Ветер приносит семена историй

      В Монштадте, владениях Анемо Архонта Барбатоса, где с гор и просторных равнин, богатых всевозможными травами, беззаботный ветерок с самого утра гнал семена одуванчиков к Сидровому озеру.       Они, если и не оседали на воде, то непременно неслись дальше, пробираясь за стены пробуждающегося Города свободы. Некоторые пролетали мимо Вагнера, что уже вовсю трудился, орудуя кувалдой, и поощряли его безустальную работу, принося слабый ветерок, а после улетали на мельницы, чтобы еще сильнее раскрутить этих лентяек. Другие же щекотали нос Флоре и Донне, оставаясь поболтать с их свежими цветками-сахарками. Какие-то из семян неслись мимо Катерины, залетая в комнату еще спящей Дионы, и затем пролетали мимо Тимея, наблюдая за его новыми открытиями. Ветер гнал их к Ордо Фавониус, где сквозь открытое окно кабинета капитана Кэйи, которого еще не было на рабочем месте, они одаривали вниманием рыцарей, в конечном итоге оседая на волосах действующего магистра Джинн и пытались разбудить ее, заваленную различными документами и отчетами. Семена видели Лизу, выходящую из штаба и спускающуюся по улице, пролетали мимо таверны, приветствуя всех работяг, и устремлялись к Собору Барбатоса, играясь с невесомыми хвостиками Барбары и закручивая вихри вокруг остальных неустанно молящихся сестер.       Солнце приветливо поднималось над головами горожан, бросая на них теплые летние лучи, будто само светило уже готовилось к проведению фестиваля Луди Гарпастум, который должен был начаться на следующей неделе. Впрочем, пока что мысли мондштадтцев занимало лишь утро нынешней пятницы, а еще больше — вечер. После того, как опасность в виде огромного пугающего народ дракона Двалина миновала, Город свободы вновь смог дышать спокойно, а горожане, похоже, и вовсе совсем скоро забылись и были веселы, как и прежде. Они пили вино, смеялись и наслаждались вкусом любимой свободы.       И травник был в их числе. По вечерам любил выпить, рассматривая профиль леди, что часто составляла ему компанию за ужином, а днем не брезговал ехидной усмешкой в адрес слухов, которые рассказывали ему посетители, и уже ночью он в хмельном угаре, мешая травы на лечебные мази или зелья, мог предаться мечтам о лучшей жизни, где ему не нужно было думать о насущном и том, что он и его леди безумно бедны. Бедны по большей части потому, что ленивы и, в какой-то степени, трусливы, чтобы без хваленого глаза бога пускаться в путешествия и совершать что-то поистине великое на ту сумму моры, чтобы с утра не корить себя за каждую потраченную с вечера монетку. Впрочем, травник напоминал себе о том, что живут они еще не впроголодь и даже не сводят концы с концами, как могло бы быть в Спрингвейле.       Тем утром, когда травник услышал стук в двери своей лавки и, натянув на свое тощее озябшее тело вязаную кофту, спустился вниз, на пороге, словно завораживающая пурпурная молния, стрельнув своими зелеными глазами, возникла улыбчивая библиотекарша Ордо Фавониус. После учтивого приглашения войти, она, звякнув колокольчиком на своей утонченной шляпке, шагнула внутрь, с интересом оглядывая помещение, уставленное различными шкафами и ящиками, будто бы приходила впервые. Лиза посещала лавку по пятницам перед началом своего рабочего дня и подбирала чай, которым хотела бы насладиться в «свои одинокие выходные» — как говорила она. Однако ее выбор, часто падающий на мяту, заморскую валериану или успокаивающую лилию калла, всегда напоминал травнику о магистре, заваленном работой.       Проникая через окна возле двери, жаркое солнце все больше нагревало травы, наполняя спертый теплый воздух сладкими ароматами сесилии с Утеса звездолова и душицы, доставленной из Снежной.       Заказ Лизы, озвученный еще на прошлой неделе, травник собрал вчера вечером, чтобы не пытать долгими сборами ни себя, еще сонного и не ориентирующегося в пространстве, ни библиотекаршу, которая явно не подписывалась получать головную боль от ярких запахов всевозможных трав.       — Все как всегда в лучшем виде, — игриво подметила она, когда в ее руках оказался бережно сложенный кулек.       — Благодарю вас, — учтиво поклонился он, настороженно наблюдая, как посетительница оглядывает ближайшие к ней травы, иногда проводя пальцами по совсем ветхим листочкам, которые тут же рассыпались. — Прошу, передавайте действующему магистру Джинн мои наилучшие пожелания.       Иногда травник любил подстегнуть библиотекаршу, чтобы не оставаться в долгу у этой вечно флиртующей улыбки.       — Очень мило с вашей стороны, — ее зеленые, словно листва, радужки опасно разыгрались на солнце. Лиза пристально смотрела в глаза озадаченного продавца, а затем положила небольшой мешочек моры на прилавок, монеты в котором маняще брякнули. — И почему вы только отказываетесь работать на Ордо Фавониус? Получили бы титул и постоянное жалование.       — При всем моем уважении, — устало выдохнул травник. — Ведь именно вы называли меня шарлатаном.       — Какой же вы злопамятный, господин травник, — отмахнулась она с усмешкой.       Когда продавец трав только поселился в Мондштадте несколько лет назад, местные жители отнеслись к нему как к чужеземцу, приехавшему из Снежной, скорее скептически, чем радушно. Он и сам, будучи человеком не восторженным от больших скоплений людей, не высовывал носа из дому, а если и выходил, то лишь для того, чтобы раздобыть недостающие ему травы. С остальным всегда помогала его леди — коренная мондштадтка, что родилась и выросла в этом городе. Она и предложила травнику превратить его хобби хоть в какой-то заработок, открыв небольшую лавку на пустующем первом этаже, который у нее так никто и не выкупал. Леди умела распускать лестные слухи.       Травник, хоть и не получавший профессионального образования в каком-нибудь Сумеру, благодаря своей тяге к изучению ботаники и народной медицины родины стал продавать, а иногда и скупать травы. Горожане закрепили за ним титул травника и больше не давили из себя гостеприимные улыбки, а наоборот рассыпались в искренних благодарностях, когда к нему можно было обратиться посреди ночи, а он задаром собирал травы, сбивающие захворавшему ребенку температуру.       Но то были обычные люди, Ордо Фавониус, между собой называющий травника «шарлатаном», долго не выпускал его из поля своего зрения. И он понимал, что все это делается ради защиты города, но не мог взять в толк, зачем теперь рыцарям понадобилось взять его под свое крыло.       Травник всегда задавался вопросом, не узнал ли чего лишнего, если теперь его так хотят оставить при себе.       — И все же, мало кто отказывается от такого предложения, — Лиза мило улыбнулась. — К тому же, вы один из лучших травников Мондштадта, мой милый друг.       — Боюсь, я не в состоянии тащить такой большой груз на своих плечах, — он повторял ей одно и то же каждую пятницу, а затем до боли сжимал перебинтованное запястье, которым еще и шевелить толком не мог. А ушибы-то получал по самым глупым причинам: в этот раз упал, почти укатившись кубарем с холма, ведь до смерти перепугался шуршания в кустах, пока собирал траву-светяшку. Подумал, что там кабан! Травнику за свою трусость было даже стыдно. — Ордо Фавониус следует поискать кого-то получше моей кандидатуры.       — Впрочем, надеюсь, что вы передумаете, — она, развернувшись на каблуках, плавно подплыла к выходу. — До встречи.       — Хорошего дня, — проронил он в ответ и обессиленно плюхнулся на табуретку рядом с собой.       Травник потер лицо руками, отгоняя все неприятные наваждения и последние крупицы сна, а затем стал вспоминать все те планы, что набросал себе прошлым вечером. Он открыл окна в лавке, впуская свежие ветры и несколько семян одуванчиков, вновь поднялся наверх, на второй этаж, где располагалось несколько комнат. Сначала прикрыл дверь в свою, затем, постучавшись, заглянул в пустую комнату его леди, ни свет ни заря покинувшую стены города, чтобы разобраться с поручением в Гильдии Искателей приключений, и смог лишь помолиться Барбатосу, дабы она пришла цела и невредима. Затем травник оказался на кухне, оценив маломальские остатки чая в чайнике и надкусанную буханку хлеба. Видимо, самый вкусный кусок от нее уже откусили.       Через некоторое время он услышал знакомое: «Простите?», вопрошающее, есть ли тут еще кто-нибудь живой, и вновь оказался за работой, собирая для Тимея что-то, что смогло бы перебить запах после взрыва в лаборатории Сахарозы. Травнику было жаль расставаться с родной сердцу полынью, но пришлось отпустить ее, принимая пару монет моры и новое заживляющее средство от алхимика. В чем прелесть этого зелья травник узнать так и не смог, но Тимей, пока убегал, уверял его, что действует оно быстрее и сильнее обычного.       Хозяин лавки пока не мог предположить, хороший ли обмен совершил, получив четверть суммы от действительной цены полыни из Снежной, но был рад, если смог помочь старому другу хоть за бесценок. Впрочем, травник все же поднес зелье на свет и внимательно разглядывал субстанцию, пытаясь понять, не в концентрации ли все дело, и думал над тем, чтобы разбавить его для более длительного и экономного использования. А затем положил эксклюзив к остальным зельям в шкафчик с аптечкой, решив, что посоветуется об этом со своей леди.       Еще чуть позже он вышел на улицу, наблюдая, как Маргарита торопливо шагала, скорее всего, к Хорошему охотнику, а у Моны в открытом окне ходуном ходили занавески. Интересно, подумал он, заплатила ли она за аренду этому старику Гете?       Травник вновь поставил небольшие деревянные ящички из-под фруктов с расстеленными на дне потерявшими актуальность выпусками «Вечернего Тейвата», что любила почитать на досуге его леди, на небольшие два столика по обе стороны от входа в лавку. Они были уже не новыми, и если он проводил по поверхностям этих двух старичков рукой, то непременно оставлял на своей ладони множество заноз и остатки облупившейся краски. И в этом не было ничего необычного, они всю жизнь простояли на солнце, высушивая для травника его основной продукт — травы. Вот и сейчас он раскладывал, предавая мондштадтскому солнцу мяту, дикий клевер и плоды бадьяна, что сорвал с деревца в коридоре на втором этаже. Бадьян, присланный еще саженцем братом травника из командировки в Натлан, прижился в их обширном ботаническом семействе на удивление быстро.       Продавец трав улыбнулся, вспоминая, как старший брат на протяжение двух-трех писем яростно пытался убедить его, что это анис и не хотел признавать свою неправоту. Вот, что значил характер истинных жителей царства снегов. Закаленные определенным укладом жизни, они всегда были более жестоки к миру, к окружающим… (и даже к самим себе), чтобы водить дружбу с другими, более мягкими народами, которые совершенно не понимали их. Да, у травника были друзья, да, теперь он снискал уважение в городе, где проживал, да, ему нравилось жить среди мондштадтцев, но все равно он чувствовал себя чужим, которого никогда не примут.       Ведь как говорят на Родине, ты можешь уехать из Снежной, но Снежная навсегда останется в твоей душе.       Солнце успело хорошо напечь травнику голову с шеей в придачу, будто на нее уронили семя пылающего цветка. Он поднял взгляд на небесное светило и глуповато почесал затылок, понимая, что уже почти полдень. Если бы он воздержался от плотного обеда, приберегая мору, что потратил бы на продукты, и заказал у Сары пасту с томатным соусом для ужина, чтобы порадовать в пятничный вечер свою леди, которая придет злая и уставшая, то получил бы хороший нагоняй от нее же?       Травник потряс головой, отгоняя подобную мысль. Ему нужно было дойти до Куинна и добросовестно купить овощей и немного фруктов. Но блюда из «Хорошего охотника», да то же чертово мясо с морковкой, преследовали его оголодавшее воображение, соблазняя начать двигаться в сторону главной торговой улицы.       — И это все с вином из одуванчиков, — бормотал он под нос, предаваясь своим жалким желаниям.       Впрочем, в следующее мгновение его растормошила чья-то жесткая рука:       — Уважаемый, — перед ним стоял будущий кузнец Мондштадта или просто подмастерье Вагнера — не обделенный телом Шульц. Его голубые глаза с беспокойством впились в травника, от чего второму стало жутко не по себе, и он всеми силами постарался юркнуть из цепкой хватки парня на своем плече.       — Ч-что случилось? — потирая ноющую мышцу, на месте которой на коже точно останется синяк, пробормотал продавец. Прежде с Шульцом они не общались.       — Я не смог до вас дозваться, прошу прощения, если напугал. Меня послал господин Вагнер и просил передать вот это, — парнишка протянул небольшую коробку наполненную стеклянными изделиями разных размеров и форм. — Господин Вагнер очень благодарен вам за помощь и не возьмет денег за этот заказ.       Травник приобрел интерес к разговору и мягко улыбнулся:       — Можешь сказать кузнецу, что не стоило так утруждаться, — он забрал у юноши лоточек и прижал к груди. — Но я сердечно рад подарку. Вагнер может обращаться ко мне в любое удобное ему время.       Шульц энергично кивнул и с чувством исполненного долга попрощался и уже было пошел обратно, но резко остановился:       — Если вас не затруднит, то можете ответить, для чего могут понадобиться такие замысловатые тары? — крикнул он застывшему в дверях травнику, что собирался отдохнуть от солнца в лавке. — Я выдувал множество склянок для наших алхимиков из Ордо Фавониус, но таких не заказывали еще ни разу.       — Расскажу как-нибудь в другой раз.       Травник скрылся в сумраке помещения, где все еще было не только душно, но и никак не хотел выветриваться запах душистых трав. Он поставил лоток со стеклянной посудой на прилавок, заваленный всяким запылившимся хламом в виде каких-то рецептов, пары книг, сушеных листьев и своего недоеденного бутерброда, который вместе со ступкой и пестиком упал на пол, так еще и маслом вниз.       Черт бы его побрал, думал продавец, отмечая, что сегодня точно не его день, а затем пропустил серию чихов из-за поднявшейся пыли. Он чуть не задел тот самый заветный лоток, почти перевернув все стекло вверх дном. Хорошо, что рукава на его вязаном жакете были не такими широкими, иначе, во имя всех грехов Царицы, травник бы перевернул с ног на голову всю лавку и уже был бы готов залезть в петлю от безысходности, ведь столько склянок стоили его двухмесячного дохода.       Но убираться в лавке он бы все равно не стал. Слишком уж не любил это дело.       Травник, вздохнув, присел, чтобы поднять свой бутерброд. Масло прилипло к полу, и мужчине пришлось сначала поискать глазами тряпку, а после раздосадованно вылить немного своего утреннего чая на дерево и поводить по лужице ногой, надеясь, что и так сойдет. Если нет, то он бы еще что-нибудь придумал.       Те склянки, что принес Шульц, были неожиданной платой за помощь Вагнеру, а точнее, его семье. Где-то в прошлом месяце, когда травник лежал у себя в постели, изнывая от ужасной жары, и ждал грозы, чувствуя, как меняется давление и начинает ломить кости, в ночи послышался громкий стук в дверь. Он еле разлепил глаза, пытаясь подвинуться, и долго не мог заставить себя встать, а когда поднялся, то увидел в дверном проеме зловеще сверкающие глаза.       «Мы будем открывать?» — спросили они, и сердце травника отпустило, ведь после пугающей книжки о Горном Хребте, где постоянно пропадали люди, ему почему-то было боязно. Его леди ожидала хоть каких-то подвижек, ведь стук не прекращался.       — Эй, дьявол из Снежной, открывай! — услышали они спускаясь по лестнице. У травника даже мурашки по спине пробежали, если не учитывать того, что тело одеревенело.       Его леди шла с фонарем впереди и давала опираться на свое плечо. Как она сказала, то так бы и оставила его лежать в комнате, если бы не требовали «дьявола из Снежной». Травник остался стоять у прилавка, а девушка, покачивая собранными в хвост русыми волосами, направилась открывать дверь позднему гостю.       — Уважаемый, вы время видели? — спросила она, отперев замок своей массивной связкой ключей.       — Прошу меня понять, — на улице стоял кузнец Вагнер в растерянности заглядывая за плечо леди, чтобы что-то выискать. — Ты! — указал он на травника, тушующегося на задворках. — Ты тогда собрал лекарство для Анны по рецепту врача из Ли Юэ!       — Успокойтесь и не кричите, — скомандовала девушка, а затем пропустила мужчину в лавку и спросила, зачем кузнецу лекарство, предназначающееся Анне. Травник следил за происходящим так, будто это совершенно его не касалось, будто само его сознание осталось наверху и все еще спало. Все вокруг казалось сном.       Он сделал шаг назад и оперся на прилавок, всем сердцем захотев куда-нибудь пристроить свою задницу.       — Дочка приходит домой и как начнет рыдать. Я ничего не понимаю, а она свалилась и рыдает в три ручья, говорит, будто молоточками по голове бьют. Мы ей и лилию калла заваривали, и луковую шелуху с цветками-сахарками давали, но ничего не помогало, — тараторил вечно спокойный Вагнер, что иногда леди пыталась удивленно переглядываться с ошалевшим травником. — А сейчас жена ей руку ко лбу приложила, а у ребенка жар. Я не знаю, что делать.       — Но я не врач, — меланхолично обронил травник. — Я просто продаю и покупаю травы. Не думаю, что смогу помочь вам, кузнец.       На самом деле, он понял, что дочь Вагнера мучилась от перепадов давления, как и многие взрослые, хотя мог поставить на переутомление или же более серьезную болезнь, но не стал. Травник действительно не был врачом и не врачевал. Он мог собрать несколько видов трав для чая на продажу, мог подобрать их для настоек или мазей, но всегда делал их только для себя, ибо не хотел брать ответственность за последствия их использования. Травник никогда не желал сделать кому-то хуже своими руками.       — Просите что хотите. Золотые, руду, оружие — все, что вашей душе угодно, — взмолился кузнец. — Только помогите моей малышке.       — А вы не обращались к сестрам в собор? — леди сложила руки на груди.       Вагнер отрицательно покачал головой, первым местом, о котором он сразу подумал, оказалась лавка травника. Кузнец сразу вспомнил, как Энтони хвастался лекарством для Анны и золотыми руками одного мастера. Продавец трав нахмурился и потер переносицу, голова что-то совсем не хотела думать.       — Давайте попробуем дать ей сбор из солнышек и мелиссы, — пробурчал он, вспоминая самые безвредные травы, коими пользуется.       Их одновременные: «Что?» травник проигнорировал, проходя на середину комнаты, чтобы развязать пучок сушеной мелиссы. Хоть он и держался из последних сил, чтобы не свалиться посреди лавки, все еще с закрытыми глазами мог определить, где у него и что находится. Отбирая каждый стебель, он укладывал его на небольшой кусок бумаги, какой-то не особо дорогой, от того имеющей коричневатый оттенок. Вагнеру оставалось бы только заварить листья этих растений и через какое-то время дать выпить чай дочке, чтобы ослабить болевые ощущения и выкроить ей шанс проспать до самого утра. Дальше кузнецу следовало обратиться к сестрам, которые были более сведущи в этом деле… по крайней мере, травник так думал.       Он не стал обрывать цветки ромашек, оставив их, чтобы порадовать девочку заморскими «солнышками». В детстве, когда летом брат брал травника на свои тренировки, они возвращались домой через обширное поле, усеянное сотней красующихся перед закатным солнцем ромашек. Травник в силу своего возраста был довольно глупым и наивным, называя их на свой лад. Хоть и изводился брат, повторяя, что это ромашки, он все равно твердил о том, что им непременно нужен букет солнышек, чтобы подарить маме.       И до сих пор травник по привычке называл их на свой детский манер, даже брат в письмах иногда мог оговориться и назвать ромашки в честь небесного светила.       — Если это не поможет, то обратитесь к алхимикам, пусть они сделают вам болеутоляющее зелье, — травник пару раз сложил края бумаги и передал сверток Вагнеру.       — Сколько я должен? — кузнец торопливо сунул травы подмышку.       — Просто поскорее идите домой и уложите своего ребенка спать, — устало улыбнулся продавец под одобрительный кивок его леди. Он не стал брать платы, ведь знал, что если травы не помогут, заказать зелье у алхимиков будет очень дорого. — Это будет лучшей платой.       Так они сопроводили мужчину к выходу и облегченно вздохнули, направляясь к комнатам наверху, травник, споткнувшись об одну из ступеней, все так же опирался на девушку, чтобы лужицей не потечь по полу.       — И все же, — задумалась леди. — Зачем они дали ребенку лилию калла?       — Не знаю, — пожал он плечами. — Может, подумали, что ей нужно противоядие.              Тогда, почему-то, травник впервые ощутил какое-то до боли приятное чувство от помощи другому и задумался о том, чтобы все же поучится врачеванию, а не смешивать травы, руководствуясь фразой: «Начнем, а там как пойдет».       От разглядывания причудливых склянок, что преподнес кузнец, продавца трав отвлекла еще одна женщина, часто забредающая в его магазинчик, чтобы приглянуть для себя что-то новенькое, словно он собирает здесь редкие вещицы.       Марджори поприветствовала его, поправляя юбку, что зацепилась о ручку двери, и неспешно прошлась по лавке, рассматривая ящички с травами.       — Там, кажется, дождь собирается, господин травник, — она остановилась возле шалфея и цветков глазурной лилии. Видно, шалфей потянул ее, зная, что женщина проходит не самые легкие времена, а глазурная лилия захотела смягчить своей сладостью ее апатию. — Не стоило оставлять продукцию на улице.       Он бросил взгляд к окну, но там все так же светило солнце, да и кости у него не болели, как при каждом удобном случае изменения погоды.       — Не смотрите так, облака доплывут до нас лишь где-то через час, — Марджори сделала шаг к горшку, где росли присланные из Фонтейна фиалки, зацветшие и все еще поющие о весне и солнце, когда луга чужой страны все еще покрыты ее фиолетовым ковром. Но это было ни чем иным, как роскошным шоу — легким флиртом и игрой. Фиалка указывала женщине научится отделять личное от публичного. Это заставило травника усмехнуться. — Ничего смешного, Маргарита сегодня рассказала мне об этом за обедом, а ей об этом поведала Мишель, да, смотрительница мельницы! Она-то уж и высоко сидит, и далеко глядит, хвала Барбатосу.       Не то чтобы травник ей не верил, он и правда задумался о том, чтобы затащить травы в лавку, но сделал бы это позже.       — А вы за чем-то конкретным пришли или советы мне давать? — вежливо поинтересовался он.       — Ладно-ладно, что вы посоветуете мне сегодня? — Марджори обернулась, готовая выслушать свое «магическое» предсказание, которое травник иногда мог ей сделать. На самом деле, он просто был наблюдательным и следил за тем, что привлекало клиентов, не зная, что людей такое «колдовство» заинтересует.       Травник раздосадованно вздохнул, понимая, что хотел бы себе кустик или хотя бы веточку малины, способной научить создавать необходимое Марджори внутреннее пространство своими цепкими ветвями, впрочем, все, что он сделал, это объяснил посетительнице значения поприветствовавших ее трав и завернул их в обмен на небольшое драгоценное колечко из ее магазина.       Травник подарит его своей леди ко дню рождения в июле.       Он поднес золотое украшение к свету и всматривался в причудливые трещинки, в которых мерцали неограненные голубые с желтыми прожилками камни, словно на него искрясь глядели глаза получательницы. Интересно, где же все-таки Марджори находила такие редкости?       Когда продавец трав закончил с любованием прекрасным, нашел надежное место для склянок и даже вышел из лавки, предварительно расчесавшись, чтобы пойти к Саре за потенциальным ужином, то ощутил, как спина предательски заныла. Это было не к добру. Оставив в «Хорошем охотнике» один из мешочков с морой, который он заработал на днях упорным трудом над сбором заказов, травник поплелся обратно, поглядывая на небо, что заволокло тучами и не давало прохода солнцу.       Ему иногда стоило не грубить и прислушиваться к главным сплетницам Мондштадта… пока их сообщество работало бесплатно, по крайней мере, для него.       Время приближалось к пяти часам вечера и означало, что скоро жители Города свободы начнут стекаться по домам после долгого трудового дня, а некоторые из них аккуратно забредут в лавку травника, чтобы забрать те заказы, которые не успели за эту неделю. Работа для него только начиналась, а косточки болели так, что грозились ссыпаться в одну большую кучу, оставляя травника в облике какого-нибудь гидро-слайма. Он — не в силах застегнуть — запахнул свою вязаную кофту плотнее, чтобы не поддаться бурному потоку ветра, прошедшему по главной улице. Даже Катерина, которая через мгновение улыбнулась ему, попридержала поднявшуюся юбку.       Потянуло сыростью и еле уловимой сладостью цветка-сахарка.       Травник спустился на нижний уровень к воротам и купил у Куинна немного спелых, налитых цветом, словно небо на закате, закатников. Он лишь надеялся, что леди не припрет его к стенке, узнав, на что были потрачены деньги, ведь жизнь без таких маленьких приятностей — не жизнь, верно? Правда, думалось ему, к подобному ужину все-таки полагается бутылочка вина из одуванчиков, но травник уже чувствовал себя слегка виноватым, поэтому отогнал эту мысль, совсем как утром, когда только начал думать о спагетти.       У лавки на него напала птица. Большой пернатый монстр сначала важно кружил над головой, нагоняя тревогу на и без этого суетного продавца, так еще и нахально что-то крикнул, цапнув за плечо. Травник отшатнулся, словно от приветственного удара руки старшего брата.       — Ты могла бы быть и поприветливее, не стоило перенимать повадки хозяина, — обиженно пробурчал он, и птица еще раз крикнула, отвечая что-то не на тейватском. Только брат понимал язык своего питомца.       Екатерина, темнокрылый беркут старшего, пролетела с ним в лавку, устраиваясь на небольшой жерди над прилавком — обычном крюке, куда крепилась цепь, что держала на весу горшок с маргаритками — и вновь гаркнула, чтобы травник поторапливался и скорее освободил ее от ноши в виде письма на лапе.       — Кормить мне тебя нечем, так и знай, — поставив рядом пакет с едой, сообщил продавец, смотря в карие хищные глаза. Закрыв и открыв клюв еще раз, птица отвернулась от него, переминаясь с лапы на лапу. Травник отвязал свернутую плотную и, похоже, очень дорогую бумагу, что содержала на себе множество всего интересного, птица тут же взмахнула крыльями, ударяя его по лицу и опрокидывая маргаритки, а затем вылетела, зная, что на письма он никогда не отвечает. — Вот ж чертова… чтоб тебя.       Травник выбежал за ней в след, намереваясь запустить чем-нибудь тяжелым, но с его скоростью охотничьей птице и нельзя тягаться. Она была уже высоко-высоко, словно галочка на рисунке ребенка. В дверях он с отчаянием понял, что теперь его колени болят еще сильнее и пора бы найти обезболивающую мазь, но как назло на его нос упала капля, затем другая. Небо загремело в раскатах грома. Пошел дождь.       Продавец нервно вздохнул, отговаривая себя кричать от безысходности, и повернул голову, чтобы начать собирать травы, которые должны были сушится в лучах небесного светила в этот солнечный день.       — Эй, ты! — чей-то детский голос со стороны лестницы ведущей в Ордо Фавониус окликнул его, заставляя обернуться. — Ты — травник? Где можно найти сушеницу или тысячелистник?       Перед ним стоял то ли ребенок, то ли подросток… на вид травник дал бы мальцу все одиннадцать лет, однако, по его голубым, словно Сидровое озеро, глазам, можно было понять, что он довольно умен. Но что больше всего ужасало продавца, так это то, что его лицо, шея, пушистые уши и прилизанный от влажности, словно у собаки, хвост сочились кровью, алая она сбегала вниз, растворяясь в воде, которая ниспадала с небес крупными каплями. Его волосы насквозь промокли, а грудная клетка резко вздымалась и опускалась, будто он задыхался после долгого бега.       — Быстрее!       — У тебя кровь, тебе помочь? — растеряно спросил травник, чувствуя себя на фоне его быстроты ленивой улиткой.       — Сам себе помо…       Но договорить ему не дал громкий оклик: «Стой, псина!» и жуткий шум за спиной продавца. Дело в том, что лавка и сам дом располагались как бы в нише между стеной и лестницей, что вела на пролет второго уровня, а оттуда к штабу Ордо Фавониус. Травник уже привык к вечным погоням рыцарей по ступеням рядом с лавкой, но никак не подумал бы, что какой-то идиот будет прыгать прямиком со стены за его спиной! Травник медленно обернулся на шум, однако, прямо перед его носом пронеслась белая, ледяная вспышка, словно в те времена, когда он на родине выходил на улицу в метель, которая начинала кружить тебя в своем смертельном вальсе. Эта вспышка снесла оба стола, на которых находились ящики с сушащимися травами, хорошенько покрыв их ледяной корочкой.       — Вы что себе позволяете?! — вспыхнул травник, обращаясь к капитану кавалерии, который скептично отряхивался от грязи, что запачкала его рукава белой рубашки, пока он приземлялся.       — С меня кружечка в «Доле ангелов», дружище, — отмахнулся Кэйа, обходя продавца и направляясь к мальчишке, чьи ноги слегка подморозили.       Не то чтобы второй не мог убежать прямо сейчас, лед явно был не так прочен, просто это было бы несколько затруднительно в такой дождь. Однако травнику было все равно, какой грех тот совершил, что за ним гонялся аж капитан кавалерии. Его волновало лишь то, что Кэйа испортил хороший образец трав, который травник так бережно раскладывал. Сгорая от гнева, он схватил бы рыцаря за его дурацкий воротник и хорошенько встряхнул, но не смог даже протянуть руку — так уж заболело плечо, что ни поднять, ни схватить что-либо рукой не получалось. Изо всех сил сжимая больной сустав второй рукой, в голове продавца трав не нашлось ни одного приличного слова.       Впрочем, в это время сам Кэйа отшатнулся — перед мальцом возникла путешественница со своим компаньоном. Как назвал его рыцарь, псина засуетилась, повторяя: «Спаси меня! Спаси, я ничего не сделал!», на что Люмин задумчиво кивнула, переводя взгляд на капитана. «Почему ты охотишься за детьми? Другой работы не находится?» — спросила она, полагая, что мальчишка не совершил ничего особо тяжкого, такого в Мондштадте просто не могло произойти. — «Капитану кавалерии нечем заняться?». На ее заявление Кэйа нервно усмехнулся, а затем так же быстро, как поднял уголки губ вверх, опустил их, сообщая, что этот беглец украл реликвию из Фонтейна и скрылся, а за его голову полагается огромная награда. Наверное, рыцарь ожидал, что Люмин кинется перерезать шею мальчишки первой, отдавая ей это право.       В то время, пока они препирались, псина, махнув своим распушившимся хвостом, уже бежал к воротам, где стражники кричали: «Сэр Кэйа, скорее!».       — Ничего, поймаем и его, элемент крио всегда эффективнее в дождь, — он отстегнул свой пушистый воротник и снял небольшой плащ, накинув на голову путешественницы: — А с тобой мы позже поговорим.       — Эй, а как же Паймон! — возмутилась ее летающая спутница вслед удаляющемуся рыцарскому силуэту с мечом на перевес. — Я же тоже намокла!       Люмин лишь улыбнулась и посоветовала ей поскорее полететь в лавку, чтобы не мокнуть под дождем, а сама накинула на плечи плащ и подошла к травнику, что, сидя на коленях, все еще пытался собрать заледенелые травы в свои ящики.       — Я помогу, — тихо произнесла она, тряхнув своими блондинистыми волосами, которые уже можно было выжимать. Путешественница присела рядом и быстрыми движениями начала поднимать льдинки и промокшие травы с брусчатки. Благодарности травника не было предела, когда эта юная девушка в два счета справлялась с той работой, на которую его одеревенелое тело было не способно. — Вы простите Кэйю, он ведь не со зла. Главное преступника поймать.       — Анемо Архонт простит, — ответил продавец.       Собрав все то, что удалось, Люмин взяла оба ящика подмышку и прошествовала к лавке, не давая травнику ни единого шанса нагрузить себя даже довольно легким трудом. В лавке она помогла ему закрыть окна и дверь, чтобы влажность не проникла в помещение с травами и они беспощадно не отсырели. Он предложил путешественнице тряпку, используемую как полотенце, но она отказалась, ловко взмахнув рукой и создав ветряной поток, что сначала вихрем пронесся по ее волосам и одежде, а затем перешел к спутнице, высушивая каждую по щелчку пальца.       — Мы пришли отдать собранные травы, вы ведь еще работаете? — Паймон, казалось, так ее звали, подлетела к травнику удерживая в своих маленьких руках пучки с цветками-сахарками, слегка вялыми глазурными лилиями и шелковицей из Ли Юэ. — Они немного помялись, но уверяю, что еще час назад росли в земле! — заверила она оставляя их на прилавке.       Люмин кивнула подтверждая слова подруги, чем заставила травника слегка улыбнуться. Были в Ли Юэ еще час назад! Силы Почетного рыцаря для травника были за гранью воображения. Осматривая товар, он все думал о том, что хотел бы попутешествовать по миру, как она или брат, чтобы повидать множество интересного, а не только семена из других стран. Впрочем, продавец тут же понял, что, скопив моры, он в силу здоровья, скорее всего, не доехал бы даже до Фонтейна, и это его огорчало.       — Итак, десять глазурных лилий, пять шелковиц и двадцать цветков-сахарков, — подсчитал продавец, запуская руку в растрепанные волосы. Путешественница время от времени заглядывала к нему, чтобы обменять травы на мешочек моры, но в этот раз травнику сложно было отдать всю сумму, ведь она принесла довольно дорогие травы, а он уже потратил половину своих сбережений. — Я должен вам порядка двух сотен моры.       — Мы сегодня поужинаем в «Хорошем охотнике»! — радостно захлопала в ладоши Паймон. — Видишь, видишь, я говорила, что нужно было собирать цветки-сахарки!       Травник заглянул под прилавок в надежде, что там все еще оставались мешочки с морой, и был приятно удивлен, ведь Михаил, его друг-паучок, живущий в одной из верхних ячеек, сберег один пузатый кошелек с узором в виде красных маков. Поблагодарив своего питомца, травник достал нужное количество монет и доложил их в тот мешочек, что сегодня принесла Лиза.       — Большое спасибо, что помогли сегодня, — он отдал вознаграждение путешественнице, что, распрощавшись с ним, уже собралась уходить, обсуждая со своей спутницей предстоящий заказ и то, где они будут его есть в такую непогоду. Однако продавец вновь окликнул ее уже в дверях. Он, ещё раз заглянув к Михаилу, чтобы пересчитать остаток своих запасов, увидел, как его черные тонкие лапы ползут по небольшому бумажному конверту. — Люмин, если тебя не затруднит, не примешь ли письмо от одной своей поклонницы? Она восхищается тобой.       Леди написала его, когда узнала, как много путешественница помогала Мондштадту и ближайшим странам, как самоотверженно она погружалась в свои приключения и как ловко заводила друзей, готовых помочь в любую минуту. Только вот отдать своему идолу у нее никак не получалось. Работая в Гильдии, его леди часто находилась в окрестностях города и еще ни разу не смогла с ней пересечься.       Люмин с радостью взяла письмо и, уложив его за лиф, обещала, что обязательно прочтет этим вечером, а затем, вместе со спутницей, взволнованно трещащей о том, что скоро у путешественницы будет свой фан-клуб, как у Барбары, и том, что она бы безумно хотела увидеть эту храбрую леди, что работает в Гильдии, вышла из лавки.       — Приятного вечера, — пожелал им травник и чиркнул спичкой, чтобы озарить помещение светом свечей и небольшого фонаря у лестницы, иначе лавка беспросветно погружалась бы во мрак с каждой секундой. Дождь яростно барабанил по окнам, закрывая любое напоминание о городе снаружи. Продавца очень сильно беспокоило, как леди доберется домой.       Постаравшись хоть как-то помочь ей своим бесполезным волнением, он решил, что поползет наверх и отнесет ужин на кухню, а затем найдет свою разогревающую мазь, которая, если и не сильно, но притупит ноющую боль. Однако, именно тогда, когда он все себе распланировал, появились новые дела: то ему нужно было разложить заледенелые травы, то убрать горшок с маргаритками, то он вспомнил об упавшем на пол бутерброде и долго осматривал уже высохшее место, пытаясь понять, нужно ли убираться или же грязи и вовсе незаметно, потом к нему заглянул Энтони, который, собрав свой бумажный зонтик, объявил, что пришел за лекарственным сбором для сестры. Травник передал ему уже собранный заказ и, хоть и корчась от боли, получил заслуженные пару монет. Он не брал с Энтони полной суммы, ведь знал, что мужчина не сможет уплатить всю стоимость.       В конце травник долго смотрел в окно на удаляющегося клиента и не мог понять, что же он забыл. И нет, он думал не об ужине или же мази, это исчезло из его головы еще около часа назад. Продавец вновь окинул пустынный двор, где у соседей уже были наглухо закрыты ставни, а по брусчатке и стенам домов которого беспощадно бил дождь. Вздохнув, он лениво почесал поросшую щетину и осмотрел лавку на предмет, о котором позабыл.       Это оказалось письмо брата, валяющееся на полу с остальной макулатурой, призванной держать на себе сушащиеся травы. Травник, похрустывая спиной и тем самым суставом плеча, приложил все усилия, но весточку от своей родни нашел, потратил на это тучу времени, но нашел. Бумага была пустой, как и обычно, поэтому он поднес ее к огню, нагрев достаточно для того, чтобы проявить чернила. Подобная техника, хоть и была небезызвестной, но между ними двумя считалась эдакой тайной и секретом, ребячеством, как тогда, в детстве, когда они не хотели, чтобы родители увидели их переписку.       «Ты еще не спился в своем Мондштадте? Надеюсь, что твое тощее и бездыханное тело уже не лежит где-то под забором. Ты ведь лечишься и хорошо питаешься?» — быстро пробежавшись по тексту, травник усмехнулся. — «Пишу тебе, чтобы рассказать, что меня перебрасывают в Сумеру и отпуск в Снежной закончился так же быстро, как и начался. Если не хвораешь, может, приедешь как-нибудь повидать отца? Он стал совсем плох, все бухтит, что ему недолго осталось, а я еще не женат. Ты ведь живешь с мондштадткой? Можете пожениться скорее? Он хоть отстанет от меня и моей Катеньки. Не помню, говорил ли, но я начал отращивать волосы. Отец жалуется, что я похож на бабу и нашу мать одновременно, ну не смешно ли? Я взрослый мужик и такой комплимент словно нож в спину. Это ты у нас на маму всегда был похож… Знаешь, я очень скучаю по ней. Иногда так хочется вновь услышать ее голос, что перед сном я вспоминаю ту колыбельную о маленьком матросе»              Он отложил письмо и осел на пыльный пол в полной прострации. В их доме разговоры о матери стали запретной темой, после того, как она покинула мир, мучаясь сильной лихорадкой, которая изводила ее совсем не хрупкое тело день за днем. В те времена в их доме было неспокойно и каждый раз, приходя с прогулки, травник заставал врачей возле кровати матери. Они с братом толком и не могли поговорить с ней последние несколько месяцев. Отец просто не подпускал их к больной ни под каким предлогом, не работал даже венок из «солнышек», который мама так любила и который оставался их последней надеждой, чтобы еще раз увидеть ее теплую улыбку.       Примерно в это же время травник стал увлекаться книгами по траволечению, собирая любые сборники о народной медицине, ботанике. На родине все еще хранится под подушкой его собственный, составленный детской рукой, гербарий, старый и не проработанный, но такой любимый.       Однако, все те знания никак не помогли матери. Что бы ни делал отец, каких бы врачей ни искал, она потухла словно спичка. Теперь травник понимал, что это было заметно с самого начала, когда ей переставали помогать даже исцеляющие зелья алхимиков.       — Такой дождина! — словно ураган, резкий хлопок двери потушил все свечи и заставил продавца обернуться, а затем съежиться от боли. В полной тьме, на фоне сверкающего в молниях неба, над ним, капая одеждами на сушащиеся травы, стояла его леди. С горящими от возмущения на непогоду глазами и пугающей аурой, будто его сейчас точно съедят. — У меня так голова болит, сейчас свалюсь, — продолжала она, запирая дверь. — Ты чего расселся? Давай вставай с пола, он же грязный.       Каждый раз оставаясь один на один с собой, травник чувствовал себя чужаком, занимающим чье-то место возле леди в этом чертовом Мондштадте, ведь мог бы найтись кто-то намного лучше него, кто-то сильнее и умнее, бесстрашнее, кто-то, кто мог бы заполучить Глаз Бога и обеспечить ей богатую жизнь. Но, когда его леди возвращалась домой, травнику становилось так спокойно, будто он возвращался в беззаботное детство с мамой и братом на родине. Когда его леди была рядом, он чувствовал себя как дома.       Леди оставила свой потертый и почти разваливающийся лук на полу. Травник подумал, что на этих выходных обязательно нужно было бы отправиться к хребту, чтобы спилить там хорошую заготовку и сделать из нее у Вагнера новый. Нужно было просить у кузнеца не склянки для своей работы, а заказать ей хороший лук ко дню рождения, а с Марджори взять денег вместо красивого украшения, с этим продавец уже, конечно, промахнулся. Он отвел глаза, застыдившись собственной глупости, пока его леди повесила плащ на вешалку и взлохматила волосы, что лежали в буйном беспорядке от дождя.       — Ну-ка, — она присела на корточки рядом, пытаясь поймать взгляд травника. Запахло свежестью и каким-то металлическим, режущим слизистую амбре. — Кто-то опять сказал валить в свою Снежную, пока ты хотел помочь? Или спрашивали о связи с Фатуи?       — Ты ведь знаешь, что это уже давно в прошлом, — ответил он ей, усмехнувшись, и постарался скорее сменить тему, чем бередить прошлое: — Брат письмо прислал, пишет, что его переводят.       Леди многозначительно хмыкнула и взялась за листок на прилавке, куда указывал травник, но пока она читала с ее спины начали лететь, а затем с брызгом разбиваться о пол крупные капли, и травник бы списал это на вымокшую в дождь одежду, если бы пол не окрашивался в алую жидкость, въедающуюся в дерево.       — Ты ранена? — продавец вскочил, невзирая на усталость и поднес руку к предполагаемому пострадавшему месту. Его ладонь тут же измазалась, словно в бордовой краске или в том мякише свеклы, когда они в Снежной варили борщ.       — Да ничего серьезного, — отмахнулась леди, а затем сняла со спины сумку. — Я сегодня весь день батрачила в этом чертовом Спрингвейле по поручению Брук. Столько кабанов перерезала, вот и нам к ужину на обратном пути прихватила. Ты ведь так любишь в пятницу хорошо наесться перед сном.       Она спросила у него, не купил ли он себе что-либо на аперитив, украдкой заглянув к Чарльзу в обеденное время, но травник, успокаивающий свое скачущее от поднявшегося давления сердце, отрицательно покачал головой и показал пакет с уже остывшей лапшой.       — А это тоже оттуда? Горошинки какие-то, — в руках у леди оказался небольшой сверток, который она подобрала с прилавка возле письма. — Брат тебе вновь семена передал?       Травник вопросительно заглянул ей в руки, осматривая продолговатых светлых, больше похожих на семечки тыквы, неопознанных гостей. Он вновь пробежался глазами по бумаге, вспоминая, что не дочитал каракули старшего и, хоть в полутемках, ведь свечи были затушены, увидел внизу приписку, что тот ждет ответа и, конечно же, прикупил своему младшему какую-то новинку у одной из бабушек на воскресной ярмарке.       — Думаю, он прислал нам тыкву, — констатировал травник, еще раз взглянув на семена.       — Звучит вкусно, — облизнулась леди. — Посадим и попробуем.       Они так бы и оставались в лавке, обсуждая все то, что их настигло в этот ненастный, но местами безоблачный день, однако леди вспомнила о мясе, ужине и что вообще нужно было бы помыть пол, а ее вещи замочить, иначе эта жгучая кабанья кровь испортила бы ее обновки, только-только подшитые! Травник, еле передвигаясь по лавке, словно гидро слайм, зажигал свечи, пока она вышла на улицу и подставила тряпку под дождь, чтобы намочить, а затем пыталась оттереть пол, напрочь отказавшись от любой помощи. Впрочем, продавец сидеть без дела тоже не собирался и, опираясь всем весом о перила, с сумкой мяса и пакетом лапши поднялся наверх, где, повернув направо и пройдя в кухню, в ящике с зельями нашел баночку с леденцами, сваренными им из обыкновенного сахара, экстракта мяты и несколькими каплями обезболивающего зелья, которое он купил у самого Альбедо. Травник достал несколько для себя и своей леди, ведь помнил, что, даже если она старается это скрыть, ее голова от давления тоже трещит по швам, а затем стал разжигать огонь в печи, чтобы скорее нагреть второй этаж и запечь их ужин. Кухня была скромной и маленькой, отделанной довольно давно, ведь в каких-то местах от стен начинало отходить подобие обоев, но она выполняла еще и функцию столовой с корзинами, в которых хранились продукты, столом, где в вазе, крутя своими задорными лепестками, стояли ветряные астры, и парой стульев.       Продавец зажег одну свечу на столе, не включая светильник, чтобы не тратить драгоценный керосин, а затем нагрел воду для леди, что не только оставила бы в ней свою грязную одежду, но и точно хотела бы помыться после рабочего дня. Для этого служила небольшая комната с большим тазом и окном, куда можно было слить грязную воду. Она располагалась в другой части кухни и иногда, выходя из нее, можно было нечаянно снести с ножек стул.       После того, как леди потушила свечи на первом этаже, закрыла ставни и дверь на ключ, она вымылась и, источая ароматы всевозможных трав, из которых продавец делал мыло, в большой рубашке из жесткой ткани осела на свой стул, готовая к ночной трапезе. За едой — свежим мясом с морковкой, которое леди в этот раз пожелала вытащить раньше установленного срока, чтобы скорее насладится всей прелестью рецепта, что используют в своем обиходе аристократы, а так же великолепной пастой от Сары — они обсудили, что будут делать с новым зельем от Тимея в их коллекции, взрыв в лаборатории Сахарозы и то, какие красивые склянки травник заполучил в свою коллекцию. И вымывая грязные тарелки после трапезы, он не мог промолчать о дурацком Ордо Фавониус, что изо дня в день донимают его своими приглашениями, сэре Кэйе, который совсем не думает о других, и загадочном юнце с артефактом из Фонтейна. Леди смогла лишь вскинуть брови, удивляясь, как ее сожитель вообще находит такие приключения на свою задницу и как у них в тихом Монде оказался нарушитель, за голову которого предлагали деньги, а вишенкой на торте стало ее негодование по поводу того, что она все это пропустила, будучи за стенами города.       Про письмо, отданное путешественнице, травник тактично промолчал и стал протирать тарелки, оставляя их на небольшом деревянном сушильнике. Слишком ему не хотелось получить нагоняй.       А заварив чай и расставив сервиз, присланный братом травника, из чашек и блюдцев в виде капустных листьев, леди начала свой рассказ. Она поджала под себя ногу и обняла ее, положив на колено подбородок, и все говорила и говорила, как с утра покормила Беляша и Вату — белого и черного котят-нахлебников, что благодарно ткнулись своими мокрыми носами в ее руку, как Катерина попросила ее наладить дела в Спрингвейле и то ли найти Драффа, то ли каких-то голубей, а в итоге ее отправили к Брук добывать мясо.       — Ко мне тогда еще бард привязался, — с негодованием она ударила чашкой о блюдце, сделав глоток горячего гречишного чая. — Думаю, что за напасть? Будет жужжать весь день над ухом, а он рукастый оказался. Тоже с луком, анемо глазом Бога, храни его Анемо Архонт, и меткий же парнишка. Он, оказывается, какая-то знаменитость у нас в Монде, три премии выиграл, а я даже не слышала, — травник кивал ей и не прерывая, подливал чай в чашки. — Его звать Венти, кажись. Спел мне пару своих баллад, и я скажу тебе, о мой дорогой, что нам нужно бы выбираться в город на выходных и слушать его великолепные песни, льющиеся словно мед, а на лире как он играл!       Продавец тоже не слышал раньше о Венти, барде в зеленом берете и сесилиями в волосах. Леди рассказывала, как он учил стрелять ее сначала двумя стрелами за раз, а потом и всеми тремя и даже поделился с ней более прочными из своего колчана. Правда, когда они набрали больше шести тушек, он сказал ей, что ему от солнца стало дурно и испарился, чтобы поболтать с каким-то ветреным другом, леди так и не поняла, что это был за друг, но, посидев под раскидистым дубом, посаженным героиней древности и послушав в полудреме нашептываемые ею истории, под ужасный ливень побежала в город.       Закончив с посиделками и потушив свет на кухне, травник все же пожаловался на свои до безумия ноющие кости, а затем резко дернулся, не ожидав громкого раската грома. После этого, буквально схватив за воротник, леди затолкала продавца в его же комнату и, похрустывая леденцом с обезболивающим, зажгла светильник, стоящий на стуле возле кровати. В комнате травника было лишь три вещи: кровать, шкаф с небольшим количеством пожитков и стул, где лежало всевозможное количество склянок с вонючими мазями от любой, как ей казалось, хвори. Свет от лампы мягко обволакивал их тела, отражая темными силуэтами на полу, как леди усадила травника на кровать, а затем бесцеремонно раздела, старательно вымазывая круги по его закостенелой спине мазью из корня гарпогофитума, имбиря и мятного масла. Сия смесь пахла всегда не особо приятно, но они оба уже привыкли чувствовать ее в доме. Особенно в комнате травника, что весь пропах своими лекарственными травами похуже леди, принявшей ванну.       Она с досадой смотрела, как каждый раз он жмурился от прикосновения ее руки, которой она надавливала на его кожу.       — Сочувствую, — обронила леди, никогда особо не знавшая, что стоило говорить в таких ситуациях.       — Вот умру, тогда поплачешь, — пробурчал травник сквозь зубы, когда она потянула на себя его плечо.       В ту дождливую, полную грома и молний, словно в самой Инадзуме, ночь леди потушила лампу, вновь погружая комнату во мрак и осталась с ним, разделив одну из сторон постели. Травник тихо прошептал: «Останься со мной», а она не могла отказать.