Жди меня, я вернусь

Шаг. Второй. Третий. Четвертый. Развернуться. Шаг. Второй… Разноцветные кусочки кафеля проплывали под ногами и повторяли свой узор. Мужчина уставился на собственные черные ботинки, отбивавшие ровный ритм по полу, и лишь изредка поднимал взгляд на полупрозрачную дверь с маленькой табличкой «309». В глаза бил яркий синеватый свет от потолочных ламп. Мужчина то и дело потирал глаза. Руки за последние несколько часов пропахли сигаретным дымом – он сбился со счету, сколько раз он выходил на больничный балкон, чтобы выгнать из легких удушающую тревогу и тут же наполнить их никотином. Хотя бы ненадолго. Время беспощадно медленно тянулось, цепляясь за него когтями в попытках не идти вовсе. Застыть в этом невыносимом моменте. Ему то и дело чудилось, будто он чувствует давно забытый гул в грудной клетке, но стоило на мгновение замереть, как вновь наступала привычная тишина. «Роды оказались чуть тяжелее, чем ожидалось». «Возникли небольшие трудности». «Роды осложнены из-за проблем со здоровьем вашей жены, о которых нам не было известно». «Необходимы дополнительные меры. Ребенок в норме». «Нет, вы пока не можете её увидеть». «Мы делаем все возможное». «Господин Ли, может, примете успокоительное?» Каждая из этих сухих фраз, дежурно брошенных врачами в те короткие секунды, когда они выходили в коридор, эхом вклинивалась в разум, когда затихали все остальные звуки. Мужчина с замиранием сердца – того, что осталось на его месте – вслушивался в каждый шорох из-за двери. Среди едва слышных разговоров докторов он надеялся услышать её голос. Слабый, сиплый, но её. Этот голос он узнает из тысячи и тут же окажется рядом, стоит лишь ей подать чертов голос. Неужели это так сложно?! Но единственным, что доносилось до чуткого слуха, было какое-то шуршание и монотонные, бездушные шаги. Для него души не было ни в чем – и не будет, пока она не проснется и не позовет его. Вдруг он замер. Шаги. Шаги приближаются к двери. Он затаил дыхание. Металлическая ручка медленно повернулась, и из-за матового стекла показалась высокая фигура в белом больничном халате. Лицо у врача было серым, как пергамент. — Господин Ли… — негромко произнёс он с тошнотворно знакомой интонацией, и в горле встал ком. — Мне очень жаль. Ваша жена… она… — врач сглотнул, отведя вымотанный взгляд в пол, — …к сожалению, мы не смогли её спасти. Ребенок в полном порядке. Я очень сожалею. Голову пронзило болезненным разрядом тока. Нет, нет-нет-нет, не может быть… — Не смогли что? — голос мужчины внезапно охрип. Мир вокруг стремительно погружался в черно-белые тона. Врач, совсем молодой парень, поджал губы: — Она скончалась. Я приношу глубочайшие… — Я хочу её видеть. Парень испуганно замотал головой: — Господин Ли, вы не можете… — он не успел перегородить собой широкий дверной проем, как мужчина грубо оттолкнул его в сторону и ворвался в ярко освещенную палату. Слух пронзил протяжный писк кардиомонитора. Невыносимо громкий. Невыносимо безнадежный. Этого не может быть. В помутневшей картинке мужчина увидел троих врачей, стоявших, как бесполезные статуи, около белоснежной кровати. В этой гребаной палате всё безжизненное. Все белоснежное, как будто ты уже умер и попал в рай – или как там говорят смертные в своих религиях? Какие-то звуки за спиной. Какие-то крики. Мужчина подлетел к кровати, пихнув еще какого-то врача на соседнюю койку. Вот она. Лежит, словно спящий ангел, на постели. Руки истыканы иголками. И лицо, её прекрасное лицо… бледное, как простыня. Она совсем как хранитель… С пересохших губ слетело единственное слово: — Сэбёк… — мужчина грохнулся на колени около койки, припав лбом к безжизненной кисти. Из самой глубины души вырвался душераздирающий крик. Он задыхался от собственного крика, но не мог остановиться. Сквозь зияющую дыру в его сердце наружу выходило горе, разрывавшее его в клочья. — Господин Ли, вы должны выйти! — воскликнул кто-то. — Господин Ли… — Он не в себе, — ответил кто-то еще, — просто выведи его отсюда. — Совсем крышей поехал… — Убери его, ну же!.. Его небрежно хватали за плечи, за одежду, пытались оттащить от койки, но он лишь беспорядочно размахивал руками, ударяя по кому-то, и кричал еще громче, пока голос не скатился в безумные завывания. Он словно хотел докричаться до Сэбёк. Заставить её глаза открыться, заставить любимый румянец вновь окрасить её щеки, заставить её вновь заговорить с ним. Но она не отзывалась. Её здесь больше не было. Он потерял её. Потерял навсегда. Сегодня, под монотонный визг кардиомонитора, Ли Ёнсу потерял жизнь во второй раз. *** — Пап, а что это? — детские ручки схватили с деревянной полки книгу в старинном переплете, а детские глаза стали с любопытством разглядывать непонятные надписи на обложке. — Ка… кто… ку… это не корейский! Пап, что это за е-рун-да?! — возмущенный голосок с трудом выговорил последнее слово. Ёнсу коротко глянул на ребенка и тут же вернул взгляд на кипу бумажек на массивном столе: — «Краткое руководство хранителя», — вздохнул он. — Этой книге триста лет. Положи на место, пока не уронил. Ребенок затих. Через несколько секунд раздался шелест тяжелых страниц. Еще пара секунд – и книгу резким движением выдернули у него из рук: — Ёнбок, я, кажется, сказал тебе убрать книгу на место. Ты оглох? Мальчик испуганно взглянул на отца – пришлось запрокинуть голову, чтобы увидеть его лицо. Жесткое и безразличное – такое же, как у всех его высокопоставленных коллег. Именно такое, какое должно быть у хранителя, если он хочет добиться хоть чего-то в службе. Вздрогнув, будто обжегшись, Ёнбок уставился в пол: — Прости, папочка, — пряди светлых волос упали на покрасневшее лицо. — Я больше так не буду, честно-причестно. Хранитель кивнул: — Не будешь, — оглядев комнату, он достал с одной из верхних полок черную потрепанную папку и отряхнул с неё тонкий слой пыли. — Вот, почитай лучше это. Сунув папку в руки мальчика, он вернулся было к столу, стуча каблуками ботинок по паркету, но вдруг обернулся: — А ты читать-то умеешь? Ёнбок насупился: — Умею. Меня дяденька научил! — он гордо вздернул подбородок. — Дяденька? — без особого интереса переспросил Ёнсу, усаживаясь обратно в кожаное кресло. Мальчик активно закивал, тряся копной золотистых волос: — Да! Ну, тот, с синими волосами… — он задумался на секунду, — у него еще такой крутой дракон на руке. Даже круче, чем в книжках! — Чан, что ли? — Ёнсу вскинул бровь, изучая документы. — Да, точно! Пап, представляешь, мы ходили в кино! Ну, когда ты еще попросил его посидеть со мной. Там был мультик… — ребенок остановился на секунду, чтобы набрать в легкие еще воздуха, — там были такие классные роботы! Говорящие! — он восторженно размахивал руками, показывая масштабы роботов, и едва не уронил папку на пол. — А еще… а еще он рассказывал всякие штуки о службе. Сказал, ты из отдела… как его… кадров? Да, кадров! Ты какой-то крутой? Чан сказал, ты его начальник… — Ёнбок, ты меня отвлекаешь, — перебил его отец, стукнув печатью по какой-то из бумажек. Ребенок поежился от ледяного тона и ответил едва слышно: — Прости, папочка. Тихо всхлипнув, он поплелся к стулу с бархатной обивкой на другом конце кабинета. С трудом забравшись на него, Ёнбок положил на колени папку и стал листать сложенные в ней бумажки, стараясь издавать как можно меньше шума и постоянно поглядывая на отца. В папке было полно каких-то потрепанных документов со странными названиями: «Отчет о предположительном количестве бракованных», «Отчет об устранении бракованного», «Сообщение о бракованном»… Ёнбок не понимал ровным счетом ничего. Правда, как-то раз, слоняясь по коридорам службы, пока папа работал, он услышал разговор двух странных хранителей. Высокая женщина в белоснежном пальто и с причудливым оружием в руке говорила такому же высоченному мужчине, что иногда ей бывает жалко «косить бракованных». Что такое «косить» и «бракованных», Ёнбок не понял, но почему-то эта сцена отпечаталась в его памяти. И почему-то ему становилось очень тревожно, когда он, качая ногами в воздухе, листал эту папку. Закрыв руками документы, мальчик перевел взгляд на изящный глянцевый стол совсем рядом. На нем лежала стопка желтоватой бумаги, стоял сверкающий пузырек с чернилами, а между ними – яркая фотография в красивой рамке. Ёнбок взял рамку в руки, чтобы разглядеть поближе. Там было два человека около какого-то вычурного фонтана. Справа – папа, еще совсем не хмурый. Скорее очень счастливый. Он широко улыбался, глядя в камеру. Ёнбоку отец не улыбался никогда, как мальчик ни старался его развеселить. Папа обнимал за талию красивую женщину в длинном желтом платье. Ее светлые-светлые, как у Ёнбока, волосы развевались на ветру. — Па-ап, — протянул ребенок. — Что опять? — А кто это? — он развернул рамку фотографией к отцу и ткнул пальцем в изображение женщины, выжидающе уставившись на хранителя. Ёнсу прищурился, вглядываясь, а потом его лицо вмиг изменилось. Он еще несколько секунд тупо пялился на фото с каким-то нечитаемым взглядом, а потом сглотнул и вновь отвернулся к бумажкам: — Потом, Ёнбок. Мне некогда. *** — Пап, смотри! — мальчик с гордым видом протянул отцу лист бумаги с красочным рисунком. — Разве я пускал тебя в мою спальню? — Ёнсу приподнял глаза от очередной стопки документов. Работал даже на ночь глядя, лежа в кровати. — Нет, — Ёнбок стушевался на мгновение, — но посмотри! Со вздохом мужчина взял в руки листок и замер. Каким-то деревянным движением он снял очки, поднося листок поближе к глазам. — Это я, ты и мама, — довольно заявил мальчик. — Там, на фото, была мама? Да? Он изобразил ту женщину с фотографии прямо такой, какой увидел её – счастливой, с длинными волосами и в желтом платье. И папа на рисунке тоже широко улыбался. А Ёнбок был между ними, как на банальном семейном снимке, держа обоих родителей за руки. Отец почему-то побледнел. Вокруг век сложились тонкие морщинки. Уголки серых глаз заблестели. Это что, слезы?.. — Вон отсюда, — глухо выдавил хранитель. — Сейчас же. *** В субботу в парке аттракционов было очень людно и шумно. Ёнбок, крепко держа за руку коллегу отца – Элис, завороженно озирался по сторонам. В День рождения все казалось каким-то особенным: небо – ярче, люди – добрее. Он хотел провести самый главный день в году с отцом, тот даже пообещал сходить с Ёнбоком на аттракционы, вместе с ним прокатиться на американских горках и объесться печеным бататом. Но утром Ёнбока разбудил не отец – его дома вообще не было – а Элис. Его комната была заполнена новыми игрушками, рядом с кроватью стоял большой робот, прямо как из мультика – желтый и с большущими глазами. Подарки отец принёс, а сам ушел. Элис сказала, у него появились очень важные и очень срочные дела, и больше ничего не объясняла. Теперь высокая сухощавая женщина-хранитель неторопливо вышагивала по брусчатке, попутно читая какую-то бумажку, и постоянно откидывала в сторону полы белого плаща. Ёнбок запрокинул голову, чтобы посмотреть на самый верх аттракциона, который поднимал людей на десятки метров и резко опускал вниз, и яркий колпак с цифрой «семь» сполз на затылок. Он аккуратно потянул Элис за руку, чтобы обратить на себя внимание, и встретившись с её взглядом, спросил: — А можно я пойду вон на тот? — Ёнбок кивнул на адский механизм, поправляя покосившийся колпак. Женщина бросила взор на аттракцион, потом на мальчика, и снова на аттракцион. Кто-то из прохожих задел её, и она недовольно поморщилась, отряхивая плащ от несуществующей грязи. — Тебе не рано? — она скептически подняла бровь. — Может, хочешь мороженое? Элис очень странно произносила слова. Как-то раз Чан говорил, что так бывает, когда у человека корейский язык не родной. Правда, слово, которым он это назвал, мальчик так и не запомнил. Ёнбок состроил грустную мину: — Я уже съел три. Посмотрите, туда пускают моих ровесников, — воскликнул он, указывая пальцем на детей, которых заботливо усаживали в кресла. Женщина закатила глаза: — Ладно, иди уже. Если что-то случится – я не виновата. Довольно улыбнувшись от уха до уха, Ёнбок уже бодрее продолжил путь – пока рядом с Элис, но еще минута-две – и он просто побежит вперед и присоединится к длинной очереди из людей, переминавшихся с ноги на ногу от волнительного предвкушения. Он оглянулся на женщину, которую уже тащил за руку вперед, и вдруг вспомнил, что хотел спросить у неё всю прогулку. Ёнбок помолчал секунду, пробуя слова на языке, а затем набрал в легкие воздуха и задал тот самый вопрос: — Как думаете, папа меня ненавидит? — договорив последнее слово, он с тревогой уставился на Элис, пытаясь отследить малейшее изменение в выражении ее худого лица. Никакой реакции. Совсем не дрогнула, просто продолжила читать документ, неторопливо шагая за ним. Она даже не услышала. Видимо, почувствовав на себе тяжелый взгляд, женщина подняла глаза на ребенка. Пару мгновений они в недоумении глядели друг на друга, а затем Элис отпустила его руку: — Я же сказала, что ты можешь идти на аттракцион, — раздраженно бросила она. — Чего уставился? — Нет… — Ёнбок как-то рассеянно помотал головой, — ничего. Я пойду, — и ноги сами поплелись к пестрой очереди. *** — Смотри, — изумленно вытянув ярко накрашенное лицо, Джиу рукой подзывала выглянуть из-за кулис. — Это кто такой? Ёнбок, подойдя поближе и осторожно заглянув в промежуток между плотными шторами – нос защекотали жесткие кудри на парике Джиу – всмотрелся в зрительный зал. — Вон тот, около моих родителей, — шепнула девочка. — Его не было в начале спектакля. Это чей-то дядя, наверное? Взгляд бегал по занятым креслам и остановился на хмуром человеке, сидевшем около излишне веселой семейной парочки. Даже в темноте его глаза сверкали острыми белесыми огоньками. Сердце подпрыгнуло. — Папа… — вырвавшийся шепот утонул в музыке, доносившейся из оркестровой ямы. В уголках глаз совсем не вовремя встали слезы. Нужно было срочно успокоиться, иначе Джиу увидит, или слезы упадут на щеки и смажут грим. И как потом на сцену выходить? Ёнбок очень долго звал отца пойти на школьный спектакль – нет, даже не звал – упрашивал. Больше двух месяцев они с театральным кружком репетировали «Алису в стране чудес», Ёнбок надолго оставался после уроков ради репетиций, и больше всего на свете он мечтал, чтобы папа увидел, над чем трудился его сын. Чтобы папа тоже аплодировал, когда закончится сцена, и наконец-то одобрительно улыбнулся. — Это мой отец, — уже громче шепнул мальчик, сглотнув и вернувшись за кулисы. Он просто не имеет права облажаться. — Да-а? — он встретился с любопытным взглядом Джиу, еще более выразительным из-за яркой краски вокруг глаз. — Я ни разу его не видела. Ёнбок пожал плечами: — Он все время занят. Не может часто приходить в школу. Вернее, вообще не может приходить. — Наверное, он так тобой гордится. У тебя всегда лучшие результаты тестов, ты, вон, на скрипке играешь, в спектаклях участвуешь, у тебя все получается, — Джиу с досадой поджала губы. — Не то, что у меня. Тот хотел было возразить что-то вроде «нет, папе всегда было всё равно, как бы я ни старался», но, уже открыв рот, остановился и изобразил неловкую улыбку. Не хотелось нагружать друзей собственными проблемами. Скоро их черед. Он поднял взгляд на большое зеркало у самого выхода на сцену, поправляя специально состаренное пальто. Красные, с серой проседью синтетические пряди парика смешно торчали из-под высокой шляпы во все стороны. Один бог знает, сколько сил они с учителем Ким потратили на то, чтобы тщательно убрать его золотистые волосы под парик. Джиу ярко обвела его глаза черным карандашом и еще немного размазала в стороны, чтобы придать Ёнбоку безумный вид, как того требовала роль Безумного Шляпника. Потом ему на щеки еще нанесли розовые румяна, и он стал казаться совсем сумасшедшим. Пальто было великовато в плечах – его одолжил дедушка одного из ребят, но только с условием, что его вернут в целости и сохранности. О какой «целости» и о какой «сохранности» говорилось, когда на лацканах уже виднелись дырки, Ёнбок так и не понял, но пальто носил аккуратно. Одноклассница легонько толкнула его в плечо: — Сейчас мы выходим, — она, взмахнув подолом пышного голубого платья, подошла к самому входу на сцену, а Ёнбок – за ней. В глаза неприятно ударил яркий свет софитов, но зрачки быстро привыкли, и мальчик увидел знакомый широкий стол посередине сцены с множеством чайных чашек и красивыми стульями вокруг. Еще мгновение – и он увидел, как с другого конца сцены ему весело машет Инсон, смешно покачивая мышиными ушами на ободке. Живот вдруг скрутило от волнения. Папа будет смотреть на мое выступление. Он тут. Я не имею права на ошибку. Я не должен облажаться. — Ты чего трясешься? — Джиу вскинула бровь, оборачиваясь к нему. — Переживаешь, что ли? Ёнбок, приложив руку к груди, сделал медленный вдох и выдох. — Боюсь забыть текст, — он улыбнулся одним уголком рта. — Так это нормально. Ты же… — голос Джиу утонул в громкой музыке, сообщавшей актерам о начале новой сцены. — Пошли! С силой выдохнув, словно пытаясь прогнать все страхи, Ёнбок вслед за подругой шагнул на светлый паркет. Только не облажаться. Он исполнял свою роль будто по мышечной памяти: автоматически уселся за стол, автоматически повторял наизусть выученные реплики, автоматически менял выражение лица, состраивая гримасы Шляпника, которые часами репетировал перед зеркалом. Времени на сторонние мысли не было, но одна всё же пробралась в разум, пульсируя красной сиреной: Только не облажаться. — Отгадай загадку, — Ёнбок выученным движением ткнул локтем Инсона, изображавшего сон, — что общего между вороной и чайником? — Конечно, конечно, я как раз хотела сказать то же самое, — пропищал тот смешным тонким голосом. На репетициях они каждый раз смеялись, но теперь приходилось держать себя в руках, хотя пара смешков из зрительного зала все же послышались. — Ну, отгадала? Джиу, нарочито изящно державшая в руке чашку – даже мизинец оттопырила – мотнула головой: — Сдаюсь. Каков же ответ? — Понятия не имею, — мальчик непринужденно пожал плечами. «Алиса» недовольно нахмурилась: — Если вам нечего делать, придумали бы что-нибудь получше, чем загадку без ответа. — Но это ведь интереснее, чем ответ без загадки? — накрашенные красным гримом губы растянулись в придурковатой улыбке. — Так вы попусту теряете время! — Если бы ты знала время так же хорошо, как я, ты бы этого не говорила. Его не потеряешь! — важно воскликнул Ёнбок, подняв указательный палец вверх, и глаза на мгновение ослепило светом из прожектора в углу сцены. Пришлось зажмуриться. — Не на того напали. Джиу в недоумении откинулась на спинку стула: — Не понимаю. — Еще бы! Ты с ним, небось, никогда и не разговаривала? — Может, и не разговаривала, зато не раз думала о том, как убить время! — Ага! — громко хохотнул Ёнбок, бахнув чашкой по столу. — Тогда вы понятно. Убить время! Разве такое может ему понравиться? — он, как и задумывалось, перевел взгляд на зрителей, как бы обращаясь к ним. — Мы раньше со временем были очень дружны. Вдруг он встретился прямо с внимательным взглядом отца. Пронзительным, совсем не как у людей. Сердце заколотилось где-то у горла. Только не облажаться. — Часы и минуты… — его резко бросило в жар, — бежали вперед, и было… было совсем не заметно, что они идут по кругу, — он отводил взгляд в сторону, но раз за разом возвращался глазами к отцу. В ушах так шумело, что он едва слышал свои слова. — Как-то, в один из дней, я выступал у ко… у королевы н-на очень важном приеме, и… и… В голове был белый шум. Все истеричные мысли, которые он старательно не пускал, вдруг вломились в разум, сбивая его с толку. Только не облажаться. Только не сейчас. Он забыл текст. — Только я закончил куплет, — тихо шепнул Инсон. — И только я закончил куплет… — голос дрожал. Нет, нет-нет-нет, соберись! В зале стояла мертвая тишина. Как в вакууме. — Как один вельможа сказал, — прошептала ему Джиу. Она взволнованно вглядывалась в лицо друга. Шум в голове усиливался, перерастая в безумный гул. — Как один… один вельможа сказал… — голос предательски сорвался на писк, — сказал… Губы задрожали. По щеке стекла тяжелая слеза. Ёнбок вскочил с места и, закрывая руками лицо, убежал за кулисы. Это конец. ЭТО КОНЕЦ! Едва скрывшись от сотен глаз зрителей, он с грохотом осел на пол и крепко-крепко зажмурил глаза, будто это помогло бы ему не выпустить слезы. Наверняка карандаш, густо намазанный по контуру глаз, уже уродливо стекал вниз, утаскивая за собой остальной грим. Ему было… а как ему было? Это сейчас, десять лет спустя, он мог уверенно сказать, что впервые в жизни почувствовал себя полным ничтожеством. Разочарованием. А тогда ему было просто ужасно тяжело. Ком встал в горле, и его словно каменной плитой к полу придавило. Будто тело само подсказывало ему: он настолько бездарен, что лучше бы провалиться сквозь землю. За спиной послышался быстрый топот, а потом чьи-то руки обняли его за плечи: — Ёнбок, ты чего? — Джиу, садясь на колени рядом, испуганно заглянула в его лицо. — Что случилось? Он поднял глаза на подругу, со всхлипом вытирая слезы с щек, и та схватила его за дрожащие руки: — Не вздумай! — строго воскликнула она, и Ёнбок опешил, не успев и рта открыть. — Все размажешь. Я снова красить все это не буду, понял? — А зачем… — снова всхлип, — зачем красить? — Что стряслось?! — Инсон тоже присел рядом с ними. Ободок с огромными ушами он держал в руках. Ёнбок оглянулся на сияющую, теперь уже безлюдную, сцену и заплакал еще сильнее. Пришлось снова опустить лицо. Я ничтожество. Даже выступить не смог. Джиу осторожно похлопала его по плечу, обращаясь к Инсону: — Он просто заволновался и забыл текст. — Чего-о?! — изумленно протянул он, и даже его лицо вытянулось. — Мы же столько репети… — его прервал звук смачного подзатыльника, и голос тут же смягчился, — в смысле, так со всеми может случиться. Так бывает. — Не с каждым, — всхлипнул Ёнбок, снимая с головы высокую шляпу и второй рукой расстегивая пуговицы пальто. В этом костюме было жарковато. Вдруг Джиу шарахнула кулаком по полу: — Ты что творишь?! — она, полным возмущения взглядом прожигая в глазах друга дыру, натянула шляпу обратно ему на голову. — А-а, собрался сбежать, что ли? Не выйдет, — синтетические кудри затряслись из стороны в сторону. — Ты сейчас немного успокоишься, а потом мы сыграем сцену заново. Ясно? Тебя там ждёт твой отец, помнишь? Мальчик вздрогнул от упоминания отца и уставился на подругу: — Я смогу? — глаза покраснели от слез – теперь Ёнбок был еще сильнее похож на Шляпника. — Конечно! — кивнула Джиу, кладя обе руки на его плечи и слегка встряхивая, — Ты только не вешай нос свой краснющий и не беги за кулисы. Мы тебе поможем. Краснющий? Ёнбок оглянулся на зеркало. И правда, он так часто вытирал нос, что тот стал красный, как у клоуна. У него от этой картины даже тихий смешок вырвался сквозь слезы. — Вот, уже смеешься. Все будет хорошо, — продолжала девочка. — Пойдем уже, а то нас потеряют. Поднявшись на ноги и стряхнув с колготок пыль, Джиу протянула ему руку с ободряющей улыбкой. Ёнбок никогда не мог не реагировать на неё – вот и теперь уголки губ сами собой расползлись в стороны. Наконец, он решительно кивнул: — Идем. Теперь я точно не имею права всё испортить. Это мой последний шанс. Я тебя не разочарую, папа. Трое друзей вновь вышли из уютной темноты на сцену. Зал разразился аплодисментами – в основном, конечно, в знак поддержки Ёнбоку. Тот, пока не утихли хлопки, разглядывал зрительный зал в поисках тех самых серебристых глаз. Нашел. Рядом с усердно апплодирующими родителями Джиу. Это его место. Пустое. *** Кресла в кабинете директора были очень мягкими и удобными, но Ёнбок чувствовал себя как на иголках. Особенно сейчас, когда напротив него сидел Инсон с разбитой скулой, у него самого противно саднила губа, а на них обоих лавиной обрушивался строгий взгляд самого директора. — Как вас угораздило? — вздохнул директор, и в этом тихом вздохе прозвучали сразу все оттенки эмоций из категории «разочарование». — Вы же дружили. Что случилось? Уши вспыхивали каждый раз, когда Ёнбок пересекался взглядами с директором Чхве. Все тело само собой съеживалось, будто пытаясь целиком спрятаться в глупой желтой толстовке. Оба парня вжались в спинки кресел, изредка угрюмо поглядывая друг на друга, как дикие звери. Директор снова устало вздохнул: — Из-за девочки, да? Чон Джиу? Ёнбок сжал губы в нитку. — Да, — отозвался Инсон с каменным лицом, и второй вздрогнул. — Прошу прощения, директор. Чего?.. Он бросил на Ёнбока быстрый, но очень убедительный взгляд, как бы говоря «заткнись и кивай». Ну уж нет. — Все было так, Ёнбок? — нарочито мягко обратился к нему директор, и тот медленно мотнул головой, выпрямляя спину: — Нет, директор, — он театрально взвел бровь, с вызовом глядя на друга. — Что ты творишь?! — гневно шепнул Инсон, но тот продолжил невозмутимо: — Инсон здесь ни при чем. Это я виноват, — выдержав пару секунд сражения с ошалелым взглядом директора Чхве, он сделал глубокий вдох, чтобы говорить дальше. — Видите ли, в этом гомофобном мире я гей. А Инсон – нет. Но узнал я об этом, только когда получил кулак в лицо в ответ на признание в любви. Он вперил наглый взгляд в директора, ожидая реакции на свои слова. — Ты что такое говоришь?.. — вымолвил пожилой мужчина, опираясь на стол. Он пристально вглядывался в парня, словно с испугом. Ёнбок подернул плечом: — Чистую правду, директор. — Ёнбок, не надо! — приглушенно воскликнул друг, но тот поднял руку в воздух, давая сигнал не мешать. Стул скрипнул, когда директор чуть наклонился к нему: — Ли Ёнбок, что с тобой? — вкрадчиво произнёс он. — Гордость школы, всегда первый в рейтингах, будущий артист театра, и что теперь? За последний год ты совершил огромный регресс. Табелем твоим подтираться можно, хамишь всем подряд. Теперь еще и извращениями занимаешься. По наклонной, да? — директор наклонился еще ближе. — Возьми себя в руки и исправься, ясно? — Что конкретно мне взять в руки, директор Чхве? Собственную ориентацию? — невозмутимо ответил парень. «Невозмутимо» было только на первый взгляд – если не обращать внимание на сжатые до побеления кулаки. Пожилой мужчина поперхнулся слюной. — Чт… что ты сказал?.. — процедил он сквозь кашель. Лицо багровело от гнева. — Директор, это я первый начал! — вклинился Инсон испуганно, но никто не обратил на это внимания. Ёнбок демонстративно пожал плечами: — Я спросил, что я должен взять в руки. Уточняю указание. Не расслышали? Могу повторить громче, — он прокашлялся и продолжил, повысив голос, — что мне держать в руках? Ориентацию? Половой орган? Табель, которым можно подтираться? — Да как ты… — директор поднял было руку, чтобы замахнуться, но дверь со скрипом открылась. Того как подменили: он тут же вернулся за стол и, сделав любезную улыбку, низко поклонился: — Добрый де-ень, господин Ли! Спасибо вам, что пришли! Ёнбок дернулся и обернулся ко входу в кабинет. Отец. Парень закатил глаза. От него, как и всегда, повеяло морозом и бумажками, стоило ему ступить своими дорогущими туфлями на порог и оглядеть кабинет льдистыми глазами. Как от дементора, ей-богу. И как только обычные люди не въезжают, что он – не один из них? Ли Ёнсу неторопливо кивнул: — Здравствуйте, директор, — он обращался к Чхве Сонгёну, но его острый, как нож, взгляд был направлен на сына. — Зачем меня вызвали? Вернее, «какого черта меня отвлекли от моей офигенно важной и серьезной работы». Неловко скривив и без того морщинистое лицо, директор залепетал: — Ничего страшного, господин Ли, вам не о чем беспокоиться, просто небольшая случайность, я бы сказал, недоразумение… — Подрался? — перебил его Ёнсу, вопросительно глядя на разбитую губу Ёнбока. — Да, видите ли, тут… — директор нелепо захихикал, — ничего такого, это же подростки, всякое случается… прошу прощения, что недоглядел… Хранитель повелительно поднял вверх руку, совсем как сын, как бы приказывая замолчать, и у того словно голос пропал вмиг. — Все в порядке. Я заберу Ёнбока? — Д-да, конечно, господин Ли, конечно, — заискивающе закивал Чхве, нервно теребя пальцами документы на столе. Глянув на отца, затем на директора и снова на отца, парень поднялся с кресла – пол жалобно скрипнул – и вышел из кабинета вслед за Ёнсу. Едва за ним щелкнула дверь, он небрежно прислонился к холодной стене, сложив руки на груди: — Я слушаю, дорогой папочка, — интонация нарочито безразличная, хотя парня мелко трясло. Отец, стоявший напротив, нахмурился, и на лбу приступили глубокие морщины: — Нет, это я слушаю. Я устал от жалоб на тебя. Ледяной голос эхом разнесся по пустому коридору. Сглотнув, Ёнбок вызывающе вскинул подбородок: — И? — И исправляй ситуацию. Мне надоело. Губы подернула кривая ухмылка: — А что тако-ое? — вызывающе протянул он, склонив голову набок. — Сильно мешаю? Отвлекаю от хранительских дел и делишек? Вот ведь не повезло, у Ли Ёнсу сын – безнадежное ничтожество. Грустно, правда? Он нагло прищурил глаза, но сейчас внимательно сканировал взглядом бледное лицо отца. Совсем непроницаемое. Тяжело вздохнув, тот ответил: — Прекращай. Ты столько лет учился, как все нормальные дети, занимался какой-то чушью после уроков, как все нормальные дети, а сейчас все летит в пропасть. На прошлой неделе я доставал тебя из полиции, теперь мне пришлось ехать в школу, — хранитель подошел вплотную к сыну, и у того по спине пробежал холодок. — Возьми себя в руки. Парень завис на мгновение, вжав голову в плечи и распахнув глаза, а затем фыркнул пренебрежительно: — Опять «возьми себя в руки», — рот скривился. — Знаешь, что? Ты никогда не интересовался моей жизнью, чтобы позволять себе такие фразы, — он убрал ладони за спину, чтобы не было видно, как сильно они трясутся. — Тебе же всегда было плевать, правда? — голос дрогнул. — Ты знаешь о собственном сыне дай бог имя и адрес школы. Большего и не надо. Да Чан и тот больше времени со мной проводил. Я уже несколько месяцев не могу уснуть без снотворного, но тебе же плевать, папаша. И теперь у тебя еще язык поворачивается говорить мне «взять себя в руки»? Нет уж, катись к черту, — выплюнул он в лицо отца, как горький яд. Ёнбок развернулся и быстрым шагом направился на выход из школы. По щекам опять текли слезы. Он опять не выдержал. — Прямо сейчас вернись на место, — раздался строгий голос. — Как ты смеешь говорить мне такое?! Напомнить, что ты жив только благодаря мне? Он резко остановился, скрипнув кроссовками, и обернулся к высокой фигуре хранителя. — Я НЕ ВИНОВАТ В ЕЕ СМЕРТИ, ЯСНО?! *** Ёнбок в который раз проснулся среди ночи. Голова раскалывалась – не надо было столько выпивать вечером. Или, может, стоило, но что-то приличное, а не стремную мешанину. В большую спальню через тонкую щель под дверью проскальзывал тусклый свет – совсем немного. Это был единственный источник света в комнате, где окна плотно закрывались тяжелыми шторами. Из коридора доносились знакомые приглушенные голоса. Спросонья он нахмурился было, но быстро понял, что это Элис и Мин – эти двое периодически захаживали к нему домой, проверяли, не помер ли он еще, и зачем-то приносили еду. В основном всякую дрянь, которая сразу после их ухода летела в мусорку. Естественно, они занимались этим бредом по просьбе отца. От одного упоминания хранителей и папаши кровь вскипала в венах, поэтому Ёнбок очень старался не вступать с ними в контакт – не провоцировать себя. Сейчас он сидел на кровати в кромешной тьме, обняв руками колени, и прислушивался к беседе. В груди поднимался какой-то бесплодный гнев. Мало того, что притащились ночью, теперь еще и треплются. — …руководство метит. Амбициозный, ради цели всё сделает, — произнёс низкий женский голос, а затем раздалось характерное хлюпанье – похоже, они и кофе себе налили, чтобы беседовать веселее было. Ну обалдеть просто. — Я всегда брал с него пример, — уважительно подтвердил мужской голос. — Несмотря на… несмотря ни на что, стремится продвигаться по службе. А ведь ему труднее, чем нам. Они обсуждают отца? — Ты про мальчишку? — усмехнулась Элис. Ёнбок даже дыхание задержал, чтобы ничего не пропустить. — М-гм. У нас ведь таких нет. — Еще бы, — она тихо хохотнула. — Вообще-то Ёнсу сам виноват. Он знал обо всех опасностях, но все равно водился со смертной женщиной. Вот и получил, что получил – пассия сдохла, а после себя оставила бракованного детёныша, — Элис снова отхлебнула кофе. — Не знаю, как ты, но я готова отказаться от самой лучшей должности, если мне взамен всучат такое. Собеседник, кажется, усмехнулся. — Может, ты и права. Нахрен бы нужна такая обуза. Ёнсу, наверное, и сам с ним устает. Я слышал, он то и дело в полиции оказывается, бухой в стельку. Ёнбок стиснул пальцами одеяло, еле сдерживаясь от того, чтобы пойти и разбить обоим их наглые морды. Конечно, отец устает. Так устал от воспитания ребенка, аж жалко. — Да-а, — протянула женщина. — Ему сейчас сколько? Четырнадцать? А уже гниль. Лет семь назад мне пришлось сходить с этим отпрыском в парк аттракционов – ну, туда, куда ходят смертные от безделья. Он свой день рождения праздновал. Поверь, за эти несколько часов я всей своей древней душой захотела отправить его в отдел кадров, чтобы они разобрались с бракованным. Мин прыснул: — Надоедливый? — Невероятно. До ужаса настырный. Это ему скажи, о том поговори… готова поклясться, он требует, чтобы Ёнсу уделял ему все свое время. Эгоист, как и любой смертный ребенок… Собеседник шикнул: — Не ори, — затем он продолжил приглушенно: — Он дома. Услышит нас, потом еще папаше ныть будет. Оба тихо захихикали. Ну уж нет. Ныть «он» точно не будет. Тем более отцу. *** Нос щекотал запах краски для волос и мягкий аромат тепла. А еще иногда несло горячими шинами – этот запах усиливался всякий раз, когда мимо пролетали автомобили, сверкая фарами. Ему было тепло, даже жарковато, и очень, очень хорошо. Так легко в груди. Только щеки непривычно горели. Чувства под травкой обострились до невозможности. Обоняние, слух, да даже от дуновения ветра по коже шли мелкие мурашки. И мысли эти, которые копошились в голове, словно червяки, совсем замерли. Исчезли. Пус-то-та. Беспощадная и желанная. Как только Ёнбоку исполнилось девятнадцать, коллеги отца как по волшебству испарились из его жизни. Оно и понятно: теперь настырный пацан совершеннолетний, сдохнет – к отцу никаких претензий со стороны полиции не будет. В общем-то, Ёнбок от этого только выдохнул. Теперь ему не нужно будет экстренно проветривать квартиру перед очередным визитом Элис. Кого он обманывал, он и так этого не делал. И зрачки широченные тоже никого волновать не будут, кроме преподавателей в университете. Это ли не свобода? Может, парень, поздно вечером развалившийся на скамейке в центре Сеула, да еще и с блаженной улыбкой на лице, выглядел странно. Но Ёнбока это волновало примерно нисколько. Он приоткрыл глаза, лениво поворачивая голову влево. Сейчас его мгновения тихого блаженства не испортит никто. Никто, кроме до боли знакомого высокого силуэта, промелькнувшего совсем близко. Её Ёнбок узнал безошибочно даже в эту секунду, когда народу на улице было как рыбок в жестяной банке. Элис куда-то шла очень быстро на своих шпильках, почти бежала, а потом вдруг остановилась, дергано озираясь по сторонам с прищуром. Его она точно не видела, искала кого-то другого. Что-то тут не так. Тихо выругавшись, она побежала дальше, лавируя между людьми. То самое блаженство, вот-вот накрывшее его, как рукой сняло. Парень выпрямился, хотел было встать и последовать за Элис – любопытно же, что произошло, – но, похоже это было лишним. Уже через пару секунд ему на глаза попался – нет, в глаза ударил блеск незнакомых серебристых глаз. Молодой мужчина медленно, но уверенно шагал по улице, вглядываясь именно туда, где чуть ранее скрылась Элис. Он двигался мягко, органично, будто хищник, преследовавший жертву – как бы та ни бежала, её все равно ждал лишь один исход. Люди, шедшие навстречу, как по приказу обходили его. Незнакомец поджал тонкие губы и сосредоточенно всматривался в поток людей. Он совершенно точно следил за Элис, именно за ней. Зачем еще один хранитель будет на грани паники бежать по городу, а второй чудесным образом идти в том же направлении? О-па. Из-под тонкой куртки показался знакомый металлический блеск, и Ёнбок точно решил: он обязан последовать за этим мужчиной. Если один хранитель преследует другого, это выглядит скорее обычно. Если один хранитель преследует другого с анимором*, это выглядит странно, но не для Ёнбока. О работе отдела кадров он знал больше, чем о самом себе. Если один хранитель, стопроцентно не принадлежащий к отделу кадров, преследует другого, да еще и с анимором, это странно даже для Ёнбока. Парень, как только незнакомец прошел мимо, поднялся со скамейки и направился за ним. От травки еще слегка пошатывало, но он старался не терять мужчину из виду. Перед ним, в отличие от некоторых, толпа сама собой не расступалась – иногда приходилось толкаться и наступать на чьи-то ноги, а потом дежурно извиняться заплетающимся языком. Где получалось, Ёнбок переходил на бег, чтобы поспевать за хранителем. Быстрый, сволочь. Кое-как, миллиметр за миллиметром, он приближался. Дыхание сбилось от быстрой ходьбы. Запнись уже! Вдруг незнакомец, отделившись от людского потока, завернул в переулок позади многоэтажки. Взяв чуть правее, Ёнбок помчался за ним. Это мой шанс. Выплевывая, по ощущениям, собственные легкие, парень нырнул в тень высокого здания. Глаза тут же зарябило от темноты – на первое время пришлось остановиться, чтобы хоть немного привыкнуть к ней. Стоило отойти на несколько метров от крупной улицы, как из источников света остались крохотные окна с торца дома да фонари в самом конце переулка. Постепенно прояснялись контуры мусорных баков и сломанных скамеек, очертания кривых ям на асфальте впереди. Ёнбок мысленно поблагодарил себя за то, что не понесся дальше вслепую. Того мужчину он, конечно же, упустил. — Черт! — выплюнул он, пиная какую-то жестяную банку. Та описала дугу и с глухим стуком приземлилась у кирпичной стены. Искать в одиночку в кромешной тьме хранителя, который давно куда-то свалил – попахивает безумием. Оставалось только возвращаться к цивилизации и вызывать такси до дома. С досадой откинув подальше небольшой камешек, Ёнбок развернулся на выход из переулка, как вдруг за спиной послышались шаги. — Далеко собрался? — его грубо схватили за плечо и приперли спиной к стене. Больно. — Что за… — вскрикнул парень, но рот крепко зажали рукой. Сердце ушло в пятки. Он зажмурился, готовясь лишиться ровного носа – в лучшем случае. Тишина. Бить его никто не торопился. Осторожно приоткрыв один глаз, потом второй, Ёнбок увидел мужской силуэт и те самые серебристые радужки. Он специально заманил меня сюда. Получается, я его все-таки догнал? Ха, как глупо… — Вопить не будешь? — стальным тоном спросил мужчина совсем близко – его теплое дыхание ощущалось на лице. Ёнбок активно замотал головой, издавая какое-то мычание. Тяжело вздохнув, тот отпустил его рот – парень тут же стал хватать ртом воздух. Одышка после долгой погони еще не прошла. — Успокойся, — усмехнулся незнакомец. — Ты зачем за мной гнался, пацан? — Не… кха… не твое дело, — выпалил парень. Он бы согнулся напополам, но его слишком крепко прижимали к стене. Хранитель закатил глаза и предплечьем надавил ему на горло: — Ты прав, — согласился он, спокойно наблюдая за тем, как Ёнбок кашлял, дергался и безрезультатно хватался за его руки, — может, и не мое. Но хрипишь-то сейчас ты, правда? Метнув в мужчину свирепый взгляд, младший с силой пнул его куда-то в колено. Тот даже не дрогнул, лишь брови вскинул насмешливо: — Совсем жить не хочется? — он одним коротким движением ударил Ёнбока коленом по ноге, и она тут же подогнулась. Пришлось очень крепко сжать зубы, чтобы не завыть от боли. Хранитель, мать его. С внимательным прищуром мужчина рассматривал побледневшее лицо парня, а потом вдруг склонился к нему почти вплотную, едва не задевая носом скулу: — Да ты же бракованный, мальчик мой, — тихо произнес он прямо около уха Ёнбока, который, дрожа, пытался вжаться в кирпичную кладку. — Пялишься то мне в глаза, то на анимор. А еще от тебя травкой несет просто невыносимо. Травкой и страхом. Младший зажмурил глаза, осторожно вдыхая воздух по капле. Собственное дыхание казалось неприлично громким. Тут бы и человек догадался, что он был не просто напуган – он был в ужасе. Его мелко трясло – волна липкой дрожи накатывала каждый раз, когда кожу щекотал поток горячего воздуха. По спине стекали холодные капли пота. Крупное предплечье хранителя еще чуть сильнее надавило на шею: — Повторю вопрос, — с нажимом продолжил он, — какого хрена ты за мной гнался? — Я… — в глазах от постоянного кашля выступили слезы, — кха… мне… мне б-было просто ин… кха… интересно… Мужчина, выпрямившись, недобро ухмыльнулся уголком губ. Бледные глаза сверкнули в темноте. — Какой упрямый малыш, — давление еще усилилось. — Но у всего есть предел, да ведь? Кирпичная кладка на стене напротив качнулась и помутнела. И какой черт меня дернул пойти за ним?.. — Ты сейчас отключишься, — безразлично констатировал хранитель. — Минута, не больше. Грохнешься в обморок, и мне придется убить тебя на месте. Используй последний шанс рассказать мне правду. Ёнбок истерично пытался что-то сказать ему, но горла вырывался только невнятный хрип. По щекам ручьями текли слезы – от нехватки воздуха, от отчаяния, от несправедливости. Он изо всех сил колотил по рукам мужчины, но получал лишь безжалостную ухмылку. Какая же ты тварь. Вот оно, хранительское мышление: если человек потерял сознание, не надо с ним возиться. Убей и всё. Переулок быстро погружался в густую и мягкую тьму. — Я… — просипел парень вперемешку с кашлем, — я сын… Ли… кха… Ёнсу. Тишина. Пальцы, железной хваткой державшие его плечи, разжались, и парень рухнул на колени, уперевшись ладонями в битые стекла. От резкого притока кислорода голова закружилась, в висках больно закололо. Опустившись на корточки напротив него, мужчина небрежно схватил его подбородок и поднял голову, заставляя взглянуть на себя: — Послушай, — он пристально смотрел в мутные глаза, — я не знаю, как ты здесь оказался и обманываешь ли ты меня, но оснований не верить тебе у меня нет. Пока что. Господи, хватит корчиться, — хранитель, поморщившись, оттянул на себя воротник толстовки Ёнбока, освобождая шею от давления. — Какие же вы слабые… Он молча держал толстовку, ожидая, пока младший восстановит дыхание. Когда его взгляд прояснился, мужчина заглянул ему в глаза: — Как тебя зовут-то? — Феликс, — почти шепотом ответил парень. Такое прозвище он взял себе уже давно – еще когда впервые покупал травку. Ему сказали, лучше не представляться настоящим именем. На случай, если полиция решит наступить на хвост. В конце концов, имя Ёнбок лишний раз напоминало о том, кто он такой. Лишний раз сыпало соль на рану. — Чанбин, — кратко ответил хранитель и протянул ему руку. — Если ты пойдешь со мной, я готов простить тебя за сорванное задание. В ответ на ошалелый взгляд он лишь закатил глаза: — У меня к тебе деловое предложение. Так понятнее? — Что еще за деловое предложение? — Для начала, — Чанбин схватил парня за локоть и поднял на ноги, — привести тебя в чувство, сын Ли Ёнсу. А то языком еле ворочаешь, смотреть жалко. Дальше – узнаешь. Идет? — Ага, — несмело буркнул тот. — Руку только отпусти. Больно. На жестком лице хранителя вдруг промелькнула улыбка. — Не убежишь? — шутливо спросил он, но локоть все же отпустил. Ёнбок смерил его взглядом загнанного животного: — Ты же тогда меня догонишь и точно грохнешь. — А ты догадливый, — кивнул Чанбин, — мне нравится. *** Подошвы грубых ботинок едва слышно приземлялись на кафель. Двое почти бесшумно крались по темному коридору, освещая пол прямо под ногами слабым фонариком. Чанбин дотянулся до руки Ёнбока и осторожно потянул его чуть вправо и назад, позади себя. Не поддавшись, тот мотнул головой. В ответ хранитель, поджав губы, недвусмысленно показал ему кулак и указал себе за спину, и, кажется, одними губами произнёс: «Ты обещал». Ну да, Ёнбок обещал выполнять все его указания. Он наобещал с три короба и готов был наобещать еще столько же, лишь бы Чанбин взял его с собой на «задание» – достать документы с какими-то компрометирующими материалами из архива в здании холдинга. В подковёрных играх крупного бизнеса он мало что понимал, но очень хотел помочь старшему. И, может быть, защитить его. Почему-то в последнее время ему стало безумно страшно за хранителя. Каждый раз, когда тот уходил выполнять заказы, Ёнбок старался отвлекаться на что-то, но, незаметно для себя, до крови раскусывал собственные губы. Замечал он это, только когда Чанбин уже возвращался и вздыхал с досадой, глядя на ранки на губах младшего, а потом неловко трепал его волосы на макушке. Поэтому сейчас младший даже не думал скрываться за его спиной. Если что-то случится, реагировать нужно будет очень быстро. Повезло хотя бы, что архив на третьем этаже, а не, скажем, на тридцатом. Чанбин сказал, его специально разместили пониже, чтобы в случае пожара сразу вынести всю документацию, но не совсем низко, чтобы умник вроде них не стащил пару секретных папок. Впрочем, с охраной у Эль-Си Индастриз все и так было идеально. Почти. Оказывается, если за неделю проработать план, заранее организовать проблемы в охранной системе, задействовать еще пять человек из Коммуны, троих не из Коммуны, вырубить охранника – почему-то в такой громаде оставили всего одного, – а еще отключить датчики движения и раздобыть коды от замков на третий этаж и в архив, можно справиться и с ней. Поэтому сейчас Чанбин и Ёнбок вместе шагали по коридору, стараясь не издавать лишних звуков – вернее, звуков вообще. Сейчас самым громким в этом месте было беспокойное сердцебиение младшего. Хранитель, прищурившись, вгляделся в двери по правой стене, а потом указал на одну из них и, коротко кивнув младшему, жестом позвал его за собой. Ёнбок ни черта не видел в такой темноте, кроме самого хранителя, но осторожно пошел за ним. Они остановились у металлической двери, и Чанбин тут же склонился над замком. Кажется, они добрались до архива. Комбинацию цифр оба выучили уже давно: 6-1-3-6-2-4. Не так сложно. Замок пропикал шесть раз – на каждое из нажатий – а затем, когда хранитель нажал на круглую кнопку, вдруг замолк. Сердце замерло. Тишина. Неверно. Нас обманули. Вдруг дверь громко щелкнула и открылась, пропуская внутрь темного помещения. Ёнбок не мог говорить за обоих, но готов был поклясться, что с облегчением выдохнул не он один. Аккуратно остановив его рукой, Чанбин сделал свет из фонарика чуть поярче и провел голубоватым лучом по комнате. Младший следил за полоской света, затаив дыхание, как главный герой в фильме ужасов. Он вздрогнул, когда хранитель невесомо провел по его плечу и кратко кивнул, как бы говоря «все в порядке». Щеки вспыхнули огнём: все это время Ёнбок мертвой хваткой сжимал ладонь старшего в своей, дрожащей. Теперь он резко отдернул руку, неловко отворачиваясь. Как стыдно… Послышался тихий смешок, и Чанбин чуть подтолкнул его в спину, чтобы вместе войти в темный архив. От одного касания по телу прошел легкий разряд тока. Проверяя каждый проход между металлическими стеллажами, полными толстых папок, хранитель затем шагал мимо них и просвечивал корешки с надписями – искал строго конкретную папку. Если верить словам бывшего члена совета директоров, которого оттуда выдавили более предприимчивые, папка называлась «Протоколы заседаний советов директоров» или вроде того. Там, где-то в глубине бесконечных бумажек, должны были содержаться документы, доказывавшие многочисленные мошеннические схемы компании. Добравшись до одной из синих папок на верхней полке, Чанбин достал её и начал осторожно, чтобы не создавать лишнего шума, листать страницы. Наверное, он понимает в этих документах… Ёнбок в это время стоял за его спиной, зачем-то положив ладонь ему на плечо, и постоянно озирался по сторонам. Постепенно глаза привыкали к темноте, он уже мог разглядеть вход в архив. Стало быть, заметит и незваных гостей. — Не бойся, я услышу шаги, — шепнул Чанбин. — Лучше подержи фонарик. Младший послушно забрал у него небольшой фонарик и направил свет на открытую папку. Из-под файлов на него глядели листки, полные мелкого текста – парень не представлял, как Чанбину удавалось так быстро пробегаться глазами по тексту и листать дальше. Подцепив пальцами очередной файл, хранитель вдруг остановился и прищурился. Пара секунд – и он целиком вырвал толстенный файл из папки, зажал его под мышкой и принялся листать дальше с прежней скоростью. Ёнбоку было не по себе. Очень не по себе. Он не мог объяснить, что именно его не устраивало, но что-то определенно было не так. Он еще раз оглянулся по сторонам. Все та же кромешная тьма. Если там и скрывалась армия полицейских – он бы этого ни за что не увидел. Хранитель обеспокоенно обернулся к нему, и парень, склонившись поближе к его уху, прошептал едва слышно: — Мне кажется, мы здесь не одни. Он думал, Чанбин отмахнется, но нет. Тот нахмурился и с прищуром оглядел архив. Вернее, он будто не столько оглядывал его, сколько прислушивался. Принюхивался, продолжая при этом листать файлы туда-сюда – чтобы не вызывать подозрений. Острый, как нож, взгляд прошелся по полкам в этом ряду, затем по передней части кабинета, и вдруг остановился в углу прямо напротив входа. Он не просвечивал этот угол. Крепко схватив Ёнбока за локоть, он жестом указал стоять на месте. По силе хватки и напряженному лицу было очевидно: никаких возражений. Затем хранитель передал младшему фонарик и медленно двинулся к темному углу, не издавая ни звука. У Ёнбока сердце колотилось где-то у горла. Он тоже внимательно всматривался в угол, куда шел Чанбин, и снова кусал губы. У входа промелькнуло какое-то движение. Твою мать. — СТОЯТЬ! Ёнбок вмиг выхватил пистолет и выстрелил в сторону двери. — Что за… — начал Чанбин, но его перебил чужой крик боли вперемешку с руганью. Включив фонарик поярче, младший направил его в сторону раненого. Это был какой-то мужчина в офисной одежде, пуля попала ему прямо в плечо. Он явно не был готов к перестрелке. Руки задрожали. Я ранил человека. — Какого черта, Феликс?! — зашипел хранитель, подлетая к нему и забирая фонарик. — Я сказал тебе не создавать лишнего шума, какого хрена?! Чанбин загородил Ёнбока собой и снова просвечивал кабинет, теперь уже ярким светом. Если их кто-то и искал, они уже давно себя выдали. Грохот. Теперь выстрелили в Чанбина. Зарычав от боли и ссутулившись, он резко метнул луч света в тот самый угол напротив входа. На них уверенно шагал человек в форме охранника, направляя оружие прямо на... Нет. Только не его. Зажмурившись, Ёнбок сделал еще один выстрел. В этот раз он случайно попал в шею – человек тут же грохнулся, из шеи захлестал фонтан крови. — Надо уходить, — сдавленно сказал хранитель, — документы мы взяли. Больше здесь делать нечего. — Но там же… — Будут еще гости. Валить надо сейчас, — старший крепко схватил его за руку и потащил прочь из кабинета, освещая фонариком окровавленный пол перед собой. Ёнбока ужасно трясло. От страха, от напряжения, от злости – от всего. Он не был готов к этому, но жизнь не предоставила ему выбора. Стоп. — Подожди, а куда мы пойдем-то? — испуганно шепнул парень, как только они шагнули в коридор и Чанбин остановился, оглядываясь по сторонам. — У выхода же явно будут люди, и… Подтверждением его слов стали выстрелы со стороны лестницы и агрессивные крики. — Замолчи и бегом за мной, — хранитель вдруг ринулся вместе с младшим к окну в самом конце коридора, чудом уворачиваясь от выстрелов. Бах. Бах. Десятки выстрелов, и все мимо. Стекло в окне разбилось вдребезги. — Ты же не… — испуганно начал Ёнбок, но не успел: старший обнял его и спиной вперед выпрыгнул в окно. *** Ёнбок сидел на кровати, уставившись в панорамное окно. В уставшей голове роилось и жужжало слишком много мыслей, и все неправильные. По рукам легонько проходился ватный диск со спиртом. Чанбин, обходясь одним лишь светом лампочки у изголовья, находил каждую царапину и аккуратно обрабатывал её, на секунду прижимая к ней ладонь, если младший едва слышно шипел от боли. Пулю хранитель давно достал, все раны зажили. Даже после прыжка с третьего этажа он умудрился приземлиться относительно мягко – сначала на ноги, а затем плавно перекатился на спину. И все. Как новенький. С людьми так не получается. Ёнбок вернулся домой весь в порезах от осколков стекла, в огромных глазах стояли слезы – от пережитого ужаса. Ему тут же обработали раны в медпункте отеля, сразу у входа. За двадцать минут он раз сто поблагодарил местный персонал – за то, что он закрывает глаза на всю чертовщину, которую творит Коммуна. Окей, за такие деньги он бы и сам на что угодно закрыл глаза. Царапины на теле почти не саднили, но вот из одной раны на душе фонтаном била кровь. У него перед глазами стоял, как прибитый, образ того мужчины с оружием в руках. Он нацелил дуло прямо на Чанбина… Как только Ёнбок впускал в голову эту мысль, по спине бежали неприятные мурашки. Он ведь даже не отдавал себе отчет в том, что делает. Просто нажимал на курок, пока в голове словно колокол бил, заглушая всякий глас разума. Ему было страшно, до звона в ушах страшно. Но не за себя – за Чанбина. За себя страшно стало лишь потом, когда взгляду предстали два застреленных им человека. Второй образ, никак не исчезавший из памяти вместе с первым. Неужели он стал чудовищем? Неужели он способен пойти на такое? Не так он хотел «позлить» отца, точно не так. Как парень ни старался думать о чем-то другом, о хорошем – забавно – эти образы внезапно вспыхивали перед глазами, и он снова оказывался там, в темных архивах. Как только они вернулись в отель, Чанбин отправил его в медпункт, а сам куда-то ушел. А потом, все это время, Ёнбок чувствовал невнятную пустоту в грудной клетке. Невыносимую пустоту. Такую невыносимую, что он, долго проворочавшись под одеялом, открыл в телефоне диалог с хранителем. Он второпях напечатал «помоги поменять бинты» и отбросил телефон в сторону, уткнувшись покрасневшим лицом в подушку. Да, глупая причина. Первая из пришедших в шальную голову. Естественно, менять ничего не надо. Но как еще было позвать его? Парень, потирая вспотевшие ладошки, ждал ответное сообщение, что-то типа «иди в медпункт и меняй», но экран телефона так и не загорелся. Зато очень скоро пришел сам Чанбин, с бинтами, спиртом и взволнованным видом. Не задавая никаких вопросов, он принялся делать ровно то, за чем пришел – менять перевязку. А Ёнбок наблюдал. Вернее, иногда бросал на него краткий взгляд, не зная, что сказать. Слова в предложения не складывались. — Ты как? — спросил хранитель, стирая кровь с очередного пореза. Тот пожал плечами: — Сойдет. Вот, только руки побаливают. — Я не об этом. Тебя трясет, — Чанбин кивнул на его колени. — А… — парень замялся на секунду, поджав губы. — Не знаю даже. Это все так… незнакомо. Перестрелки, погони. Хранитель поднял на него глаза с таким тяжелым взглядом, что Ёнбок невольно стиснул пальцами белое одеяло. — «Незнакомо»? Феликс, это не «незнакомо». Это страшно. И я ни за что на свете больше не возьму тебя на такие опасные задания, — тон абсолютно ровный, но не терпящий возражений. — Лучше ходи днем по приемам, информацию выкруживай. Ты ведь еще и вперед меня лез. А если бы тебя подстрелили? М? А об этом я не думал. Пристыженно опустив взгляд на свои колени, Ёнбок пробормотал: — Если бы меня подстрелили… наверное, тебе пришлось бы объяснять Сонхёку, почему ты потащил сына Ли Ёнсу под огонь. Хранитель, накладывавший бинт, метнул в него еще один убийственный взгляд исподлобья. В тусклом свете такой взгляд смотрелся угрожающе, и в голове Ёнбока это совсем не клеилось с тем, как осторожно Чанбин придерживал его предплечье, стараясь не задеть ни один порез. Молчание убивало. Молчание сбивало с толку. С каждым мгновением в голове будто нарастал противный шум, становясь все громче и настойчивей, и Ёнбок, не выдержав, выдохнул: — Я позвал тебя, потому что хотел увидеть. — Я понял, — спокойно ответил хранитель. Чего?.. Ах да, точно. Ёнбок совсем забыл, что придумал самую неправдоподобную причину на свете. Прямее было только «приходи, пожалуйста, я скучаю». Лицо вспыхнуло огнём от стыда. В лице старшего не изменилось ни-че-го. Он лишь продолжал наматывать круги марли. Значит, Чанбин с самого начала все понимал. Тогда зачем пришел? — Тебя ведь Ёнбок зовут? — уже мягче спросил старший. — Готово, — он закрепил край бинта и зачем-то помог опустить обе руки на кровать. Младший подавился собственной слюной. От Чанбина он свое реальное имя слышал впервые, и… и даже ожидать не мог, что от этого звука бабочки в животе оживут и затрепещут крылышками. Теперь все внимание хранителя было устремлено на Ёнбока: он убрал бинты в сторону и с каким-то интересом разглядывал лицо парня, поблескивая в темноте серебристыми глазами. — Ага, — младшему пришлось отвернуться к окну. — Меня так отец назвал, — рассеянно сказал он, обнимая колени. Стало прохладно. Поежившись, Ёнбок укрылся одеялом. — Не называть тебя так? — Нет, — поспешно выпалил парень, округлив глаза, — в смысле… да. Называй меня настоящим именем. Все нормально. Из уст отца это имя прибивало к земле, как кандалы. От Чанбина же оно обнимало, словно пуховое одеяло. В этих объятиях хотелось задержаться, расплавиться. Раствориться. — Хорошо, — старший склонил голову набок. — Я слышал кое-что о тебе от других хранителей. Ёнбок сглотнул. — И что они говорят? Скривив губы, Чанбин пожал плечами: — Сам лучше меня знаешь. — Знаю, — согласился тот с горькой ухмылкой. — Ничего хорошего не жду. Мгновение оба молчали, глядя друг на друга. Принимали правду, оба – свою. Вздохнув, хранитель подсел поближе и положил руку младшему на колени: — Я не согласен ни с одним эпитетом о тебе, Ёнбок, — негромко и вкрадчиво произнёс он. Его голос был выше, чем у Ёнбока, но гораздо уверенней. Тот замер. Завис с открытым ртом. «Не согласен ни с одним эпитетом о тебе»… — Чанбин, — прошептал он, — ложись со мной сегодня. Пожалуйста. Слова вылетели изо рта сами собой. Ёнбок снова думал, что ему откажут. И снова ошибся. Старший ничего не сказал, просто послушно перебрался под одеяло, к нему. Как только кожу защекотало тепло от тела хранителя, по спине побежали волны мурашек. Он близко. Он совсем близко. Быстро, пока не успел передумать, Ёнбок подполз к нему вплотную и крепко обнял, сложив голову ему на плечо. Глаза сами собой зажмурились. В волосы тут же зарылись пальцы Чанбина, а вторая рука приобняла за талию. Тело отреагировало мгновенно: учащенным сердцебиением и очередным потоком мурашек. — Ёнбок, — мягко позвал его старший, аккуратно перебирая кончиками пальцев у корней волос, — знаешь, я не считаю тебя глупым. Или надоедливым. Или мерзким. Я не вижу в тебе ни одного из грехов, в которых тебя обвиняют, — он покрепче прижал к себе парня. — Мне кажется, ты совсем не такой. Младший приподнялся, надавив локтем ему на грудную клетку, а затем него уставились два ошеломленных глаза. — Ты серьезно? — прошептал он. Тот кивнул, с каким-то теплом в глазах разглядывая аккуратные черты лица в нескольких сантиметрах от своего: — Абсолютно, — Чанбин убрал прядь золотистых волос за ухо. — Ты очень стараешься казаться гадом. Дерзким таким, злобным, — уголки губ приподнялись вверх в улыбке. Младший, как завороженный, наблюдал за ним. — Правда? — на фарфоровом лице тоже проступило подобие улыбки. — М-гм, — снова кивок. — И у тебя неплохо получается. Честно говоря, я сначала даже поверил в эту оболочку. Поверил в Феликса. Но потом, — хранитель осторожно провел большим пальцем по щеке парня, стирая слезу, — оболочка треснула. И я увидел за ней Ли Ёнбока. Очень чуткого и нежного. Трогательного и внимательного. С добрым, но чертовски израненным сердцем. Он так хотел подарить свою любовь, но встречал лишь лед. Только безразличие и кинжалы. Ему было больно. Он устал испытывать боль и отрастил острые-острые шипы. Ёнбок так привык к своим шипам, что и сам поверил, что он плохой и его нельзя любить. Но, малыш, знаешь, в чем правда? Меня твои колючки не пугают. Если, чтобы дотронуться до тебя настоящего, мне придется истечь кровью – я готов. Быстрее, чем в голове проскочила хоть какая-то мысль, Ёнбок наклонился к Чанбину и поцеловал его. Мягко, неуверенно. Пальцы дрожали, когда он робко касался выступающих скул старшего, его мягких губ и жестких волос. Хранитель отвечал. Осторожно углублял поцелуй, как будто тоже боялся, что парень вдруг оттолкнет его и сбежит. А тот утопал в его движениях под аккомпанемент собственного сбившегося дыхания. Растворялся, пока руки старшего бережно гладили его шею и плечи. Ёнбок таял в его нежности, плавился у его огня, и готов был расплавиться насовсем, если это означало вечно находиться в его руках. Вдруг Чанбин мягко отстранил его. Заглянул в огромные глаза, еще мокрые от слез. — Разрешишь мне снять твои шипы, Ёнбок? — прошептал он, поглаживая щеку младшего большим пальцем. Впервые за многие годы Ёнбок чувствовал, что ему совсем не нужно притворяться. Не нужно защищаться. С Чанбином он готов был обнажить душу и остаться совсем без скорлупы, потому что чувствовал: здесь безопасно. Этот человек бережно возьмет его сердце в руки и согреет своим огнём. — Только тебе, — с улыбкой шепнул парень, прежде чем снова накрыть губы старшего своими. *** Такси заехало прямо на парковку у отеля. Удобно, особенно сейчас: Ёнбок последние сутки провел, разъезжая по Сеулу и доставая для очередного клиента информацию о его бывшей жене. Его всегда удивляло, как легко люди спускают баснословные суммы просто для того, чтобы знать все о своем партнере. Еще больше удивляло, как легко люди делают это, чтобы знать все о своём бывшем партнере. Казалось бы, с прекращением отношений должно рваться что-то внутри. Что-то незримое, что связывало двоих людей. У некоторых этот механизм налажен не был – на них и зарабатывали такие, как Коммуна. Впрочем, Ёнбок и не жаловался. Напротив, его все более чем устраивало, только прямо сейчас спать очень хотелось. А еще его немного нервировали подвижки, произошедшие в Коммуне после того, как Чанбин убил Сонхёка. Вернее, его беспокоил резкий уход некоторых хранителей и то, что стало происходить после: За последние дни при загадочных обстоятельствах погибло сразу несколько важных в Службе фигур. Параллельно прогремели убийства крупных бизнесменов – настолько неумелые и грязные, что Чанбин, едва увидев фотографии, заявил: кто-то пытается их подставить. Демонстративно швыряет в лицо полиции и Службе эти трупы, испытывая их терпение. Не ровен час, чаша переполнится, и дай бог Коммуне хватит денег, чтобы откупиться и от тех, и от других. Чанбин все время говорил, что им срочно нужна поддержка Чана. Оказывается, этот добрый дяденька, в детстве водивший его в кино на мультики, когда-то вполне успешно руководил кучкой ищеек. Пока Сонхёк не выдавил его. Может, поэтому отец держал его так близко к себе? Чтобы в непредвиденной ситуации Чан либо связался с Коммуной, либо разнес ее в щепки? Теперь еще и Джисон с каким-то Минхо появились на горизонте. Ёнбок с трудом представлял, какое значение имели эти двое, но отчетливо помнил две вещи: Первая – это потухший взгляд Чанбина каждое воскресенье, когда он приносил цветы к могилке у самой окраины кладбища, а затем долго сидел около неё на коленях, глядя на одинокую надпись: Ли Минхо 25.10.1999 – 13.07.2019 Вторая – это искорки в его глазах, когда он в один из дней прибежал в номер и заявил: «Он вернулся. Ёнбок, он вернулся! Представляешь, его назначили хранителем Хани!» А потом Ёнбок долго и упорно выслеживал этого Хани, пока, наконец, тот не остался один на парковке у университета. С тех пор Чанбин все время отправлял кого-нибудь «присматривать» за ними обоими. Боялся, что с ними что-то случится. Ёнбок помотал головой, отгоняя навязчивые мысли. К черту все это – сейчас ему нужно было хорошенько отдохнуть. Завалиться в постель и уснуть на полдня, а потом, ближе к ночи, выползти из номера и найти Чанбина. Поблагодарив водителя, он вышел из машины и направился прямо в отель, потирая глаза. Прохладно сегодня. Вдруг, перед самыми дверями, дорогу ему преградила высокая фигура в черном пальто. Парень с первого же взгляда узнал это лицо: — Здравствуй, Мин, — губы сами собой скривились в отвращении. — Чем обязан? Вслед за Мином подошел и его вечный придаток – Элис. Бледный рот мужчины напротив растянулся в широкой улыбке, не предвещавший вообще ничего хорошего: — Ничем особенным. Папочка ой как хотел тебя видеть. Тот нахмурился: — А позвонить он не мог? Отправил своих Крэбба и Гойла, а со мной связаться забыл? — Прекращай, — женщина закатила глаза. — Приедешь в офис и сам у него выяснишь, почему он не позвонил тебе на телефончик. Пойдём.       Черный Мерседес остановился у длинной белой многоэтажки. Ёнбок всегда думал, что хранители, должно быть, косили под правительственные здания – иначе невозможно объяснить, как можно было построить такую невыносимо блеклую коробку. Лаконичное – вернее, до скрежета в зубах пустое – здание не вызывало в нем ни одной теплой эмоции. Он ненавидел в этих серых стенах все: от важных лиц, выходивших из тяжелых дверей, поблескивая дорогущими сумками, до вылизанных глянцевых интерьеров. Наверное, причиной тому – всего одна важная морда и всего один кабинет. Кабинет, по которому он прямо сейчас расхаживал по кругу: внешне – ждал, пока вернется отец, на самом деле – пытался справиться с нараставшей нервозностью. Почему ему вдруг стало нужно – еще и срочно – чтобы сын явился в кабинет? Обычно отец даже звонком его удостаивал только в крайнем случае. А значит… значит, теперь совсем крайний случай? С тех пор, как отец брал маленького Ёнбока с собой на работу, прошло много лет. Но изменилось ли что-то? Все тот же темный паркет, те же пыльные фолианты. Тот же резной стол посередине. Парень подошел поближе к письменному столу. Резиновые подошвы заскрипели по полу, и он недовольно поморщил нос, посильнее запахнув пуховик. Даже рабочие документы будто совсем не менялись: все те же отчеты о розыске бракованных, отчеты о ликвидации, сообщения, доносы… Из-под вороха бумаг показался какой-то желтый уголок. Ёнбок сдвинул листки с монотонными текстами и бордовыми печатями в сторону, и сердце пропустило удар. Солнце в уголке. Женщина в яично-желтом платье. Отец. Между ними – маленький мальчик с разноцветным воздушным шариком в руке. Это мой детский рисунок. Чуть выцветший листок был прижат стеклом. Отец хранил его… Вдруг скрипнула дверь, и Ёнбок отскочил в сторону от стола. — Здравствуй, дорогой сын, — низкий голос ударил по барабанным перепонкам. — Присаживайся, — отец указал на кресло с другой стороны от своего стола, а сам снял длинное пальто и оставил на вешалке у двери. Парень опустился в кресло, напоказ навалившись на спинку. — И зачем ты меня сюда привез, папочка? — вскинув бровь, выговорил он. Тонкие губы изогнулись в ухмылке, обнажая зубы. Острый профиль заострился совсем нечеловечески. — Видишь ли, — неторопливо начал он, складывая сухие руки в карманы бежевых брюк, — есть одна группировка, называет себя Коммуной. Каблуки застучали по паркету с каждым медленным шагом. Он шел к противоположной стороне кабинета, спиной к сыну. — Ребята толковые, — продолжал Ёнсу. — Достают какую-то информацию на заказ, иногда – тоже на заказ – чистят кого-то из крупного бизнеса. А мне периодически платят процент. Я готов был их терпеть, — мужчина развернулся на каблуках и зашагал обратно, разглядывая пол под ногами. — Тем более, что у них каким-то образом оказался мой непутёвый сын. Все же, если какой-нибудь новичок из отдела кадров забудется и решит ликвидировать не того бракованного, эти ребята должны его защитить. Знаешь, Ёнбок, я был чертовски добр, — ледяной взгляд вонзился в глаза парню, — Но в последнее время вы что-то разошлись. Уничтожили несколько ценных сотрудников Службы, полицию тревожите без конца. Нехорошо, сынок, не находишь? — по-воспитательски протянул он. — Это были не мы, — тихо сказал младший, вжимая голову в плечи. — Нас подставили. Ёнсу размеренно подошел вплотную к нему, убрав крепкие руки за спину. — Я уже много лет занимаю должность главы отдела кадров. И уходить с неё не собираюсь. Но, вот незадача, из-за Коммуны рядовые сотрудники все чаще поговаривают о том, чтобы сместить Ли Ёнсу. Жалобы начальству пишут. Говорят, я покрываю банду головорезов. Говорят, не соблюдаю законы Службы, — оперевшись на подлокотники, он медленно наклонился к сыну и понизил голос: — А знаешь, Ёнбок, что я слышу чаще всего? Что хранитель, у которого бракованный сын, не может работать на такой высокой должности. Что я должен сделать то, что должен. Восстановить баланс, понимаешь? Парень ошалело уставился в белесые глаза отца, затаив дыхание. Значит ли это, что… Отойдя, хранитель достал из кармана темную пачку сигарет с зажигалкой и закурил. — Все зашло слишком далеко, Ёнбок. Так продолжаться больше не может. *** Номер освещала одна небольшая лампа. Прищурившись, Чанбин перечитывал документы из Службы: его подопечный переживал сильный стресс, и приходилось писать гору отчетов. На каждый – по ответу из кризисного отдела. Ёнбок уютно устроился рядом, положив голову ему на плечо. Время от времени он заглядывал в бумаги, даже видел знакомые имена – в основном внизу, рядом с подписью сотрудников. Понимал мало что, но главное, что он был рядом с Чанбином. Парень отвел глаза к темной стене, задумавшись. Сделал несколько вдохов и выдохов. Слова, давно сформулированные, застряли на кончике языка, но он не решался их высказать. Не осмеливался. — Чанби-ин, — протянул младший неуверенно и тут же закусил губу. — Да? — отозвался хранитель, не отрываясь от бумаг. — А умирать – это больно?