Жди меня, я вернусь

Захлопнув дверь, Джисон оставил куртку у порога и аккуратно присел на один из барных стульев около высокого стола. Тихо. И темно. В квартире у Минхо, несмотря на её черно-серые тона, всегда было как-то ярко. Там он впервые за несколько лет чувствовал себя живым. А здесь — тьма. И в душе теперь тоже тьма. И тишина звенящая, такая, от которой голову начинает сдавливать, но нарушить её боишься. Здесь пусто. Не то, что у него дома. Хватит думать о нем! В его квартире Хан впервые за долгие годы ощутил покой, хоть и совсем ненадолго. В этих же ледяных стенах навсегда остались горечь и смерть. Они окружали его несколько лет подряд и приняли в свои удушливые объятия и сейчас. Стеклянная кружка со свистом улетела в стену и рассыпалась осколками по полу. Хан тихо завыл, опуская голову на стол. Он ударил лбом по столешнице раз, затем второй, третий. Дальше он не считал, но остановился, когда обнаружил две вещи: Первое — гудящая боль в голове. Второе — истеричный шепот, слетавший с уст с каждым ударом и складывавшийся в единственное слово — «ненавижу». У него в квартире было очень холодно. А Минхо никогда не позволял ему мерзнуть. — Сволочь! — прорычал он, закрывая лицо руками. — Исчезни, исчезни из моей головы! Его губы щекотали еще свежие воспоминания. Парк, вершина холма, звезды. Поцелуй. Этот эпизод должен был поднимать рой бабочек в животе, но он проворачивался со скрежетом, как нож в ране. Джисон с силой потер губы рукавом, как будто это помогло бы ему избавиться от гадкого покалывания. Но становилось лишь хуже. Еще и перед глазами его лицо, его бездонные мерцающие глаза, его гребаная мягкая улыбка, от которой до сих пор сердце подпрыгивает. Только теперь оно приземляется прямиком на острые лезвия. Я в порядке. Я в полном порядке. Надо просто не думать о нем. Кулак с глухим стуком врезался в стену. Неприятно. А в прошлый раз, когда он разбил руки о стены в Сеульском Национальном, Минхо перевязывал ему раны. Нет, нет-нет-нет, никакого Минхо… И снова его губы, сжигающие заживо. Его руки на шее. Снова мурашки по коже. Хан сполз на пол и уткнулся лицом в колени, пытаясь скрыться, спрятаться, сбежать от этого наваждения. Он был растерян, напуган… Нет, он был уничтожен. Расколот вдребезги, как та несчастная кружка, но отчаянно пытался сгрести себя в кучу и склеить воедино, составлял осколки обратно, но те вновь с треском падали врассыпную. А он снова составлял, с идиотским упорством убеждая себя, что он в порядке, вот только сейчас быстренько возьмет себя в руки, и все будет хорошо. Верил ли он себе? Не особо. Трудно верить в это, когда чувствуешь, как все тело прошибает крупной дрожью, и пялишься, как замороженный, в одну точку. Какой же он идиот. Заметить столько сходств с Юнми, столько тревожных звоночков — нет, отчетливых ударов в набат, после которых он должен был без раздумий бежать прочь, как можно дальше, насколько хватит сил… заметить все это и стоять на месте. Несколько лет тьмы должны были дать ему понять, что света в конце тоннеля не будет. Что Джисону никогда не ощутить, каково это, когда по телу разливается приятное спокойствие, едва руки того самого человека смыкаются вокруг талии. Он должен был похоронить розовые замки вместе с воспоминаниями о Юнми, но как только на горизонте замаячило что-то знакомое, что-то, выглядевшее, как его личное счастье, он поскакал навстречу, словно наивный ребенок. А теперь, когда этот крохотный комочек света оказался пулей, выпущенной в самое его сердце, он снова собирает себя по частям. «Хани, прошу, позволь зайти и поговорить с тобой!» Джисон вцепился пальцами в собственные волосы, сжимая пряди так, что костяшки побелели. Будто бы он мог за волосы вытянуть из головы ненавистный бархатный голос. Не смей меня так называть. В голове будто стеклянный барьер вырос. Толстый и глухой. Это ощущение было ему хорошо знакомо — именно так и чувствовался блок в сознании. Мгновением позже голову стянуло обручем — это Минхо пытался пробиться через блок. Было больно, ужасно больно. Но пропускать его парень даже не думал. Если сделает это, потом будет в разы больнее. Исчезни из моей жизни. Сгинь. Умоляю, сдохни снова. Свернувшись калачиком и перекатившись набок, Джисон вздрогнул от одного осознания: Минхо сейчас прямо за его дверью. Их разделяет только пластина из металла и дерева. Больше ничего. Он здесь. Он совсем рядом. Быстрее, чем сознание успело обработать эту мысль, воздух сотрясся от крика Хана, вырвавшегося из груди: — УБИРАЙСЯ! — орал парень, вскакивая на ноги и зачем-то выбегая на середину комнаты. Крик эхом отозвался в ушах. На глаза попалась пузатая ваза с гиацинтами. Белые лепестки успели слегка засохнуть и пожелтеть. Секунда — и вся конструкция с жутким грохотом рухнула на пол: синее стекло разлетелось по углам, вслед за ним расплескалась вода, а цветы бело-зеленой кляксой рассыпались около стола. Белые гиацинты. «Я буду молиться за тебя». Пошли к дьяволу твои молитвы. Уходи. Кулак, которым Джисон зарядил по вазе, гудел от мощного удара. «И не подумаю», — донесся ровный голос из-за блока. Скуля, как загнанное животное, Хан упал на колени перед столом — прямо на залитые водой осколки, тут же вонзившиеся в бледную кожу. — Ради всего святого, оставь меня, — шептал он с закрытыми глазами, — прошу… Исчезни… «Джисон, тебе опасно находиться одному.» Парень нащупал на полу крупный осколок, слушая напрочь сбившееся дыхание, неприлично громкое в этой неживой комнате. «Прямо сейчас брось стекло», — раздался в голове угрожающий рык. Катись нахрен. Хан сжал осколок в ладони, насколько мог, но пальцы затряслись и ослабли, будто… будто это хранитель заставлял его разжать хватку. Он зажмурился, изо всех сил пытаясь удержать стеклышко — то ли назло Минхо, то ли чтобы причинить боль своему телу и хотя бы ненадолго отвлечься от льдин, вонзавшихся в его сердце. «БРОСЬ БЛЯДСКОЕ СТЕКЛО!» Пальцы с самых кончиков прошибло резкой болью, и Джисон, вскрикнув, бросил осколок на пол. Он взглянул на ладони — крови не было. Ну конечно. Регенерация. Его регенерация. Открыв глаза, он запрокинул голову и вперил мутный взгляд в потолок, оттененный синеватым светом из окна. — Уходи, — шептал он безэмоционально, — уходи, уходи отсюда, оставь меня… На горле сомкнулся тугой узел, который с каждым вдохом затягивался все сильнее. Джисон медленно перевел взор на перемычку между светильниками, на которой неделю назад завязывал петлю, и вдруг в памяти всплыло то омерзительное чувство, когда мыльная веревка пережимает дыхательные пути. Он рассеянно потер кожу на шее. «Ты можешь слать меня, гнать меня взашей, но я с места не сдвинусь, пока не буду уверен, что ты ничего с собой не сделаешь». Глаза защипало. — А может, — Джисон всхлипнул и продолжил слабо, — может, ты должен был быть рядом все пять лет, когда я хотел что-то с собой сделать? Ты опоздал. Теперь уходи. Я не хочу тебя видеть. Никогда. Голос сел и стал совсем тихим, но хранитель точно слышал его. Ответа не было. Опять тишина, опять нарастающий звон в ушах, постепенно выдавливавший из головы остатки здравомыслия. Парень до дрожи сжал кулаки и обернулся на коридор. Тело не слушалось его — оно просто повело его к самому порогу и отпустило, когда он прислонился спиной к холодной двери и сполз на пол. По коже прошла волна липких мурашек. — Пожалуйста, оставь меня в покое, — произнёс Хан одними губами, проводя ладонью по деревянному покрытию, словно он мог дотянуться до руки Минхо и сцепить их пальцы в замок. Голос умолял хранителя уйти и больше никогда не возвращаться, но каждая клетка тела тянулась к нему. Хранитель не отвечал. — Исчезни, — шептал парень, как помешанный, — уйди, забудь дорогу к моему дому, забудь мое имя… Голова тяжелела. Нездорово покачнулся блеклый мир перед глазами. «Можешь ныть, сколько влезет. Я буду делать свою работу». Джисона согнуло напополам от вдруг накатившей слабости. Легкий удар головой о стену — последнее, что он запомнил перед тем, как отключился. *** За спиной со щелчком закрылась стеклянная дверь, заглушая слабый голос. Этот щелчок — точка невозврата. Как щелчок той черно-белой штуки на съемках фильма. Сегодня на съемочной площадке заключительный эпизод неудачного сериала. Главный герой бежал по коридору к лестнице, затем — вниз, к выходу. У него сбилось дыхание, но времени даже на кратковременную остановку не было. Каждая секунда на счету. Если герой опоздает хоть на мгновение, если не успеет доиграть свою роль, то никогда себе этого не простит. Так уж вышло. Невыносимо воняло спиртом и больничными припарками. Ноги в потертых кроссовках преодолевали ступеньки одну за другой, и каждый торопливый шаг разлетался тревожным эхом по зданию с высоченными потолками. Сама больница словно подгоняла его, выдавливала из своих стен. «Умоляю, вернись!» Герой болезненно морщился от чужих всхлипов. Он зажимал уши руками, до звона в голове стискивал зубы, будто бы этот невыносимый голос безжалостно ударял по нему извне, а не шептал едва слышно в глубине разума. Для него этот тихий плач был громче самого пронзительного крика. «Родной, пожалуйста, вернись ко мне…» Главный герой не хотел опять реветь, но по-другому сохранять рассудок просто не получалось. Он не должен отвечать на мольбы. Должен игнорировать их и просто бежать наружу, как бы больно ни было. Его боль сейчас не имеет никакого значения, пусть в эту самую секунду сердце и рвется на тысячи частей. Раз, два, три. Десять длинных шагов до входной двери. С силой толкнув дверь, он выбежал на улицу, впуская приятный весенний аромат в ледяное помещение. Конечно, больница тут же прогонит инородный запах, слишком живой для этих мертвенных слоев бетона. — Готов? «Хани… Хани, нет, пожалуйста!» — Да, — он испугался от того, как без раздумий произнёс это слово. — Готов. «Прости меня, Хани…» Он все делает правильно. *** Джисон понял, что уснул в прихожей, только когда его дернули за воротник и бесцеремонно подняли на ноги. В следующую секунду по коридору разлился холодный свет от ламп на потолке. Закашлявшись, он обернулся на владельца руки, и его сонные, но возмущенные глаза наткнулись на острый, как нож, взгляд Хенджина. — Спать надо на кровати, — бросил блондин, отпуская воротник, и, развернувшись, ушел в гостиную. — Надевай обувь и иди сюда. Будешь прибирать за собой. Хан нервно сглотнул. Он услышал от друга всего ничего, но интуиция уже подсказывала: что-то не так. Еще и голова раскалывалась, то ли от удара о стену, то ли от того, что было до удара. С его регенерацией вероятнее всего — второе. Едва парень подумал об этом, руки сами собой обхватили туловище, а в груди будто чей-то кулак сжал его сердце настолько сильно, что то едва не лопалось. В голове вдруг появилось осознание: если он сейчас же не отвлечется, то попросту не вывезет. Не думать о розовом слоне. Все ведь так просто. Сунув ноги в белые кроссовки и затолкав шнурки по бокам, не завязывая, Джисон торопливо проследовал за блондином. Тот протирал тряпкой столешницу. Хан отметил, что Хенджин как-то слишком усиленно давил на дерево, когда оттирал пятна. Не оборачиваясь, хранитель кинул ему пачку с новыми резиновыми перчатками — парень еле успел поймать. — У стены и журнального стола осколки, — проговорил блондин, через столешницу швырнув тряпку в умывальник. — Убирай. Только осторожно. Вспорешь себе что-нибудь — спасать не буду. Джисон уже сомневался в собственной адекватности, но даже от тона Хенджина ему хотелось провалиться — вернее, закопаться — под землю. Ответив чуть слышным «м-гм», он взял мусорный пакет, надел перчатки и побрел сначала к стене — там поблескивали осколки кружки. Зря разбил, она была классная. Опустившись на колени, Хан одно за другим собирал стеклышки, но боковым зрением наблюдал за блондином: тот сначала пристально глядел на него, будто хотел что-то сказать, а потом шумно выдохнул и принялся собирать гиацинты у журнального стола. Он брал стебли самыми кончиками пальцев и аккуратно, почти любовно, складывал их на стол, будто хотел восстановить букет. Хенджин задержал взгляд на белых цветках и невесомо провел костяшками пальцев по помятым лепесткам. Джисон вздрогнул. Было в этом неприметном жесте что-то очень… уязвимое. Прикусив внутреннюю сторону щеки, он все же спросил: — Джинни, ты злишься на меня? — проговорил он, повернув к другу голову. Длинные пальцы замерли на цветках и тут же отдернулись. Не глядя на Хана, хранитель начал быстро собирать осколки вазы. Ответа на вопрос не последовало. Только сейчас Джисон заметил, что блондин пооткрывал все окна: щеки оцарапало холодным сквозняком. Он сглотнул поежившись. — Ну и не отвечай, — пробубнил парень себе под нос. — Я просто в упор не понимаю ход твоих рассуждений, — подал негромкий голос Хенджин — он все еще не поднимал головы, но движения рук стали резче. — Наверное, ты прав. Я злюсь. Хан нахмурился: — Рассуждений? О чем ты? Четко очерченная челюсть заметно напряглась. — Только не надо строить дурачка. Ты прекрасно знал, что делал, — неестественно ровный тон. Пластиковый. — Я не понимаю, — Джисон покачал головой. — Блять! — с силой швырнув ворох стекляшек на дно мусорного пакета, блондин наконец-то обернулся к младшему, и тот увидел его покрасневшие глаза и сжатые губы. От этого взгляда по спине пробежал холодок. — У тебя еще хватает наглости спрашивать? Окей, тогда слушай: мне среди ночи позвонил Минхо. Он слезно упрашивал приехать и присмотреть за Хани, потому что Хани в большой-пребольшой опасности, — выпалил Хенджин, каждый раз выплевывая имя младшего. — Конечно же, я пригнал сюда, да еще с Сынмином, и что я вижу? — блондин стиснул пальцами край стола. — Я, твою мать, вижу, как мой лучший друг, бледный, как бумага, сидит спиной к двери его любимого человека, который даже в квартиру его не пустил, и не может встать, потому что все силы потратил на него. Зрелищно, правда? Сынмин отвел его в машину, а я перепугался: если Минхо в таком состоянии, то что же с Хани? — голос дрогнул. — А у Хани все в шоколаде, Хани побил посудку, раскидал цветочки и спит как младенец! — последние слова Хенджин почти выкрикнул, а затем понизил тон: — И после этого ты спрашиваешь, злюсь ли я? О нет, дорогой, я не злюсь. Я в бешенстве. Хан пялился на него, замерев. Его словно к стене припечатало. Он всматривался в глаза блондина, ища сигналы, что это все шутка, что сейчас он рассмеется и скажет, как уморно выглядел Джисон. Но ничего не происходило. Из-под густых ресниц лишь поблескивала сталь гнева, тягучего, граничившего с бессилием. Вдруг Хана осенило. Он ведь еще не знает. — Ты не понимаешь, — парень покачал головой, — Минхо — это Юнми. Это он превратил мою жизнь в ад. Это из-за него я несколько лет ходил ни жив ни мертв. Он всё это за… — Да знаю я! — гаркнул Хенджин, долбанув кулаком по столу. — Небо голубое, трава зеленая, Минхо равно Юнми. Какими еще тайнами мироздания поделишься? Джисон опешил. — Ты реально думаешь, что это тебя оправдывает? — вскинул бровь блондин. — Да, он тебе не доверял, он не был с тобой честен, да, он некрасиво бросил тебя в этом гребаном парке, но это в прошлом, понимаешь?! В предыдущей жизни он натворил много хреновых вещей, но эту он целиком и полностью отдает тебе. Ты не видел, каково ему было, когда он принёс тебя, полностью здорового, только слегка в отключке, в отель. Он истекал кровью и с трудом ходил, но волновался только о тебе. Ты не видел, как он каждые несколько минут проверял место ранения, давным-давно зажившее, и проверял твой пульс. Ты, мать твою, не видел, как он чуть не придушил Феликса за тебя. А я все это видел. — Хенджин… Хранитель вскочил на ноги и в несколько шагов подлетел к Джисону, зачем-то держа в кулаке букет — вернее, то, что от него осталось. Тот невольно вжался в стену, ошалело глядя на него снизу вверх. — Он дал тебе в руки свое ожившее сердце, — глухо произнёс блондин, — он доверил его тебе, чтобы ты оберегал его, чтобы согревал и охранял от всего плохого в этом мире. А что сделал ты? Хенджин медленно поднял цветы на уровень глаз и разжал пальцы. Гиацинты почти беззвучно упали на пол, и хранитель с силой придавил подошвой белые цветки, безжалостно сравнивая их с полом. Он яростно наступил на лепестки еще раз, и еще раз. Некогда красивые и живые цветы превратились в грязновато-белое месиво. Джисон опустил глаза, не в силах больше смотреть на это: — Прекрати. — Вот, что ты сделал, — мрачно сказал Хенджин. — С любимыми так не поступают. Остатки этих цветов очень напоминали сейчас Хана: бледные и раздавленные. Так вот, оказывается, как чувствуешь себя, когда из-под ног выбили последнюю опору. Хранитель тяжело вздохнул. — Послушай, — он присел на корточки напротив Джисона, заглядывая в глаза, — может, я перегнул. Я понимаю, тебе сейчас хреново. Вон, в лужицу растекаешься, аж жалко, — кивнул он на друга. — И будь я тобой, чувствовал бы себя так же. Не хочу тебя ни в чем обвинять, я не судья. Но знаешь, что? — он ткнул пальцем в грудь Хану. — Если он в этой жизни сделал всё, чтобы ты был в безопасности, чтобы ты радовался и любил, то ты сделал всё, чтобы он пожалел, что вернулся. Вот такая вот между вами разница, — он театрально развел руками. — Чего ты хочешь-то? — бесцветно произнес Джисон, не сводя взгляда с лица друга. — Чтобы я все ему простил и прискакал, как ни в чем не бывало? Это твой план? Губы Хенджина кисло скривились: — У меня нет плана, — он нарочито непринужденно пожал плечами. — Лишь два дорогих мне человека, которые тянут друг друга на дно. Но если ты хотел бросить его — ты мог сделать это нормально. Неловко похлопав младшего по плечу, он поднялся на ноги и направился на выход из квартиры. У дверного проема в гостиную Хенджин остановился, не оборачиваясь: — А хочу я одного — спокойствия. Если владеешь мастерством не переживать за близких — очень тебе завидую. С этими негромкими словами он ушел прочь. *** Джисон сам не понял, каким образом оказался на улице, замотанный в белоснежный шарф по самые уши и шагающий вдоль улицы навстречу потоку людей. Когда за Хенджином хлопнула дверь, его словно холодной водой окатило. С этой беготней с коммуной и службой в голове столько всего осело: столько ненависти к собственному прошлому, столько идиотской жалости к себе — в общем, столько всего осело, что Хан потихоньку слетал с катушек от ядовитых паров. Но сидя у стены и пялясь на растоптанные гиацинты, он был пуст. Чист, как белый лист. Да, он по-прежнему не знал, что чувствует. Полную путаницу — очень неприятную, если честно. Он по-прежнему не представлял, что будет делать с кашей, которую заварил — или которая заварилась. Зато теперь под размышления хотя бы было место. Сначала он подскочил и принялся прибираться — вернее, убирать следы своей истерики. Затем наскоро надел все самое теплое и выбежал на свежий воздух, прогуляться и проветрить голову. Он надеялся, что к нему магически придет решение всех проблем — хотя бы одной проблемы на букву «М», — пока он будет втягивать носом морозные минус пять и скользить взглядом по разноцветным кофейням, только открывавшим двери, но не тут-то было. Среди нескольких высоток, воткнутых кучкой где-то в центре Сеула, резко выделялось одно — белое и немного старомодное, будто здесь разместился какой-то из госорганов. И люди оттуда выходили сухие и строгие, типичные госслужащие. Но внимание Хана, остановившегося чуть поодаль, привлекло не это. У всех них глаза отчетливо поблескивали серебром. Нет, даже не это. Метрах в тридцати от здания, у входа в парк, расхаживал на месте серьезного вида мужчина, в сером костюме и с глубокой морщиной между бровями. Расхаживал и то и дело поднимал перед глазами свой телефон, глядя сначала на экран, а потом на людей у входа в здание, и снова расхаживал. Да, Джисона привлекло именно это. Поэтому он уже с минуту сидел на скамейке, не спуская глаз с того мужчины, и ощущал, как в груди нарастало нехорошее, но очень знакомое чувство. Тревога. Из-за чего конкретно, он не понимал, но это чувство не давало покоя. Надо было что-то делать. Окликнуть мужчину? Странно. Продолжить на него глазеть? Бесполезно, да и он рано или поздно заметит. Что ж, самые глупые планы всегда лучшие, правда? Парень, натянув шарф на подмерзший нос, торопливо зашагал прочь от здания службы. Главное — шевелить ногами побыстрее, а там будет проще. Пройдя по узкой тропинке между деревьями в крохотный парк, скорее на аллею, обрамленную кронами, он свернул налево и еще ускорил шаг. Дыхание немного сбилось. Подошвы кроссовок громко стучали по холодному асфальту. Дорожка чуть заворачивалась влево, делая подобие полукруга. Туда-сюда бродили пожилые люди и парочки, и Хану приходилось лавировать между ними. Вот он, все еще у входа. Когда до мужчины оставалось метров пятьдесят, Джисон перешел на бег. Мгновение за мгновением он набирал скорость, пока… Бам. …пока на полном ходу не врезался в него. — О боже! — парень вытянул лицо в крайнем удивлении, едва не грохнувшись оземь. — Господин, вы в порядке? Мне так жаль! Мужчина осторожно приподнялся на локтях — он упал почти плашмя и явно больно ударился спиной. — Жаль ему, — выплюнул он, метнув раздраженный взгляд в Хана, и тот вздрогнул. Из-за квадратных очков на него сверкнули серебряные глаза. — Смотри, блять, куда прешь… — Прошу вас, извините меня, господин, — продолжал причитать Джисон. Выпаливая неловкие извинения, он собирал по асфальту вещи своей «жертвы»: портфель, вылетевшие документы, платок. Телефон. — Я так торопился, даже не знаю, как это произошло… — подскочив к мобильнику, он взял его в руки и глянул на экран, продолжая тараторить дежурные вежливые фразы. По защитному стеклу пошла трещина, но экран все еще горел. На телефоне была открыта какая-то переписка. — Вот ваши вещи, — парень подбежал к хранителю, передавая портфель с документами. — Извините, я такой неуклюжий! Мужчина, садясь на асфальте, ожидающе протянул к нему руку: — Телефон отдай. — Что? — Джисон бестолково захлопал глазами и заметался вокруг будто в поисках чего-то еще. — Как так, не вижу его… Ненадолго повернувшись к хранителю спиной, Хан еще раз просканировал взглядом дисплей, мотнув пальцем вверх и вниз, чтобы увидеть соседние сообщения. Глаза цеплялись за каждую деталь, стараясь запомнить все. В графе с именем собеседника было слово «детка» на английском. Последним сообщением — фото женщины. — Он у тебя в клешнях, тупое создание, — зарычал хранитель, наконец поднявшись на ноги. Джисон замер и, встав столбом, устремил непонимающий взгляд на мужчину — тот закатил глаза, теряя терпение. Потом медленно посмотрел на свою левую руку. — Ой! — воскликнул он, подняв брови. — И правда, он здесь… — он подбежал к хранителю и низко поклонился, протягивая телефон обеими руками: — Прошу прощения, господин! Тот бесцеремонно выдернул мобильник из его рук, складывая в карман: — Из-за тебя я пойду на свидание, как гребаная свинья, — выплюнул он, смерив Хана угрюмым взглядом и отряхивая рукава у пиджака. — Спасибо огромное, твою мать. Свидание?.. — Мне жаль, — парень виновато склонил голову. — Пошел ты, — скривив губы, хранитель быстро пошел прочь вдоль дороги. Время от времени он оборачивался, чтобы смерить Джисона гневным взглядом, и еще ускорял твердый шаг. Немного подождав, Хан вернулся на аллею. Некоторые люди искоса поглядывали на него — неудивительно, они же видели, какую сцену он только что устроил. Парень прошел примерно до середины мини-парка и остановился у высокого фонаря. Чисто логически, если это и был кто-то из врагов коммуны, то вряд ли он сообщил о бешеном пацане своим товарищам по команде. А если и сообщил, то вряд ли они успели принять хоть какие-то меры — хотя бы отправить за ним слежку. Значит, следующие минут десять он может не беспокоиться. Боже, какая чушь. Получается, каждый парень с сайта знакомств, который идет на первое свидание вживую, тоже должен был попасть под подозрение Хана. Он так привык к жизни в страхе, что стал воспринимать обыденные вещи как нечто угрожающее. И что в итоге? Испортил и без того взволнованному хранителю свидание с красивой женщиной. Как там говорят? Обжегшись на молоке, дуешь на воду? От размышлений его отвлекли звуки гудков из телефона. Джисон вздрогнул. Он звонит Минхо. Вся кровь тут же отошла от лица; парень неуклюже ткнул на кнопку сброса раз сто, молясь, чтобы он не успел ответить. «Вызов завершен», сообщила ему загоревшаяся на экране надпись. Выдохнув с облегчением, Хан прислонился спиной к фонарному столбу. Когда он вообще успел позвонить хранителю, а главное — на кой черт? Пара секунд — раздалась негромкая мелодия звонка. Минхо звонил ему в ответ. Черт возьми… Трясущийся палец нажал куда-то на красную кнопку внизу экрана. Промахнулся. Стандартная музыка очень действовала на нервы, почти как сирена, с которой не знаешь, что делать: то ли бежать и прятаться, то ли стоять на месте, то ли просто смириться с неизбежным. Раза с пятого он попал по нужной кнопке, и телефон наконец заткнулся. Идеальное спокойствие на этом квадратном метре аллеи теперь нарушало только бешеное сердцебиение Джисона. Еще один звонок. Снова Минхо. — Вот же… — раздраженно прошептал Джисон, смахивая вызов наверх и торопливо ища в книге контактов хоть какую-то подходящую строку. Хоть кого-нибудь среди бесконечных однокурсников… вот. «Чанбин из коммуны». То, что нужно. Нажав на нужную кнопку, он тут же приложил телефон к уху и вздрогнул от начавшихся гудков. Первый. Второй. Хан нервно закусил губу. Третий. Ну же, возьми трубку… — Слушаю, — раздался из динамика ровный низкий голос. — Чанбин, — парень выдохнул с облегчением, — слава богу. М… — едва губы сложились, чтобы произнести первую букву имени, в груди больно кольнуло, — Минхо рядом с тобой? Тот помолчал с секунду. — Нет, — произнёс он, — а что случилось? — Пожалуйста, скажи ему, чтобы он не названивал мне. Я не отвечу. Если что-то нужно — пусть пишет в сообщения. Не хочу слышать… — слова «его голос» застряли в горле, — …этот рингтон. Надоедает. Даже звучит глупо. — Но ты сам его набрал. — Это было случайно, — Джисон замотал головой, но тут же нахмурился. — Стоп. Откуда ты знаешь? Из динамика донеслось какое-то неразборчивое шебуршание, как будто… шепот. Да, это был разговор шепотом, торопливым и настойчивым. Окей, вопрос был риторический. Чанбин обреченно вздохнул и ответил: — В общем, он не отстанет, пока ты не скажешь, что произошло. Писать тебе в сообщения он не хочет, потому что, дословно, «обязан убедиться, что ты в норме и не договариваешь тут при смерти свои последние слова». Все верно передал? — спросил он в сторону, отведя мобильник от уха. Джисон сглотнул. — Ничего не произошло. Все в норме, никто не при смерти. Так ему и передай. На последних словах, неожиданно для него самого, в голосе послышалась сталь. Снова шепот, утонувший в дуновении прохладного ветра. Хан натянул светлый шарф повыше на лицо, красноватое от мороза. — Минхо… — Чанбин замялся, — он сказал, ты бы не стал звонить просто так. Он уверен, что что-то случилось. Парень чуть запрокинул голову, устремив взгляд в сероватое небо: — Передай ему, что я не… — Так, — с нажимом перебил его хранитель, сменив интонацию на гораздо более знакомую, — если ты не понял, я устал работать почтовой совой. У тебя два варианта: либо ты сейчас же выкладываешь мне все до последней детали, либо тащишь сюда свое бренное тело и объясняешь лично Минхо, что ты там «не». Как взрослый мальчик. Я в курсе, что между вами произошло, я предполагаю, что ты тоже не совсем в порядке, но кое-кто очень настойчивый и просто так не отстанет ни от меня, ни от тебя. Ферштейн? Хан так и замер с открытым ртом. Слова, которые он хотел произнести, повисли на языке. —- У тебя есть пять секунд, чтобы начать изложение, —- невозмутимо продолжал Чанбин, —- тик-так, тик-так. —- Да ладно, ладно, — поспешно ответил Джисон. — Поставь на громкую связь, чтобы он тоже слышал, сколько всего интересного произошло, — он оглянулся по сторонам и неторопливо побрел к противоположному выходу из парка, вдоль рядов скамеек. — Я вышел на улицу подышать и наткнулся на что-то вроде вашей администрации. — С чего ты это взял? — переспросил хранитель, и тот без толики веселья усмехнулся: — А где еще я увижу столько белоглазиков одновременно? Потом мне на глаза попался мужчина, который ждал барышню на первое свидание, и я почему-то решил, что он подозрительный. Специально сделал круг по парку, налетел на него, чтобы незаметно проверить телефон, а там все стандартно: диалог с «бэйби» и фотка из тиндера в переписке. Вот и все, — Джисон пожал плечами. — Ну как? Интересно, Минхо? — Подожди, это не смешно, — из динамика приглушенно раздался родной голос. Родной. Это слово пронеслось в голове Джисона быстрее, чем он понял, кто говорил. А потом, когда понял, его резко бросило в жар и живот скрутило в узел — пришлось остановиться ненадолго, чтобы прийти в чувство. — Ха… Джисон, как выглядела та барышня на фото из тиндера? Ты ее запомнил? Каких-то жалких несколько часов назад Хан бился головой о стол и из-за его теплого голоса. Кричал в пустоту, лишь бы заглушить этот звук. А теперь он самонадеянно решил, что выдержит целый разговор с ним. Что ж, это было очень, очень глупо. — Ну… — выдавил он, стискивая телефон вспотевшими пальцами, — она не была похожа на кореянку. У нее была светлая… кожа была светлая, даже белая, и волосы тоже почти… волосы тоже очень светлые, прямые и, вроде, где-то по плечи длиной, — теплый пар быстро слетел с губ и растворился в воздухе. — И еще у нее губы… губы красные такие, с красной помадой. Яркой помадой. Хан произнес несколько сбивчивых предложений, но дыхание пришло в такой хаос, будто он пробежал стометровку. Почему меня так колотит?! — Это может быть Элис, — произнес Чанбин — достаточно тихо, чтобы Джисон понял, что обращаются не к нему, но достаточно громко, чтобы он все слышал. Он понятия не имел, кто такая Элис, но в диалог вслушивался, затаив дыхание. — Не «может быть», а это она и есть, — поправил его Минхо, точно так же понизив голос. — В службе всего трое иностранцев. Вариантов быть не может, — затем он продолжил уже громче: — Джисон, можешь описать мужчину, который там был? — смена в его интонации была до забавного резкой — от торопливой и нервозной до вкрадчивой, но очень мягкой. Тем тяжелее было не бросать трубку. — Он… — парень шмыгнул носом, — ему на вид лет сорок, не меньше. Ростом примерно как Джинни, но крупнее. У него был такой злой взгляд — может, это… может, это потому что я сбил его с ног. И еще морщина между бровей. — Этого мало, — вклинился Чанбин. — Ты описал стандартного корейца за сорок. — Если бы я знал, что именно это свидание и именно с Элис будет так важно, я бы его сфотографировал, — фыркнул Хан. Разговаривать с главой коммуны было намного проще. Хотя бы в груди не кололо на каждое слово. — Господи, ты еще не понял, что это нихрена не свидание? — не выдержал Чанбин. — Джисон, это все очень подозрительно, поэтому, прошу тебя в последний раз, покопайся в своей памяти и вспомни все, абсолютно все, что ты видел! Черты лица, шрамы… — Спокойно, — прервал его Минхо, и младший прикрыл глаза. Он совсем не был уверен, что это слово было адресовано Чанбину. — Как, говоришь, был записан контакт в диалоге? Джисон медленно втянул носом воздух, словно в нем был какой-нибудь транквилизатор. — «Бэйби». Постой… Подхватив мобильник, Хан ненадолго повернулся спиной к мужчине. Беглый взгляд зацепился за фотографию женщины, стоявшей с букетом алых цветов в руках, и название контакта — «бэйби». «Он у тебя в клешнях, тупое создание!» — прорычал хранитель, поднимаясь на ноги. Парень обернулся к нему с таким видом, будто увидел динозавра, и столкнулся с искривленными от раздражения губами. Вслед за ними сморщилась белесая полоска, тянувшаяся от уголка рта до самого уха… — Шрам, — выдохнул Хан. — У него был шрам, как будто рот рассекали. На том конце провода повисло молчание. Джисон, до этого неторопливо шагавший вдоль пустых скамеек, сначала еще замедлился, а потом встал на месте. Слышен был лишь шум утренних улиц да гул крови в ушах. Парень беспокойно закусил губу в ожидании хоть какого-то ответа. Тишина. — Вы там живы? — не выдержал он. — Это как посмотреть, — фыркнул Чанбин как-то мрачно. На фоне послышались шаги. — Ладно, шутки в сторону. Если ты не соврал, наши дорогие друзья готовят покушение на очередную шишку из службы. А ты им, кажется, помешал. Значит, и правда не свидание? Все переживания мигом стихли, оставив за собой две мысли: первая — слава богу, он сбил мужчину с ног не напрасно; вторая — он должен как можно скорее добраться до них — до Минхо с Чанбином. Должен помочь им. Как и договаривались. — Чудесно, — парень решительно направился обратно к дому — вернее, к машине, — какой план? Я буду в отеле минут через пятнадцать в лучшем случае, но если надо… — Остынь, ничего не надо, — перебил его Чанбин. Судя по множеству шорохов из динамика, они суетились. — Наш план — решить парочку кро-охотных проблем. Твой — гордиться собой секунд пять, а потом быстро найти какое-нибудь место, где ты будешь ждать Феликса. План ясен? Да, бери анимор, — сказал он в сторону от трубки. — Ждать Феликса? — нахмурился Джисон. — Вообще-то я не собираюсь отсиживаться в стороне, пока вы опять рискуете собой. Я хочу помочь. Я обещал. И на кой черт мне Феликс? — он обошел какую-то компанию школьников у выхода из парка и вернулся на оживленную улицу, на ходу продумывая, как будет быстрее добираться до отеля. Если, не доезжая до того синего бизнес-центра, свернуть направо, можно будет пропустить несколько светофоров… В трубке то и дело раздавались чужие отдаленные голоса. Они собирают людей? — На тот черт, Джисон, что друзья этого мужчины со шрамом скоро прочухают, что ты не просто неуклюжий придурок, и начнут тебя искать, если еще не ищут, а Феликс хотя бы в курсе, как стрелять из оружия не в случайном направлении, — прорычал глава коммуны, а потом замолк на мгновение и затараторил приглушенно: — Минхо настрого запретил подвергать тебя опасности, я не могу взять тебя туда. Прости, но он мне голову снесет. Хан почти переходил на бег, но теперь резко затормозил, едва не грохнувшись посреди тротуара на какую-то бабулю. Снова он. Снова Минхо. Снова болезненный укол в сердце. — Если хочешь помочь, просто не делай глупостей. Джисон покачал головой: — Я поеду с вами. Точка. — Нет! — повысил голос хранитель и, кашлянув, чуть успокоился. — Это правда не моя прихоть, это требование Минхо, и если ты объявишься поблизости, он свернет шею и мне, и тебе. Наступило напряженное молчание, натянутое, как струна. Молчаливое противостояние. Наконец, с тяжелым вздохом первым нарушил тишину Чанбин: — Вот что, — негромко произнес он. — Ты мне очень поможешь, если вытащишь Феликса. — А где он застрял? — парень уже скользил взглядом по вывескам на зданиях вдоль улицы, ища какое-нибудь кафе. — Не смешно, — мрачно одернул его Чанбин. — Он собирается свести счеты с жизнью. На фоне неуклюже громко хлопнула дверь. Они торопятся. Хан нахмурился в недоумении, повторяя в голове последние слова. Феликс? Свести счеты с жизнью? Вдруг вместо быстрого топота из телефона отдаленно послышались голоса — хранитель остановился: — Свяжись с Джисоном и доберись до него, — говорил он кому-то почти шепотом. — Я скоро вернусь. Все будет хорошо. Мимо по полу простучали чужие шаги, оставляя за собой гулкое эхо. Ответ еще не последовал, но Хан уже знал, к кому были обращены эти слова. Так странно бережно Чанбин мог говорить только с одним человеком. — Ты взял анимор, — заметил Феликс. Он говорил безэмоционально, просто констатировал факт, но по коже у Хана пошли мурашки. Его обезоружило смирение, которым была наполнена эта фраза. — Ёнбок… иди ко мне, — сразу за этим послышался шорох. — Я ведь всегда сдерживал свои обещания? — Всегда. — Сдержу и в этот раз. Мы с Минхо идем туда не одни, нам помогут. И я обязательно вернусь, слышишь? Хану становилось не по себе: то ли от того, что он невольно застал слишком личный момент, то ли от интонации Чанбина, от которой у него складывалось отчетливое ощущение, что хранитель успокаивает совсем не Феликса. — Пожалуйста, береги себя, — глухо произнес блондин. — И ты береги себя, — шепотом ответили ему, прежде чем до слуха Джисона донесся тихий всхлип. Он сглотнул, останавливаясь у дверей какой-то светлой кофейни. Это местечко казалось вполне приятным, и, вроде бы, здесь были столики вдалеке от панорамных окон. — Я здесь, — голос у Чанбина просел, но он старался говорить твёрже. — О чем мы говорили? Вспомнил. Я уже упоминал, что у Ён… у Феликса проблемы в отношениях с отцом. Точнее, не только у него, у нас всех. И он решил, что главная проблема — он сам, — раздался мелодичный звук, оповещавший о том, что двери в лифте закрываются. — Со мной он обсуждать это не хочет, твердит, как заведенный, что ни о чем таком даже не думал, но, знаешь, я же не идиот. Когда человек планирует самоубийство, у него даже взгляд меняется. Джисон, я вижу смерть в его глазах каждое гребаное утро, — надтреснуто продолжал он, и парень, не выдержав, вклинился: — Я помогу, — решительно ответил он, в душе надеясь, что Чанбин в эту самую секунду не развалится на кусочки. Только не сейчас, когда Хан сам едва не проваливается обратно, в пучину обиды и горечи из-за Минхо. Или из-за Юнми. — Спасибо, — хрипло выдохнул хранитель. — Удачи. Сразу после этих слов зазвучали короткие гудки, и Джисон остался один на один с пасмурным городом. Нужно побыстрее зайти внутрь. Стоило тяжелой стеклянной двери приоткрыться, Хана окутал теплейший аромат крепкого кофе, корицы и свежей выпечки. Это место казалось убежищем, местом для небольшой передышки, как в экшн-игре. Для ясности ума заказав двойной эспрессо и состроив милую улыбку баристе, парень занял столик на двоих в самой глубине кофейни. Отсюда он мог сквозь огромное окно наблюдать за улицей, но его прикрывали другие столики и болтливые посетители за ними, и еще растительность над окнами вдобавок. Хан осторожно, чтобы не обжечься, отпил кофе и невольно поморщился. Горько. Но очень отрезвляюще. От горечи он даже согрелся за считанные секунды — пришлось оставить пуховик с шарфом на вешалке и сидеть за столом в тонком белом свитере. Навалившись спиной на мягкую спинку диванчика, он на секунду прикрыл глаза и глубоко вдохнул здешний воздух — густой и тягучий, как карамель на булочках с витрины; прислушался к мягкому шуму: бесед гостей, работающих миксеров и прочих аппаратов, ненавязчивой музыки из единственного динамика под потолком. Кофейня не просто помогала расслабиться — она заставляла это сделать, и Джисон, вымотанный тревогой, поддался. Поэтому, когда нос защекотал слабый аромат сандала, он подскочил на месте и начал ошарашенно глазеть по сторонам. За столиком слева, в метре от него, устраивался поудобнее невысокий молодой человек в черном пуховике в пол. Его движения были мелкими, дергаными — словом, неуклюжими, но от каждого из них Хан вновь чувствовал тот самый аромат. Тот самый, который совершенно не подходил этому человеку и который был идеален для другого. Минхо. Что бы ни происходило, его мысли всегда возвращались к Минхо. Как бы далеко Джисон ни убегал, каждый раз оказывалось, что он просто сделал круг. Усилием воли он оторвал стеклянный взгляд от молодого человека и тут же выругался себе под нос: по свитеру темно-коричневыми пятнами расплывались капли эспрессо. Парень безуспешно попытался оттереть кофе с белоснежной ткани, но пятна лишь размазывались. Через минуту тщетных попыток он сдался и, вздохнув, отпил еще немного горького напитка. В конце концов, иногда проблема не стоит того, чтобы из-за неё барахтаться. А иногда очень даже стоит. Минхо. Снова Минхо. Из головы не выходили слова Хенджина. «Он дал тебе в руки свое ожившее сердце,» — глухо произнёс блондин, — «он доверил его тебе, чтобы ты оберегал его, чтобы согревал и охранял от всего плохого в этом мире. А что сделал ты?..» И месиво из гиацинтов на полу. Джисон помотал головой, отгоняя воспоминания. Ситуация с Минхо осталась подвешенной в воздухе, и с ней однозначно нужно было что-то делать. Но что? Он, похоже, разбит, как и сам Джисон. Он продолжает терять способность к регенерации. По нему в службе проводится проверка. И все это враз. Что же с этим всем может сделать Хан? С последним — разве что держать рот на замке и потом, после смерти, ни в коем случае не идти в службу. Со вторым у него было два варианта: первый — уничтожить связь между ним и Минхо, избавившись от эмоции, которая ее создала. А Джисон, думая, что эта эмоция — ненависть, все это время усердно усиливал связь. Оказалось, в её основе лежала любовь. Хотя какую вообще любовь может чувствовать человек, поступивший так, как поступил Юнми? Чувствует ли он хоть что-то? Брякнула входная дверь, отвлекая Джисона от рассуждений, и на пороге кафе появился Феликс. Снова в дурацком цыплячьем пуховике, замотанный в шарф по самый нос, снова светлые волосы растрепаны от ветра. От ребенка из мультиков его отличало только одно — острый, как нож, взгляд, от которого ссутулился бедный бариста за прилавком. Да и сам Хан сглотнул. Сделав заказ, парень направился в зал со столиками. Не потребовалось и секунды, чтобы его взгляд остановился на Джисоне, а уголки губ растянулись в стороны в леденящей ухмылке. Ли Феликс, собственной персоной. — Значит, ты случайно спугнул их разведчика? — произнес он, изящно опускаясь на стул напротив Хана и откидываясь на спинку стула. И снова этот опасный бархатный голос. Тот пожал плечом: — Вроде того, — он старался не смотреть в глаза блондину и поэтому уставился ему за плечо. Не хотел сталкиваться с внимательным немигающим взглядом. — Значит, тебя тоже не взяли в путешествие? Бракованный склонил голову набок. — Значит, — повторил он, передразнивая, — ты поссорился со своим любимым? — Он мне не «любимый», — тут же отрезал Джисон несколько грубее, чем следовало. — Я не настаиваю, — согласился тот, — ладно, один-один. Чанбин не взял меня с собой, отправил сюда. Побуду сегодня твоим секьюрити. Лишь теперь Джисон осмелился пересечься с ним глазами, и по телу пробежал липкий холодок. В отеле, когда Джисон едва отошел от перестрелки, его мысли заняты совсем другим и вокруг себя он не замечал почти ничего — включая перемены во взгляде одного-единственного человека. А теперь заметил. Он был пустой. Совсем никакой, несмотря на его обычный заинтересованный прищур. Только сейчас Хан понял, что не видеть в чужих глазах никаких эмоций очень страшно. Значит, вот, что такое «смерть в глазах»? Поежившись, парень прервал молчание: — Каков наш план? Стоп, — он нахмурился, — я же тебе не говорил, где нахожусь. — А я все равно приехал, — блондин развел руками. — Как интересно, правда? — он пару секунд смотрел на Хана, ожидая реакции, но, когда тот вообще не изменился в лице, закатил глаза. — Зануда. В общем, все просто: у Чана с Чанбином есть доступ к геолокации всех наших телефонов. Тебе эту опцию поставили, пока ты валялся в отключке в отеле. Как-то так. Со стороны прилавка прозвучало громкое «карамельный латте», и Феликс поспешно пошел за заказом. Он переигрывает. Феликс очень много разговаривает. Слишком. Много шутит. У него даже голос какой-то неестественный, будто парень пытается звучать уверенно и бодро. Только вот в воздухе витала эта неловкость, а стоило ему отойти от Джисона, голова сама собой склонилась вниз. Плохи дела. Вернувшись, блондин поставил было высокую керамическую кружку на стол, но вдруг его рука дернулась в сторону кармана, и Хан рефлекторно отскочил, закрывая голову руками. Тишина. Никто не стреляет. — Ты чего? — недоуменно спросил тот после долгой паузы. Опустив руки, Джисон увидел, что вопросительные взгляды доброй половины посетителей были устремлены на него. Он бы и сам так на себя смотрел, если бы мог. Черт, как стыдно-то… — Что у тебя случилось-то? — повторил Феликс, подняв бровь. Он уже присел за столик и теперь пристально наблюдал за тем, как лицо Хана за считанные секунды приобретало то красный, то белый цвет. Парень сделал глубокий вдох и медленный выдох, прежде чем ответить: — Я думал, ты достанешь оружие. Тот замотал головой, как будто услышал самую глупую вещь на свете: — Зачем? Я просто хотел проверить карточку, мне показалось, что я забыл её на кассе. Так, — он сделал крупный глоток латте, — ты спрашивал, какой наш план, да? Сейчас мы отдыхаем и ждем вестей от Чанбина. Если наши бывшие друзья отправили кого-то искать тебя, лучше на улицу не высовываться. — Словом, прячемся, пока другие решают проблему. Супер, — заключил Хан, медленно помешивая эспрессо ложкой. — Вы как вообще поняли, что это они? Я опять чего-то не знаю? Феликс усмехнулся без толики злости: — Ты вообще ничего не знаешь. — И тем не менее, — Джисон вопросительно вскинул бровь. Тот, поджав губы, осторожно оглянулся вокруг — особенно он задержал взгляд на улице за окном — а потом наклонился к Хану и заговорил чуть тише: — Из того, что мне известно: мужик, которого ты, вроде бы, сшиб — это один из тех, кто ушел после смерти Сонхека. Не помню, как его зовут, но в отделе кадров его называли марионеткой, из-за этого, — блондин провел пальцем от уголка губ до уха. — Это раз. Два — в коммуне принято записывать друг друга как-нибудь неказисто, типа «детка», «любимая» — на случай типа сегодняшнего, чтобы незнакомцы не думали лишнего. Три — на фотке у него в телефоне была женщина из руководства. Элис. Она очень давно в службе. Сложишь одно с другим или помочь? Он даже язвит неловко. — Значит, они хотели убить эту Элис, чтобы в который раз накапать на нервы службе? Подставить вас? — Нас, — поправил Феликс. — Да, все верно. А марионетка ее выслеживал. Теперь хранители поехали разбираться. Куда и зачем конкретно — даже не спрашивай, я без понятия, — он отклонился обратно на спинку стула. — Давай лучше поговорим о чем-то более интересном. Например, что произошло у вас с Минхо? — блондин картинно подпер подбородок ладонью, поедая ложкой пенку с кофе. Только не это. Джисон сделал длинный вдох. — Если это слишком личное, то… Его перебило дребезжание кружки, резко опустившейся на блюдце. — Нет, — бросил Хан. — Не личное. Ничего важного. Мне плевать. Не хочу о нем ничего слышать. Блондин пристально смотрел на него с нечитаемым взглядом. Джисон — в ответ. Нужно срочно перевести тему. — У коммуны проблемы, — прервал он тишину, наблюдая за выражением лица второго. — Твой отец, должно быть, очень переживает за тебя. Тот неопределенно пожал плечом: — Мы не настолько близки. — Разве? Но он согласился покрывать тот беспредел, который творила коммуна, в обмен на твою безопасность. — М-гм, — кивнул Феликс уверенно, — и нехилый процент от дохода как кро-охотный бонус. Хан наклонил голову набок: — Хочешь сказать, — начал он, скользнув взглядом по замельтешившим по краям рукавов пальцам блондина, — отцу на самом деле плевать, что с тобой случится? Значит, он готов бросить тебя на произвол судьбы, если так будет выгоднее? Блондин вздрогнул. — Не совсем, — скривил он губы, отворачиваясь к окну. — Просто… просто каждый должен заботиться в первую очередь о себе. Если забота о ком-то другом причиняет тебе вред — надо её прекращать. От наносной бодрости не осталось и следа. Как быстро. — Забота о тебе причиняет ему вред? — переспросил Джисон. — Знаешь, — выдохнул тот, — это касается только меня и отца. Не тебя. — Чанбина это тоже не касается? Феликс прикрыл глаза, но это не помогло ему скрыть то, как задрожали ресницы. Вот оно. — Это он попросил тебя, — мрачно заключил он. — Он, — согласился Джисон. — Но не думай, что мне все равно. Я, похоже, успел проникнуться к тебе. Тот не двигался. У Хана ком в горле стоял от одного взгляда на эту угловатую фигуру напротив. На это совсем юношеское лицо, уже покореженное такой болью, что он видел лишь один способ сбежать от неё. Он махом проглотил остаток эспрессо и продолжил: — Давай сделаем вот что: ты объяснишь мне всю цепочку рассуждений, которая привела тебя из точки «у коммуны проблемы», — он опустил ребро ладони на левую сторону стола, — в точку «я должен покончить с собой», — затем на правую сторону. — Идет? Феликс наконец-то взглянул ему прямо в глаза. — А ты? — А я послушаю, — тот расплылся в дурацкой улыбке, стараясь не съежиться под этим пустым взором. — Если сочту, что ты прав — возражать не буду. Сложив руки на груди, словно обнимая себя, блондин уставился на столешницу. — Я бракованный. Секунд пять стояла тишина. — А я Хан Джисон. — Слушай, это не так просто, — тот болезненно поморщился. — Даже ты знаешь, что бракованные должны гнить в земле. Все до одного. Это главный закон службы. — Знаю, — кивнул парень, — только зачем? — Они непредсказуемые. Бракованный — это ведь ребенок хранителя и человека, он наследует понемногу и от тех, и от тех. Проблема в том, что всегда по-разному. Кто-то, как я, просто видит души хранителей, но иногда все гораздо опаснее. Кто-то получает регенерацию, другие с рождения не меняются внешне. А некоторые… некоторые могут создавать с обычными людьми что-то типа нити между хранителем и подопечным. У Джисона екнуло сердце. Как Минхо. — Как Минхо, — продолжил Феликс негромко, не отводя темного, как пропасть, взгляда от стола. — В отличие от хранительских, эти связи бесконтрольны. И развиваются и изменяются они тоже как попало. Что потом творят люди, бракованные и хранители, в которых эти бракованные вырастают — русская рулетка. Поэтому бракованные — всегда угроза для службы. — Но это слишком жестоко, — возразил Хан. — Можно ведь просто их контролировать, а не палить напропалую. Блондин, нахмурившись, мотнул головой: — Бессмысленно. Столько времени и сил тратить на смертных никто не будет. Сорняк нужно вырывать, не разбираясь, какого он цвета. — Значит, ты сорняк? — Как и ты, — Феликс пожал плечами. — Ни один из нас не должен жить вообще, но ты хотя бы никому не вредишь. — А ты? — Джисон вопросительно поднял брови. Тот закусил губу. — А я — да. Зачисткой от бракованных занимается отдел кадров. Его возглавляет мой отец, — прежде чем продолжить, он сделал глубокий вдох. — Как думаешь, каково это, когда главный защитник службы, обязанный охранять ее от бракованных детишек, пригрел одного у себя под боком? По голове будто в гонг ударило. — Но… кхм, — Хан кашлянул, — ты же его сын. Единственный, наверное. — А в службе его карьера. Единственная. Феликс говорил до ужаса простые слова, так просто и непринужденно складывал их в предложения, которые одно за другим доказывали, что он должен отказаться от самого дорогого — жизни. И в его темных глазах зияла пустота. Только худые пальцы, стискивавшие предплечья в пуховике, подрагивали, давая понять, что Хан разговаривает с живым человеком. — Но он все равно спас меня, — продолжал блондин абсолютно спокойным тоном. — Хоть ему и отваливали за это круглые суммы, но он все же согласился покрывать коммуну, а коммуна защищала от закономерной смерти меня. А потом сам знаешь, что произошло: Сонхек, убийства хранителей, полный беспредел. Естественно, в службе на него ополочились. Банда головорезов под боком, да еще и сын поломанный, хотя он давно должен был отправить и тех, и другого в небытие. Рядовые хотят, чтобы он оставил должность, руководство задает вопросы… В общем, отец вызвал меня, — голос предательски дрогнул, — и сказал одно: так продолжаться больше не может. Ну как, — сказал он чуть громче, наконец подняв глаза на Джисона, — убедительная позиция обвинения? — Нет! — парень вдруг хлопнул ладонью по столу. Понял он это, только когда на него уставилась испуганно официантка в бежевом фартуке. — Все в порядке, — доброжелательно улыбнулся он ей и вернулся к Феликсу. — Нет, не убедительная. Причина со следствием не бьется. Пока блондин замер, не поняв его, Хан продолжил, предварительно выдохнув для успокоения: — Недовольства в службе начались только после того, как Сонхек совсем разошелся. Это, если я правильно помню, где-то полгода назад, плюс-минус месяц, — он зачем-то загибал пальцы, хотя это ничего ему не давало. — Тебе чуть побольше, чем полгода, да ведь? Тот закатил было глаза, собираясь ответить, но Хан опередил его: — Служба двадцать лет наблюдала за тобой и не чесалась. Двадцать лет, Феликс. Только не говори, что считаешь, что причина этим протестам — ты. Ты стал лишь еще одним поводом для претензий к отцу. Дело не в тебе. Дело в зверствах коммуны, понимаешь? — Это ты не понимаешь, — бросил блондин, снова закрывая глаза. — Я не невинный ангелок, если ты все еще не понял. Теряет самообладание. У него голос не перестает дрожать. — Я сделал достаточно дерьма, чтобы меня не приняли в рай ни в одной религии, — тихо-тихо произнес он. — Знаешь, сколько людей я перебил, потому что они мешали выполнять задание? Даже не разбирался, просто стрелял. И у меня даже в голове ничего не щелкнуло. Знаешь, сколько я жизней я отнял и сколько сломал? Слишком много для одного бракованного мозга. Когда отец сказал мне, что все зашло слишком далеко, мне будто стекла в очках протерли, — бледные губы сжались в нитку. — Джисон, я в тебя выстрелил, не думая. — Ты защищал Чанбина. — Чушь, — отрезал блондин. — Он хранитель, на обычное оружие ему до лампочки. Разве что пулю доставать больновато. Я просто привык палить в любой непонятной ситуации, вот и всё. Плечо, из которого совсем недавно выцарапывали пальцами пулю, кольнуло. Джисон покачал головой: — Ты все переиначиваешь, — возразил он, чувствуя, как намокают глаза. — Я? — брови Феликса удивленно взмыли вверх. — О нет. Я сейчас открываю правду такой, какая она есть. Джисон, я — тварь, каких еще поискать надо. Я совершил слишком много ужасных вещей, из-за меня пошло прахом множество чужих жизней. И я не хочу, чтобы карьера отца отправилась туда же. Точка. Надеюсь, ты как адвокат переживешь эту неудачу? Кровь шумела в ушах. Прежде, чем в голове промелькнула хоть какая-то мысль, Хан схватил блондина за руку и крепко сжал его прохладную ладонь между двумя своими. — А теперь, Ёнбок — тебя же так Чанбин называет? — послушай меня, — вкрадчиво заговорил он. — Я не смог уберечь свою подругу, она погибла из-за ваших — наших — разборок. Это всего одна жизнь, но, знаешь ли, мне хватило и одной. Теперь я не могу позволить себя погубить еще одному человеку, который мне дорог. — Дорог?.. — эхом повторил блондин, так и застывший на месте. По телу Хана пошла дрожь от того, что он только что сказал. Он вдруг почувствовал себя двумя днями ранее, в обстрелянной машине. В воздухе запах витает запах сырости и пороха. Его лицо все в слезах, белоснежная рубашка вся в багровых пятнах. А на руках Соён. Это ее последние минуты. Джисон наивно затягивает пиджак Минхо на ее ране, вокруг которой лишь расплывается кровавый цветок, наивно звонит в скорую, наивно умоляет ее не уходить, продержаться еще немного, ведь вот-вот придет помощь, точно-точно придет. В глубине души он, конечно, понимал, что бессилен. А теперь он может все предотвратить. А если может — значит, должен. — Да, ты не ослышался, — выдохнул Хан. — Ты мне дорог. В мире не запрещено дорожить дураками. Запомни это, больше повторять не буду, — веки потяжелели от слез, и он опустил голову на секунду. — Енбок, ради всего святого, ты реально считаешь, что твоя смерть поможет отцу сохранить должность? Скажи мне, ты правда в это веришь? Тот отвел взгляд, поджав дрожащие губы. — Ты ведь тоже знаешь, что это ложь, — Джисон заглянул в его глаза, надеясь увидеть в них отклик — любой, хоть какой-нибудь, хоть что-нибудь, кроме бесцветной пустоты. Он взял вторую ладонь блондина в свою: — Знаешь, что действительно изменится, если ты умрешь? Чанбин. Феликс замер. Пора бы понять, что Чанбин цепляет его сильнее всего. — Он любит тебя, — продолжал парень, видя, как младшего с каждым словом размазывает. — Хочет, чтобы ты был счастлив и мог дышать полной грудью. Чанбин попросил меня поговорить с тобой, потому что он был в отчаянии — ты же у нас самостоятельный, ты решил. А ведь он тоже потерял близкого, как и я. Он тоже однажды не успел. Ты хоть представляешь, что он будет чувствовать, если снова не успеет? Об этом ты не подумал? — Замолчи. На веснушчатых щеках блестели дорожки от слез. Тонкие пальцы сжались в кулаки. Его прочная броня окончательно лопнула, обнажая что-то уязвимое, что-то настолько хрупкое, что Джисон на мгновение испугался — его задевать было страшно. Приятно познакомиться, Ли Енбок. Он плакал, даже не пытаясь вытирать слезы, но Хан почему-то выдохнул с облегчением. Просто от сердца резко отлегло. — Ёнбок, — мягко позвал он бракованного, накрывая кулаки ладонями, — слышишь меня? Тот не отвечал: он безуспешно пытался сдержать усиливающийся плач, зажмурив глаза. — Иди сюда, — Джисон сказал это чисто символически: он сам, обойдя столик, присел перед Феликсом на корточки. — Я вижу, тебе непросто. Тебя разрывают противоречивые чувства. Сумбурные мысли. Но знаешь, что? — парень, осторожно протянув руку, заправил ему за ухо выбившуюся прядь. — Давай слушать только те из них, которые уговаривают жить. Если хочешь, я могу побыть такой мыслью. Поймав на себе чуть мутный, ошарашенный взгляд блондина, он улыбнулся неловко: — Мы, вообще-то, собирались разгромить этих приспешников призрака Сонхека, — сказал он, пытаясь не показывать, что сам вот-вот разревется. — Поэтому, Ли Ёнбок, ты будешь жить и ты будешь вместе с нами всеми бороться с гнилью. Вернее, с не такой гнилью, как мы сами. И работу твоего папы мы тоже спасем. Как тебе план? М? Блондин пялился на него с каким-то нечитаемым взглядом, пока, наконец, не сжал его ладонь в ответ: — Спасибо, — шепотом ответил он. Хан опешил на секунду, услышав это слово из этих уст. Он хотел было ответить, но секунды хватило, чтобы пиликнул телефон. Феликс будто вышел из транса: он тут же достал мобильник из кармана куртки и взглянул на дисплей, поспешно вытирая лицо рукавом. — Они скоро приедут, — неожиданно сухо произнес он. — Есть раненые. Пришлось срочно возвращаться в отель. Только не это. — Кто ранен? Все живы? — Джисон вскочил и принялся наспех одеваться. Кровь больно пульсировала в висках. — Что с Минхо? — после молчания длиной в пару мгновений он процедил нервно: — Феликс, твою мать, что с Минхо?! Тот даже не вставал со стула, удивленно наблюдая за паникой Хана. — Тебе же плевать на него, забыл? — Иди нахрен, — раздраженно бросил парень. — Мы едем в отель.