Жди меня, я вернусь

Джисон проснулся от ослепительно яркого солнечного света, бившего прямо в глаза. Он открыл веки и тут же их закрыл, раздраженно поморщившись. Надо будет купить шторы. Он осторожно открыл сначала один глаз, затем второй, потом несколько раз моргнул, привыкая к утреннему свету. Что-то в этом всем было не то. Ах, да. Голова не болела. За вчерашний вечер он так привык к мерзкой пульсации в висках, что чувствовал какую-то пустоту без неё. Приятную пустоту. Может, это называется нормальным самочувствием, но Джисону после развеселой ночи это казалось почти блаженством. Джисон оглядел зал, совмещённый с кухней. На светло-фисташковых стенах играли солнечные зайчики, задорно перепрыгивая от стеллажа к телевизору. Яркий свет, падавший на часть белой плитки на кухне и такого же белого ламината в зале, выхватывал крохотные пылинки, лежавшие на полу. Хан недовольно поджал губы. По крайней мере, на полу не было мокрых грязных следов ботинок и капель крови. Стало быть, Хенджин действительно прибрался, пока Джисон, как ни в чем не бывало, смотрел десятый сон. В животе кольнуло от волнения. Он оглянулся на место, где вчера так долго и старательно повязывал петлю. Там было пусто. Его взор наткнулся на стройную фигуру, которая плавно танцевала около плиты под тихое звучание какой-то песни. Хенджин беззвучно открывал рот под слова, будто на концерте, и время от времени делал драматичные жесты руками. Брюнет почувствовал себя как будто в одном из этих веселых мюзиклов, где все счастливы и все поют так, словно в мире не существует похмелья и лошадиная доза алкоголя никак не влияет на самочувствие. Или как в видео очередного блогера, чьё утро начинается с эстетичного завтрака, но никак не со слипающихся глаз и хриплого голоса. От таких видео всегда веяло такой фальшью, что Джисону становилось тошно. Почему-то он ненавидел рафинированную картинку, которую показывали блогеры — он тут же начинал сравнивать ее со своей жизнью и каждый раз проигрывал. Последние несколько недель тебя обуревали суицидальные мысли, а ты бесился, что не живешь, как девочка из инстаграма. Браво, Хан Джисон. Его взгляд вдруг выхватил приоткрытую дверь тумбы, за которой виднелось мусорное ведро. Из него, напоминая о произошедшем несколько часов назад, издевательски торчала толстая веревка. Джисон сглотнул и переключил внимание на блондина. Он наблюдал за Хенджином, заворожённый этой энергией, слишком позитивной для его квартиры. Если вчера блондин был тем, кто обычно крадет чужую гетеросексуальность, то сейчас он в этих огромных белых трениках и футболке вызывал лишь умиление, хотя, конечно, оставался чудовищно привлекательным — это признавал даже Джисон. Так, стоп. — Где ты одежду взял? Вышло чуть более агрессивно, чем ожидалось. Хенджин вздрогнул от неожиданности — в этот момент он как раз исполнял долгую высокую ноту. Он тут же принял обыденный вид и как ни в чем не бывало пожал плечами: — В шкафу. — В моем? — Хан вскинул бровь. Хоть бы спросил, в самом деле. — Ага. Считай это компенсацией за испорченную тусовку, — Хенджин самодовольно улыбнулся и ушёл вглубь кухни к шкафу с посудой. — Ну ты и задница, — усмехнулся Хан, неспешно вставая с дивана и держась за подлокотники — снова оказаться в предобморочном состоянии в его планы точно не входило. — Ты хотел сказать «вот это задница»? — блондин с двумя большими кружками в руках вернулся к плите и подмигнул другу. Тот с улыбкой закатил глаза: — Да, всё верно. Кажется, он в жизни гордился двумя вещами: поступлением в Сеульский Национальный и своими ягодицами. Каждый раз, когда друзья (или не совсем друзья) шлепали по ним, блондин сначала бросал на них возмущённый взгляд, иногда даже отчитывал, но потом всегда украдкой смотрел в зеркало. Вот и в этот раз Хенджин довольно кивнул: — Никогда в тебе не сомневался. Джисон только сейчас понял, что блондин все это время варил кофе. Он уже аккуратно разливал его из турки по кружкам. В квартире стоял сильный кофейный запах. Хенджин коротко кивнул на стул рядом с высокой барной стойкой, и Джисон послушно сел туда, подобрав ноги и наблюдая, как тот сосредоточенно суетится с напитком. — Тебе добавлять молоко? — блондин достал из холодильника белый пакет, которого, Хан готов был поклясться, раньше там не было. Он с похмелья ещё и в магазин сходил? Джисон отрицательно помотал головой, и блондин изобразил на лице вселенский ужас: — Извращенец! — Хенджин тут же прыснул от смеха, увидев по-утреннему непонимающее лицо друга. — Может, хоть взбодришься. Когда оба уселись за стойку и отпили добрую половину от приличной порции кофе, Хан заговорил: — Слушай, как думаешь… что это? Ну, то, что вчера произошло. Проснувшись среди ночи, Джисон вдруг почувствовал острую потребность рассказать другу всю правду — его доконало чувство вины перед ним. Он, свесив корпус с дивана, бесцеремонно растолкал Хенджина, который устало сопел на полу рядом, и в ответ на его недоуменный сонный взгляд просто выпалил единым потоком речи всю историю. Он запинался от волнения, проговаривал об одном и том же несколько раз, но упорно продолжал рассказ. Блондин тогда внимательно выслушал Джисона — насколько вообще позволяло его состояние, близкое к слову «изнеможение». Когда Хан закончил, Хенджин ответил довольно лаконично: — Жесть. Едва произнеся это слово, он свалился в сон. Сейчас блондин неопределенно пожал плечами, откинувшись на спинку стула, будто ожидал этого вопроса: — Не знаю. Может, заботливый сосед, может, очень заботливый призрак. Только представь: это английский барон века из семнадцатого, и при жизни у него покончила с собой вся семья. Теперь он вот уже четыреста лет спасает самоубийц, — чем дольше он говорил, тем таинственнее становилась его интонация. Он замолчал и серьезно уставился на Хана, тот в замешательстве смотрел на него. Наконец он неуверенно сказал: — Он… он выглядел, как кореец. Хенджин засмеялся и сочувственно похлопал друга по плечу: — Расслабься, Джисон. Кореец или нет, но все явно проще, чем ты думаешь. Джисон задумчиво взглянул на окно, где уже давно на фоне ясного светло-голубого неба пестрели разноцветные высотки. Он долго смотрел туда, не отрываясь, прежде чем дать ответ: — Чем проще, тем сложнее. — Говоришь загадками, — непонимающе прищурился Хенджин, чуть склонив голову набок. — Если это добрый сосед, то почему он припёрся именно ко мне и именно в этот момент? Или, если вернее, «почему он припёрся именно на пятнадцатый этаж именно в квартиру в самом конце коридора». — Я же говорю — ты слишком много думаешь, — блондин улыбнулся Джисону, как бы говоря «ты безнадёжен», и, выпив свой кофе до конца, со стуком поставил кружку на столешницу. Хан вяло кивнул, давая понять, что не согласен, но спорить не хочет. Впрочем, никто и не принуждал. В приоткрытое окно со свистом задувал противный февральский ветер, прихватывая с собой бесконечные гудки автомобилей. В квартире Джисона всегда было жарко, как в теплице — брюнет легко замерзал, из-за чего друг иногда в шутку называл его цветочком. Приходя к нему, Хенджин обычно открывал окна, но такой холод был слишком даже для него. Он, закрыв окно, взял с дивана плед с рождественским принтом и накрыл им плечи съежившегося Хана, который ответил другу благодарным, почти щенячьим взглядом. Замёрз, но ни слова не сказал. Со вздохом забрав пустые кружки у обоих, Хенджин поставил их в умывальник и принялся вытирать стрелянную столешницу от случайно попавших на неё капель кофе: — Слушай, Хани… — Джисон вдруг вздрогнул, и блондин, недоуменно подняв на него глаза, увидел, как тот болезненно поморщился. — Прости, — виновато выдохнул Хенджин. — Так вот… — он ещё немного помолчал, прежде чем продолжить. — Тебе надо развеяться. Если ты будешь все каникулы так мариноваться в соку собственных переживаний, то скоро начнёшь видеть драконов и порталы. Тебе нужны люди. Если Хван Хенджин начинал говорить вот так, то он совершенно точно уже все решил, и согласие или несогласие Хана особого значения не имело. С тоской взглянув на блондина, Джисон подтянул колени к груди. Хенджин был прав, абсолютно прав. Вообще-то, чтобы понять, что Хану нужно проветрить голову, не нужно было особых психологических знаний, он и сам это прекрасно осознавал. — Не забывай, я не совсем ходячий, — Хан кивнул на свою раненую ногу. — Ничего страшного, — уверенно мотнул головой Хенджин. — Мы идём в кафе, будем долго и упорно сидеть на попе. Если будет совсем тяжело по пути в машину — я отнесу тебя на руках. Идёт? Хан замялся. Это было именно то, чего он хотел последние пару недель, но грудную клетку будто сдавило — будто цепь, державшая его дома, резко натянулась. Он словно сражался с самим собой — бой с тенью, не иначе. Пока что тень безоговорочно выигрывала. Он уже очень долго торговался с собой каждый раз, когда дело доходило до контактов с людьми — «всего один раз сходим в университет, это не трудно», «один раз выйдем в люди, всего пара часов и на покой»; но с каждым разом это смутное ощущение в груди, когда он был среди людей, нарастало. Джисон чувствовал, что вот-вот задохнётся, что ему не хватает воздуха — может, поэтому он выбрал петлю, а не окно. Потому что в петле все знакомо — она бы стала лишь логичным завершением давно начатого. Он ощущал, будто ему что-то мешает внутри — что-то, что он выплюнет, и ему станет легче. Словно подавился, но дышать все ещё в состоянии, хоть и с большим трудом. Вот только это «что-то» он выплюнуть никак не мог, как ни старался доказать себе, что у него действительно просто что-то застряло в горле и нужно просто это убрать. Как только Джисон возвращался домой, как только он оставался один, кулак, так больно сжимавший грудную клетку, расслаблялся, и он снова мог свободно дышать. Снова и снова. Он подсаживался на это, как на тяжёлый наркотик. Постепенно Хан сокращал социальные контакты — пропускал занятия в университете, отказывался от встреч с друзьями, заказывал доставку еды на дом — и сам не заметил, как совсем перестал появляться на людях. Оставшись наедине со своими мыслями, он был будто в непробиваемом коконе, в броне, защищавшей его не столько от внешнего мира, сколько от собственной реакции на него. В глубине души Джисон прекрасно знал, что лекарство от этого недуга одно — через силу выходить из дома и общаться с людьми. Только тогда кулак, державший его, исчезнет. Но испытывать это каждый раз было пыткой, и у Хана теперь перехватывало дыхание от одной лишь мысли о выходе в людное место. — Джисон-и, — блондин медленно помахал рукой перед глазами Хана, возвращая в реальность. — Ты меня слышишь? Джисон несколько раз поморгал, чтобы прийти в себя, и слабо кивнул. — Да… да, я не против, пойдём, — он еле заметно улыбнулся, поддерживая идею друга. — Отлично, — заключил Хенджин. — Мы просто пообедаем, если что — уйдём. — Да понял я, — Хан нарочито кивнул, чтобы подтвердить, что точно усвоил указания блондина, и аккуратно встал со стула. — Спасибо тебе. Взгляд Хенджина моментально смягчился. Не каждый день твой друг с эмоциональным диапазоном, как у зубочистки, произносит слова благодарности. Блондин снова то ли удивленно, то ли умилённо уставился на него: — Куда делся тот Хан Джисон, которого я знаю? Хан не стал отвечать — он лишь молча улыбнулся блондину и, слегка прихрамывая, вернулся на диван. — Джисон, — окликнул его Хенджин, закончив с мытьём стаканов. — Мм? — отозвался Джисон, занятый поглаживанием мохнатого рыжего кота, мягкое мурчание которого заполняло всю комнату. Всю ночь Мистер где-то прятался — видимо, попытка хозяина самоубиться и неожиданный визит странного мужчины в дом вогнали его в слишком сильный стресс. Утром, убедившись, что опасность миновала и в квартире находятся только хозяин и прекрасно знакомый ему Хенджин, он решил выйти к народу. — Я пойду в душ. Зачем ты мне об этом говоришь? — Э… — брюнет замялся, не зная, что ответить. — Хочешь, чтобы я составил тебе компанию? Общение с другом-пошляком явно не идёт ему на пользу. — Просто постарайся не убиться, пока я не приду. Хорошо? *** Хенджин, лениво водя по влажным волосам полотенцем, вышел из ванной комнаты. Вокруг пояса было обмотано ещё одно полотенце, и блондин придерживал его рукой, чтобы оно случайно не упало. Кожа чуть покраснела из-за горячего душа. Из коридора он услышал доносившиеся до него тихие всхлипы и настороженно прислушался. Черт возьми, сказал же — не убиться. Он, еле слышно ступая по полу, вошёл в комнату и увидел Джисона, стоявшего около небольшого стеллажа спиной к блондину. Он будто что-то разглядывал. Его плечи время от времени чуть вздрагивали, а около ног беспокойно вился Мистер. Осторожно, чтобы не потревожить, Хенджин подошёл к нему и заглянул через плечо. Хан держал в трясущихся руках небольшого плюшевого зайчика. Игрушка смотрела на него своими огромными голубыми глазами, заглядывая будто в самую душу. На ее шее красовался ярко-красный шарф, а лапки были протянуты вперёд, словно зайчик хотел прикоснуться к Джисону. На белую синтетическую шерсть одна за другой падали слёзы, оставляя мокрые пятна. Сердце блондина больно сжалось. Хенджин долго наблюдал за этим, прежде чем заговорить: — Это он подарил? — Хан даже не вздрогнул от внезапного вопроса. Он, казалось, заплакал ещё сильнее, зажмурив глаза и отвернувшись в сторону. Хенджин ждал, не осмеливаясь сказать что-то ещё. Джисон сейчас казался ему невероятно хрупким: дотронешься — и тут же разлетится на мелкие осколки. Прямо как графин, который он расшиб вчера. — Это единственное, что от него осталось, — хрипло ответил Хан после долгой паузы: он пытался отдышаться, чтобы короткая фраза не прерывалась всхлипами. Блондин помрачнел. Он слышал эту историю множество раз, и каждый из них заканчивался истерикой Джисона: — Послушай, прошло больше пяти лет… — начал он, но его тут же перебил Хан: — Ровно пять. Вчера исполнилось, — неожиданно размеренно сказал он. Чего? Хенджин опешил. — Ты… запомнил дату, когда этот урод тебя бросил? — недоуменно спросил Хенджин. В ответ тот молча кивнул, ещё раз всхлипнув. Зачем держать в памяти и постоянно ворошить то, что причиняет адскую боль? Он никогда не мог понять своего друга. Тот помнил обо всех драмах и трагедиях в своей жизни — обо всех до единой — и часто о них вспоминал, раз за разом проживая эти эмоции. Хенджин, наверное, был сложен немного проще — он забывал о плохом событии, как только в его горло попадало что-то спиртосодержащее. Это было беспроигрышной тактикой, хотя был и большой минус: снимать стресс приходилось слишком часто. Стоп. — «Просто грустно стало», говоришь? «День Святого Валентина, а ты один»? — в голове у Хенджина постепенно рассеивался туман, который все это время не давал ему покоя. Чем больше он понимал, тем сильнее щемило где-то в сердце и тем глубже залегала складка меж бровей. Тот ничего не отвечал. Он лишь пристально глядел на уже влажную от слез игрушку, беспорядочно перебирая руками ее красный шарфик и периодически вытирая лицо. Оба прекрасно понимали, что ответа не последует. Оба знали, что Хенджин прав. Блондин тяжело вздохнул, то ли от разочарования, то ли от усталости. Заебало. — Так сложно было сразу это сказать? — угрожающе тихо произнёс он. — И ч-что бы ты мне ответил? «Джисон, не п-переживай, давно пора забыть»? — его голос дрожал, казалось, ещё сильнее, чем руки. — Я не могу забыть. И не смогу. Хенджин разрывался между сильным желанием ударить друга и таким же сильным желанием вытащить его из пропасти. Все в нем говорило об опасно нарастающем гневе: сжатые кулаки, напряженная челюсть, немигающий взгляд. Оставалось лишь замахнуться, а дальше эмоции бы все сделали сами. Он медленно выдохнул и сделал расслабленный вид. — Как, смею спросить, тебе должны помочь, если ты отказываешься помогать себе? Ни один психолог не заставит тебя исцелиться, Хани… — Не надо. Меня. Так. Называть, — тут же напряжённо отчеканил Хан, пугающе сильно сжав плюшевого кролика в руках и зажмурив глаза. Если бы ещё год назад Хенджин узнал, что будет так заботиться о ком-то другом, что он будет терпеть его страдальческие закидоны и всеми силами вытаскивать из состояния между жизнью и смертью, он бы совершенно точно не поверил. Да что говорить — и сейчас он порой удивлялся себе и своей выдержке. — Дай-ка это сюда… — блондин решительно протянул руку к игрушке, чтобы забрать ее у друга. — НЕТ! — Джисон дёрнулся и отскочил в сторону. Блондин в шоке замер. Он просто уставился на трясущуюся спину, в ужасе не осмеливаясь что-то делать — один бог знает, что может произойти, сделай он одно неловкое движение. Когда Хан поднял глаза на Хенджина, у того по телу пробежала дрожь. Он увидел в этих карих, обычно таких знакомых и печальных, глазах, нечеловеческий, почти животный страх. В уголках его глаз стояли слезы, сбившееся дыхание было отчетливо слышно даже Хенджину. Напряженные руки судорожно прижимали к груди зайчика. Блондин сделал робкий шаг к Джисону, и тот вздрогнул и сжался ещё сильнее. Хенджин чувствовал себя, как дрессировщик, пытающийся найти подход к перепуганному животному, которое в ответ скалится и рычит. — Джисон, — мягко произнёс Хенджин, осторожно подходя все ближе. — Я ничего не буду забирать, успокойся. Хан настороженно смотрел на него, отчаянно пытаясь побороть истерику, которая накрывала его с головой. Какие-то остатки разума твердили ему, что нужно расслабиться, но нахлынувшие чувства застилали взор на реальность, заставляя захлебываться в некогда пережитом ужасе. Подойдя вплотную к Джисону, блондин положил руки на его напряжённую спину и заключил в крепкие объятия. Он тут же услышал, как Хан, уткнувшись лицом в его футболку, совсем расплакался, его худые плечи постоянно вздрагивали, почти одновременно с короткими всхлипами, но почему-то Хенджин чувствовал облегчение — Джисону совершенно точно стало лучше. После каждой истерики наступал момент резкого улучшения, и это всегда давало Хенджину надежду на то, что однажды друг сможет жить нормальной жизнью, навсегда забыв о невзаимной влюбленности пятилетней давности — в конце-концов, так страдать из-за этого даже звучало глупо, почти безумно. Но с каждым разом эмоции накрывали Джисона все сильнее, и вернуть его в реальность становилось все более трудной задачей. Мысль об этом заставляла сердце Хенджина тревожно сжаться — проблема явно усугублялась, а как решить ее, он не имел ни малейшего понятия. Поэтому сейчас он просто прижимал Хана к себе и гладил его по голове. Главное — пережить приступ, остальное решим потом. Постепенно дыхание Джисона становилось ровнее. На мгновение Хенджин подумал, что тот уснул, и заглянув в его лицо, увидел красные от слез полуприкрытые глаза. Тот тут же отвернулся, и мельком блондин увидел, как уголки его губ приподнялись. — Спасибо тебе, — тихо сказал Джисон. — Снова. — Скажи мне, почему я уже второй раз за сутки спасаю тебя от самого себя? Ответа от друга не последовало — да он и не ждал. Хенджин задал этот вопрос скорее самому себе: зачем он уже второй раз за сутки спасает его от самого себя? — Слушай, насчёт кафе… — вздохнув, начал Хенджин. — Я пойду, — тут же перебил Хан, подняв голову с его груди и взглянув на друга из-под густых ресниц. Его больше не смущало заплаканное лицо. — Конечно, пойдешь, у тебя нет выбора. Я о другом. Я договорился встретиться там с одним молодым человеком, познакомился с ним в клубе. Ты не против? — Это тоже риторический вопрос? — произнёс Джисон после недолгой паузы. Ловит на лету. Блондин, тихо засмеявшись, ответил: — Вы очень догадливы, Хан Джисон. *** Уже скоро оба вышли на улицу и направились к авто Хенджина — чёрному седану с футуристичными фарами и затонированными стёклами. Это была одна из тех машин, взгляд которых всегда называли злым. Сидя за рулем, Хенджин старался соответствовать — делал безразличное лицо и периодически одаривал соседей по дороге презрительным взглядом. Он сам понятия не имел, зачем это делал. Джисон готов был поклясться, что его друг просто не может принять свою добросердечную, чувственную натуру. Сам Джисон вот уже пять лет никак не соглашался смириться с тем, что он менее эмоциональный, ему не давало покоя ощущение, что он неестественно черствый и что он должен хотя бы изображать более бурную реакцию на многие эмоции. Как и всегда в жизни: прямые завить, кудрявые — выпрямить. Блондин уселся в водительское кресло, у которого, как всегда, была сильно откинута спинка. Так он выглядел за рулем ещё более подчёркнуто расслабленно — со слов самого Хенджина. Он отряхнул воображаемую пыль со светло-голубых джинс — их он, вместе с белой футболкой и чёрным бомбером, торжественно позаимствовал в гардеробе Джисона, который сел рядом и, кажется, уже не возражал — он лишь разглядывал одежду с полуулыбкой, прямо говорившей «Ты безнадёжен». Хенджин заметил на себе этот взгляд и пожал плечами, как бы отвечая: «Я знаю». Несмотря на внешнее спокойствие, Хан чувствовал нарастающую тревогу. От мысли, что сейчас он попадёт в людное место и наверняка опять начнёт задыхаться, желудок больно скручивало. Сейчас он чувствовал себя вполне нормально — пока рядом был лишь Хенджин. Но как только они войдут в кафе и тем более сядут за стол с кем-то незнакомым, ситуация изменится, и не дай бог он испортит свидание своим недугом. Да поможет нам Бог, если он есть. Джисон нервно уставился куда-то на свои колени, беспорядочно вертя в руках свой телефон. Как он ни старался сохранять здравомыслие, поток мыслей становился все больше и постепенно выходил из-под контроля. — Ты хорошо себя чувствуешь? — голос Хенджина вернул Хана в реальность. Тот повернулся к нему и увидел взволнованный взгляд светло-голубых глаз. — Да… да, я в порядке, — поспешно заверил его Джисон. Он не был уверен, что ответ не изменится в течение нескольких минут, но вызывать беспокойство было ни к чему — Хенджин и так, наверное, заработал себе полголовы седых волос из-за Хана. Впрочем, на почти белом блонде седины видно не было, но Джисон почему-то был в этом твёрдо уверен. Тот в ответ молча кивнул, хотя в лице сквозило недоверие. Машина тронулась. Джисон давно не обращал внимание на то, как необычно выглядит Сеул днем: если ночью он был похож на современный тусовочный город, то сейчас он производил такое же бодрое и живое, но скорее… милое впечатление. То там, то здесь сновали пешеходы: школьники, взрослые, старики — кто-то куда-то спешил, кто-то неторопливо прогуливался, разговаривая по телефону. Вся проезжая часть была забита машинами — как и в любое другое время. Шуршание шин по дороге, разговоры, музыка, доносившаяся из кафе и магазинов — все это сливалось в сплошной приятный шум, наполнявший жизнью любого, что его услышит. Даже Джисон на мгновение забыл о своей проблеме, заворожённо глядя в окно. Кажется, он бы так и смотрел туда, не думая ни о чем другом, если бы его не отвлёк Хенджин: — Ты даже не спросил, куда конкретно мы едем. Что это с тобой? Опять эта насмешливая интонация. — Хорошо, — закатил глаза Хан. — Куда мы едем? — В какую-то небольшую кофейню в Хондэ. Я не припомню название, но Сынмин ее упоминал в переписке. Сразу после этого блондин выкрикнул неприличное ругательство, когда авто перед ним резко затормозило. — Так его зовут Сынмин? — Да, — кивнул тот. — По-моему, он ещё более холодный, чем ты. И почему меня вечно тянет к таким? — он задал этот вопрос скорее самому себе, чем Хану. Чем больше они приближались к назначенному месту, тем меньше становилось воздуха для Джисона. Он упорно старался не замечать, что на горизонте замаячило это ужасное ощущение тисков на груди. К лицу приливала кровь от понимания, что дышать становится все труднее. Интересно, «ещё более холодный, чем ты» — это оскорбление или просто констатация факта? — Приехали, — обьявил блондин, удачно припарковавшись прямо рядом со входом в заведение. Их ждала прозрачная целиком стеклянная дверь и красочная вывеска над входом. Похоже, кофейня была новой — Джисон помнил, что раньше на ее месте был старющий ресторан итальянской кухни. Закрывая дверь авто, Хенджин ещё раз окинул взглядом друга, будто проверяя, не сдохнет ли он в ближайшие пару часов. Тот держался изо всех сил. Он пытался дышать глубже, забыть о тисках, забыть вообще о людях и о кафе. Несколько долгих мгновений Хенджин смотрел на него, нахмурившись, а затем уже в который раз за день вздохнул и пошёл в сторону кафе: — Пойдём. Мы уже опаздываем. Открыв дверь, Хенджин уверенно вошёл внутрь. Джисон зашёл вслед за ним, заинтересованно разглядывая интерьер. Он прошёл мимо бело-красных стен со множеством небольших надписей — видимо, посланий клиентов; после короткого коридора следовал гардероб, а затем — светлый продолговатый зал с белыми деревянными столиками, бордовыми диванчиками и людьми. При виде такого количества людей у Джисона скрутило желудок, а сразу после он почувствовал, как вокруг резко пропал весь воздух. Спокойно, Хан Джисон, ничего страшного не произошло. Он на секунду прикрыл глаза, чтобы не видеть посетителей и официантов, и сделал глубокий вдох. Получилось. Осталось протянуть так ещё пару часов. Джисон сжал зубы и открыл глаза с медленным выдохом. Из-за одного из столиков ближе к концу зала встал высокий парень в чёрных брюках и аккуратно заправленной в них темно-синей рубашке. Он помахал Хенджину, и тот вместе с Ханом отправился к столику. Джисон вежливо кивнул парню и сразу же занял место у большого окна, ближе к стене — так не было видно основную часть зала. Усевшись поудобнее, он наблюдал, как Сынмин помогает Хенджину снять бомбер и вешает его на вешалку рядом со столиком, пока блондин поправляет задравшиеся рукава футболки. Когда все трое сели за стол, Сынмин повернулся к Хану: — Сынмин, — учтиво произнёс он, кивнув. — Джисон. Очень приятно, — так же сдержанно ответил тот. Новый знакомый Хенджина чуть улыбнулся, прищурив глаза, и Хан с удивлением отметил, что глаза у него были такого же пронзительного светло-голубого цвета, что и у блондина. Этих двоих свела сама судьба. Как только они обменялись любезностями, Сынмин утратил к Джисону всякий интерес и полностью переключил внимание на его друга. Его взгляд резко изменился, когда он обратился к Хенджину — он стал как будто мягким и тягучим. Эти двое болтали сначала о погоде, затем ещё о какой-то ерунде. Кажется, смысл их встречи был отнюдь не в беседе — их одинаковые горящие глаза говорили гораздо, гораздо больше. Джисон изо всех сил старался не думать о количестве людей в кофейне, отворачивался к окну, но с каждой минутой дышать становилось все труднее. Вдохи стали редкими и длинными — перед каждым из них ему приходилось силой останавливать нескончаемый поток тревожных мыслей и ненадолго закрывать глаза. Этот идиотский ритуал уже начинал ему надоедать — он мечтал вернуться домой, где он один и может дышать, как любой нормальный человек. По коже прошло странное ощущение — как будто кто-то наблюдал за Джисоном. Он посильнее укутался в бежевый пиджак. Краем глаза он заметил на себе внимательный взгляд Сынмина, и по рукам тут же пробежали стройные ряды мурашек. Он заметил, что я задыхаюсь. Супер. — Ты чем-то болеешь? — спросил Сынмин, перебив долгое щебетание блондина. Тот замолк на полуслове, зависнув с открытым ртом, и тоже повернул голову к Джисону. До Хана не сразу дошло, что обращаются к нему. Лишь по затянувшемуся молчанию он понял, что, кажется, вопрос был адресован не его другу. — Я? — рассеянно переспросил он, и дыхание тут же перехватило. Ему потребовалось несколько секунд и пара неудавшихся вдохов, чтобы сделать один нормальный и наконец выдать ответ: — Нет, я не болею. Я… в порядке. — Ты задыхаешься. Да ладно? — Я проходил обследование. Со мной правда все в порядке. На лице Сынмина не дрогнул ни один мускул — он просто продолжал неверяще смотреть в глаза Джисону, и тому вдруг стало жутко неловко от того, что он сам не знает, что с ним происходит. Хенджин напряжённо закусил губу: — Джисон смущается… — начал он, но его сразу перебили: — Я выйду ненадолго, — тихо сказал Хан, и тому не осталось ничего, кроме как выпустить его из-за стола. Провожаемый недоуменными взглядами четырёх глаз, он быстро, почти бегом, вышел на улицу. Браво, Хан Джисон, ты все испортил. А ещё ты забыл, что Хондэ — это огромный муравейник. Только выйдя из здания, Джисон, запрокинув голову, откинул со лба волосы. Видно было лишь идеально чистое голубое небо, и это позволяло немного выровнять дыхание. Что делать дальше? Отдышаться и идти обратно к Хенджину и Сынмину? Вот так бегать придётся каждые несколько минут. Не вариант. Ехать домой? После всего, что Хенджин сделал для него только за последние несколько часов, взять и уйти без предупреждения? Ещё лучше. Спокойствия не добавлял вчерашний незнакомец. В голове, как в перемотке, прокручивались эти события, его лицо, его голос. Джисон пытался отвлечься на что-то ещё, но он не давал ему покоя. Стоп. Он вломился в квартиру, когда Хан решил повеситься. Затем он спас его и сказал что-то… «Не надо убивать себя», кажется. Значит ли это, что… Джисон сделал последний глубокий вдох и вошёл в высокую дверь справа от дверей кофейни. Это был главный вход в бизнес-центр. Он зашёл в бежевый сплошь глянцевый холл, от каждого шага по которому раздавался приятный стук, и, быстро пройдя мимо стойки администратора, проследовал прямо к лифту. Сердце колотилось, как бешеное. 74 этаж. Последний. То, что надо. Посмотрев на себя в крупное зеркало в лифте, Хан недовольно поморщился: волосы растрепались даже за такую короткую прогулку, щеки покраснели, а глаза были выпучены так, будто Джисон прямо сейчас погибал от удушения. Он только сейчас отметил, что усиленно кутался в свой пиджак, который его заставил надеть Хенджин — тот был очень удивлён, что в его гардеробе было что-то, кроме худи и свитшотов, и объявил, что брюнету пора начать одеваться по-человечески. В лифте было необъяснимо уютно — никого, кроме Джисона, в этой стремительно летевшей вверх небольшой коробке. На табло около выхода загорелись красные цифры «74», и лифт, издав короткий высокий звук, открыл двери. Хан вышел на пустой этаж. Он был таким же бежевым и таким же глянцевым, как и холл на первом этаже, и в целом выглядел почти так же, с одним лишь отличием — кожаные диванчики у стены не были заполнены переговаривавшимися офисными сотрудниками. И слава богу. Налево и направо тянулись длинные коридоры, по бокам которых видны были темно-коричневые одинаковые двери офисов. В самих коридорах тоже никого не было. В противоположной стене находилась ещё одна дверь. Джисон, открыв ее, вышел на тесную лестничную площадку — видимо, это был эвакуационный выход. Лестница вела на сотни метров вниз. Брюнет взглянул через перила и тут же с испугом шагнул назад — от такой высоты дыхание бы перехватило даже у действительно здорового человека. Бетонные ступеньки вели ещё на один этаж вверх. Хан взбежал по ним на самый верх и дёрнул за ручку металлической двери. Она послушно открылась, противным скрипом приглашая Джисона на крышу. Когда он неуверенно шагнул за дверь, его тут же обдало сильным ледяным ветром. Он поежился. Надо было надеть что-то потеплее. На удивление, крыша была ничем не огорожена, не было даже символических перил по пояс — просто пустая площадка. Прыгай, сколько влезет. Хан медленно зашагал к краю крыши, мысленно молясь всем богам мира, чтобы он оказался прав в своих догадках. С каждой секундой становилось все холоднее, казалось, ветер стремительно усиливался. Где-то внизу шумела оживлённая дорога. Она казалась одновременно невыносимо далеко и пугающе близко — стоило принять одно небольшое решение, подождать пару секунд — и готово, доставка на улицу успешно завершена. До бездонной пропасти оставалось всего несколько шагов. Брюнет шел медленно, насколько мог, старательно отдаляя момент, когда останется лишь один шаг. Ну же… Он остановился в полуметре от края, силой заставляя себя не смотреть вниз. Джисон пытался концентрироваться на дыхании, которое, похоже, собиралось его покинуть насовсем — железные тиски вокруг грудной клетки сжались с новой силой. В кармане неистово орал телефон — Хан готов был поклясться, что Хенджин сейчас проклинал его на всех известных ему языках. Он снова чувствовал себя виноватым, и действительно был виноват — от этого ощущения на душе становилось ещё более мерзко. Но он продолжал неподвижно стоять на краю крыши, чувствуя, как выдержка подходит к концу. — Я уже здесь, хватит изображать попытку суицида.