Волк, что недостоин любви!

Глупая надежда на то, что мир станет, ну хоть чуточку лучше. Глупая надежда, что его отпустят. Глупая надежда, что его полюбят! Все мысли Пак Чимина - это глупо! Чимин сидит, возле него тетрадь и поломанный карандаш. А на глазах слёзы. Он клялся, что не напишет про него, про них единого слова. Но написал, и совсем не то, что нужно было... Не про ненависть, а про взгляд и поцелуи. Он не назвал его монстром, а сейчас жалеет об этом. Как он мог такое сделать? Личный дневник Чимина: — Привет, знаешь... Я впервые в жизни просил о смерти человека, который подарил мне три поцелуя ненависти. Человек который ненавидит меня, и сам хотел убить... Врач сказал, что Мин Юнги влюбился в меня.. Но это было сказано не напрямую, он только намекнул. А я не верю. Перечитав имя человека, начал зарисовывать, но карандаш кажется, даже не хотел зачеркивать это злобное имя. Оно всё равно виднелось за толстым слоем карандаша. Чимин нажимал на его ещё сильнее, но ему всё равно казалось мало и мало, цвет не становился темнее. Почему он отказывается выполнять эту функцию? Зачеркивать имя монстра. Карандаш сломался, когда Пак подумал о поцелуе. Эта картинка ожила в его голове, словно это происходит именно сейчас. — Боже, нет, достаточно, — замотал головой Чимин, и посмотрел на сломанный карандаш. Единственное, чем он мог писать. Пак печально выдохнул, закрыл тетрадь, забрал два обломка карандаша, и отправил их на тоже самое место, что и всегда. Он думал о монстре, волке, который отнял его душу, и отказывается возвращать. Чимин всегда думал, что душу дьяволу продать не возможно, он в этом убедился, продать, конечно же не возможно... но он может сам её забрать, а отдать, наверное не умеет, не в его могучих силах. *** Врач действительно договорился с монстром о другой пище кроме воды, и тот удивительно быстро согласился, как ему рассказывал врач. И вот сейчас, возле него стоит куриный бульон, зелёный чай, шоколадное печенье, и несколько вкусных конфет. Сладкое ему принес врач, сказав, что ему не навредит. Пак с радостью принял угощение. Он съел всё, что дали, потому что хотел есть как дикий зверь. Наверное и целого слона съел бы, если бы дали. Он оставил только несколько печенюшек и конфет на потом. Сегодня, если его не подводила парня память, здесь не должно никого быть в этом доме, кроме охраны. Поэтому Чимин решил отнести чашку с миской на кухню. Пак открывает дверь, и не боясь, что его кто-то услышит, идёт спокойным шагом по коридору, напевая какую-то мелодию. Спустился по лестнице, и пошёл на кухню, застыв на полпути. На него смотрел монстр, в чёрной рубашке, на которой было расстёгнуто несколько пуговиц обнажавших ключицы, и в тёмных джинсах. Волосы как под линейку, были разделены на две половины, и некоторые пряди спадали на глаза. Монстр держа в правой руке стакан с водой, подняв вопросительно бровь, отпил несколько глотков и облизав влажные губы, собрал маленькие капельки воды. Чимин незаметно для себя громко сглотнул. (Всё-таки память подвела, но машину за окном он не видел, как же тогда этот, здесь оказался?). Руки задрожали вместе с коленками. Пак часто заморгал, резко начал отводить взгляд, с которым столкнулся. Стал глубоко вдыхать и выдыхать, в груди что-то неприятно сжалось... — Ты в порядке? — спросил альфа и поставил стакан с недопитой водой на стол, что стоял возле него. Омега в ответ лишь вздохнул судорожно много воздуха. — Что такое?— спросил Мин. — Помочь? — Не нужно, — ответил кое-как Чимин. Он знал, как именно этот альфа может ему помочь. Прислонившись к стенке рядом, Чимин опустил голову. Он не хотел, чтобы такое состояние видел этот монстр. Парень почувствовал, что к нему приближаются маленькими шагами, и он испугался. Здесь никого нет, никто не поможет. Чужая рука забрала тарелку с чашкой, и поставила на стол у стакана. К омеге подходили всё ближе и ближе, пока они не стали лицом к лицу. Чимин поднял глаза и заглянул в чужие глаза. В них было что-то напоминавшее, страх и беспокойство. Мин одной рукой упёрся в стену, а другой поднял лицо за подбородок выше, и ближе до своих губ. И прошептал: — Если против, дай какой-либо знак, и я не буду этого делать. Чимин глупо заморгал глазами, и стоял неподвижно, пока к его губам не прикоснулись, отпуская подбородок и другой рукой тоже упираясь в стену. Подходил ещё ближе к Чимину, пока и Пак не упёрся в стенку ещё сильнее, и плотнее. У парня не было сил спорить или кричать. Никто не поможет, и он это знал. Чимин смотрел в чужие глаза, которые медленно закрывались, и повторил то же самое. Его руки окаменели на чужой груди. Он не старался выбраться, и сделать хоть что-то. Чимин почувствовал, как его непослушную прядку заправляют ему за ухо. Рыжие волосы отросли очень сильно, и едва-ли не доставали до шеи. Чимин ответил на поцелуй, когда его нижнюю губу легонько прикусил Мин. У Чимина это было впервые. Впервые, когда он ответил на поцелуй, впервые, когда он по настоящему целовался. Да не так как мечтал, но судьба захотела именно так, как сейчас. И Пак не против, если закрыть глаза, и полностью погрузится в этот поцелуй с головой, то сразу можно забыть, что целуешься с человеком который совсем недавно хотел тебя убить. Но который, именно сейчас вызывает табун мурашек по всему телу, и бабочки в животе. Ему стало легче сразу, через несколько секунд поцелуя, но он продолжался долго, и так замечательно. Словно Чимин попал в сказку сокровенных мыслей, мечтаний и сновидений. Юнги отрывается от чужих губ и загнанно дышит, словно бегущий за добычей волк, который наконец-то её поймал. Через сотню кругов, что намотал по круглому полю, с которого нет выхода. Альфа нежно и с трепетом прикасается своим лбом к чужому, не открывая глаз. Вдыхает чужой и сладкий аромат. Чимин замирает, его сердце стучит как бешенное. Он не смотрит в чужие глаза, и не хочет надеется на то, что на него тоже не смотрят. Этот момент кажется, каким-то ненастоящим, кажется, что это всё снится. А вдруг, правда? А может это сон? Но нет, к нему говорят, таким голосом, что Чимин хочет тонуть в нём. Потому-что этот голос кажется океаном, таким глубоким, красивым. Таким, под который хочется засыпать и просыпаться, чтобы этот голос принадлежал только ему, Пак Чимину, который влюбился в голос человека. Но он, всё ещё с закрытыми глазами, и действительно забыл, кто возле него. Вот только голос напоминает, какими-то отдельными нотками. Голос монстра - Мин Юнги. Хотя с таким спокойным, и не грубым голосом, кажется, что это два разных в мире человека. Что далеко друг от друга, что не могут найтись, и, что кого-то, второго не существует, потому-что этот Мин Юнги единственный в своём роде. Таких нет и не будет, никогда и нигде. Чимин прекрасно понимал, что человек, который хотел его смерти, таким нежным голосом не может произносить его имени. Не может щекотать губы своим дыханием, и так вдыхать его аромат. Так словно это наилучший цветок в мире, с самым сказочным и единственным запахом, который, тоже лишь один на этой земле среди сотен похожих и копий, но не один не смог стать лучшим. И не одну из всех копий, не держат в руках так трепетно, как никогда раньше. Чимин знал, что Юнги такого никогда не сделает. Но он делает. И повторяет его имя, так сладко и приятно, что Чимин хотел бы потерять зрение или жить всегда с закрытыми глазами, чтобы этот момент был вечным. — Чимин...— на выдохе говорит Мин шепотом, и касается пальцами чужого лица. — Мм? — мычит Пак, не в силах что-либо ответить. Он не здесь, не в этом мире, и точно не в этой вселенной. Он где-то в таком месте, о котором никто не знает, и не узнает, потому-что, этот мир принадлежит только ему. — Чимин, прошу тебя, иди... иди сам. Если не сдержусь будет беда! — хрипит Юнги, но голос всё такой же нежный и спокойный. — Какая? — спрашивает Чимин, не открыв глаза, а потому и не замечает глаз, которые открылись, и смотрят на него так, как никогда и не на кого, раньше. Даже на Хосока так не смотрели, хотя догадывались, что любили. А любили ли вовсе? Говорят, что взгляд говорит больше нежели человек. Взгляд выдает то, что мы никогда не хотели бы знать, то, что не хотели бы понимать. Он сильнее любых действий и слов, потому-что взгляд настоящий, его невозможно наиграть или подделать. Поэтому, наверное люди и отводят глаза, когда врут в пользу или же на вред. Они не смотрят, потому-что знают, их глаза — это враги, которые выдадут тебя с потрохами. — Чимин, пожалуйста, иди. Юнги отошел от Пака, давая ему свободу, выпуская нехотя со своих рук. — Иди к себе в комнату...Прошу иди! — Почему? — спросил Чимин, хотя догадывался, что за беда может произойти. — Иди, — уже грубо. Но только так Юнги может убедить. И вроде бы получилось, но он задыхается. Пак открывает глаза и сталкивается с чужим взглядом, который Мин отводит сразу же, даже быстрее, чем через секунду. Парень смотрел в чужое лицо, оно никогда таким не было. Врач же не может оказаться прав, правда же? Чимин неуверенно разворачивается и уходит. Выходит из кухни, и оставляет в ней всё, что там случилось. Он об этом не вспомнит, он это забудет, правда же? Он будет думать, что этого никогда и не было вовсе, и это не более чем игра. Но зачем она, и ещё такая жестокая он не знает, и знать совсем не хочет! ★★★ Чимин долго сидел и думал, пытался по крайней мере, но ничего не выходило. Он всё помнил... помнил чужие губы на своих. То с какой нежностью к нему прикасались и говорили. Но он не хотел думать про эту игру, как о чём-то важном и серьёзном. Ведь это не так. — Та пусть меня убьют, я его никогда не полюблю, — ответил сам себе омега. Но тут же вскрикнул, почувствовав боль внизу живота. — Ай... Боль была сильнее чем когда либо, и Чимин понимал, вернее знал, что это. — А...— живот настолько болел, что Чимин был готов упасть в обморок. Вот только он уже лежал. Врач должен прийти не скоро, и Чимин не знал, что делать, так у него болело впервые. Он чувствовал, сам свой запах, он ставал всё ярче. Чимину нужно было что-то, или кто-то. «— Юнги, нужен будет тебе», — пролетело в голове воспоминание. — Вот же чёрт, — прохрипел Чимин. Обезболивающего у него не было с ним. Так он хоть как-то смог бы справиться с болью, но увы и ах. Чимин учуял в воздухе не свой запах, а нотки запаха альфы. Они были словно спасательная ниточка, он вдыхал этот запах, но было мало, настолько мало, что хотелось выть, лишь бы побольше. Лишь бы этот альфа был здесь, рядом. Но нет. Чимину казалось, что запах ставал сильнее, словно к нему приходили ближе, но ему стало легче. Но не полностью. Голова кружилась, будто он выпил не одну рюмку соджу, а где-то бутылок десять-пятнадцать. Потому-что этот дурман, был сильным. Сильнее, чем после того как бухнёшь. В голове всё размывалось в одну непонятную кляксу. Спасал лишь запах, что становился всё ближе и ближе. Чимин уткнулся в чужое запястье, того кто был рядом, чьи руки касались его волос. Запаха на запястье было болезненно мало, хотелось больше и больше. Он тянулся к чужой шее, и уткнулся носом в неё. Запах сносил крышу. И даже запаха, стало мало. — Нет Чими, нельзя, — услышал он сквозь шум в ушах, едва разбирая слова. — Не нужно. Не делай. Жалеть ведь будешь. Слышал он, но так хотел сказать «нет, не буду». Чужие руки прикоснулись к его лицу и потянулись к губам. А для Чимина казалось, что эти губы как сильнейший в мире наркотик. — Чимин...— шептал кто-то рядом. Омега тонул в этом запахе, в поцелуе. Этот человек казался ему целым миром, вот только он не знал кто это. Хотя догадывался. Поцелуй и голос напоминали монстра. Но ведь это не он? Сейчас это Чимину казалось совсем неважным. Ему нравилось то, что сейчас происходило. То, как его целуют, его шею, ключицы. Прикосновения чужих рук, что пускали как будто электрические разряды по телу. Чимину нравилось. И он не хотел об этом думать, не хотел думать. Ему нравится, а это главное, сейчас важнее всего. Ему хорошо и совсем не больно. Чимин тянется в поцелуй, ладонью поглаживает чужую грудь, и слышит чужой тихий стон. Альфа рядом едва сдерживал свою тягу к этому телу. Запах омеги тоже дурманил его разум. Но он не хотел делать то, за что будет ненавидеть себя, а этого парнишку ещё сильнее. Он давал то, что мог — целовал, обнимал, ласкал, прикасался настолько нежно, настолько мог, умел. Он лишь хотел, чтобы этому парнишке нравилось. Ведь он казался ему сейчас таким хрупким, и по-детски красивым, что его хотелось защищать и оберегать, целовать до конца света, лишь бы чувствовать то, что сейчас. Он знал, что эта минутная слабость обернётся для них чем то плохим, и до боли жестоким. Но Юнги знал, что сделает всё, что будет в его силах. Но не примет одного лишь единственного факта, о котором даже говорить не хочется ни шепотом, ни кричать в голос. Потому-что это не так. То что он чувствует, это лишь его запах, всё же альфы такие тогда, когда в омеги течка. И ему этот Пак Чимин не нравится, а тем более не влюблён. Это факт, который не под силу изменить никому. Но эта нежность омеги пробуждала в него какие-то непонятные, как Мину казались, целому миру чувства. А эта нежность, сильнее любого яда, потому-что, вот так вот обнимать, целовать - враг врага не может. Или они не враги вовсе?