Маска в огне

      Людям свойственно чувствовать страх. Это с детства знакомое каждому ощущение, которое может заползать в грудь холодной змеей, обвивая внутренности и помалу сдавливая в удушающих объятиях, воздействует практически неразличимо, но сдвигает собой грань нормы, утягивая за нее так незаметно, что понимаешь, только когда уже не способен сделать ни одного вдоха. Оно может обрушиться лавиной, ударив мутным потоком по темечку, согнуть своей тяжестью к земле, пока хватаешь ртом воздух. Но дышать невозможно, ведь все внутренности превратились в звенящее ничто, в черную дыру, и вот уже падаешь в нее целиком, потеряв равновесие. И остается только два варианта — или рухнуть, поддавшись силе притяжения, рядом с которой становишься маленьким и незначительным, букашкой с оборванными крылышками. Или же рвануть прочь, спасая свою жизнь, перебирать крошечными лапками в надежде ускользнуть от нависшей над головой тени.       И Гермиона сейчас, замерев на верхней ступеньке лестницы в собственном доме, что казался раньше оплотом стабильности, непоколебимости и нормальности во всем том мире, которому она теперь принадлежит и который иногда подкидывает внезапные сюрпризы, выбирала из этих двух вариантов. Подсознание кричало и билось в агонии, захлебывалось истерическим воплем: «Беги!» — но разум, который всегда был ее главной гордостью, с дикой скоростью выстраивал цепочки в поисках оптимального решения, пока до боли знакомый голос внизу произносил:       — …Чудесная, истинно летняя погода, не так ли, миссис Грейнджер? Да, мы собирались с Гермионой в кино, неужели она не предупредила? Вот так незадача… Вы же не против, если я зайду и немного потороплю ее? Уверен, она уже одевается, а у хорошеньких девушек это процесс небыстрый…       Голос Тома, когда-то ее Тома, был сейчас вполне материальным, сжимал ее горло своим металлом, что прятался под нарочитым бархатом.       — Уже достаточно поздно. Думаю, ты мог бы подождать здесь, пока я схожу наверх и узнаю у нее, хорошо?.. — в словах Гермиона расслышала легкое напряжение, заметное только ей.       Она обратила внимание, что при первом знакомстве Том матери не очень-то понравился, но списала это на естественную настороженность по отношению к бойфренду драгоценной и единственной дочери, однако теперь становилось очевидно, что дело не только в этом. Возможно, мама за пять минут знакомства разглядела то, что она сама не увидела за полгода отношений с этим человеком. Идиотка.       Страх, который захватил ее тело и разум, внезапно обрел и третье проявление — уколол холодным острием куда-то в сердце. Что этот Том, не привычный ей милый вежливый мальчик, а тот монстр, что прячется за маской, может сделать с ее родителями, если им вздумается встать на его пути? Ведь стоило прикрытию упасть, и обнажилось его истинное лицо — хладнокровного хищника, чьи глаза отливали багрянцем, когда он говорил ей все эти ужасные вещи: про совершенные без колебаний убийства, про темную магию, которой он не чурается, про безграничную власть, к которой стремится. Про то, что убить ее как лишнюю свидетельницу было бы самым простым и логичным выбором.       Она не может подвергнуть такой опасности мать и отца, не обладающих силами и способностями, чтобы остаться в живых после встречи с тигром. Она обязана увести его прочь, лишь бы не дать им пострадать. Как только выбор был сделан, страх отступил на задний план перед горячей решимостью. Она спустилась на несколько ступенек, появляясь в поле зрения.       — Мама, извини, я забыла тебя предупредить, — даже получилось сказать это ровным голосом. — Все в порядке, пусть заходит…       Она осеклась, когда разглядела в дверном проеме того, кто являлся к ней в кошмарах всю эту бесконечно долгую последнюю неделю, с тех пор как она увидела направленную ей в лицо палочку, глаза, сверкающие ранее скрываемым безумием, и заслонившую весь свет красную вспышку. С виду Том казался все тем же — черные брюки со стрелкой, строгая белая рубашка, застегнутая на все пуговицы, аккуратно уложенные волосы, волной спадающие на лоб. Как всегда собран и учтив, с обаятельной улыбкой, прилипшей к лицу. Насквозь фальшивой. Она на секунду встретилась взглядом с голубым льдом, странно морозным в эту июльскую жару, а пальцы сами по себе сильнее вцепились в перила.       — Рад тебя видеть, дорогая, — Том вошел в дом, заставив миссис Грейнджер невольно посторониться, чтобы не столкнуться с его плечом. Она одарила их обоих недоуменным взглядом.       — Поднимайся, — выдавила из себя Гермиона. — Я мигом.       Небрежным жестом Том вытащил из-за ворота рубашки подвеску в виде полупрозрачного камня и продемонстрировал на открытой ладони. Усмешка разлилась по его губам. Гермиона успела разглядеть стилизованную руническую R, райдо. Плоский камень в его руке начал светиться. Гермиона развернулась и лишь секунду смотрела на ступеньки перед лицом. А потом побежала вверх по лестнице, со всей скоростью, на которую была способна.       За паническим стуком домашних туфель по дереву она почти не услышала удивленный оклик матери, зато очень хорошо — неспешные размеренные шаги. Заскочив в спальню, рванула к прикроватной тумбочке, схватила небрежно валяющуюся там палочку — она не рассчитывала, что та ей пригодится так скоро, не думала, что он все-таки решит прийти. Кинула Коллопортус в дверь. Банально, но память стала вязкой субстанцией, из которой не удавалось извлечь ничего. Как будто что-либо могло бы помочь — ее знания по сравнению с его были жалким обмельчавшим озером рядом с морем.       Она одним движением перемахнула через подоконник, вылезла в настежь распахнутое окно в вечерние сумерки. Щелчок замка возвестил, что Тома банальное запирающее заклятие ничуть не задержало. Панически взглянув через плечо на появившийся в дверях силуэт, Гермиона сиганула вниз одним отчаянным прыжком.       Ветер на секунду обнял тело, забрался под домашнюю футболку. Своевременный взмах палочки затормозил падение, но она все равно неловко оступилась на траве и упала, содрала кожу на колене, которое не в силах были защитить короткие шорты. Перекатившись, вскинула голову. Том как раз перебросил свою длинную ногу через подоконник. Решив, что увела его достаточно далеко от родителей, она сжала палочку и аппарировала.       Пространство, на секунду ставшее зыбким, внезапно загустело, превратилось в сахарный сироп, в котором она залипла, словно муха. Гермиона панически дернулась в сторону и рухнула обратно на траву, в нос ударил запах нагретой почвы и сочной зелени. Антиаппарационные чары! Так вот что за артефакт активировал Том, Райдо, ну конечно! В голове жужжало, пока она, пошатываясь, поднималась на ноги. Глухой удар подсказал, что Том повторил ее путь и тоже спрыгнул вниз. Гермиона запнулась о садовый шланг, но удержалась от очередного падения и ринулась в кусты, обдираясь о колючки. У нее здесь преимущество, эти места она знает. Нужно только оторваться от него, увести кругами, а потом… Что потом, она думать не хотела.       Но все равно не могла избавиться от хаотично мелькающих в голове мыслей, пока ноги несли прочь. Куда податься потом, когда Тому известно, где она живет? Широкий прыжок через соседскую клумбу. Спрятаться в особняке Блэков? Он тоже вхож в этот дом, Сириус и Регулус всегда принимают его с распростертыми объятиями, младший брат так и вовсе без ума от самого способного в его классе ученика. Ему удалось околдовать всех. Опереться рукой на невысокую ограду и перемахнуть через нее, даже не глядя, куда приземляется. Если только попробовать рассказать Сириусу правду, но поверит ли он ей, без каких-либо доказательств? Ноги больно споткнулись о дурацкого керамического гнома, а Гермиона замахала руками, пытаясь удержать равновесие. С трудом устояла и обернулась через плечо — силуэт мелькнул у угла соседского дома.       — Какого черта вы творите на моем участке?!.. — услышала она возмущенный вопль, а потом полыхнула красная вспышка. Развернувшись, вновь побежала, лишь краем уха засекла глухой удар тела.       Легкие разрывались от судорожных вздохов. Гарри Поттер тоже был неподходящим вариантом: он сдружился с Томом за этот год, сблизился с загадочным слизеринцем больше, чем с гриффиндорцами, с которыми проучился шесть лет. Он тут же решит, что подруга спятила, околдована или напилась зелий, но не поверит в такое про своего обожаемого Тома, который незаметно стал для него образцом для подражания. Если только… Отмахнуться Ступефаем от собаки, что с лаем кинулась под ноги, и мысленно попросить прощения у нее и миссис Льюис, ее хозяйки. Да, это было единственным выходом — в Нору, к семейству Уизли. Том не общался ни с кем из них, а после скандала из-за их интрижки с Джинни миссис Уизли всем своим видом демонстрировала, что она ему не рада. И Рон всегда относился к нему предвзято, с подозрением, о, милый Рон, который оказался самым сообразительным из них!       Гермиона петляла между кустов, стараясь держаться под прикрытием густой листвы, чтобы не попасть на линию огня. Впрочем, вспышки еще не мелькали вокруг, возможно, ей уже удалось оторваться и получится аппарировать? Не узнает, пока не попробует. Оглянулась на бегу, но никого не увидела, только чуть не запнулась об раскиданные под ногами игрушки, позабытые кем-то на заднем дворе. В боку кололо, печень разрывалась от объема крови, что качало бешено стучащее сердце, и Гермиона старалась делать короткие неглубокие вдохи, которые все равно были не в силах снизить пульс. Попробовала переместиться, но пространство растянулось впереди прозрачной пленкой, упруго отбросило ее назад, перехватив на полушаге. Она с размаху рухнула на землю, удар наотмашь по спине выбил последний воздух из легких. А в следующий момент ее жестко ухватили за плечи и вздернули на ноги, прижали к стене дома, к медленно остывающим кирпичам. На руке с палочкой сомкнулся железный захват. Весь мир заслонили полыхающие азартом глаза.       — Шустрая, — прошептал Том ей в лицо. — Но так даже интересней. Я вижу, ты скучала по мне?       Он дышал сбивчиво, а эта гонка явно не далась ему легко, на что намекала испачканная зеленью рубашка, царапины на лице и растрепанные волосы. Подсознание абсолютно без воли своей хозяйки подкинуло воспоминание, каковы они на ощупь, а Гермиона обреченно стукнулась затылком о стену. Как она могла быть настолько слепой?       — Что, уже не порываешься спасать мою душу? — издевательски протянул Том. Провел палочкой по ее шее от уха к вырезу футболки, медленно и тягуче, совсем как тот, другой. — Объяснять мне, какой я на самом деле?       — Я увидела это слишком поздно, — голос дрожал, но Гермиона упрямо вздернула подбородок.       — Жалеешь? Сейчас бы уже не пошла за мной?       Несмотря на прозвучавший смешок, Том внимательно впился в нее взглядом, выискивая на лице любой намек на эмоции, стараясь прочитать правду, даже если бы она попробовала ее утаить. Но лгать Гермиона не собиралась, хотя слова и с трудом выходили из горла:       — Я пыталась спасти того человека, которого знала. Того, которого любила. Нет, я бы не поступила иначе. Наверно, даже если бы понимала с самого начала, что того человека больше нет, а может, и не было, я бы все равно попыталась.       — Как трогательно, — его губы презрительно дернулись.       Он был так близко, практически вжимал ее в стену, она могла разглядеть каждое движение мимики, каждую капельку пота на лбу, ощущала ненормальный жар его тела через один слой тонкой ткани. Только сейчас она осознала, насколько раздетой была рядом с ним — лишь короткий домашний костюм. Но отодвинуться было некуда. Том, заметив ее метания, которые в основном заключались в бесплодной попытке просочиться сквозь стену, только усмехнулся. Неспешно поднял руку и отвел волосы, упавшие ей на лицо. Она бессмысленно попыталась оттолкнуть его, уперевшись в плечо.       — Любовь. Та глупость, что затмевает разум. Неужели эта дурацкая сказка для простачков столь притягательна, что даже заставляет забыть об инстинкте самосохранения? Или же это психзащита, попытка увидеть мир лучше, чем он есть, розовые очки, которые не дают замечать смердящую грязь реальности. И каково это, когда они разбиваются, скажи мне? Чувствуешь стекло под кожей?       — Больно. И кажется, что это все не по-настоящему, просто дурацкая затянувшаяся шутка, — слезы сами собой выступили в уголках глаз.       — Это наши отношения были затянувшейся шуткой, которую ты даже не понимала. И которую я, к счастью, уже не помню. С достойным абсурдным апофеозом — ты одновременно и удержала меня от грандиозной ошибки, и испортила все одним своим присутствием.       — Поэтому ты и хочешь от меня избавиться? — прошептала она. Том удивленно вскинул брови.       — Избавиться? Ты имеешь в виду, убить? О нет, если бы хотел, сделал бы это еще неделю назад, когда ты лежала бессознательная на моих коленях, вся такая беззащитная… — ее передернуло от подобной картины. — Но лишний свидетель мне действительно не нужен, тут ты права. Поэтому я просто сотру тебе память, то, что надо было сделать еще тогда, но слишком много всего навалилось разом. Может, даже продолжу после этого с тобой встречаться, почему нет? Хорошее прикрытие, да и уверен, некоторые моменты нашего взаимодействия мне понравятся.       Она отчаянно замотала головой, попыталась отодвинуть его и вырвать руку с палочкой из кольца его пальцев, но Том устоял и толкнул ее обратно, вжал собой в стену. Казалось, такая цинично описанная им перспектива была еще хуже смерти. Забыть все произошедшее в особняке Гонтов, все, что она там узнала: про совершенные им убийства, про то, кто Том на самом деле — до сих пор сложно было поверить, что он и есть хладнокровный аморальный министр Томас Гонт, только в молодости. И она забудет об этом маленьком незначительном факте, как и те едкие слова, которые слетали с его губ, что все их отношения были лишь игрой. Она не поверила, тогда не поверила, да и сейчас казалось, что это какой-то другой, неправильный Том. Не тот, которого она знала и любила. Подделка. И она вновь будет принимать ее за чистую монету.       — Не надо, пожалуйста! Я никому не скажу, да и кто мне поверит, кто будет слушать такой бред?!       — Сейчас, может, и не будут, но я уверен, что лишние знания в твоей голове толкнут тебя на очередные подвиги, которые вновь выйдут мне боком, без всяких сомнений. А ты мне больше пригодишься влюбленной дурочкой, которой легко манипулировать. Поэтому — Обли-…       — Что тут творится? Гермиона, это ты? — старая миссис Льюис высунулась на заднее крыльцо своего дома, уставилась подслеповатыми глазами на развернувшуюся в паре метров от нее сцену. — Мне вызвать полицию?       — Да вы издеваетесь! — разъяренно прорычал Том сквозь зубы, моментально перенаправив палочку. — Авада…       — Нет! Ты не такой! — Гермиона повисла на его руке, отводя в сторону. Наконец выдернула запястье из его ослабевшего захвата и нацелила палочку на старушку: — Сомнус! Извините, — закончила шепотом в ответ на стук упавшего грузного тела.       Искренне понадеялась, что соседка ничего не сломала себе. Том медленно повернулся обратно к ней. Он дышал тяжело и даже не обращал внимания на кончик ее палочки, ткнувшийся в его челюсть снизу, только глаза лихорадочно блестели в это тягучее мгновенье, которое все длилось и длилось, безмолвное и вязкое, перемежающееся лишь их сбивчивыми вдохами.       А потом, подавшись вперед, он впился в ее губы, жадно и бескомпромиссно, не давая ни малейшей возможности уйти или отвернуться. Вжал в стену, забирая всю иллюзию контроля, которую давала ей палочка у его шеи — ему словно было плевать на такие мелочи, что все равно никак не могли изменить расклад сил. Это было одновременно и незнакомо, как обрушившийся шторм, окативший ледяной водой, гроза, что ослепила молнией, пропустила миллионы вольт напряжения через тело. Но в то же время это был и привычный ей огонь, будто тот самый прежний Том, только усиленный стократ, не греющий, но обжигающий, заставляющий душу топиться и бурлить. И она ответила.       Вцепилась в его волосы, притягивая ближе. В попытке забыться, отринуть все произошедшее — то, чего она страшилась еще минуту назад, теперь казалось самым желанным на свете. Утонуть в этом адском котле из кипящих эмоций.       — Ты говорила, что знаешь меня, настоящего, — безумный шепот у уха, а поцелуи на шее перемежаются укусами. — Но ты не видела. Смотри же. Как тебе?       Он потянул вниз ее шорты. Шершавые камни впились в нежную кожу ягодиц, на секунду врываясь осознанием, где она — прямо на улице, у дома своей соседки, которая спит сейчас в открытом дверном проеме, а в свете разгоняющего ночные сумерки фонаря они видны как на ладони, если кому-то приспичит сунуться на задний двор. С кем она — в его шепоте мерещился теперь другой голос, как и в проступившей на лице порочности. Она дернулась в сторону, испуганно взглянула на Тома, в чьих глазах не осталось сейчас ни одной мысли, только животное желание, не прикрытое более лицемерной маской нормальности. Он лишь сильнее вжался в нее бедрами. Расстегнул ремень одной рукой.       — Уже передумала? И решила, я остановлюсь? Каково понимать, в какое чудовище влюбилась? Смотри.       Эти слова будто расставили все по своим местам. Она вцепилась пальцами в его затылок, но не с целью оттолкнуть, а чтобы не дать ему отвернуться от нее. Произнесла медленно, почти по слогам.       — Ты вовсе не чудовище. Ты просто запутался. И мы найдем выход, вместе.       Он на секунду замер, с проблеском осознания вглядываясь в ее лицо, а затем усмехнулся. Подхватив ее, поднял выше, зажал между собой и стеной. Вошел одним движением, заставив всхлипнуть.       — Я буду рад показать тебе, как глубоко ты заблуждаешься, — шептал он. — Как глупо доверять мне, — несдержанный стон. Его или ее, уже без разницы. — Сколько боли ты испытаешь, если будешь видеть мое реальное лицо. И если ты надеешься, что я пожалею тебя, то нет. Я не умею, напротив, я люблю боль…       Его слова слились с резкими вздохами. Они, как и бурлящие эмоции, от страха и ненависти до нежности и сочувствия, раздирали на куски. Всегда ровное течение превратилось в водоворот, в котором хотелось захлебнуться и никогда не выныривать из этой мутной тьмы на свет. Отдаться той части себя, что не дрожала в ужасе, а резонировала с его голосом. Жаждала вступить в эту игру и одержать победу, скрутить его. Вытащить сердце и увидеть, как оно стучит в руках. Это было его желание, или же ее? Какая разница. Грань стиралась, одним движением за другим, становилась все бледнее, пока вовсе не оставила вместо мыслей белый лист.       Она внезапно обнаружила, что уже не стоит, а лежит прямо на Томе, на траве, а он бездумно смотрит в усыпанное звездами небо и машинально перебирает ее волосы. Двигаться не хотелось. Гермиона нехотя села и оглянулась в поисках палочки и шорт. Они оказались очень далеко, или же так выглядело сейчас, в этом приятном состоянии расслабленности. Кажется, после всего произошедшего можно сделать вывод, что ее памяти и жизни уже ничего не угрожает, а это добавляло еще очков к состоянию блаженства. Ну а Том… С ним она сможет совладать, сейчас все казалось таким простым и легким. Пока она одевалась, Том тоже сел, небрежным взмахом привел себя в порядок.       — Ты, определенно, хороша, когда не говоришь, а стонешь, — бросил с ухмылкой.       — А ты, определенно, долго скрывал, какой ты засранец, — парировала она.       — Может, покажи я сразу, и ты бы отдалась мне тут же? Видимо, тебе как раз это понравилось.       — Мне нравятся твои светлые стороны, которые ты упорно отрицаешь в себе.       — Бессмысленно отрицать то, чего нет, — возразил Том.       — И еще мне нравится, когда ты ведешь себя честно, даже если говоришь неожиданные и противные вещи. Я хочу познакомиться с тобой заново, с настоящим тобой, — уверенно объявила она.       — Не думаю, что тебе понравится. Окунувшись в мой мир, можно и не вынырнуть. Но если ты так безрассудно готова, то я продемонстрирую. Возможно, после этого ты сама попросишь стереть тебе память.       Том протянул ей руку. Гермиона с сомнением взглянула вниз, на свою домашнюю одежду.       — Покажешь еще больше, чем я уже видела?       С нерешительным вздохом она вложила ладонь в его. Последнее, что она заметила перед тем, как провалиться в воронку аппарации — что его кулон давно погас.       

***

      Лишь на секунду Том вдохнул спертый воздух центрального Лондона, такой душный и загазованный по сравнению со спальным районом Чизика, а затем вошел в неприметную дверь, что стала ему слишком хорошо знакома за последнюю неделю. Всю эту гребаную неделю, которую хотелось только забыться и не думать, не вспоминать. Раствориться в безудержном веселье, столь же фальшивом, как он сам, погрузиться на самое дно, чтобы почувствовать себя на своем месте.       Охранник напрягся было, но увидел условный жест и отступил в тень. Том втолкнул девчонку перед собой, усмехнувшись: «Хочешь — смотри». Она ошарашенно крутила головой, пытаясь охватить все сразу. Синий свет, заливающий коридор, превратил ее лицо в скульптуру, высеченное в бирюзе удивление. Сигаретный дым плотно висел в воздухе, подкрашенным туманом у качающихся потолочных ламп, которые не разгоняли тьму, а лишь придавали ей оттенок глубокого моря. Длинный коридор с грубыми бетонными стенами кое-где перемежался тонкими решетками, закутки тонули в полуночной черноте, но были вовсе не пусты. Тьма шевелилась.       Том потянул ошарашенную Гермиону за собой за руку. Только начав переставлять ноги, она снова сбилась с шага, оглядываясь на парочку, что зажималась у стены. Закашлялась, когда облако сладковатого дыма попало ей в лицо.       — Мерлин, да не пялься ты так, — одернул ее Том. — Будто в клубе ни разу не была.       — Это не клуб, — едва поспевая за ним, она возмущенно помахала рукой перед носом, разгоняя затхлый воздух. Переступила через ноги человека, который сидел прямо на полу и бессмысленно смотрел в потолок. — А какой-то притон. Что это за место?       — Название в приличном обществе не произносят вслух, но оно прекрасно известно любому из обитателей Лютного, хоть и находится далеко за его пределами. Где еще сейчас можно свободно покурить опиум, выпить дурманящей настойки или вмазаться ядом Докси, в зависимости от предпочтений? Ну или просто нажраться в хлам и дать по зубам тому, кто сунет руку в твой карман. Все такое вкусное и интересное, но я предпочитаю последнее.       — Ты же раньше не пил?.. — пискнула Гермиона, отчаянно вцепляясь в его ладонь.       Они добрались до конца коридора, и тут же по ушам ударила громкая музыка, которую до этого отсекали заглушающие чары. Перед ними открылся гигантский зал, душный и полный людей. Дальний край терялся в дыму. На возвышениях то тут, то там в клетках извивались практически голые танцовщицы, их кожа светилась плотной синевой. Подносы с напитками двигались прямо по воздуху, уворачиваясь от людей. Маленькие иссиня-черные Докси с кожистыми крылышками, напоминающие извращенную карикатуру на фей, летали в светящихся пузырях под потолком, скалились острыми зубами и яростно бились в прозрачные стенки, но никто не обращал на них внимания. Люди танцевали. Люди напивались. Курили что-то подозрительное, раскинувшись на диванчиках. Шумно играли на столиках в карты, а те взрывались, перемежая шум звонкими хлопками. Кто-то спал на барной стойке.       Том без каких-либо эмоций обошел посапывающее тело, рядом с которым валялся уже опустошенный бумажник, и перегнулся через стойку, называя заказ бармену. Кинул ему пару монет. Обернулся на Гермиону — та упражнялась в трансфигурации в попытке превратить свою одежду во что-то менее выбивающееся из атмосферы. Остановилась на том, что сделала ее черным комбинезоном с пайетками. Том поднял бровь — он предполагал, что девчонка будет биться в истерике и с ужасом уговаривать его уйти, однако она обманула ожидания и, завязав волосы узлом, осматривала теперь обстановку с мрачной решимостью на лице.       — Все равно ты отсюда не уйдешь, — пояснила на его удивление. — Из вредности. А так я хотя бы прослежу, что с тобой все в порядке.       С сомнением хмыкнув, он взмахом руки направил к ней коктейль. Она перехватила пузатый бокал в воздухе и, подозрительно разглядывая, помешала жидкость торчащим из нее грибом.       — Это же… Мурлокомль?       — Да. Инфьюз на виски. Его сок образует изысканное сочетание с дубовой терпкостью дешевого пойла. Ну и просто шикарно дает по мозгам. Так смотришь, будто не помнишь, что он входит в состав Рябинового отвара, который ты наверняка пила неоднократно?       — И зачем ты это делаешь? — она с неприкрытым отвращением заглянула в бокал.       — Я покажу. Пей.       Усмехнувшись, Том опрокинул в себя жидкость практически залпом. Та расплавленным металлом обожгла горло, растеклась в желудке, сияя маленьким солнцем, даря ощущение тепла и такой желанной безмятежности. Поколебавшись пару секунд, Гермиона несмело пригубила из своего бокала.       Время потеряло свой смысл, стало неисчислимым и зыбким. Музыка, что казалась раздражающим грохотом, обрела форму, пронзая пространство практически визуально заметными волнами частотных колебаний, ритм которых идеально совпадал с биениями сердца. Этот резонанс отдавался в теле, выталкивал куда-то ввысь, в облака, клубящиеся вокруг синим дымом, заставлял двигаться в такт, ведь стоять на месте невозможно, когда по кончикам пальцев разливается бурлящая энергия, покалывает электрическими искрами.       Все окружающее растворилось, и уже неважно было, где он находится, только еще одно тело существовало в этой мутной дымке, скользило в его объятиях, манило плавными линиями. Он прижимал к себе Гермиону, которая осталась единственным материальным в этом мутном мороке, притягивал спиной к своей груди. Ощущал одновременно все — каждый выступающий позвонок, вкус соли на ее шее и мягкое прикосновение округлых ягодиц, рельеф велюра под пальцами — и в то же время ничего, когда ощущения рассыпались, расходились дымом от кожи, и их уносил бездушный ветер.       Он сбился, каким по счету опустевшим бокалом с размаху стукнул по стойке, беззвучно в этом грохоте опуская дном на деревянную столешницу. Все фигуры вокруг — без лиц, пустые болванки, и лишь улыбка напротив притягивала взгляд, значила хоть что-то в этом бессмысленном водовороте. Впервые за последние дни агрессия отошла на задний план, а желание взаимодействия с внешним миром потеряло форму неудержимой потребности причинить кому-нибудь боль, утвердить свою власть и увидеть поверженное тело под ногами. Он так отчаянно хотел скрыть свои пороки от остальных, стремился сохранить выстроенный идеальный образ. Не отвращения или разочарования он боялся, нет — на чувства других людей и их оценки было плевать. Потерять контроль над их мыслями, лишиться воздействия на поведение — вот это стало бы неприятным. И ему казалось, что стоит открыться, спуститься на одну ступень с ними, и он тут же окажется в этой зловонной массе посредственности, таким же ничтожеством, не способным брать ход судьбы в свои руки, повелевать чужими разумами и дергать за ниточки… Но плетеное волокно вспыхнуло ярким пламенем, будто пропитанное бензином, а он был той бутылкой, к которой тянулся запал. Какая разница, если все взорвется и мир сгорит?       Потерявшись в своих мыслях и глядя на дым сигареты, что извивался у пальцев, он почти упустил тот момент, когда тяжесть на груди стала слишком неправильной. Только через несколько мгновений обнаружил, что Гермиона, сидящая на его коленях, обмякла и навалилась на него всем весом. Она смотрела куда-то в пространство, мутно и бессмысленно, с ненормально расширенными зрачками, лишь синие огоньки плясали на глубоком черном.       — Блядь, — коротко выругавшись, Том поднялся и вздернул девчонку следом. — Пошли-ка прогуляемся.       Она едва перебирала ногами, то и дело пыталась осесть на пол, но он выволок ее на улицу, в ночную прохладу. Грязные стены давили с обеих сторон тупичка, а на асфальте приходилось выбирать место, чтобы ступить не в подозрительное темное пятно. Гермиона прислонилась плечом к стене и жадно хватала свежий воздух, словно пробежала стометровку. Достав из кармана пузырек отрезвляющего зелья, Том большим пальцем сковырнул пробку и влил в девушку все содержимое, зажав челюсть рукой, заставил проглотить. Сделал пару пассов палочкой, накладывая лечебные чары и ускоряя метаболизм алкоголя. Постепенно ее дыхание выровнялось, а взгляд стал чуть более осмысленным.       — Это все так неправильно, — просипела Гермиона, массируя горло. Том слишком хорошо знал, что она сейчас борется со рвотными позывами. — Ты просто убиваешь себя этой дрянью. И зачем?       — Еще десять минут назад ты понимала зачем. Тебе было хорошо, — он беззаботно пожал плечами. С тоской посмотрел на пустой пузырек — в голове тоже начинало неприятно шуметь. Стоило бы избавиться от остатков пойла в желудке, говорила последняя разумная часть мозга, но какая-то мрачная тяга к саморазрушению толкала шагать дальше, за грань. Если бы он до сих пор находился на танцплощадке, то, без сомнений, влил бы в себя еще пару бокалов.       — Это фальшивое «хорошо», — возразила она. — За которым нет ничего настоящего. Ты просто рушишь свою жизнь в попытке уйти от реальности!       — Начинается, — Том раздраженно помассировал висок. Шум наползал издалека, зудел под кожей. — Не надо читать мне нотации. Во мне тоже нет ничего настоящего, и что? Может, это и есть мой реальный мир, единственный, в котором мне хорошо и где я на своем месте?       — Нет, это не выход! Ты же выше такого! Оглянись вокруг — это совершенно не твой уровень… — она осеклась. Видимо, вспомнив наконец, с кем говорит.       — Ты права, — оскалившись, Том шагнул ближе. — Мой уровень — это очнуться с чужой кровью на руках. Упиваться не алкоголем, а коктейлем из терпкой боли и таких пряных страданий. Я могу развлекаться по-другому, о да! Это бы ты предпочла?!       Он стукнул ладонью по стене у ее лица, заставив вздрогнуть. Испуганный взгляд молодого олененка впился в него снизу вверх. И это он еще не сказал про то, что вчера ушел с какой-то первой встречной шалавой, а потом сбежал от нее, почувствовав неуемную жажду, утолить которую мог лишь металлический привкус на языке. Оттого и взял сегодня с собой ту, что связывала руки, но как же этот ограничитель раздражал бессознательную часть разума!       — Тебе не обязательно таким быть, ты можешь сделать собственный выбор…       — Не могу, — он досадливо поморщился. — Это то, кто я, каким я создан. Не знаю, природой ли или заботливой рукой своего Ида. Я словно повторяю одно и то же, не в силах вырваться из замкнутого круга. И я знаю, кто режиссер этого спектакля…       — Ты сам — режиссер своей жизни… — попробовала она возразить, но Том прервал, не вслушиваясь в ее слова:       — Я притворялся, что он мне отец, хотя это неправда. Однако какая-то доля истины и извращенная ирония в этом есть — именно он сделал меня таким, можно сказать, породил, направил на порочный путь. И нет никакого смысла бороться со своими демонами, пока сам король восседает на троне и смеется, управляя спектаклем из-за кулис. Думаю, стоит нам встретиться и поговорить по душам.       — Ч-что? — она с ужасом смотрела, как он отшагнул назад и достал палочку. — Том, нет, не вздумай, это опасно! Он гораздо опасней!       — Узнаем… — по лицу разлилась безумная улыбка, а гул в ушах усилился, когда вихрь аппарации поглотил с головой, закружил в танце с тенями.