Моя муза

Слипшиеся глаза отказываются разрешать их хозяину просыпаться, уставшее тело приковывает тяжёлым грузом к кровати, но назойливый будильник все же заставляет Хенджина собрать все крупицы мотивации в кулак и подняться с постели. Выключив мелодию на телефоне, которую он уже всем сердцем ненавидел, юноша оглядывает свою комнату: по столу разбросаны все ещё мокрые кисти, кое-где случайные мазки краской и несколько скомканных листов бумаги. Он вновь провел всю ночь за рисованием и сейчас, полу-живой, собирается пойти в университет, чтобы провести ещё добрую половину дня за этим же занятием. Такова жизнь Хван Хенджина и его, в общем-то, все устраивает. Он любит это дело больше, чем ещё что-либо на планете, кажется, он был рождён только для того, чтобы начать писать картины, потому что ничего другого не приносит ему столько удовлетворения и умиротворения. Он рад, что имеет возможность заниматься этим. Из ещё не полностью проснувшегося сознания студента вырывает стук в дверь и появившееся за ней улыбчивое лицо. —Ты собираешься? Пришел проверить, не проспал ли снова.– Мальчик-солнышко — Чонин. Они познакомились, когда Хенджин был на втором курсе, а Чонин на первом. Ян милый, немного шумный парень с сияющей улыбкой и Хван заботиться о нем, чуть ли не как о младшем брате. Эта дружба ему приятна, очень, все почти как в американских сериалах для подростков, они вместе ходят на пленеры, Хенджин делиться с младшим опытом в рисовании, а второй часто проводит время в комнате старшего, объясняя это тем, что самому находиться ему скучно, а Хенджин вовсе не против такой компании. —Да, сейчас переоденусь и выхожу.–Блондин устало улыбается и провожает взглядом скрывшегося за дверью Чонина. Оглядывает себя и понимает, что даже пижамные штаны покрыты пятнами краски. Но, на сегодня, это не критично, потому что по расписанию — практика по рисованию обнаженной натуры. Хенджин знает, что снова запачкает всю одежду, поэтому предусмотрительно достает из шкафа старую футболку и «рабочие» (покрытые мазками краски) джинсы. Заплетает осветленные волосы в небрежный хвостик и сгребает в охапку кисти, несколько минут и Хван уже выходит из комнаты, натыкаясь на скучающего Чонина. —Пошли. Сегодня у тебя, вроде как, первая практика по рисованию голой натуры. Волнуешься? — Старший двигается вперёд по коридору и с улыбкой ворошит чужие волосы. Кончики ушей Чонина легко розовеют и тот трёт нос. —Есть немного. Сомневаюсь, что рисовать мы будем какую-то богиню во плоти, скорее щуплого старика. Не скажу, что горю желанием смотреть на него два часа. — Хенджин же смеется на его слова и кивает. —Да, так оно и будет, но ты всё-таки идёшь не на обнаженку пялиться, так что просто сиди и рисуй. Весенний ветер нес за собой хоровод цветущих листьев и пахучей пыльцы, от которой Хенджин периодически чихал и ругался. До университета идти было не долго, так ещё и практика совмещена с первым курсом, что значит — Хенджин сможет провести ее с Чонином, а это не может не радовать. В аудитории уже образовался муравейник из студентов, каждый бегал к раковине мыть кисти, зеваки заглядывали в шкафы в поисках забытых красок, которые можно использовать, те, кто удосужился прийти по-раньше уже разобрали новые мольберты, однако Хенджин и Чонин были далеко не из этих везунчиков, поэтому пришлось забрать оставшиеся, потрёпанный жизнью. Устроившись в более-менее удобном, из незанятых, мест и расставив все необходимое, друзья расслабились на стульях в ожидании модели. Хенджин же от скуки начал делать набросок сцены. Пока старший хмуро уткнулся в свое полотно, совершенно более не заинтересованный в происходящем и справедливо думая, что уже точно знает, что его ждёт два часа рисования голого старика, Чонин же, будучи на практике впервые, не мог усидеть на месте, постоянно оборачиваясь и возбужденно перебирая карандаши. —Чонин, успокойся уже и садись рисуй сцену.– Но он не слышит ответа. Слышит только удивленный вздох и чувствует как Ян быстро хлопает его по плечу. —Что такое? –Старший сдвигает брови к переносице и недовольно смотрит на удивлённое лицо младшего. —Что ты там говорил про дряблых стариков на практике? У вас всегда такие красивые мальчики тут и ты мне все это время врал? –Чонин чуть ли не с открытым ртом смотрит на сцену, а Хван, ничего не понимая, в недоумении отслеживает его взгляд и тоже открывает рот от удивления. На сцене стоит незнакомец, примерно их возраста, с светлой макушкой и россыпью веснушек на молодом лице. —Нас благословили? Блять, Чонин, я клянусь, я никогда не видел и даже не слышал от старшекурсников, чтобы на практике моделью был кто-то молодого возраста.–Хенджин даже выронил карандаш из рук, пока все его внимание было сфокусировано на незнакомце. В принципе, в оцепенении находилась вся аудитория, что заставило модель явно смутиться. Однако, это ситуацию только усугубило. Нежно-розовый, точно сладкая вата, румянец медленно покрыл щеки и кончики ушей, тонкие, аккуратные пальцы, на которых красовались массивные серебряные кольца, прикрыли лицо, густые ресницы смущённо опустились и… Черт, Хенджина словно заколдовали и из этого состояния его вырвала только рука Чонина, что усердно теребила его футболку. —Я, конечно, все понимаю, но прекрати на него так пялиться.–Младший смееться и берется за карандаши. А Хенджин снова не может оторвать взгляд от модели, когда тот скидывает с себя халат и обнажает тонкое, подтянутое тело. Угловатые ключицы покрытые редкими веснушками, молочная кожа натянутая на мышцах рук, легко очерченные кубики пресса, длинные, тонкие ноги и ещё бесконечность деталей, которые Хван бы точно заметил, если бы его вновь не одернули и не заставили рисовать. Точно, он же на практике, Господи. Карандаш резво, рваными, беглыми линиями заскользил по бумаге, Хенджин намеревался написать лучшую картину с натуры в его жизни. Все вокруг казалось нереальным, кроме холста, карандаша в его руках и этого неземного мальчика. Все затихло, даже лёгкого дуновения ветра не было слышно, только биение собственного сердца, движение графита по холсту и прерывистое дыхание, Хенджин забывал дышать в потоке этого творения. Модель даже не смотрел на него, кажется, что он не смотрел вообще ни на кого, его взгляд устремлён в неизведанную бесконечность, его глаза застыли словно у античной мраморной статуи и это описание ему подходило больше всего на свете. Нереальное творение искусства с кожей из мрамора, ресницами соткаными из шелка, губами из облаков и телом созданным самым искусным скульптуром, которого точно превозносят и изучают в школах. Наверное, так ощущается для художника встреча своей музы. Время превратилось в ефимерное, неизменное нечто, Хенджин и не заметил как закончил картину. Тяжёлые мазки акрила ещё не успели засохнуть, Хван с блестящими глазами оглядывал по истине его самое восхитителтное творение, хотя и оно не могло сравниться с истинной красотой незнакомца. Ни одна картина в этой аудитории не могла полностью отразить его неземную красоту, ни одна картина даже в целой вселенной. Но Хенджин хотел хотя бы попытаться. Отныне, ни один его портрет не будет иметь смысла, пока в мире существует его новая муза. Он не упустит возможность ещё бесчисленное количество раз передать эту красоту на холст. Когда пара закончилась, Хван первым сдал работу и буквально рванул из аудитории, оставив удивленного Чонина одного. Он надеялся не потерять эту модель, надеялся догнать, но что-то внутри подсказывало, что теперь, он узнает его везде, в каждой толпе будет выискивать светящаясю на солнце белую макушку, молочную кожу и ещё бесконечность деталей, которые Хенджин уже успел заметить. И он был прав, светлые волосы сразу бросились в глаза, как только студент вылетел из здания университета. Он подбегает к нему с почти испуганным взглядом, что заставляет незнакомца вздрогнуть. Хенджин тут же осознает свою ошибку и примирительно поднимает руки. —Извини, что напугал. Я Хван Хенджин. Я…–Юноша немного мнется, но все же продолжает. —Мне бы очень хотелось ещё нарисовать тебя. Ты прекрасная модель. Совсем не обязательно обнаженным, если что.–Неловкий смешок. А лицо незнакомца вновь покрывается прелестным румянцем. —А я Ли Феликс или Ёнбок. И… Меня? Тебе понравилось рисовать… меня? — Феликс с искренним удивлением указывал пальцем в свою грудь и это просто убивает Хенджина. Конечно, черт возьми, ему понравилось рисовать его. Настолько, что он был готов сидеть в этой аудитории до поздней ночи, изрисовывая холст за холстом, забыв про еду и воду, сузив свой мир только до россыпи веснушек. —Да. Очень. Ты не против встретиться ещё, чтобы… я смог нарисовать тебя вновь? –Ёнбок застывает, такое чувство, что правда не понимает, чего от него хотят. Будто это все розыгрыш, ведь эти два часа чувствовались для него словно ад, где каждый из учеников насмехаться над его телом и внешностью. Он был уверен, что после конца пары они ещё долго будут обсуждать какая же нелепая модель им попалась. —Извини, я правда удивлен… Но, думаю, буду рад, если тебе настолько понравилось. — И Феликс все ещё не веря в реальность происходящего соглашается. Сам не знает почему, наверное, где-то высоко, в облаках его души слоняеться невесомая надежда на правду в словах незнакомого студента Хван Хенджина. А Хенджин просто воссиял на месте, благодарно сложил руки и натянул искреннюю улыбку. —Отлично! Дашь мне свой номер? Мы сможем договориться когда и где встретиться. Ёнбок достает свой телефон и позволяет Хвану переписать с него номер. —Я напишу тебе. Ещё раз спасибо.– Одарив Феликса последней яркой улыбкой, художник лёгким, быстрым шагом удаляется. *** —Извините пожалуйста! –Феликс заливается краской и отступает в сторону, оглядев человека в которого врезался и получив в ответ удовлетворительный кивок, быстро пошагал вперёд, желая поскорее отделаться от стыда. Ли врезался в человека, совершенно пропав из реальности, все обдумывая слова того художника, ища подвохи, подводные камни и фальш в его словах. Но ничего, кроме его собственной тревожности, не указывало на то, что Хенджин врал. Кажется, ему правда понравилось рисовать Феликса, однако это совершенно не прибавляло уверенности в сложившейся ситуации. Как он мог ему понравиться? Тем более, что сам Хенджин хорош собой: высокий, с острыми чертами лица, пухлыми губами и стройной фигурой. Оставалось только пытаться бороться со своей тревожностью вплоть до следующей встречи с ним. И поскорее рассказать о том, как все в итоге сложилось, своей психотерапевтке. Хенджин тоже не отличался ясным сознанием, единственное, что заполняло его голову от и до, это образ новоиспечённой музы. Образ фарфоровой кожи покрытой веснушками, будто россыпью звёзд на небосводе, распахнутых глаз, затопленных глубоким, неизведанным океаном и образ сахарных губ. Он придет домой и выплеснет все это на лист бумаги, иначе юноша так и не исчезнет из его головы. Этим он и занялся. Сегодняшняя ночь совершенно не была одинокой, каждую секунду Хенджина сопровождал сотворенный на бумаге лик, сотканный из незнанной доныне чистоты бытия и потока творчества. Когда было уже совсем поздно, не задумавшись о времени, Хван написал по новому номеру. [hyunjin] 04:23 Привет, это Хенджин. Мы могли бы встретиться завтра в районе 14:00 у университета? [felix] 04:34 Привет! Чего в такое время не спишь? Да, я свободен завтра. И только сейчас Хенджин обратил внимание на поздний час, что заставило его тут же покраснеть и смутиться от факта того, что посмел потревожить музу посреди ночи. [hyunjin] 04:36 Разбудил? Прости: (Я привык засиживаться до поздна за рисованием, забываю, что в такое время люди обычно спят. [felix] 04:38 Нет, не разбудил, у меня тоже с режимом сна отношения натянутые, но и мне вставать в 7 утра не надо, хехе [hyunjin] 04:39 Да, думаю я уже на боковую. До завтра! ★ Не смотря на то, что Хенджин совершенно точно не сможет уснуть в ближайший час от перевозбуждения, он все же отправляет последнее сообщение и падает на кровать, блуждая в лабиринте своего сознания и изучая белый потолок. Утро прошло в попыхах. Хенджин даже не пытался скрывать своего ожидания встречи с музой. Пары пролетели слишком быстро, почти незаметно, и не было и одной, когда бы Хенджин не вырисовывал на полях тетради въевшиеся в сознание черты лица. —Что с тобой вообще происходит? Вчера убежал и слова не сказав, сегодня весь день в облаках летаешь.–Наконец не сдержавшись предъявляет Чонин после последней пары. —Я, кажется, нашел свою музу.–Совершенно серьезно и оттого ещё более комедийно звучит фраза Хенджина. —Шутишь? Кто? –Ян подозрительно усмехается и заглядывает в глаза друга, который, кажется, даже не прибывает в этой реальности. —Его зовут Феликс. Та модель, которую мы вчера рисовали. Я не могу выпустить его образ из головы. Сегодня мы договорились снова встретиться, чтобы я написал его портрет.–Проговаривает будто на автомате старший, возбужденно дёргая плечами. Чонин же не сдерживается и смееться. —Удачи тогда, Ромео.–Хлопает старшего по плечу и сворачивает в кабинет совсем рядом. Времени и места в голове на раздумья над этим глупым обращением нету, поскольку Хван уже спешит на выход университета, чтобы встретиться с Феликсом. И он снова мнгновенно ловит взглядом светящяююся макушку и расплывается в неосознанной улыбке. —Привет! -Старший машет свободной рукой, второй придерживая сумку с художественными материалами. —Здравствуй.– Феликс вытягивает руки из карманов своего бежевого тренча и лучезарно улыбается. —Мы можем занять одну из аудиторий для рисования, я проверил расписание, на сегодня в ней больше не будет занятий. —Отлично, веди. И юноши направляются внутрь, Хенджин проводя младшего по витиеватым коридорам, в итоге забредает в какую-то богом забытую аудиторию, удовлетворённо оглядывая пустое, солнечное помещение. Это солнце прекрасно впишется в портрет его музы, точно было создано только ради него. —Садись.–Хван указывает на сцену, завешанную белой тканью и деревянный стул. Напротив устанавливает мольберт и начинает разлаживать все необходимое: кисти, тюбики с краской, наполненный водой стакан и палитру. Хенджин закатывает рукава, что заставляет Феликса на минутку выпасть из реальности, разглядывая проглядывающиеся вены на крепких руках. Все же опомнившись и тщетно скрыв румянец за волосами, Феликс спрашивает: —Мне принять какую-то определенную позу? —А, нет, просто сядь как тебе удобно.–Отвечает немного безучастно Хенджин, все ещё увлеченный выдавливанием красок на палитру. Когда наконец все было готово, художник довольно уселся за мольберт и принялся накидывать набросок карандашом. —Расскажи о себе. Мы тут долго будем, не хочу сидеть в тишине. Ты представился как Ёнбок и Феликс. Последнее это просто никнейм или ты иностранец? –Хенджин не отвлекается от холста. —Да, я из Австралии, переехал в Корею около года назад, когда мне было 18. Что-то вроде исследования своих истоков, а то меня с детства учили корейскому, а Корею я так и не видел.–Феликс легко смееться тут же возвращая спокойное выражение лица, надеясь, что совсем не испортил картину этим неловким смешком длиною в пару секунд. Хенджин же глаз оторвать не может от чужой, восхитительной улыбки. Застывает на секунду и тут же опомнившись возвращается к рисунку. —Понятно. И нравиться тебе тут? –Обворожительная улыбка. —Да, на самом деле. Очень много что отличается от Австралии, совсем другой менталитет и традиции, но я чувствую себя здесь в своей тарелке. А что насчет тебя? –В глазах Феликса проносится заинтересованный огонек. —А что на счёт меня? — Хенджин пожимает плечами, –Родился и вырос тут. С детства любил рисование, считаю это даже… делом своей жизни. Вот и поступил сюда, больше ничего интересного у меня в жизни нет, но меня все устраивает.–Он улыбается, не сводя глаз с холста и тянется за кистями. На полотно ложатся первые мазки охрой. —Почему решил пойти моделью к нам? Я никогда не видел и не слышал, что бы кто-то молодого возраста был моделью. Обычно, мы рисуем дряблых стариков, которые решили заработать лишнюю двадцатку.–Хенджин хмыкнул и мазнул по холсту светлым кармином. —А, так вот почему на меня все так пялились.–Под нос бубнит себе Феликс и усмехается. А в голове Хенджина проносится молчаливое: «А ещё потому что ты до безумия красивый» —Хм, вообще, это было не совсем моим желанием… Моя психотерапевтка посоветовала мне этот эксперимент, как выход из зоны комфорта и возможность посмотреть на свое тело глазами людей, которые во всем смогут найти красоту. Даже во мне.–В последних словах звучит толика горечи. Хенджин даже отрывает глаза от картины. —Ты не видишь в себе красоты? — Голос искренне удивленный. —Не то чтобы.– Эти откровенные слова, сказанные с поражающим спокойствием приводят Хвана в шок. —Когда я увидел тебя, мне показалось, что все вокруг нереально, что ты — ожившая античная статуя, я буквально не мог отвести глаз от тебя. Ты правда очень красивый. Феликс безповоротно краснеет, заливается ярким, багровым румянцем и прячет лицо аккуратными ладонями. —Прости! –Хенджин тут же осознает, что, возможно наговорил лишнего. Слава Богу, хотя бы про музу не сказал. —Нет-нет, все хорошо, мне… приятно, просто это очень смущает.– Ёнбок слегка трясет головой, чтобы волосы упали на лицо и тоже попытались скрыть багровые щеки. А Хенджин глаз оторвать не может, хочет запечатлеть эту картину, в голову даже приходит идея постоянно говорить Феликсу что-то смущающее, чтобы с его лица не исчез этот прекрасный румянец и у художника была возможность перенести его на холст. Но Хван быстро отказывается от этой мысли и замолкает, позволяя Феликсу привести себя в порядок. Вскоре, Ёнбок аккуратно поправляет волосы и возвращается в исходное положение. Хотя с лица все ещё не исчезла лёгкая розовая дымка, он уже держался более уверенно. Хенджин же, не думая, смешал на палитре нежно-розовый цвет и оставил несколько мазков на полотне, собираясь запечатлеть обворожительное смущение музы на картине. Комнату поглотила тишина, она не была неловкой или, тем более, удушающей, она была олицетворением спокойствия и умиротворения. Хван полностью нырнул в поток творчества, не отвлекаясь от мольберта, а Феликс лишь молча изучает своего творца. Невесомым взглядом касается задумчивого лица, светлых прядей волос, заплетённых сзади в небрежный хвост, внимание задерживается на искусных руках, что выводят линии на холсте, скрытые от взгляда Ёнбока. В светлой голове застревает мысль, скорее даже скрытое желание прикоснуться к его длинным пальцам, сжать их своих ладонях. Холодные или теплые у него руки? Хочется узнать. В подобных раздумьях и пустых разговорах о жизни проходит около двух часов, когда Хенджин наконец отходит от мольберта, оглядывая готовое творение и удовлетворённо улыбаясь. У него вновь не вышло передать всю красоту модели, но художник и не надеялся на это. Он знает, что у него никогда не выйдет передать это, каким бы искусным творцом он ни был. Красота Феликса уходит далеко за границы холста, любых существующих красок и навыков. Хван разворачивает холст к Ёнбоку и заинтересованно наблюдает за его реакцией. Ли наконец поднимается со своего стула и удивлённо распахивает своих волшебные глаза. —Это так прекрасно…–Юноша аккуратно обхватывает холст за деревянную раму и расплывается в благодарной улыбке. —Ты правда восхитительный художник.–Феликс поднимает взгляд на Хенджина, в его глазах пляшут лучи закатного солнца, бликуют словно солнечные зайчики и Хван утопает в них, теряется, застревает и находит выход только в одном: —Феликс, пойдешь со мной на свидание?