниз по стене, устало прикрыв глаза. Он уже не мог понять, от чего болела его голова — от удушья или от такого количества абсурда, вторгнувшегося в его жизнь. Какой-то мужчина попал в его квартиру, безвозмездно спас его и испарился. Кто, как, зачем и почему это сделал? Ни на один из этих вопросов у Хана не было ответа. Это ангел-хранитель, что ли? Спрятал свои очаровательные крылышки, порезал лицо, оделся, как сотрудник похоронной службы, и пошёл работать работу. А может, сам Иисус? А что, сейчас могла оказаться правдой любая чушь. Джисон уже был готов поверить в то, что он — главный герой ванильной книжки, этот мужчина — вампир, который в него влюбится, а где-то недалеко бегают враждебные оборотни. Хан убрал назад спадавшую на лоб челку и засмеялся сам над своими шутками. Смех вышел слишком нервным. Из размышлений его вырвал звонок, раздавшийся мерзким дребезжанием по стеклянной поверхности стола. Джисон не глядя протянул руку за телефоном и, поморщившись от снова прострелившей голову боли, ответил: — Да… — вместо человеческого слова вырвался странный хрип. Хан прокашлялся и повторил: — Да, слушаю. — Хан Джисо-он, — на том конце провода раздался знакомый медовый голос. — Ты столько упускаешь! На фоне были слышны отдалённые крики людей и бьющая по позвоночнику музыка. Хенджин сегодня звал Хана в клуб, развлечься с друзьями, развеяться — он прекрасно понимал, что другу необходимо отдохнуть, — может, найти себе кого-то. — Это ты столько упускаешь, — горько усмехнулся Хан. Хенджин прыснул: — Например? Дедовские посиделки дома и отход ко сну в 10 вечера? — сказав это, он сам захихикал над своей шуткой. — Вообще-то… — Джисон хотел в красках рассказать о том, что с ним произошло несколько минут назад, но блондин его прервал: — И даже не думай оправдываться. Судя по звуку, друг затянулся сигаретой. Он всегда вёл относительно здоровый образ жизни — не спал сутками, напивался до чёртиков в клубе время от времени, жил в состоянии стресса, зато считал калории, не забывал про уход за кожей и по расписанию ходил в спортзал. Это позволяло Хенджину поддерживать образ белокурого плейбоя, пока, слава богу, не кашляющего кровью. Иногда Джисон завидовал ему — не то, чтобы он сам был совсем мертвой зоной для противоположного пола, но он точно не привык получать пару признаний в любви каждую неделю и пару десятков — на День Святого Валентина. Так вот, курение в список исключений из ЗОЖа Хенджина явно не входило. — Что это ты там делаешь? — оба понимали, что вопрос был чисто риторическим. Хан тут же услышал, как друг зашёлся кашлем — с непривычки. — Ты с девушкой расстанешься, я на тебя посмотрю, — прокашлявшись, усмехнулся Хенджин. — У меня стресс. — Так ты тогда ежемесячно должен накуриваться, нет? — Это ты меня так отчитываешь? Хан невольно улыбнулся от такого вопроса в лоб: — Типа того. — Слушай, у всех свои проблемы, — то ли раздраженно, то ли насмешливо начал Хенджин. — Ты вот не умеешь справляться с эмоциями, а у меня проблемы с отношениями, так что… Так что заканчивай свое затворничество и приезжай сюда. — Как это взаимосвязано? — Джисон прикрыл глаза и прислонил голову к стене. Он не пылал желанием вслушиваться в бредни друга, хотя самого Хенджина очень любил. — Я вообще не понимаю, как можно оставаться дома, тут такие коктейли, всю грусть как рукой снимает… Рукой, да… Что это у меня на руке? Пыль? Тут так пыльно, Джисон, просто ужас! Приезжай, здесь так хорошо… такие коктейли… — в бодром голосе на том конце провода появлялись знакомые нетрезвые нотки. Хан тяжело вздохнул и попытался встать. Пьяный монолог блондина мог длиться долго, очень долго. Джисон все ещё чувствовал муть в голове и держался за мебель, но, слава богу, хотя бы мог нормально дышать. Он сделал шаг, потом второй. Ноги его слушались — уже отлично. Виски снова прострелило острой болью, и он издал еле слышное «блять», прикладывая руку к голове. — Эй, что там с тобой? — тон Хенджина мгновенно переменился на взволнованный. — Хан Джисон, ты меня слышишь? — Да слышу, слышу, только помолчи, — раздраженно бросил Хан, пытаясь сквозь туман, застилавший взор, дойти до графина с водой. В горле страшно пересохло. Всего несколько шагов — и он у цели. Вот, графин стоит на кухонной тумбе, около стены… — У тебя все нормально? Спустя мгновение после этого вопроса Хенджин услышал оглушительный грохот — тяжёлый стеклянный графин выпал из рук Джисона и разбился вдребезги. Сразу за ним последовал поток тихой брани, а через секунду раздался крик — Хан наступил на осколок. — Я еду к тебе, — тихо сказал блондин и бросил трубку. Джисон, еле слышно ругаясь от боли, перешагнул через осколки и упал на кожаный диван. Раненую ногу ощутимо саднило, и надо бы сходить за бинтами в спальню, но он боялся снести ещё что-нибудь и вспороть одну из здоровых конечностей. Он не хотел, чтобы Хенджин приезжал. Ему придётся слишком многое объяснять — петлю, свисающую с потолка, кучу осколков и капли крови, лужу спирта, смешанного с водой, на полу в спальне и поцарапанный дверной замок. Но был один существенный плюс — возможно, друг перевяжет ему рану и принесёт попить. И это все при условии, что он вообще доедет с таким градусом в крови. Итак, что мы имеем? Раскуроченная квартира — раз. Куча неоднозначных улик — два. Кровоточащая рана — три. Идиотское состояние — четыре. Таинственный взломщик — пять. Хан не знал, сколько времени прошло — пять, десять минут, может, час. Он просто лежал и смотрел в потолок, сдавленно мыча от боли. Очнулся уже от стука в дверь. Ха, дежавю. Хенджин постучал пару раз, а потом просто зашёл в квартиру. Замок после взлома больше не закрывался. — Твою мать… — прозвучал тихий голос в коридоре. — Это что за нахуй? Джисон, это что?! — чем дольше он говорил, тем громче становился его голос. В конце-концов он просто крикнул: — ХАН ДЖИСОН, ТЫ, БЛЯТЬ, ГДЕ?! От его крика уже почти успокоившаяся головная боль ударила с новой силой. Хан поморщился: — Да здесь я… Заткнись и иди в гостиную. В тишине было так хорошо. Раздались торопливые шаги, и в проходе показался знакомый стройный силуэт в облегающих кожаных брюках. Хенджин замер, молча осматривая комнату и все шире распахивая глаза. Его аккуратно нарисованные брови почти сошлись посередине, когда в поле зрения попала петля. Наконец, взгляд перешёл на хозяина квартиры. Тот лежал абсолютно без движения, закрыв глаза и положив раненую ногу, с которой медленно стекала на пол кровь, на подлокотник. Если бы это тело не заговорило с ним, Хенджин подумал бы, что его друг мёртв. — Ты что натворил? — сдавленно произнёс блондин, хотя уже обо всем догадывался. — Я уронил графин, — как ни в чем не бывало, ответил Хан. Несколько секунд оба молчали. Они оба знали, что это даже не половина правды, но ни один не осмеливался сказать вслух всё. Это молчание тянулось, как патока, разъедало изнутри и внушало Хану гадкое чувство вины. Первым заговорил Хенджин: — А на петле носки сушил? — в голосе сквозила какая-то странная боль, и это заставило сердце брюнета сжаться от сожаления — и за попытку суицида, и за то, что вылетает из его рта. — Какая разница, — огрызнулся Джисон, закатив глаза. — Ты можешь перевязать мне ногу? Он будто не управлял собой, у руля встала неуместно выпрямившая спину гордость. Одно за другим с его уст слетали совершенно не те слова. Хенджин тяжело вздохнул и молча отправился на поиски аптечки. В этом вздохе было столько усталости, столько разочарования, что брюнету вдруг очень захотелось ударить самого себя по лицу. Блондин ненадолго задержался в спальне. Хан понимал, что вопросов будет много. Очень много. Наконец, он присел рядом с Джисоном и взял его вспоротую ступню в руки. Темноволосый рефлекторно дернулся, будто ему собирались вонзить еще один осколок. Сначала Хенджин опять долго молчал, внимательно разглядывая рану, а потом подытожил: — Будет больно. Он обратил свой взор на полуживого Хана. — Как будто сейчас мне приятно, — съязвил тот. Хенджин криво улыбнулся. Он ушёл в ванную — видимо, мыть руки, — и вернулся с не пойми откуда взявшимся стаканом и новым бутыльком спирта. Затем он с видом профессионала сел на диван, положив на колени аптечку, налил спирт в стакан и положил туда пинцет. Хенджин налил немного спирта себе на руки и растер его по всей поверхности ладоней с таким спокойствием в глазах, будто делал подобное каждый день. Сразу после он аккуратно вытер кровь вокруг раны. Руки слегка тряслись, но он пытался унять дрожь и концентрироваться на работе. — Может, ещё скальпель притащишь? — простонал Джисон, наблюдая за всем этим действом. — Я не испытываю особого наслаждения от куска стекла внутри, знаешь ли… — Это обязательная подготовка, чтобы не занести инфекцию. Хочешь подохнуть от заражения крови? — блондин, подняв одну бровь, посмотрел другу в глаза. — Ах, да, — Хан закатил глаза. — Ты у нас медик из Сеульского Национального, почти гордость Ссанмундона. Как я мог забыть… — Так, — резко и неожиданно громко оборвал его речь Хенджин, с силой швырнув ватный диск на пол. — Хан Джисон, я уехал с шикарной тусовки ради тебя, я приехал к тебе после семи шотов виски, рискуя водительскими правами, я спасаю тебя от того, что ты сам же сделал, я, скорее всего, останусь с тобой на ночь, поэтому будь добр, заткнись и не порти мне настроение. Договорились? — он выпалил это на одном дыхании, и в его глазах сверкнула такая злоба, что Джисон замер с открытым ртом, не осмеливаясь ответить. — Я спрашиваю, договорились? — раздраженно переспросил блондин. — Если хочешь, я могу просто уйти, и ты помрёшь если не от заражения крови, то от собственной тупости. Надо? — Ладно-ладно, — закатил глаза Хан. — Прости. — Не слышу искренних извинений, но сойдет, — Хенджин устало кивнул, как бы обозначая, что выбил достаточно уважения из друга, и тут же вернулся в режим внимательного врача. Он достал пинцет из стакана и глубоко вдохнул, сосредотачиваясь, а затем захватил пинцетом осколок и потянул его наружу. То «больно», о котором говорил Хенджин, не сильно отличалось от того «приятно», которое Джисон чувствовал последние минут пятнадцать, но зубы сжать всё же пришлось, чтобы не демонстрировать весь свой словарный запас. Экзекуция длилась секунд пять, а потом боль резко исчезла. И сразу мир не так раздражает. Блондин молчал. Джисон взглянул на него, и увидел, что его руки сильно дрожат — то ли от волнения, то ли он приличного количества выпитого. — Спасибо, — тихо произнёс Хан, от чего Хенджин вздрогнул, чуть не выронив из рук ватный диск, которым он снова вытирал рану. — Не благодари, — слабо улыбнулся он. — Спасать тебя стало моим свящённым долгом. Он уверенными движениями наложил бинт, отложил в сторону весь набор юного врача и, наконец, обратил свой привычный внимательный взор на Хана, грациозно закинув ногу на ногу и вскинув бровь. Брюнету не потребовалось много времени, чтобы понять, что его ждёт. — Нога перевязана. Я жду объяснений. Повисло напряженное молчание. Джисон несколько раз открывал и закрывал рот, не представляя, что сказать другу — то ли сочинить приемлемую версию произошедшего, послушав которую, Хенджин не решит, что у брюнета от затворнической жизни начался сдвиг по фазе, то ли рассказать правду. Хенджин, тяжело вздохнув, по-театральному выразительно указал рукой на болтающуюся веревку. — Давай начнём с простого. Петля. — А это ещё нужно пояснять? — горько усмехнулся Хан. — Я пришёл в строительный магазин, купил веревку… — Мне плевать, как она там оказалась, — резко перебил его блондин. — Меня интересует, какого хрена она там оказалась. Он, не моргая, сверлил взглядом друга. Тот выдержал лишь пару секунд и невольно отвернулся к спинке дивана, не выдержав прожигающего взора исподлобья. — Какой ты агрессивный на пьяную голову, — Джисон уже в который раз хотел закатить глаза, но воздержался от этого, когда вновь встретился взглядом с, кажется, готовым разбить ему лицо Хенджином. — Ты прекрасно знаешь, что со мной происходит. — Однако в петлю ты полез только сейчас. — Я… — брюнет замялся. — Я не знаю, как это объяснить. Одногруппники решили сегодня собраться в честь Дня Святого Валентина, все пошли с парочками. А я остался один дома. Мне стало грустно. — И ты решил, что лучше молча пойти и самоубиться? — Ну… да. — Потому что грустинка напала? — Да. — И все? Джисон коротко кивнул, поджав губы: — Да, Хенджин, да. Я больше не хочу разжёвывать это. — Слушай, — блондин упёрся локтями в колени и положил голову на руки. — Я уже сотню раз говорил тебе звонить мне, если станет плохо. Но ты, сволочь, молча идёшь заниматься самокопанием, зарабатывать себе венерический букет или, с недавних пор, вешаться. — он взглянул на друга, который в полном замешательстве не находил слов для ответа, и глубоко вздохнул: — Ладно, проехали. Второй вопрос: что произошло дальше? — Я передумал вешаться. Видишь, я живой, — Джисон похлопал рукой по груди, там, где от волнения с бешеной скоростью билось сердце. — А откуда взломанная дверь? — Хенджин саркастично поднял брови и склонил голову набок. — Кто-то пытался пробраться в квартиру… Поэтому и передумал. Пошёл защищать жилище, все такое… — А-а, — понимающе протянул блондин. — Ты быстренько выскочил из петли, а к тому времени воришка уже зашёл в квартиру. Он попытался тебя изнасиловать, — он кивнул на расстёгнутый ремень. — Но ты у нас не из робких, ты начал защищаться и ударил его той линейкой, которая сейчас у тебя в комнате валяется в луже крови, и он испугался и убежал, не захватив с собой ни деньги, лежавшие на тумбе около входной двери, ни любезно оставленный планшет. Такой вот он интересный, взломал рандомную квартиру на пятнадцатом этаже, просто чтобы кого-нибудь изнасиловать. А потом — потом! — ты от стресса решил накатить спирту прямо из аптечки, но попал мимо рта. Все так? Джисон молчал. Ему очень не хотелось выслушивать издевательства Хенджина, но говорить правду было бы еще хуже. Блондин, поморщившись, раздраженно замотал головой: — Джисон, я пьяный, а не тупой. Хенджин прикрыл глаза и несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Его кулаки, лежавшие на острых коленках, были сжаты до посинения. Хан наблюдал за этим, боясь издать звук или сделать лишнее движение и навлечь на себя вселенскую ярость. Наконец, блондин будто через силу разжал руки и придал лицу спокойный вид: — Послушай. Мне, конечно, по-человечески обидно, что мой лучший друг жаждет убить себя и врет, когда я пытаюсь ему помочь, но это я стерплю. Ты только перестань себя гробить, ладно? Джисон издал еле слышное «мгм». Он хотел бы броситься другу на шею и задушить в объятиях, но тело будто оцепенело. Повисла мерзкая тишина. Неловкость в воздухе была почти осязаемой. С минуту оба молчали, изредка кидая напряженные взгляды друг на друга. В конце-концов Хенджин уже в который раз тяжело вздохнул и пошёл на выход из комнаты: — Я приберусь, наверное… — в его глазах стояли слезы — от отчаяния, от безысходности, от обиды, от страха за друга, от злости на него, от того, что покинул вечеринку — от всего. Он чуть запрокинул голову, чтобы слезы не покатились вниз. Когда-нибудь у него перестанет болеть сердце за Джисона сильнее, чем за самого себя, но точно не сегодня. Хван Хенджин, успокойся и иди за сраными перчатками. — Спасибо тебе, — раздался робкий голос за его спиной. — А? — блондин остановился и ошалело уставился на друга. Скажи так ещё раз — и я точно разревусь. — Спасибо. Еще раз. Ты всегда мне помогаешь, хотя я этого не заслуживаю, — Джисон говорил это, отвернувшись куда-то в диван, чтобы не было видно его багрового от стыда лица. — И вообще… и вообще, ты лучший. Вот. Хенджин не видел его лица, а он не видел, как блондин по-детски улыбался его словам. Он прекрасно знал, что Джисон его любит всей душой, еле умещавшейся в худое тело, но так открыто проявлять тепло было для него сродни пытке. Чтобы Хан выдавил из себя эту неловкую фразу, его должно было, как минимум, распирать от эмоций. — Вот это тебя прорвало. Надо почаще тебе стёкла в ноги вставлять. С этими словами он вышел в темный коридор. Брюнет что-то там сказал в ответ, но никто его уже не слышал. На полу сверкали маленькие лужицы грязной воды — одни от ботинок Хенджина, другие — от обуви недавнего гостя. Недавно прошёл ливень, а Хенджин все ещё шастал по квартире в берцах. Он недовольно поморщился. Надо будет вымыть полы, иначе Хан будет беситься. Телефон в заднем кармане его брюк загудел, от чего блондин еле заметно вздрогнул и поспешно достал его. Блеклый синеватый свет ударил в глаза. Взглянув на экран, он усмехнулся: «Ты у него?» Ещё бы я был не у него. Хенджин разблокировал телефон и быстро напечатал: «Да. Прикрывает тебя, как может» Он нажал кнопку отправки и, оглянувшись, убрал телефон обратно в карман.