венчание гроз

      Шестая знала, что, когда намереваешься вздремнуть, не жди от снов нечто отрадное и великодушное. Не жди, что окажешься в том незыблемом солнечном мирке, где на душе царит покой, вокруг пестрит гармония и отображаются заоблачные мечты о чем-то сокровенном и манящем. В этом прогнившем мире кошмары даже в грёзах не дают измученному сердцу отдыха, холодным тяжёлым шлейфом окутывают подрагивающее спящее тело и стягивают удавкой горло в немом вопле, покрывая искажённое ужасом лицо слезами и испариной. Если бы Шестая могла, она бы никогда не засыпала, не давала бы себе и минуты вздремнуть, свернувшись беззащитным клубочком в тёмном сыром закутке, дабы укрыться от посторонних зловещих глаз, и укрывшись заплесневевшей картонкой, которая мало помогала огородиться от холода и страхов, что кишели сплошь и рядом. Что во сне, что наяву – везде приходилось убегать и прятаться от кошмаров, ощущать на своей шкурке леденящий ужас и метаться во тьме в поисках спасения. Но против себя Шестая не могла идти: изматываться до изнеможения – настоящее безрассудство. Как тогда потом выбраться из этого мира, если сил совершенно не останется? Тем более тело, отягощённое раковиной стресса, само просилось свернуться где-нибудь в укромном месте, чему Шестая не смела противиться, покорно ковыляя на ватных изболевшихся ногах во временное укрытие, откуда слышала знакомый стрекот номов.       Подобно грузным тучам стелилась сонная дымка в мутных пепельных глазах, в которых одиноко дрожало тёплое пламя зажигалки среди кромешной темноты. Шестая носом уловила терпкий угольный запах и мельком услышала уютное урчание, что свидетельствовало о присутствии здесь номов. Одного, двух или более – неизвестно. Мысли ульем гудели в напряжённой голове, веки тяжелели, грозясь сомкнуться, и Шестая без сил, утомлённая побегом от слепого Сторожа, рухнула в угол некой комнатки, где было постелено нечто чуть мягкое и пахучее старостью и пылью. Зажигалка погасла и с характерным ударом упала на пол, выскользнув из обмякшей руки, и Шестая с сиплым вздохом сжалась в калачик, прижав к груди ноги. Сон мигом подобно гире прижал тело к полу и завладел сознанием: чем ещё не нравилось Шестой спать, так это воспоминаниями и навязчивыми мыслями, что беспрестанно ворошились где-то глубоко и туго оплетали сердце тревожной тоскливой паутиной.       Всё, что она пережила, искромётными обрывками мелькали под сомкнутыми веками, в голове неразборчиво бормотали чьи-то искажённые голоса, сначала кажущиеся до вздрагивания знакомыми, а потом те ноты безвозвратно тонули в бессвязной какофонии, точно терялся сигнал среди белого шума и волн помех. Навострившийся слух из-за теплившегося в пустом животе паранойи улавливал глухое дуновение ветра из вентиляционных тоннелей и скрип палубы Чрева, уродуя их до чьего-то рычания, хрипа, тяжёлых шагов и скользкого шипения, приближающихся прямо к ней со спины. Шестая пару минут от этого подрагивала и ёжилась, с недовольным мычанием морщилась, словно от боли в животе, в попытках заглушить собственные мысли. Мимолётно она как будто слышала некое детское сопение позади себя, фантомное тепло родного тела, прижавшееся к её спине, и вместе с этим проносились воспоминания о давнем друге и стужей охватывала вина за то, что она его бросила в холодном и одиноком городе.       В эти невыносимые секунды Шестой самой становилось одиноко и холодно, чувствовала себя настолько маленькой и до безобразия беззащитной, что желала только одного – исчезнуть из этого мира, раствориться и дотоле сюда не возвращаться, во что бы то ни стало. Но вскоре посторонние мысли уходят, воспоминания отливом возвращаются в бескрайний волнующий океан внутреннего мира, унося с собой последние остатки сил и обрывая связь с мрачной явью. Словно душа покидает бренное тело и уносится куда-то в беспросветную даль: проходит сквозь металлические стены Чрева, минует каюты и палубы, проносится над головами падших чудовищ и вырывается в совершенно другой мир.       Даже во снах Шестую преследует мрак, порой она не различает, где сон, а где реальность. Когда её внезапно хватают чьи-то холодные лапы и уносят во тьму, Шестая вздрагивает и подрывается с места, резко сбросив с себя остатки сна, пока не осознает, что всё это время умеренно дремала в уголке, положив голову на колени. Что здесь, что в грёзах – всюду кошмары следуют за ней по пятам, не давая продыху. Засыпая, Шестая уже была морально готова встретиться со своими страхами в сновидениях и вновь изнеможённо от них убегать и метаться в темноте подобно мотыльку в стеклянной банке.       Однако на этот раз Шестая, открыв глаза, увидела не тьму, а ослепляющий солнечный свет. И оказалась она не в беспросветном пространстве, а на крыше многоэтажного дома, кои обычно населяли улицы Бледного города.       Стоило только ощутить тепло света и свежий запах после дождя, Шестая впала в минутный ступор, медленно поднимаясь с раскисшей картонки и понимая, что лежала под неким козырьком крыши одной из пристроек этого дома. Вдалеке что-то отдалённо прогремело, под серо-бурыми тучами сверкнула далёкая молния, и сквозь плотный хмурый навес выглядывало… Солнце?..       Шестая не спеша зашагала вперёд – к краю крыши, – бегая глазами по образовавшимся лужам, которые разбитыми зеркалами отражали в себе солнечный свет. В груди образовался лёгкий трепет, было слегка страшно сделать ещё один шаг навстречу этому миру, что приветливо расстилался перед маленькой девочкой, чьи глаза привыкли к темноте, а тело – к холоду. Шестая ощущала себя зашуганным диким зверем, которого долгое время держали в тесной клетке по дальше от белого света, а потом решили выпустить на свободу. Всё казалось таким неестественным, до волнения сказочным и невероятным; Шестая испуганно жмурилась, глядя на ласковое и яркое солнце, уютно расположившееся в “окошке” из рыхлых туч, и со слёзным счастьем осознавала, что это тот самый мир, где она желала укрыться от кошмаров и обрести долгожданный покой. Ногами Шестая ощупывала сырую поверхность крыши, будто до сих пор не веря в правдивость происходящего.       Неужели всё это по-настоящему?.. Здесь нет монстров, ужасов, холода? Только свет и тепло?..       Внезапно на фоне серых туч протянулась некая недосигаемая арка, цветной дугой раскинулась над головой, но она была настолько тусклой и едва заметной, что Шестая сослала это на галлюцинацию. Тем не менее лента из нескольких цветов становилась ярче, цвета заметно насыщались соками от медовых лучей солнца, и два её конца скрывались где-то за горизонтом – туда, куда якобы не ступала нога человека.       “Радуга…”, – после муторных соображений возникла мысль из недр затуманенной памяти, отчего Шестая впервые позволила себе легко улыбнуться.       Всё, что случилось с ней ранее, как-то бесследно ушло из головы. Мир кошмаров словно и никогда не существовал, что он просто оказался долгим страшным сном, что рассеялся от тепла солнца, и Шестая в конце концов проснулась. Проснулась здесь, в своём мире, в котором жила изначально. Она дома.       Шестая уже увереннее подошла к краю крыши, не отрывая взора от величавой радуги, с тем неописуемым чувством полёта и лёгкости. Заброшенный внутренний мир, обременённый туманом и руинами, окутался тёплым ярким светом, зажегся раскинутой над ним радугой, и наполнился одним единственным желанием – взлететь, отдаться ветреным потокам и осенним листом вспорхнуть прямо к радуге. Стайка птиц с криками пронеслась прямо над Шестой, и этот клич отразился неким сладостным ударом под рёбрами, отдавшись трепетной волной по всему телу и на секунду свернувшись томным комом в горле, точно отрадный вопль чуть не вырвался из груди, где волнующе билось сердце и сжимались лёгкие от перехватившего дыхания. Вот она – жизнь.       В какой-то момент из окрылённого забвения Шестую отвлекло незначительное движение сбоку, уловившее мельком краем глаза. Невзначай обернулась, дотоле не опасаясь, что это может быть забредший монстр, и увидела шедшую у края крыши девочку, чей невиданный взгляд был направлен на до сих пор цветущую радугу. На вид она такого же возраста, как и Шестая, густые волосы, заплетённые в свободную косу и подвязанные красной лентой, жёлтые гетры на ногах и потрёпанная сумка на плече, в карманчике которой лежали засушенный ромашки. Она шла прямо в сторону Шестой, глядела с крыши вниз на облитый солнечным светом город, прогреваемый после суровой грозы, и временами любовалась радугой, что так уверенно держалась на небе.       Сначала Шестая удивилась, заметив кого-то ещё помимо себя и присматриваясь к довольно странной девочке, как будто она была не из мира сего. Такое чувство, что сошёл маленький ангел с радуги, и умиротворённо дивился красотами наземной жизни. Волосы девочки ласкал ветер, едва не срывая с косы ленту, цветы в сумке безжизненно покачивали сухими белыми лепестками, что осыпались на сырую крышу, и простая улыбка не спадала с веснушчатого лица. Что-то знакомое увидела в этой девочке Шестая, долго ворошила свои оставшиеся запасы памяти, перебирая настолько далёкие и мутные обрывки воспоминаний, как устаревшие кадры на чёрно-белой киноплёнке.       Где-то же она её видела, верно?..       Девочка тем временем стремительно приближалась к Шестой, а как только между ними остались жалкие метры, заметила жёлтый дождевик перед собой и беззаботно приветливо помахала, словно старой знакомой. От этого Шестая приросла к месту, на котором стояла – что-то смогла нащупать у себя в воспоминаниях, и тут её как громом поразило.

Скала… Обрыв… Океан… Девочка в дождевике…

      Шестая отшатнулась.       – Ты?.. – только и смогла она вымолвить, отказываясь верить своим глазам.       Девочка уже стояла перед ней, а Шестая дрожала, прикрыв рот руками. Сердце застучало, как бешеное, нутро тоскливо сжалось, и перед глазами проносились картинки прошлого и пережитого, произошедшего когда-то в Гнезде. Бог ты мой, а она успела совершенно забыть про то проклятое место, его чёртовых обитателей и эту девочку, которая разбилась, упав с обрыва в океан…       – Ты ведь умерла… – попыталась что-то сказать Шестая, ошарашено глядя на лицо давней напарницы (только почему его черты какие-то размытые, нечёткие?). – Упала с обрыва тогда… Твой ещё дождевик вот… – Шестая приподняла край дождевика дрожащей рукой, демонстрируя его тем самым подруге. – Неужто ты выжила?       Девочка на вопросы не отвечала – продолжала безвинно улыбаться, как будто ничего с ней не произошло и она не была в Гнезде.       – Ты ещё спасла меня… – не прекращала мямлить Шестая, больше разговаривая сама с собой в попытках вспомнить. – До этого ты ещё передо мной закрыла дверь, когда за нами бежал тот… Дворецкий, вроде, да?.. Но я на тебя не злюсь!.. Всё же, ты спасла мне жизнь, без тебя бы я тогда разбилась…       Шестая проглотила свернувшийся слюной комок, ожидая какой-либо реакции со стороны подруги и зябко подрагивая от волнения, будто на морозе. Она снова ощущала себя той Шестой – настоящей, истинной Шестой, какой она была когда-то. Робкой, неравнодушной, с чувствами. Но девочка молчала и улыбалась, что заметно напрягало Шестую – слышит ли она её вообще? – но не подала виду. В какой-то момент она дала полную волю своим эмоциям, позволила трепетной радости выплеснуться горячими слезами из глаз, и Шестая примкнула к девочке, крепко-накрепко стиснув в объятиях. Ужасно она по ней истосковалась, хоть и знает её очень мало…       – Я так рада, что ты жива… – всхлипывая, произнесла Шестая, – Рэйни… Рэйни ведь, да?..       Девочка мягко приобняла её в ответ и провела ладонью по капюшону дождевика. Шестая подняла на неё полные слёз глаза. Рэйни так ничего и не сказала, чем ещё больше походила на безмолвного невинного ангела, что сиял на фоне солнца, восседающего на послегрозовом небосводе, подобно церковному алтарю. Что-то было в ней поистине странное и необъяснимое, чего Шестая никак не могла понять.       Вдруг Рэйни также мягко, не убирая улыбки, выбралась из объятий Шестой. Всё это время, Шестая только что заметила, её глаза были скрыты под тенью, даже солнечный свет не оказался способен развеять жуткий мрак на лице напарницы. По спине невольно пробежался холодок. Пусть она и находится в спокойном мире, чутьё ей не переставало подсказывать – что-то тут не так. Да даже этот мир теперь казался Шестой фальшивым и слишком наигранным, хотя совсем недавно распылялась от чувства свободы и гармонии.       – Рэйни?.. – с подозрением позвала подругу Шестая.       Но ответили ей только крики пролетающих птиц и порыв прохладного ветра, до сих пор пропитанного запахом дождя. Внезапно исчез солнечный свет за тучами, погружая город в полумрак, ветер усилился и радуга начала стремительно тускнеть, растворяясь в серости, точно её уносили вихри ветра.       Шестая не понимала, что происходит, а Рэйни развернулась и пошла обратно, оставляя подругу снова в одиночестве. Усилившийся ветер грозился столкнуть её с крыши, жёлтые гетры на ногах как последние лучики солнца весело мелькали, отдаляясь всё дальше и дальше. Рэйни уходила, а сзади начало подкрадываться холодное ощущение отчаяния и одиночества, сдавливая горло в паническом крике.       – Рэйни, ты куда?.. – дрожащим голосом спросила Шестая, делая шаги за ней следом. – Подожди!       Она хотела за ней побежать, но вдруг тело обрело непосильную тяжесть, и Шестая рухнула на колени прямо в холодную лужу.       – Рэйни, не уходи!.. – Шестая беспомощно вытянула руку в сторону уходящей напарницы, будто желая до неё дотянуться, но та была совсем далеко.       Лишь жёлтые гетры и красная лента искрами сверкали среди возникшей серости и пустоты.       – Рэйни…       Город окутал мрак.       – Рэйни…       Нечто внутри оборвалось, и душа возвращается в спящее тело.       – Рэйни!..       Шестая резко подорвалась с места. Она чувствовала её присутствие, слышала шаги и до сих пор явственно улавливала терпкий влажный запах ромашек.       Она здесь!       – Рэйни! – вновь выкрикнула Шестая и выбежала из своего убежища для сна.       Внутри волнительно сжималось и бухало. Надежда захлёстывала с головой, желание обнять напарницу затмевало здравые мысли и осознание, где она находится сейчас.       Сон и явь перепутались в голове, завязались в единый клубок, что чуть не сыграло с Шестой злую шутку. Благо скрип корабельной палубы, завывание ветра в вентиляции и запах углей заставили прийти в себя и силой вернули одурманенный разум в трезвое состояние. Свет и тепло уходили вместе со странной Рэйни в жёлтых гетрах и сушёными ромашками в карманчике сумки, оставляя после себя боль, пустоту, мрак и холод, стелющиеся шлейфом из мёртвых белых лепестков.       Осознание больно ударило обухом по голове – это всего лишь сон! Шестая вновь обессилено рухнула на пол, терзаемая невыносимой тоской и приступом одиночества, в котором она безвозвратно тонула. Всё, что она хотела, это вернуться в тот дивный мир, где сияет солнце, цветёт радуга и в свете лучей стоит та самая странная её напарница.       Лёжа на полу и бесшумно глотая слёзы, Шестая глубоко в подсознании слышала далёкое громыхание грозы, крики пролетающих птиц и лёгкое дуновение ветра, играющего с прядями волос, собранных в косу, и иссохшими цветками ромашек из потрёпанной сумки.