После суда, за несколько часов до смерти Мехмеда
— Зачем ты вообще связался с этой девкой? — Греогери-старший прикурил сигару, прожигая сына ненавидящим взглядом. — Отец, — начал Мехмед, немного помявшись на месте. — Все же обошлось. Улик нет, алиби у меня надежное, прокурор ничего не смог доказать, — он ухмыльнулся, проходя к дивану и садясь. В памяти еще свежи были воспоминания об эмоциях Лайи: ее состояние сейчас пускало по телу мурашки от удовольствия. — Я не разрешал тебе садиться, — от грубого голоса Фарруха Мехмед подскочил, словно упругая пружина. — На кой черт ты вообще полез к этой адвокатше? — мужчина сделал затяжку. — Отец… — Молчи, — тон припечатывал, расплющивал. — Мало того, что ты связался с какой-то малолетней шлюхой, мало того, что не удостоился даже подчистить за собой все следы, ты еще и выносишь всю информацию в свет. Знаешь, сколько я потерял денег из-за твоей выходки? Чего это стоило репутации Греогери? Мехмед сжал кулаки, но больше не возражал. Знал: скажи он еще хоть слово — станет только хуже. — Ты мне возместишь каждый потерянный доллар. Каждый, — повторил Греогери-старший. — А еще ты закончишь историю с этим убийством. Меня не волнует, как ты решишь проблему. Мне неприятности не нужны, понял? Ничтожество, — выплюнул Фаррух, не сдержавшись. — Посмотри на себя: кто ты? Чего ты добился? Мелкий адвокатишко-неудачник на папиной машине, в пригретом кабинете. В твои годы я уже заседал в Высшем Совете Темного мира, а ты… Ты только создаёшь проблемы и не имеешь ни сил, ни способностей их решить. Ты — самое большое разочарование в моей жизни. Неудачник и слабак, ты даже не заслуживаешь называться моим сыном. Мехмед замер от этих слов, не имея без возможности пошевелиться, словно весь его мир поставили на паузу, заставив застыть в нелепой позе. Да, отец всегда показывал свою силу и его, Мехмеда, ничтожность, но никогда не говорил так прямо, забивая ржавый гвоздь в сердце. Греогери-младший всегда, несмотря ни на что, жаждал отцовской любви, искал уважение Фарруха, хоть каплю гордости за успехи сына. Но высшей наградой было безразличие, молчание, отсутствие упреков. Сейчас же… сейчас Мехмед видел в глазах отца презрение, будто он — грязь на ботинках. — Пошел прочь, — сказано спокойно, без гнева. — Ублюдок… — лучше бы Фаррух кричал, лучше бы ударил, выражая свою злость, чем эта опостылая холодность. Мехмед послушался. Почти выбежал из офиса отца, тут же поймав такси. Бросив название одного из баров, мужчина вцепился пальцами в ручку двери с внутренней стороны, успокаивая тремор. Хотелось напиться, забыть все сказанные отцом слова, выкинуть из головы навсегда, чтобы не прокручивать ежедневно каждую крупицу его тона, мимики, движений. Греогери начинал ненавидеть себя за постоянные мысли, но ненавидеть отца все еще мог. Он искал причину и находил его в том самом дне несколько лет назад, когда какая-то девчонка отняла все его силы. Мехмеду тогда было около пяти. Он был силен, отец гордился им, возлагал большие надежды, постоянно помогал тренироваться. В тот день Мехмед сбежал из-под опеки слуг и случайно встретил девочку. Имя ее он толком не помнил: Эрра, Арра, Ада, Дэрра, Дарра. Мехмеду оно казалось неважным в тот момент, он даже не представлял, что девчачье имя будет таким значимым. Греогери не помнил уже сейчас, что он этой Аде сказал, как себя вел. Помнил только, как девчонка стала отбиваться, сопротивляться. Это было немыслимо. Все до этого беспрекословно слушались Мехмеда, пусть он и был мал, но Фаррух был ценной фигурой и слуги позволяли ребенку любые шалости. А тут какая-то мелкая девчонка стала ему перечить. Мехмед просто разозлился на нее ударил ее своей силой, надеясь навсегда дать понять, за кем могущество. Вот только девчонка после удара лишь подошла к нему, взяла крепко за руку, и Мехмед начал слабеть. Она будто высосала из него все силы. Сделала бесполезным. Сделала причиной того, что отец теперь так к нему относится. Мехмед ненавидел эту Аду. Но Фаррух так и не нашел девчонку: словно испарилась, словно ее никогда и не было. Она не получила наказание. И ненависть Греогери становилась лишь сильнее. Алкоголь — это казалось единственным, что может сохранить его рассудок. Спустя несколько часов Греогери уже ломился в квартиру Бернелл. Часы показывали начало третьего ночи, а Лайя не открывала. Это раздражало. Где она могла быть? Поехала к своему рыжему прокурору? Неужели простила за сегодняшний проигрыш в суде? Но Мехмед же сам видел обиду, разочарование на лице девушки. Греогери довольно наблюдал за развернувшейся драматической картиной и надеялся, что хотя бы это поможет Лайе быстрее упасть наземь. Прокурор все это время помогал Бернелл, держал ее наплаву, подавал руку, чтобы адвокат вставала после каждого удара вподдых. И это Мехмеду жутко не нравилось. Он надеялся, что ссора посадит между Лео и Лайей зерно недоверия, злости и горечи, и прорастет огромное дерево, разделив их дороги. Все же они две противоборствующие друг другу фигуры в уголовном процессе, пусть и дальше остаются каждый на своей стороне. Оставив попытки попасть в квартиру, Мехмед вышел на улицу. Но идти никуда не хотелось. Да и некуда. Даже дом, в котором он жил, принадлежал отцу. Каждая вещь напоминала о том, что для Фарруха он лишь ничтожество, надоедливая мошка. Неужели он за всю жизнь не заслужил ни капли уважения, любви, понимания? Усевшись на бордюр, мужчина опустил голову, думая о том, как решить проблему: закрыть дело Милли и забыть. Подставить Влада не получилось. Хотя Мехмед все еще ощущал на языке сладкий вкус удовольствия от этой идеи. Фаррух был бы доволен. Жалко, что не получилось. Если бы та домработница не проболталась Нолану на допросе про деньги, все могло сложиться иначе. Теперь нужен новый план. Тихие, но быстрые шаги привлекли внимание Греогери. Повернувшись, он увидел Лайю — она шла мимо, не смотря на него, нарочито игнорируя. Это Мехмеда совсем не устраивало. Ему нужны были ее эмоции, нужно вернуть уверенность, которую придавил ботинком к полу отец. — Даже не поздороваешься, милая? — говорил он ей в спину, останавливая. — Мы же могли стать родственниками. — Нам не о чем разговаривать, Греогери. Мехмед хотел смотреть ей в лицо, впитывать каждое изменение на нем. Но Лайя не предоставляла такой возможности, будто заранее ощущала все его потаенные желания. — А у меня к тебе есть деловое предложение, — Греогери поднялся с асфальта. — Я могу прийти к твоему любимому прокурору и сознаться во всех преступлениях. Рассказать, как и чем проломил череп твоей сестренке. А в обмен на это ты… Мехмед и сам не знал, что предложить в обмен. Да и он был уверен, что Лайя не даст ему договорить. Оборвет на полуслове, опять проявив то самое качество, которое Греогери так в ней любил, — несдержанность. Именно эта вспыльчивость, экспрессивность помогала мужчине дергать за ниточки, расшатывая ее эмоциональное состояние. Мехмед любил играть с чувствами. А Лайя к тому же была необычной. Греогери ненавидел ее за это, но при этом девушка его притягивала, заставляла желать. — Мехмед, — Бернелл оправдала все ожидания, — не будет никаких обменов. — Добиться справедливости для сестрички уже не так важно? — Без тебя справлюсь, — ее взгляд был так похож на взгляд Фарруха. — И не смей больше приближаться ко мне. Нет, Мехмед не позволит ей уйти. Лайя — не его отец, она просто пешка на шахматной доске, которой можно жертвовать, подвергать риску, чтобы достичь цели, удовлетворить главную фигуру, достигнув победы. Вот только не король главный, лидер партии — королева. Если падет она, то следующий всегда король. Без королевы невозможна победа — лишь пустая доска. И Лайя была именно этой фигурой на собственном поле. Адвокат снова отвернулась, поспешила поскорее уйти. В этот раз не получится. Он заставит ее уважать себя, бояться. И если Бернелл не хочет делать это по собственной воле, что ж, Мехмед с удовольствием перейдет к принудительным мерам. Ненависть кипела, и, догнав девушку за несколько больших шагов, Греогери ударил ее по голове. Женское тело обмякло и уже через пару секунд было в его руках. В его власти.⸺✧✧✧⸺
Сейчас
Лайя нервно сжимала ремешки сумки и постоянно поглядывала на навигатор, что был установлен на передней панели такси. Минуты тянулись вечностью. Казалось бы, до офиса Влада оставалось всего немного, но они постоянно делали какие-то остановки: то светофор загорался красным, то люди на пешеходном переходе тянулись как черепахи, то приходилось ехать по другой дороге из-за аварии. Будто все было против того, чтобы Бернелл добралась до крестного. Последний раз Лайя видела его в тюрьме, когда Влад дал ей часть ответов. Теперь у адвоката были новые вопросы, и она нуждалась в новых ответах. Мысли путались, одна версия была безумней другой. Между разрозненными фактами, между всеми случайными фразами, брошенными Лео, между всеми действиями, что проходили вокруг, не хватало связующей нити. В голове возникала куча вопросов, но самый главный из них: что ей, Лайе, делать дальше? Как поступить, с какой стороны подойти? Не было ни единой идеи, а если что и приходило на ум — откидывалось с остервенением, как бред. Сейчас самым мудрым решением было именно поехать к Басарабу. Уж вампир, который таковым являлся больше шести сотен лет, состоявший в свое время в Кнессете Трех и являвшийся Владыкой Тьмы, пусть и бывшим, должен знать все о устройстве того, иного мира, обо всех обитающих там существах. По крайне мере, Лайя надеялась, что на это крестный ответит. Все же это не вопрос о ее силах. Бернелл только на подъезде к офису поняла, что не позвонила Владу и не предупредила о своем приходе. Вдруг его нет? Вдруг он снова ушел в тот, другой мир, как в ночь убийства Милли? Лайя усмехнулась: то собрание нечисти, вернее его сокрытие от Лео, стоило Лайе нескольких десятков нервных клеток. Алиби-то тогда у Влада было, но что должна была сказать Бернелл прокурору: «Мой подзащитный превратился в летучую мышь и улетел на собрание анонимных вампиров»? Лайя усмехнулась собственной же шутке. Дрожь, что блуждала по всему телу, немного ослабла, и девушка быстро выскочила из машины. Несколько широких шагов, бег по лестнице, и Бернелл уже стояла возле стойки администратора. Влада на месте не оказалось, но его секретарь уверила, что мужчина прибудет через десять минут. Попросив сразу же сообщить крестному о ее приезде, Лайя пошла в комнату, что считалась местом отдыха для начальства. Во всяком случае, заходить туда имели право только сам Влад, Ноэ и она. Кинув сумку на белый диван, девушка подошла к стеклянному шкафу с алкоголем. Просканировав тот взглядом, с удовлетворением обнаружила бутылку шоколадного виски. Плеснув себе в хайболл янтарного напитка, Лайя оставила бутылку и уселась в кресло. В то же самое, где несколько дней назад сидел Лео и также держал стакан с толстым дном в руках. Бернелл поднесла хайболл ко рту, намереваясь сделать глоток, но в нос ударил шоколадно-древесный аромат, и адвокат скривилась. Пить не хотелось, наоборот, сейчас от запаха алкоголя стало подташнивать. Или это так организм реагировал на волнения? Руки вспотели, еле держали стакан, и Лайя с громким звуком поставила его на стекленный журнальный столик, отодвинув подальше. Вздохнув, девушка откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.В ночь смерти Мехмеда
Лайя пришла в себе не сразу. Голова гудела, а в глазах плясали черные пятна. Что произошло? Почему так болит затылок: Бернелл попыталась приоткрыть веки снова, но пространство вокруг скакало, не давая сориентироваться. — Очнулась? — голос прямо над ухом, вызывая мурашки на коже. Мехмед ее чем-то ударил. Вот что случилось. Приложив усилие, Бернелл все же посмотрела на Греогери, фокусируя взгляд. Он надвис над ней, ухмыляясь. Что ему вообще нужно? Зачем все это? — Ты совсем больной?.. — прошипела Лайя, осматриваясь. Они находились в парке недалеко от ее дома, посреди одинокой тропы со скамейками и редкими фонарями. — Очнулась, вижу. Голова болела, но Бернелл игнорировала это. Плевать. Она потом разберется с травмой. Сейчас хотелось поскорее уйти, скрыться за надежными дверями. Чего он добивался только? Думал, что это нападение сойдет ему с рук? Что не найдется улик и доказательств, как в деле Милли? Лео однажды сказал, что следы преступления всегда останутся, это нерушимая константа криминалистики. Нужно только понять, где искать, в каком направлении. И девушка была готова поклясться самой себе, что найдет эти следы. Лайя посмотрела в лицо Мехмеда и явственно ощутила исходившую от него опасность: она находилась в обществе холоднокровного убийцы, этот человек несколько минут назад напал на нее, а сейчас неизвестно, что хочет сделать дальше. Но Бернелл не собиралась ни молить о пощаде, ни пускаться в бегство. Он не получит ее унижений. — И зачем все это? — тон равнодушный. Девушка поднялась со скамьи, придерживаясь за место удара, вставая напротив Греогери. Ей было даже некуда отступать в случае чего. — Хочу поговорить, — шаг ближе. Подними руку — и можно коснуться кожи. — Говори. Мехмед притянул Лайю за подбородок, и от смеси запаха кислого бурбона и вчерашнего ментола ее затошнило. Его близость сковывала по рукам и ногам, но кое-что что оставалось — твердая решимость в глазах. Адвокат смотрела прямо, объятая страхом и одновременным желанием дать отпор. — Ну же, говори, — процедила она сквозь стиснутые зубы. Что-то в ее выражении заставило Греогери отстраниться на полсантиметра. Но алкоголь бурлил в венах, по обыкновению придавая трусам смелости. — Бернелл, — почти с вожделением протянул он. — Ты совсем не похожа на свою сестру. Она как мягкая игрушка, пластилин — лепи, что хочешь, управляй, манипулируй. Милли делала все, что я говорил, смотрела с благоговением, обожанием. Наверное, поэтому Мехмед с ней и спал. Младшая Бернелл смотрела на него преданными глазами, подчинялась, покорялась. Ее было нетрудно сломить, подмять под себя, получить в ответ безропотное послушание. Лайя так никогда на него не смотрела. Сколько бы он не пытался покачнуть ее душевный покой, разрушить до основания, заставив пасть с мольбой к ногам, у него не получалось. Внутри Лайи будто бы был несгибаемый металл — чистый титан. Но Греогери не сдавался, искал слабые места. Он сломает ее, чего бы ему этого не стоило. Он не позволит кому-либо еще относиться к себе пренебрежительно. — Знаешь, она раздвинула ноги сразу, пара дорогих подарков, ночных звонков — ей было этого достаточно. Малолетняя шлюха, — зло выплюнул Мехмед и покачнулся. А Лайя все еще стояла. Тверже, чем когда-либо. Это злило мужчину до чертиков. Хотелось схватить ее за горло и душить до тех пор, пока в ее глазах не появится сожаление о сказанных словах и сделанных поступках. — Но она как собака, — продолжал Мехмед. — Стала слишком громко лаять и укусила руку, которая ее кормила. Возомнила из себя смелую. Будто имела право что-то мне высказывать, упрекать. Я поступил с ней также же, как поступают со ставшими бесполезными и ненужными животными. Поступил так, как поступают хозяева, когда псы вгрызаются им в руку. Внезапно он больше не казался большим и страшным — жалкий, пьяный, нетвердо стоящий на ногах Мехмед вызывал отвращение вперемешку с презрением. Лайя, не сдержавшись, поморщилась, и это заметил мужчина. Греогери тут же ощетинился и придвинулся ближе, лампочки в голове в миг засигналили: «Опасность!». Но было уже поздно спасаться бегством, поздно отступать с выбранного пути. — Давай, Греогери, скажи мне это, глядя в глаза. Скажи, как ты убил Милли. — Хочешь знать, как я это сделал? — Мехмед резко притянул Бернелл за талию, вцепляясь пальцами и будто оставляя липкие следы на одежде. Оцепенение вернулось. — Я пробовал Милли. Много раз, по-всякому. А теперь твоя очередь. Хочу узнать, какая ты на вкус. Уверен, мне понравится намного больше. Ладонь спустилась на ягодицу, сжимая через ткань. Лайя очнулась и грубо оттолкнула Греогери, — страх улетучился под воздействием злости. Сейчас ей казалось, что еще одна искра, и она вспыхнет, испепелит его прямо на месте. — Ты не стоишь её пальца, Греогери! — Бернелл не кричала, но в тишине парка ее голос звучал так громко, что, казалось, ярче загорелись лампочки в старых фонарях. — Это ты должен лежать в том пакете! Мехмед, отлетев от ее толчка назад, с трудом удержал равновесие. В его глазах плескалась такая дикая смесь обиды, страха и ярости, что было трудно разобрать, чего там больше. Он предпринял попытку вернуть себе лицо, будто только сейчас поняв, что натворил, что прозвучало и перед кем. Но Лайя его остановила: — Только сделай шаг — убью! — ее перекошенное от гнева лицо, и этот дребезжащий вокруг рук воздух, давали ясно понять: не шутит. Откуда в хрупкой девушке эта Сила? Мехмед не знал, да и ему не дано было понять. Они стояли друг напротив друга, как две стихии, два кровных врага. Греогери ухмыльнулся и поднял руки в воздух, демонстрируя поражение. Лайя опустила плечи, всего на миллиметр, и поправила светлый джемпер. Она решила, что победила в этот раз. Что Мехмед отступил, оставив свои грязные намерения. Может, в этом и была ее главная ошибка? В том, что она слишком рано расслабилась, когда Мехмед, униженный и оскорбленный уже не в первый раз за сегодня, не знал слова «стоп». — Встретимся в суде, — кинула на прощание Бернелл и развернулась в противоположном направлении. — Больной ублюдок, — прошептала она еле слышно себе под нос. Но мужчина услышал. И это было последней каплей. Набатом в голове случали последние слова отца. «Ублюдок», «ублюдок», «ублюдок». — Как бы ни так, — последнее слово будет за ним, за Мехмедом. Лайя заметила его движение слишком поздно — позади неё вероломно колыхнулась тень, она хотела обернуться, но ее резко дернули, и Греогери, грубо прижимая девушку к себе, надавливая пальцами на затылок, что все еще горел от тяжелого удара, впился в ее губы поцелуем. От того, как сильно он давил на рану, ноги стали ватными, мир покачнулся, и Бернелл думала, что вот-вот опять отключится, заваливаясь набок. Мехмед отпрянул, когда Лайя до крови прикусила его губу, найдя в себе о очередной раз сражаться. Но мужчина все еще сжимал ее запястья, не давая скрыться. — Любишь поиграть? — хмыкнул он. — Грубость забавляет? Ну, что ж, я покажу тебе, что такое грубость, — он со всей силы толкнул Бернелл, и та упала навзничь, приложившись затылком о брусчатку. От боли Лайю на мгновения накрыла темнота. — Я сказал, что попробую тебя, — заляпанный ботинок встал напротив глаз. — Я это сделаю. И это будет последним, что ты узнаешь в жизни. Пора присоединиться к любимой сестричке. Громкий рык, что поднял толпу мурашек по телу. Предупредительный звук для жертвы, чтобы дать понять: ей не спастись, не сбежать. Мехмед обернулся, пытаясь найти того, кто отвлек его, и тут же замер от ужаса. На него несся, зло сверкая зелеными глазами, разъяренный хищник, самый настоящий зверь. Греогери дернулся, готовый сбежать, но это было лишнее движение. Нет ни милосердия со стороны оскалившегося животного, ни удачи, что получится избежать кары. Нет ничего, кроме приближающейся боли и смерти. Лайя заметила огромного волка, услышала пронзительный крик боли, а после отключилась, не в силах удерживать сознание. Она провалилась в беспамятство, явственно ощущая себя в безопасности. Она не слышала ни скулежа у уха, ни мягкого прикосновения носа к своей руке, ни шершавого языка на щеке. Все закончилось.⸺✧✧✧⸺
— Лайя? — девушка выскользнула из воспоминаний и подняла заставленный взгляд на вошедшего в комнату Влада. — Что случилось? — мужчина запер дверь, понимая, что предстоит серьезный, долгий разговор, и сел на диван. — Влад, — девушка перевела дыхание. — У меня есть к тебе несколько вопросов… — Басараб кивнул, а Лайя поджала губы, не зная, с чего хочет начать. — Ты не можешь рассказать мне обо мне, моих силах и способностях, — крестный напрягся, но Бернелл сейчас мало обращала на его реакции внимания. — Но можешь рассказать об устройстве того мира? О существах и их особенностях? — Да, — просто согласился он. — Тем более, я уже начал это делать. Это твой мир, и ты должна про него знать. Лайя скривилась за секунду. Это не было ее миром. По крайней мере, не сейчас. — Оборотни существуют? — Бернелл больше не ходила кругами, прямо и в лоб задала интересующий вопрос. — Да, существуют, — если Влад и удивился, но не показал этого. — Это и не полноценно темные, но и не люди. Их, правда, называют у нас вервольфами или ликанами. Почему ты спрашиваешь? — Мне кажется, — тяжелый вздох. — Я думаю, Лео как раз этот самый вервольф… — Твой прокурор? — переспросил Басараб. — Почему ты так решила? Лайя перечислила сухие обезличенные факты. Словно рассказала отчет по только что прочитанным материалам уголовного дела. Ноль эмоций снаружи, когда внутри все колотило, словно град бил по железной крыше. Она уже знала, что Влад подтвердит ее мысли. С каждым сказанным словом видела, как крестный хмурится. Он не отмахивался ни от чего, не шутил, говоря, что она лишь напридумывала от стресса. Все это было чистой монетой. — Ты права, — вынес свой вердикт Басараб. — Твой Лео — ликан. Сны про волка — это все реальность, Лайя. Но… у меня сложилось впечатление, что сам Лео не знает о своей сущности. — Но разве это возможно? Ты же говорил, что либо помнишь себя и свои силы, либо не помнишь и не имеешь возможности воспользоваться, становишься обычным. Как Лео может и не знать, и превращаться в волка, если все в этом ином мире завязано на сознании? — Вервольфы — это немного другое, — не согласился крестный. — Из-за того, что они превращаются в людей, но раньше, когда в Кнессете Трех были мы с твоими родителями, ликаны подчинялись твоему отцу. Роб говорил, что появление маленьких волчат — это редкость. В ликанах заложен «волчий» ген, который передается далеко не со стопроцентной вероятностью. Например, у двух состоявшихся, взрослых особей могло родиться много детей, но ни один из них не был вервольфом. А иногда от союза ликана и человека рождался волчонок. Чистокровных особей почти не было, одни метисы, и из-за этого связь способностей и сознания стерлась. Стали появляться бесконтрольные превращения. Особенно у волчат — они реагировали в основном на лунный цикл и уже позже, когда подрастали, старший ликан учил их контролировать силу, не зависеть от внешних факторов, а только лишь от своего желания. Что ты знаешь о семье Лео? Лайя так внимательно слушала, запоминала каждое сказанное слово, что сначала не сразу сообразила, что Влад адресовал ей вопрос. — У него есть сестра, Кэти. Мама в другом городе живет. Отец погиб, когда Лео было девять лет, — Бернелл замерла, вспоминая рассказ Нолана о смерти отца. — Подожди, Лео говорил, что отец любил охоту. Там случился несчастный случай: охотники приняли за волка и застрелили… — Вот и причина. Судя по всему, именно его отец и был ликаном. Мать — человек, сестра, думаю, тоже. Ген перешел только твоему прокурору. Ты сказала, что он лунатил в детстве? — девушка кивнула. — Ну вот, видимо, превращался, а потом ничего не помнил. Девять лет, правда, довольно-таки большой возраст, но мы уже не узнаем, почему отец не обучал его. — Поэтому Лео мучают постоянно головные боли? — Да, — подтвердил Влад. — Природа, сущность просится наружу. А из-за того, что Нолан не может принять иное обличие, появляется головная боль. — Но он стал превращаться… — задумчиво начала Лайя. — С того момента, как мы знакомы, несколько раз точно. Теперь Бернелл думала, что все те разы, что она не заставала Лео в спальне, когда кактус падал на улицу, Нолан именно превращался. — Здесь сложно. Возможно, из-за частого контакта со «сверхъественным» — с тобой, — пояснил Басараб, — и начало все это проявляться. Из-за вашей сильной эмоциональной связи, от физического контакта. Лайя уронила голову на ладони и судорожно выдохнула. Кажется, Мойры, что сплетают нити ее судьбы, никак не хотели, чтобы Лайя расслабилась, хоть день пожила без лишних проблем, разгребая старые. Узор ее судьбы слишком запутанный, слишком сложный, полный тайн и неведомых переплетений. Как так вышло, что из всего количество людей, что были в ее жизни, она, не зная своей сущности, познакомилась с вервольфом? Почему именно из всех мужчин, что окружали ее, она выбрала именно его, способного принимать животное обличие? Как получилось, что два человека — Бернелл мысленно усмехнулась на последнем слове — принадлежащие тому, иному миру, не знающие столько лет о своей истинной природе, стали друг для друга самыми главными в жизни? — Как мне сказать ему об этом? — тихо вымолвила девушка. — Или тоже нельзя? Нужно ждать, когда он сам это поймет? — Лайя провела пальцами по голове, ногтями царапая кожу. — Нет, хотя превращение по своей сути и есть основная сила и способность ликанов, они, как видишь, даже не обладая осознанностью из-за цикла луны, могут превращаться. Поэтому тут нет такой проблемы, как, например, с твоими силами. Ему можно сказать прямо, — Влад пожал плечами. — Вот только, вспомни, как сложно в это поверить. Что ты скажешь ему? — Не знаю, — Лайя прикусила губу и вытянулась всем телом: к глазам начала подступать влага. Бернелл не могла ее сдержать, хотя слезы уже самой стали невыносимы. С тех пор, как после смерти Милли, стоя в объятиях Лео, она расплакалась, девушка больше не могла сдерживаться. Сломанное склеишь, но вот трещины останутся всегда. — Я уже ничего не знаю! Лайя схватила со стола нетронутый виски и резко опрокинула, выпивая все залпом. Горло обожгло, поднимая кипящую внутри лаву. Адвокат закашлялась, чувствуя, как щеки огибают горячие слезы. Оказавшись рядом, Влад притянул девушку к себе, поднимая и похлопывая по спине, а Бернелл лишь обняла его за шею. Она обижалась на крестного, ругала за то, что тот не рассказал ей правды. Но теперь она понимала, как это сложно. Как невыносимо открыть то, что сделает больно, разрушит весь мир, который был единственной константой. — Извини, — Лайя всхлипнула. — Я не должна была так поступать. Обвинять тебя в том, что не говорил раньше, кто я на самом деле, кто мои родители. Я не понимала, а… — А теперь ты сама в этой же ситуации… — в голосе мужчины была горечь. — Но и я был неправ, — Басараб отстранил девушку от себя, заглядывая в усталые глаза. — Не повторяй моих ошибок. Лео скоро сам начнет догадываться, симптомы лишь усилятся. Ты должна подсказать ему верную дорогу. Принятие себя — всегда тяжело, сама знаешь. Но ищи в этом плюсы: вы оба проживете долгую счастливую жизнь, — Влад улыбнулся, а у Лайи от его слов что-то рухнуло вниз, поднимая, как пыль с дорог, предсмертный крик Мехмеда. — Я не все сказала, Влад, — Лайя вновь села в кресло. И было во всех ее движениях, в позе что-то отчаянное. — Я вспомнила ночь, когда умер Мехмед. Он тогда напал на меня: ударил по голове, приставал. Я не знаю, что бы он сделал в конечном итоге, — девушка выдохнула и усмехнулась, натягивая на лицо нервную улыбку. — Изнасиловал и убил, наверное. В последнюю минуту Греогери отвлек рык. А потом на него напал волк. — Это был Лео, — догадался Басараб, а потом перевел непонимающий взгляд на Бернелл. — Ты теперь боишься его из-за этого? — предположил он. — Нет, — сразу же ответила Лайя, не задумываясь. Она действительно не боялась ни его второй сущности, ни второго обличия. Ей не мезко от его природы. Наоборот, она манила Бернелл, привлекала к себе. Все эти искры, животная страсть — ей это нравилось. У девушки не было никаких негативных эмоций из-за того, что Лео оказался ликаном. Страх был, но боялась Лайя не его, а за него, за его реакцию на всю правду. — Тогда что тебя напрягает? — Влад нахмурился. — Это Лео убил Мехмеда. И я не знаю, как он отреагирует на это, — они никогда не говорили на подобные темы, но почему-то Лайе казалось, что Нолан никого не лишал жизни. А тут убийство, пусть и бесконтрольное. — А еще… — Бернелл замялась. — Я не знаю, кто меня подставил. Как мы оказались в лесопарке, почему в моей руке нож, а в голове — пустота.