once i had a dream

      стивен закрывает дверь, запрыгивая на кровать, и кутается в сшитое из лоскутов разной ткани одеяло, вжимаясь в угол — но голоса родителей всё равно слышно, и он обнимает колени, беспомощно смотря на дверь и молясь, чтобы они не зашли.       «ты не понимаешь, с ними что-то не так, это не наши дети!»       «софи, они вернулись оттуда, откуда не возвращаются, бога ради, дай им время»       «им не время нужно, а священник, марк, открой глаза и признай правду, как двое детей смогли выбраться из проклятого леса?»       «ты же видишь их, там что-то произошло, что-то ужасное, о чём они не хотят говорить, они не просто зашли и вышли, уймись, в конце концов, это твои дети»       «я пишу в церковь, и мне плевать, что ты думаешь»       и так каждый день, одно и то же, но каждый раз отцу удаётся убедить маму не писать в город, но стивен не уверен, как долго это будет продолжаться, сколько ещё раз отец окажется в нужный момент рядом и остановит занесённое над бумагой перо, сколько ещё раз мама согласится оставить их покое — брату не лучше, он почти не ест и не спит, измученный кошмарами и воспоминаниями, бледный и худой, тень самого себя, разучившаяся улыбаться. просто лежит в своей постели, пялясь в потолок, будто считает тысячи звёзд и соединяет их в рисунки, часами, не шевелясь, больше напоминающий мертвеца, чем мальчика, и стивена бросает в дрожь от возникшего в голове образа — покойник в гробу, только почему-то с открытыми глазами, покрасневшими от слёз и недосыпа.       а ведь тогда, освободив брата от жуткой девочки и её бабочек он думал, что самое страшное позади, что всё закончилось, что они вернутся домой, он расплатится с чёртом и всё забудется, сотрётся, но вот они дома, но не дома, и родители ругаются, скорбно поджимают губы и отводят глаза, и мама рыдает, убеждённая, что они не знают, и отец зло рубит дрова в слишком больших количествах, постоянно промахиваясь, и брат слоняется неупокоенной душой из комнаты в комнату, силясь признать в деревянных стенах родной дом, но, кажется, безуспешно, но, кажется, стивену так и не удалось вытащить брата из плена — кажется, он всё ещё там, всё ещё в клетке, всё ещё подвластный странной девочке, которая совсем не девочка.       и стивен до сих пор не отдал чёрту полагающиеся три предмета, и долг нависает над ним занесённым топором, жаждущим отделить череп от позвоночника и заляпать всё вокруг кровью. он знает, что нехорошо обманывать, что обещания надо выполнять, что данное слово нужно держать, но ему страшно, но здесь, в своей комнате, всё случившееся кажется кошмаром ночью, но тоненькая верёвочка держит его рот на замке, не давая произнести заветную фразу, прочно засевшую в памяти.       никто из них не знает, что делать и как всё исправить, и все стараются изображать нормальность — но актёров в их роду никогда не было.       и вот по новому кругу, мама хочет связаться со священником из города, думая, что то ли вместо её сыновей из леса вернулись подделки, то ли вместе с сыновьями пришло что-то ещё, и непонятно, какой вариант хуже — в первом их просто убьют, во втором будут мучить изгнанием и бог знает чем. стивена пугают оба варианта, но права голоса у него нет, ему лучше вообще не высовываться и не показывать излишнюю осведомлённость, иначе мама точно решит, что он не он, а кто-то другой, кто-то, знающий то, что стивену знать неположено. к тому же, прежде ни он, ни брат не лезли в дела взрослых и не показывали, что слышали что-то из их разговоров, и начинать сейчас вести себя не как наивный ребёнок неразумно и чревато.       стивен хочет домой и понятия не имеет, как ему вернуться.       чёрт пообещал объяснить, как выбраться из леса, но не как попасть домой, и сейчас стивен думает, что надо было просить точнее, но заключать ещё сделку, не расплатившись по старой, глупо, да и чёрт ни за что не согласится, ведь прошло уже семнадцать дней, а стивен его до сих пор не позвал.       вина обсасывает рёбра беззубым ртом, и он елозит по кровати, потирая холодный нос зажатым в кулаке одеялом. совсем скоро выпадет первый снег, и если до этого мама не вызовет священника, то потом можно будет не беспокоиться, зима, по словам стариков, обещает быть очень снежной, а значит добраться до их деревни с города будет трудно и никто никуда не поедет — но до этого ещё как минимум дней двадцать, а за это время может случиться всё, что угодно, и пусть брату не становится хуже день ото дня, но и лучше ведь тоже, несмотря на настойки лекаря, травяные чаи, бани с мёдом, пахучие палочки и молитвы. как и ему самому, только его кошмары тихие, с мокрыми висками, ноющими зубами и усталостью глубоко в костях.       как жаль, что нет волшебной пыльцы, способной починить всё — и брата, и его, и отношения в их семье, и отношение других к их семье.       иногда, очень редко, стивен жалеет, что они вообще выбрались — остались бы там, брат превратился бы в куклу для бабочки, не страдающий и не думающий, а он жил бы с чёртом, обсуждая странные вещи странным способом и охотясь на животных. может, это было бы неплохо, со временем родители бы отпустили их, продолжив жить дальше, может, заведя ещё детей, и жители деревни бы сочувствующе качали головами и помогали первое время, и брат был бы мёртв, и стивен бы забыл старую жизнь и научился правилам нечеловеческого леса. но этого уже не будет, они выбрались, и родители постоянно переживают, и жители деревни настороженно косятся, и брат мучается, пытаясь быть в настоящем, как и стивен — они оба всё ещё в прошлом, всё ещё среди высоких деревьев, всё ещё там, где всё не то, чем кажется.       когда же уже деревья исчезнут и появится чистая поляна, за ней поле и ряды домов?       но вокруг одни массивные стволы. — стивен? где твой брат?       он испуганно подпрыгивает, неожидавший, что кто-то зайдёт в комнату, ушедший в мысли слишком глубоко, и мама поджимает губы — только не это. раньше он никогда не думал много, предпочитая гулять и собирать интересные листья, помогать с готовкой и наблюдать, как отец возится с оружием, упрашивая дать ему тоже пострелять, но теперь он часто прячется в воспоминаниях и размышлениях «а что, если», и если отец просто считает, что он повзрослел, как должно, то мама уверенна, что он разговаривает с кем-то внутри своей головы. — я не знаю, я недавно вернулся от миссис милкинс, а его уже не было.       она знает, что он ходил за молоком и сыром, что, как и всегда, задержался на чай с творожным печеньем, но всё равно спросила, всё равно подозрительно сощурилась, будто его ответ ей не нравится, будто он врёт, будто в подполе не стоит корзинка с бутылками и холщовой упаковкой, будто он мог навредить родному брату, ради спасения которого рисковал жизнью и терпел разнообразные ужасы — злость на мать, которой нет рядом, когда она по-настоящему нужна, жжётся в солнечном сплетении, ворочаясь чем-то тяжёлым и тугим, и он хочет закричать и прогнать её. всё равно он один, пусть хотя бы не надоедает вопросами и недоверием.       но, разумеется, как хороший сын он молчит.       но, разумеется, как не признающая в нём своего ребёнка мать она сама уходит, тут же о чём-то агрессивно громко, но неразборчиво шипя отцу.       господи боже, когда это прекратится.       стивен закрывает уши ладонями, зажмуриваясь до летающих разноцветных огоньков, прогоняя противный жар под веками, и шепчет то, что должен был ещё семнадцать дней назад —       чёрт, чёрт, приходи на ужин,       дом весь мой разрушен       чёрт, чёрт, я буду послушен,       а ты — великодушен       становится тихо.       стивен убирает руки и открывает глаза, но ничего не поменялось, чёрт не вылез из-под кровати, не запрыгнул в окно, не вышагнул из тени в углу, не зашёл через дверь — стивен в комнате один, и во всём доме, судя по тишине, тоже. наверное, родители ушли заниматься скотиной или искать брата. он рад не слышать их ссоры, но дурное предчувствие скручивается узлом в животе — отчего чёрт не пришёл на зов? неужели он что-то перепутал? но эта считалочка примитивная и дурацкая, он не мог забыть слова, но, тем не менее, он один.       странно. — долго.       голос раздаётся из-под кровати, и стивен вздрагивает, подрываясь на ноги и оглядывая пол, но чёрта не видно, каким-то образом и зачем-то ему удалось полностью поместиться под низким каркасом, куда с трудом пролезет кошка. — прости, я просто… — боялся.       не вопрос, утверждение, и румянец стыда расчерчивает скулы, опаляя жаром щёки — признаваться в страхе всегда неприятно и неловко, особенно перед практически незнакомцем, особенно перед тем, кому дал слово и нарушил. но всё ведь не так плохо, в конце концов, прошло всего семнадцать дней, к тому же, чёрт не устанавливал жёстких сроков, и нет ничего страшного, что стивен призвал его только сегодня. чёрт не звучит ни обиженно, ни зло. — что ты хочешь забрать? — я уже взял всё, что хотел.       стивен изумлённо оглядывается, пытаясь понять, что из его вещей пропало, но всё на месте, даже противные учебники и палочки-заготовки для конечностей куклы в подарок Элле, живущей неподалёку, и холодок пробегает по позвонкам — чёрт взял что-то из вещей либо брата, либо родителей, и мама разозлится и наверняка напишет священнику, а отец вполне может поддержать её, не поверив, что стивен ничего не крал и никому не отдавал.       вот чёрт. — и что это? мне перед родителями надо будет как-то объяснить пропажу. — не переживай, тебе не придётся ничего объяснять. — почему?       чёрт, скребя по полу когтями, выползает, и стивен нервно поправляет одеяло на плечах, ёжась. что-то из леса в доме кажется кощунством, горячечным бредом, и       что-то не так. — потому что двумя предметами из трёх являются их сердца.       пальцы, перерастающие в когти, покрыты чем-то красным, и с каждого по очереди падает капля — кап, кап, кап. стивен заторможено наблюдает, приоткрыв рот, и одеяло соскальзывает с плеч, плюхаясь на кровать — руки плетьми повисают вдоль тела, колени подгибаются, и он едва не валится на пол, неверяще оглядывая чёрта, равнодушно возвышающегося посреди его маленькой комнатки, неуместного, карикатурного, гротескного, ненастоящего, точно ненастоящего, наверное, стивен спит и ему снится кошмар, наверное, у стивена лихорадка и видения, наверное, стивен сошёл с ума.       чёрт совершенно точно не может быть тут.       чёрт совершенно точно не может стоять перед ним с руками, покрытыми кровью его семьи.       чёрт совершенно точно не может держать в кожаной сумке через плечо выдранные сердца.       нетнетнет.       нет.       господи, пожалуйста, что угодно, но только не это. — ты врёшь. — зачем мне врать?       стивен не знает.       стивен подрывается и вылетает из комнаты, отчаянно крича, зовя родителей и брата, но в главном зале поскальзывается, больно ушибаясь, и не видит ничего за пеленой слёз — он разглядывает мокрую ладонь, почему-то красную, пол из светлой древесины, покрытый чем-то красным, и что-то, лежащее чуть в стороне, с размытыми очертаниями и перемешанными цветами, и горло немеет. ему не выдавить ни звука, ни писка, и он ползёт на четвереньках, не отводя взгляда, пытаясь сморгнуть влагу, но на смену каждой слезинке, скатившейся по щеке, приходит новая, и он никак не может понять что перед ним.       дрожащими руками, покрытыми чем-то тёплым, стивен утирает лицо и смотрит — и хочет кричать, но крик дребезжит в груди, грозя переломать рёбра, слишком слабый, чтобы прорваться через льдину в глотке.       глаза мамы, всегда живые, похожи на разукрашенные стекляшки на лицах кукол, продаваемых в городе — странные, тусклые, полые, и её светлые волосы потемнели, приобретя отвратительно-грязный оттенок.       её синяя блузка разорвана, обнажая непонятное месиво с торчащими осколками белых костей, и от запаха сырого мяса начинает тошнить.       отец рядом, с протянутой к маме рукой, причудливо изогнутой в переломе, и его позвоночник лежит сбоку.       стивена выворачивает, он выплёвывает чай с творожным печеньем, захлёбываясь, задыхаясь, ощущая, как перекручивает жилы внутри, как горит голова, будто её запихнули в камин.       это не правда, не правда, ему кажется, просто кажется. — всё не по-настоящему, не по-настоящему, не по-настоящему… — разве?       голос чёрта, низкий, хриплый, вызывает волну ярости, и стивен тонет в ней, проваливаясь на дно — он с рычанием вскакивает и с кулаками бросается на чёрта, желая избить его, причинить боль, убить, но худые руки оказываются невозможно сильными и стискивают его запястья почти до хруста, до опасного напряжения, но стивен не обращает внимания, дёргаясь и извиваясь, пинаясь и рыдая. — ты забавно дёргаешься, пусть и бесполезно. мне нравится.       стивен поднимает голову, зло уставившись на чёрта, обнажившего острые зубы в оскале — сплошной ряд клыков, заточенных рвать плоть, и длинный раздвоенный язык мелькает из безгубого рта на змеиный манер.       мерзко. — даже не спросишь, что я забрал третьим?       внутренности сжимаются в точку и исчезают — стивен знает ответ и обмякает в мощной хватке, жалобно заламывая брови, шепча одними губами бессмысленное «нет».       время назад не отмотать. — сердце твоего брата.       мёртвых не вернуть.       стивен опускает голову, пялясь под ноги, слыша болезненный пульс в висках, и пытается понять, за что ему это — что такого плохого он успел совершить за свою короткую жизнь, что заслужил потерять всю семью за пару мгновений, потерять как плату за спасение брата, и всё бессмысленно, он должен был просто развернуться и убежать домой сразу, как только брата схватили чудовища, тогда хотя бы родители остались живы, тогда он не остался бы совсем один.       но он один.       дурак — в сосредоточении зла добро жить не станет. — зачем?.. — потому что я не могу выйти в человечий мир без приглашения человека. и потому что у тебя вкусные слёзы.       истеричный смех разрывает мёртвую тишину дома — чёрт провёл его и лишил семьи просто потому, что у его слёз приятный вкус, просто потому, что он оказался достаточно глупым, чтобы поверить, и всё это его вина. ведь учили не доверять незнакомцам и не брать у них ничего, не рассказывать о себе и доме, а он сам впустил чудовище, отдав свою семью на растерзание.       лучше бы он умер в той проклятой чаще. — и что теперь? — теперь я уйду, а ты придёшь ко мне сам.       чёрт отпускает его, позволяя упасть на пол и стукнуться коленками, сбивая до ссадин, и стивен насмешливо фыркает, чувствуя холод в груди, будто всё внутри растворилось и там ничего нет, только зимний ветер гуляет, завывая и покрывая изнанку инеем. — я ни за что не приду к тебе, после того, что ты сделал… — у тебя нет выбора.       чёрт ласково гладит его по голове, встрёпывая волосы, и склоняется вполовину ровным углом, слизывая размазанные слёзы, смешанные с кровью, с щеки — стивен шарахается в сторону, но когти предупреждающе надавливают на затылок, удерживая на месте, и по-кошачьи шершавый язык лижет губы.       гадость. — ты придёшь ко мне, потому что я — всё, что у тебя есть.       ложь. — потому что, стоит первому человеку переступить твой порог — и вся деревня из людей превратится в чудовищ.       стивен беззвучно умоляет, не зная, о чём. — потому что ты знаешь — дома у тебя больше нет.       чёрт нежно кусает его плечо сквозь рубаху, оставляя след, но не раня, помечая, и на языке оседает горечь.       в дверь стучат.