Summer Week

Когда дождевая завеса охватывает небо, Вария скорбит. Стоит боссу наполнить в этот момент гранёный стакан виски, ветер гонит тяжёлые капли в закрытое окно его кабинета. — Стихия бушует, — в дверь незаметно заходит Луссурия с отчётами в руках. Он старается улыбаться, говорить спокойно и ровно. Это мафия, здесь не в почёте грусть по прошлому. Занзас такого не прощает, знает варийское Солнце. Дождь кипит всё сильнее. Брюнет даже не смотрит на стопку бумаг, залпом осушая бокал. Алкоголь кажется непривычно горьким. Он с трудом лезет в горло. — Босс, — окликает Занзаса всё ещё стоящий в кабинете офицер. — Вонгола сегодня почтит своим визитом. — Мусор Тсунаёши? — он хмыкает. — Пусть сгинет с моих глаз. Поток ветра ударяет в окно и его стёкла дребезжат. Пережившие массу криков и пламени, они выдерживают и это. — Вы же знаете, босс, был бы здесь Скуало, я бы к вам не обратился. Дождь затихает. Водный поток тихо падает на землю. Занзас, кажется, уходит в глубокую задумчивость. Скуало… Да, он бы им сейчас так понадобился. Луссурия скрывает виноватый взгляд под очками, сознавая, что сказанул лишнего. — Через час, — говорит он напоследок. — Я подойду тогда же. Дверь закрывается за его несколькими шагами, а дождь на улице возвращает своё постоянство. Занзас, глядя на него глубоко и серьёзно, обращается к воспоминаниям. К тому самому прошлому, о котором умолчал Луссурия. Месяц назад на многострадальных юных Вонгола покусилась неизвестная мафиозная группировка. В архивах не записанная, она не представляла огромной опасности, но на Тсуну и Хранителей навалилась куча работы. Поэтому за помощью и руками они пошли в Варию. Мукуро подбил разобраться с бандой выскочек Скуало, поверхностно разузнав о местонахождении уродов и их амбициях. Вероятность успеха была высокой, и Суперби без сомнений отправился один. «Плёвое дело!», — говорил он и не ошибался. Менее двух десятков человек, этим подражателям оставалось недолго держать своё дряхлое знамя над головой. Капитан вырезал их в мгновение ока, едва те успели оказать и малейшее сопротивление. Но Мукуро… сукин сын! Он не копнул дальше, а Скуало и по логике вещей не мог ожидать такой скрытой мощи старой, но держащейся в тени семьи. На него смотрели сотня дул пистолетов и ещё больше взведённых курков. С разных позиций усмехались шавки, во многом уступающие Вонголе и Варии, но превосходящие числом. Их атака была настойчиво обращена к цели убить мечника всеми силами, знающего теперь их секрет. От града пуль и длиннющего хвоста погони Скуало вышел с тяжёлыми ранами. Загадка, как преодолел несколько чистых километров до своих, не попав в аварию. Доковылял, опираясь на меч, до входа в особняк, где его встретил Бел. И упал замертво там же, со страшной потерей крови. Луссурия не успел сделать абсолютно ничего, потому что воскрешать людей не умел. Это была маленькая ошибка — по горло заваленный делами, Мукуро подумал, что враг и при долгом изучении не опасен. А в результате погибла варийская опора. Тсуна тогда впервые не мог подобрать слов для извинений. Босс, разузнавший начистоту о гондонах новой вражеской организации, спалил их за один визит в компании оставшихся своих офицеров. Задание… было выполнено. Кровавой ценой дождя, чей труп так непривычно в первый день лежал, не крича. В угольно-серых тучах свистнул ветер. С самого утра лило как из ведра. Босс подпёр голову рукой, уставившись на непроглядно тёмное небо. Картина непрерывных дождевых капель всецело приковала его внимание. Подумать только, месяц назад он не знал покоя, сидя в своём кабинете: за просьбами и призывами работать к нему врывался громкий — до звона в ушах! , — капитан. Размахивал словами о работе и авторитете не хуже, чем своим мечом. И был рядом, не прекращая, светился верностью, даже когда в неловком молчании отводил серебряный взгляд в сторону. От того, что в последние годы сразу после Колыбели они стали друг другу совершенно чужими. Брюнет не мог признать никого, как и свои восемь лет заточения. Для него юный четырнадцатилетний Дождь обернулся незнакомцем. С серьёзным взрослым взглядом, несокрушимыми идеалами, гордым сердцем. Длинными волосами, означающими бескорыстную преданность… Неужели Занзас всё это потерял? А видел ли вообще когда-нибудь? Только сейчас чужой образ перед глазами стал для него чем-то недосягаемым и желанным. Так почему ничего нельзя изменить?! Его брови сводятся к переносице от ярости. И в голову так невовремя лезут воспоминания о том, как пламенем дождя побитый Скуало успокаивал его выходящий за рамки гнев. Рука тянется к алкоголю — а стеклянная гладкость под рукой напоминает те осколки, которые Суперби вытаскивал из своих волос и с ругательствами тёр на голове свежий кровоподтёк. Виски всё же обжигает горло, но от него привычно не кружит сознание. Потому-то мечник при жизни никогда не запрещал выпивку боссу, ведь от неё не было смысла. Раньше это было преимуществом, чтобы тот кричал меньше. А сейчас — безысходность, когда от нарастающей скорби нельзя избавиться даже градусом. Кажется, ливень за окном пытается его выбить на пару с ветром. И Занзас уже не слышит ничего, кроме стучащих капель, кружащегося в голове «Всё потеряно» и «Приди в себя, босс»… …Это игра воспалённого сознания? Или предположения, что бы мог сказать на такое поведение варийского предводителя капитан? «Ничего уже не изменить», — продолжает знакомый голос из ниоткуда. «Но я всё равно всегда буду рядом». Меч с протезированной металлической кистью стоит в углу кабинета. Занзас смотрит на него и впервые за прошедшие тринадцать лет понимает значение слова «преданность». Верность до конца в любых обстоятельствах. Чем пришлось пожертвовать Суперби ради того, чтобы дождаться своего босса? Или скорее, чем «не»? Занзас вскакивает с места и вихрем выходит из кабинета, хлопая дверью. «Буду рядом. После самого конца и дальше». Он не хочет искать объяснения этим словам, слетая по ступеням пустого коридора. Ему бы только… Выйти под этот дождь. Ведь впервые плевать на всё, плевать на то, как потом Луссурия будет на него смотреть и что спрашивать — он ведь сейчас действующая правая рука Варии, — сейчас его ведёт осознание, что одну вещь в своей жизни он упорно не желал видеть. Когда смотреть на неё уже поздно. Время отпустить прошлое. Скуало всегда желал лучшего для него и Варии, начиная с безрассудного пути Десятого Вонголы Скариани. Всегда, и даже после смерти. Вот его слова, воплотившиеся в шум дождя. Занзас останавливается, выходя на крыльцо особняка. В холодном воздухе густо витает свежий озоновый запах, из-под навеса смотреть на толстую стену дождя неправильно — хочется войти прямо под него. Ведь Занзас вспомнил кое-что. В тот роковой день небо затянулось тучами и обрушилось ливнем, словно скорбел весь мир. Или бушевал от несправедливости сам Скуало. Его душа, ставшая дождём. Брюнет делает шаг к незакрытому небу. И не чувствует капель, обязанных по законам природы бить ему в голову. «Размечтался. У тебя через несколько минут переговоры с Вонголой, босс, ванну примешь позже». Это безумие, думает Занзас. Думает, что окончательно рехнулся, слыша голос из воздуха. Что необъяснимо это явление: он продолжает задумчиво ходить под дождём, а над головой словно прозрачная крыша — не даёт и капле упасть. Это безумие, чистой воды безумие, заключает Занзас. Но это Скуало. Он и сам — сплошное безумие по действиям. — Удивляюсь, как ты следовал за мной столько лет, — говорит босс, ухмыляясь с прищуром. Пара капель всё же приземляются на его руку. Касаются. «Удивляюсь, как только сейчас ты видишь это. И ценишь», — смеётся в ответ мечник. Недалеко по мокрой дороге подъезжает чёрный автомобиль ныне истинного Десятого Вонголы. Гокудера помогает своему боссу справится с зонтом, когда на него по выходу из салона обрушивается самый сильный во всех местах ливня шквал капель. — Не перестарайся. «О, тебя это заботит?». Савада, видно с расстояния, удивлённо моргает, когда у входа под навесом его уже встречает Занзас, облокотившись о колонну. «Молодец, что сразу скрыл. Так бы, для натуральности картины, промочил бы и тебя», — всё-таки и сам Скуало решает, что сухие дыры посреди ливня — ненормальная экзотика, потому радуется сообразительности сразу отошедшего босса. — И на этом спасибо, — хмыкает Занзас. — Приветствую, мусор. Тсуна вздыхает с облегчением. Хаято закатывает глаза. Скуало делает ливень тише и вроде как — улыбается. Есть ощущение, что это босс правда видит. «Ничего не изменилось», — думает Занзас, напоследок кивая серым тучам и раскатистому громовому воплю, Он — Небо, а Скуало — его Дождь.