НеЯо

После смерти Не Минцзюэ на протяжении нескольких лет сон Цзинь Гуанъяо превратился в настоящую пытку. Мужчина с трудом засыпал и тяжело просыпался. Смешно было даже представить, что после всего произошедшего надежно спрятанные чувства к названному старшему брату забудутся и утихнут так легко; что дух Не Минцзюэ оставит его в покое хотя бы во сне. Ни по десять раз взбитая подушка, ни замена слишком «колючего одеяла», ни лично приготовленный эргэ травяной чай с медом, ни принесенные в спальню благовония Цинь Су — ничего не помогало унять нарастающую боль в груди. Мэн Яо чувствовал, как едкая гниль стремительно растекалась по внутренним стенкам легких; едва ли не чувствовал смердящий запах от самого себя — затхлый запах смольной души. Он понимал, что, возможно, Не Минцзюэ уже давно это почуял, из-за чего в последний год своей жизни смотрел на него с отвращением и подозрением, полностью стерев из своей памяти все, что между ними было задолго до этого. По щеке скатывается слеза, но в полутьме, даже при проскальзывающем через стекло в комнату мягком лунном свете, она едва ли заметна. Ему хочется рыдать навзрыд, но Мэн Яо стойко держит все в себе, в немом крике кусая потрескавшиеся сухие губы. Пожалуй, даже металлический привкус крови, коснувшийся кончика языка, не мог заставить его остановиться. Лишь через некоторое время бессильной борьбы с эмоциями, Мэн Яо сдается, позволяя себе заскулить, как побитая собака, одновременно пытаясь лелеять все еще теплую надежду на то, что его пожалеют; оправдают. Не убей он Не Минцзюэ, дожил ли сам Мэн Яо до этих дней? Смог ли стать главой целого клана Ланьлин Цзинь? Нет. Разумеется, нет. Никто бы не позволил это сделать по справедливости и чести. Минцзюэ и сам назвал его грязной шлюхой — такой человек по определению не мог занимать высокий пост. Безутешный бастард жил ради всего одной цели — удовлетворения неутолимых желаний хозяев. Навеки чернь. Отброс. Даже для возлюбленного Не Минцзюэ! «Скажи, Не Минцзюэ, разве я мог поступить иначе?» — горько думает Гуанъяо, прикрывая длинной тенью рукава рубашки опухшие глаза. — «Я не злодей, но больше и не герой, дагэ. Разве у тебя было право судить меня? Конечно же, нет! Ты не бог, и не судья! Ты был моим дагэ. Моим любимым дагэ! Разве тебе мало им быть? Зачем ты…». — Поток мыслей обрывается, а сам мужчина ощущает удушье. Когда играл фальшивую мелодию очищения сердца для Минцзюэ, он знал на что идет. Мэн Яо думал, что выдержит. Ведь это Минцзюэ первым решил, что его, когда-то горячо любимого А-Яо, надо убить. Тогда-то Минцзюэ окончательно разрубил Бася те ничтожные крохи понимания и доверия, что у них были. Его случайный приступ искажения ци, пропитанный яростью и праведным гнем, помог возникнуть безумной идее: присвоить все себе. И место главы, и даже тело любимого Не Минцзюэ. Как говорил Сюэ Ян: «Мертвые… они даже лучше живых». Никаких возражений. Никаких мыслей. Ничего. Они всецело твои. Невероятно послушны и всегда у твоей ноги. И если Не Минцзюэ был не способен принять его таким, какой он есть, то эту участь он мог получить только от него — Цзинь Гуанъяо, когда-то его бывшего А-Яо. Не Минцзюэ это заслуживал. Сердце пропускает удар. Мэн Яо чувствует — оно стучит быстрее; живот сворачивает в тугой узел, и его тело пробивает ощутимой дрожью — все из-за всё еще казавшего свежим воспоминанием о ссоре с Минцзюэ, положившей начало одного из всех виртуозных преступлений, что за порочной душонкой Мэн Яо имелись. Мэн Яо резко выпрямляется и садится на подушку, вновь возвращаясь из саднящих сердце воспоминаний в свои тихие покои. Тяжелым взглядом окинул деревянный потолок, тут же переводя на стол, где стоял небольшой ящик, опечатанный бумажным талисманом. Всем своим существом, мужчина почувствовал присутствие духа Не Минцзюэ, словно тот стоял перед ним, протянув руку вперед, надеясь дотянуться и сжать до хруста костей тонкую шею Мэн Яо прямо как в день своей смерти. — Не смотри на меня так. У меня было оправдание, но разве ты поверил моим словам? Я и сам с трудом принял свое преступление, как данность, — огрызнулся Мэн Яо в пустоту, опуская босые ноги на холодный пол. Мэн Яо поднялся с кровати и, мерно пошатываясь, направился к ящику, где и была заключена голова возлюбленного. Сорвав талисман, Мэн Яо бережно обхватил тонкими пальцами скулы мертвеца, не забыв со всей нежностью огладить подушечками пальцев, затем вытащил. — Я пытался абстрагироваться! Пытался сделать вид, будто мне плевать, но… Теперь твое лицо навсегда застыло во времени с одним выражением лица, а я… Я больше не могу тебя обнять, не могу чувствовать твое тепло… Мне так жаль, А-Мин… .