...все средства хороши

      Я был счастлив.       Вчера, сегодня, каждый день. День за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем и год за годом. Я не замечал, как бежит время, как маленький Данька превращается в прекрасного юношу, а малыш Ви — в маленького Вива.       Мы с Ниэлем практически не менялись. Я лишь отрастил волосы, и теперь они спускались ниже груди — черные с рыжими кончиками, — но я предпочитал убирать их в хвост, чтобы не мешали, когда я готовил или возился с детьми. Ниэль практически под ноль состриг волосы на левой стороне головы, оставив длинные справа, и теперь еще больше походил на металлиста, чем прежде. Мне нравилось.        Чувства же наши оставались неизменны. Вернее, их характер не изменился, но они стали намного глубже и крепче. В спорах мы старались идти друг другу на уступки и приходить к компромиссу и ни разу за все это время сильно не поругались. А даже если ссорились, то быстро мирились. Для таких случаев мы даже выработали определенный алгоритм действий: Ниэль приносил цветы, а я устраивал романтический ужин. Он искренне извинялся, я великодушно его прощал. Даже если сам был виноват. Потом мы поднимались в спальню и занимались любовью.       За годы совместной жизни мы испробовали многое. Что-то нам зашло, что-то нет. Ролевые игры, например, нам совсем не подошли, элементы садо-мазо вызывали больше смеха, чем возбуждения. Но какие-то секс-игрушки мы периодически использовали, чаще всего во время течки.       Но, конечно, не сегодня.       Сегодня были только мы — вдвоем на широкой кровати, обнаженные, кожа к коже, так близко друг к другу, что ближе уже просто некуда. Вжимались друг в друга, глубоко целуясь и крепко обнимаясь.       Сегодня было очень жарко. Очень страстно. Как уже давно не было. И долго. Так долго, как бывало редко.       На грани. Сладко. Чувственно. Нежно.       Ниэлю превосходно удавалось быть и нежным, и страстным одновременно. Он любил нежно и умел страстно. Он вообще все умел. А я все любил.       Мы идеально друг другу подходили. Он вел, я подчинялся. Он подводил нас к краю, я шел вместе с ним. Он срывался, я следовал за ним.       Иногда я проявлял инициативу. Нечасто, чтобы Ниэль сильно к этому не привыкал и не пресытился. И тогда он выглядел самым счастливым человеком на планете. Расслаблялся, позволял мне рулить и получал удовольствие — гораздо больше, чем я ему доставлял.       Сегодня я решил побаловать его. Оседлал его бедра и медленно раскачивался на нем, наблюдая, как он изгибался подо мной, как судорожно сжимал пальцы на моих коленях, как его брови сходились на переносице от наслаждения, а губы распахивались от стонов.       Ниэль был прекрасен. Даже сейчас, спустя столько лет, я всецело восхищался им — каждой черточкой его лица, каждым изгибом тела. Я знал его как самого себя. Изучил все реакции, чувствительные точки, любимые позы. Эта — поза наездника — была его самой любимой. И моей тоже, только он об этом не знал. Сидя на нем верхом, я мог контролировать весь процесс, глубину и скорость проникновения, мог видеть его, наслаждаясь любым изменением на его лице — закушенной губой, зажмуренными глазами.       Все это сводило меня с ума. Его член в моем теле. Его руки на моих бедрах. Его глаза, ласкающие мое тело жадным взглядом.       Ниэль с трудом сдерживался.       Он любил позволять мне контролировать все, но держался уже из последних сил.       Мы занимались любовью все утро, и выдержки уже едва-едва хватало на то, чтобы продлить это удовольствие — единение наших тел — еще хоть на сколько-нибудь. Хотелось кончить. Нестерпимо хотелось отдаться оргазму и позволить себе наслаждаться им, но я упорно не наращивал темп, и Ниэля это сводило с ума.       Он вцеплялся пальцами в мою кожу, кусал губы, изгибался. Сладкая пытка, длившаяся уже бесконечно долго, вплавляла нас друг в друга, делала нас единым целым, и мы наслаждались этим.       Я вконец устал. Совершать даже такие — неспешные и неглубокие движения — становилось все трудней с каждой секундой.       А он наконец потерял терпение. Перестал бездействовать, начал двигать бедрами мне навстречу, толкаясь вглубь меня.       Я наклонился, к нему, к его губам, чтобы оставить на них пару поцелуев и, собравшись с силами, с его помощью наконец доставить нас до мига блаженной разрядки.       Было сладко. Невыносимо сладко и терпко-горячо.       Кончив, я посидел на нем еще немного, смакуя удовольствие, а потом лег ему под бок, нежно поцеловав в плечо:       — С годовщиной, любимый.       Ниэль пытался отдышаться. Его грудь быстро вздымалась, а глаза были прикрыты.       — Неужели уже десять лет пролетело?.. — спросил он.       — Удивительно, да? — я ласково провел пальцами по его груди. — Данька в следующем году школу закончит.       — Просто не говори мне об этом… — Ниэль тяжело вздохнул и обнял меня, перевернувшись набок. — Я не готов к тому, чтобы он становился взрослым… Того и гляди приведет домой своего парня знакомиться. Не знаю, как смогу это вынести. Он же еще совсем ребенок.       — Совсем еще ребенок у нас Вив, ты ничего не перепутал? — я негромко засмеялся тому, что он никак не мог смириться с тем, что Дани вырос. Я, впрочем, не сильно далеко от него в этом ушел, но не признавался в этом.       — Ну Вив совсем малыш.       — Ему уже пять, он уже большой. А «совсем малыш» еще не родился.       Ниэль расплылся в довольной улыбке и, приподнявшись на постели, спустился вдоль моего тела, чтобы оставить несколько поцелуев на моем животе — прямо по шраму от прошлых родов.       — И я очень-очень его жду, — сказал он, улыбаясь.       — Наберись терпения, ждать придется еще долго, — я запустил пальцы в его взмокшие волосы — ровно на границе, чтобы ощущать и колючий ежик, и мягкие пряди.       — Я очень терпеливый, — Ниэль устроил голову у меня на бедрах. — Я первого твоего ребенка ждал несколько лет, и второго подожду. Люблю тебя, Лисенок.       — И я тебя, Ниэль.       Мы полежали еще немного в уютной тишине, и он вздохнул:       — Вставать будем?              — А можно еще пять минут?.. — откликнулся я, и Ниэль мягко улыбнулся:       — Ну конечно, любимый. Можешь валяться сколько захочешь. А я пока пойду приму душ, разбужу Даньку с Вивом и приготовлю нам завтрак…       — Вообще-то, я имел в виду, что хочу провести еще пять минут в твоих объятиях.       — О… — Ниэль так растрогался, что прижался ко мне, и мои пять минут превратились в добрые полчаса.       А потом все закрутилось и завертелось. Душ, дети, завтрак, обзвон всех приглашенных на празднование нашей годовщины, обед. Ниэль уехал в ресторан проверить, все ли готово к вечернему празднику, я остался с детьми и позвал их погулять в городской парк.       Маленький Вив носился на своем детском самокате по дорожке, и я периодически хватался за сердце, боясь, что он вот-вот все-таки наткнется на какой-нибудь камень, споткнется и грохнется, что-нибудь себе разбив или сломав. Данька то и дело смеялся надо мной: сам он не раз падал, когда был маленьким, однажды даже сломал руку и не видел в этом ничего страшного: срослась ведь!       — Да чего ты боишься, папа Лис? — спросил он насмешливо. — Ну грохнется. Ну сломает что-нибудь, что такого?       — Ну не сегодня же! — возмутился я: приготовления к празднику шли уже на протяжении месяца, и мне совершенно не хотелось, чтобы они оказались напрасными. И дело было вовсе не во мне — я бы это пережил — жалко было затраченных Ниэлем усилий.       — Хм… Об этом я как-то не подумал… — произнес Дани задумчиво. — Ладно, пойду догоню его, — он бросился за младшим братом и, нагнав, перехватил за туловище, перекинул смеющегося омежку через плечо и, встав на самокат, покатил в мою сторону.       Ехал он при этом так неровно на маленьком самокате, что, того и гляди, грохнулся бы сам на пару с Вивом.       «Они оба доведут меня до инфаркта…» — подумал было я, когда Данька то ли случайно, то ли специально, то ли споткнулся обо что-то, то ли сделал вид, отчего Вив подпрыгнул на его плече и принялся стремительно скатываться к земле.       Подхватив его уже внизу, Данька заливисто засмеялся вместе с младшим братом, а я, посмотрев на обоих тяжелым взглядом, подошел, молча отобрал самокат и потащился в сторону ближайшей скамейки, по счастливой случайности оказавшейся недалеко от игровой площадки.       — Ну чего ты, папа Лис, ничего же не случилось, — Данька шел за мной, а маленькому Виву приходилось едва ли не бежать.       Дойдя до скамейки, я устало опустился на нее, строго посмотрел сначала на одного замершего передо мной ребенка, потом на второго, и сказал:       — Сегодня больше никаких самокатов.       — Ну па-а-ап, — принялся канючить Вив, совсем как маленький Данька когда-то очень давно.       — Завтра покатаешься. А сегодня ни один из вас не должен испортить нам с Ниэлем праздник внеплановым походом к врачу, ясно?       Дети насупились, и я едва не засмеялся: так похожи они были в этот момент. Но, оставаясь с ними без Ниэля, я всегда включал режим строгого родителя, так что сурово сказал:       — Не слышу.       — Ясно, — ответили они вразнобой.       — Вот и отлично. Вив, если хочешь, поиграй на площадке, только будь у меня на виду. И, Дани, пожалуйста, принеси мне мороженое.       — Хорошо! — младший ребенок счастливо умчался на площадку, а старший состроил недовольную мину:       — Но… Ближайший ларек дофига далеко…       — И что? — я демонстративно положил руку на живот и хитро улыбнулся. На Ниэля это действовало безотказно (впрочем, он вообще не имел привычки мне отказывать, напротив, скорее сам предвосхищал мои желания, чего уж говорить о просьбах?), и на Дани, конечно, подействовало тоже:       — Ох, ладно. А на самокате нельзя доехать, да?.. Ну ладно, я просто поинтересовался. Тогда я пошел. Тебе какое? А, ладно, сфоткаю весь холодильник.       Через полчаса мы втроем уплетали мороженое, которое уже успело немного растаять на тридцатиградусной жаре, пока Дани нес его.       Вив радостно болтал ногами в воздухе, я молча улыбался нашей семейной идиллии, Дани вытирал пот со лба.       — Ну и жарища, — сказал он. — Не могли вы свадьбу сыграть весной или осенью, а?..       — Могли, — я кивнул. — То есть, я мог, но Ниэль куда-то очень спешил, поэтому мы и расписались сразу, как только я переехал.       — Ха, это чтоб тебя у него ни один бахтийский альфа-самец из-под носа не увел, — хмыкнул Данька, Вив засмеялся, хотя я сомневался, что он хоть что-то понял.       — Да никто бы и не смог, даже если бы я до сих пор оставался официально свободным.       — Ты очень любишь его, — Дани тепло улыбнулся, сказав это, а я кивнул:       — Конечно.       — Папа Лис любит папу Ни очень-очень-очень сильно! — подтвердил Вив, и я едва не рассмеялся.       — Даже спустя десять лет, — поддакнул Дани.       — Конечно, — я вновь кивнул и, немного поразмыслив, добавил: — Может, сейчас даже больше.       — Правда?.. Еще больше?.. Так разве бывает?       — Хочешь поговорить о любви?.. — я был удивлен: прежде мы этой темы не касались. Вив тоже с интересом задрал голову к старшему брату, и по его пальцам потек ручеек тающего мороженого.       — Аккуратней, сейчас весь обляпаешься, — я отдал свое мороженое Дани на сохранение, быстро достал влажные салфетки и успел вытереть детские ручки до того, как мороженое испачкало бы его шорты. — Быстрее доедай что осталось и иди играй.       — А можно на горку?       — Можно. Только будь осторожен.       — Ла-а-адно, — Вив затолкал в рот остатки рожка и помчался на площадку.       Я повернулся к Дани, забрал у него свое мороженое, сам едва не обляпался, поспешно доел его и вытер руки.       — О чем мы говорили?.. Мы, кажется, о чем-то говорили.       — О любви?.. — спросил Дани смущенно, и я удивленно уставился на него.       — Ого… А я думал, тебе это пока не интересно…       — Ну, мне… — он заерзал. — Было не интересно, а теперь…       — Ох… Тебе понравился кто-то?       — Не просто «понравился», папа Лис, — сказал Дани, и его щеки порозовели.       — Уже и влюбиться успел?! — я едва не подскочил на скамейке. Ниэль же ему голову оторвет!       — Ну мне ведь шестнадцать, пора бы уже…       — Пора… что?.. — я побледнел, испугавшись, что мой маленький Данька внезапно стал взрослым и уже вовсю наслаждался с кем-то своей любовью.       — Ну, чувствовать… что-то такое, разве нет?.. — он поднял на меня глаза. — Разве тебе никто не нравился в шестнадцать или еще раньше?       Я покачал головой:       — Да нет.       — Нет?.. Но папа Ни ведь… не был у тебя первым?.. Я имею в виду, тебе же уже было двадцать четыре! — выдохнул он.       — И что? — мои щеки заалели. — У меня было несколько свиданий до Ниэля, я даже с кем-то целовался пару раз, но больше ничего. И в шестнадцать мне никто не нравился. И тебе еще рано…       — Да поздно уже.       Я вконец похолодел. «Поздно»?.. Что значит «поздно»?.. Они уже встречаются?.. Целуются и даже… Боги, а может, он беременный???       — Пап, ты чего?.. — Дани испуганно посмотрел мне в глаза.       — Ты что, беременный?.. — проблеял я едва слышно.       — А?! — возмутился он. — Беременный тут только ты! С чего мне быть беременным?!       — Ты же сам только что сказал, что «уже поздно»…       — Поздно в том смысле, что я уже влюблен, а это не лечится.       — Боги… Ну и напугал же ты меня… И что, вы встречаетесь?..       — Нет, я еще не признавался.       — Почему? Неужели боишься отказа?.. — Дани был очень смелым, и трудно было себе представить, чтобы он боялся признаться кому-то в своих чувствах, но он кивнул:       — Да, боюсь.       — Ты ведь очень популярен в школе, кто может тебе отказать?..       — Боюсь, что он может.       — Я его знаю?..       — Угу. И очень неплохо.       У Дани была небольшая компания из близких друзей, которых он периодически приводил к нам домой, и среди них было только двое альф.       — Дуглас? — предположил я, сам не веря в то, что спросил: никакого интереса со стороны старшего сына к этому альфе я никогда не замечал, и правильно: тот даже поморщился:       — Нет.       — Тогда Крейг?..       — Да нет, — Данька отмахнулся от нового имени, как от насекомого.       — Но в твоей компании больше нет альф… — произнес я растерянно. Дани промолчал, и у меня в душе закрались некоторые подозрения. — Дани?..       — Как думаешь, кто был моей первой любовью? — спросил он внезапно.       — Кто?.. Разве не тот, о ком мы говорим сейчас?..       — Нет, это было задолго до.       — И кто же?..       Данька тепло улыбнулся, посмотрев мне в глаза.       — Папа Лис, ты иногда такой тормоз. Если бы не папа Ни, вы бы, наверное, никогда не были вместе.       — Если бы не твой папа, мы бы были вместе на несколько месяцев раньше, — решил я восстановить справедливость. — И тогда, возможно, наша свадьба состоялась бы как раз весной. Так что ты имел в виду?..       — Ты так и не понял?! — он даже возмутился.       Я растерянно пожал плечами.       — Боги, да ты был моей первой любовью, ты! — выпалил Данька, и я подскочил на скамейке:       — Что?!       — Я был маленьким, только и думал, что о тебе. Еще когда мы не встретились, постоянно думал, что хочу увидеть тебя, поболтать с тобой, представлял, что мог бы подарить тебе, нарисовать для тебя, какую песню хотел бы тебе спеть… А потом, когда мы начали жить вместе, неужели не помнишь, как я вечно лез к тебе обниматься?..       — Помню, — я оторопело кивнул. — Но я думал, что ты просто очень милый ребенок.       — Я и был милым ребенком, — Дани с серьезным выражением лица кивнул, — но еще я любил тебя. По-детски, наивно и нежно, но любил, — сказал он, и я понял, что, к счастью, он это уже пережил, но на всякий случай все же поинтересовался:       — И как же ты с этим справился?..       — Пошел в первый класс и познакомился с Томми. Ну и… как-то…       — Это он?..       — Он, — Дани удрученно склонил голову, и я мог его понять: Томми был омегой. — Боюсь, у меня мало шансов. Кажется, ему кто-то из параллельного нравится.       — Если так, то мне очень жаль, малыш, — я протянул к Дани руку и погладил по светлой, как у Ниэля, макушке. — Но, я уверен, не все потеряно. Воспользуйся проверенным на нас с твоим папой способом: исполни для него романтическую песню, признайся.       — Да ну, я постесняюсь…       Я фыркнул:       — На концерте перед всей школой ты играть не стесняешься, а тут станешь?..       — Вся школа — это вся школа, а только он — это совсем другое дело.       — Ты можешь совместить приятное с полезным, — предложил я. — Ты ведь наверняка будешь выступать на Рождество или на выпускном? Сыграй песню, а потом скажи, что это было признание для него. Если это не растрогает его, то я не знаю, что еще может.       — М-м-м, я подумаю. А тебя… — он замялся. — Это не беспокоит?       — Что именно?       — Что мне нравится омега.       — Нет, а должно?       — Ну, то есть, ты ведь сначала подумал на альфу.       — Да, потому что обычно омегам нравятся альфы. Твой папа тому отличный пример. Был.       — До встречи с тобой, — Данька нежно улыбнулся. — И я понимаю его. Он влюблен в тебя без памяти. Балует тебя, как меня никогда не баловал.       — С тобой он пытался быть строгим, — попытался я объяснить позицию Ниэля. — Чтобы ты вырос хорошим человеком.       — Боюсь, что разочарую его. Он ведь явно тоже не ждет, что я приведу домой омегу.       — Полагаю, да. Но, уверен, он воспримет это правильно. Он же твой папа, в конце концов, и предубеждений насчет однополой любви у него точно нет и просто быть не может, иначе это было бы смешно и вообще нелепо.       — Но ты все равно не говори ему, ладно? Я сам скажу. Когда буду готов.       — Конечно. Знаешь что?       — Что?       — Кажется, я хочу еще одно мороженое…       — Какое тебе в этот раз?       — Клубничное…       — Ты ведь до этого говорил: «Любое, только не клубничное»! — возмутился он, вспоминая, как долго я выбирал мороженое из того ассортимента, которое он отправил мне в виде фотографии.       Я развел руки в стороны:       — Я беременный.       Данька вздохнул:       — Не понимаю, как папа Ни смог уломать тебя на второго ребенка… Ты же говорил, что больше ни за что и никогда…       — Я и сам ничего не понял, — признался я. — Еще вчера зарекался повторно беременеть, а сегодня уже ношу нашего ребенка. Но если ему приспичит завести еще одного, пусть беременеет сам. Так ему и скажу.       — Зато отец Ник счастлив без памяти. Надеется, что в этот раз будет альфа. Все уши мне уже прожужжал.       — Вообще-то, я тоже надеюсь, что в этот раз будет альфа.       — Что?.. Чем тебя не устраивает наше омежье семейство?.. Лично мне все нравится…       — То есть, если родится альфа, ты от него отречешься и уйдешь из семьи?       Дани фыркнул:       — Не дождешься. Но я искренне надеюсь, что родится еще один омежка.       — Ты так и будешь заговаривать мне зубы, потому что не хочешь идти за мороженым?       Данька засмеялся, вставая:       — Не понимаю, как ты догадался!

*      *      *

      Праздничный вечер обещал быть запоминающимся. Ресторан был роскошным, гости нарядными, а мы с Ниэлем — безгранично счастливыми. Нас поздравляли, обнимали и целовали, дарили подарки — в основном, конверты, — тискали Вива, пытались тискать и Дани, но тот быстро смылся от излишнего внимания к Томми — единственному другу, которого он пригласил на наш праздник, — спрашивали меня о самочувствии и снова целовали и обнимали.       Большая часть собравшихся говорила на бахти, но я жил в Бахе уже десять лет, так что говорил на нем, что называется, como un nativo и почти всех неплохо знал.       Одним из последних в числе гостей пришел Николас. Позвать его было моей идеей, и Ниэль, хоть и поупирался немного для виду, все-таки пошел мне навстречу. Я не сказал бы, что мы с Николасом стали лучшими друзьями за эти годы, но, тем не менее, наши отношения можно было назвать неплохими. В конце концов, у нас было много общего: любовь к Ниэлю, отеческие чувства к Дани, общий ребенок и моя вторая беременность.       — Как там малыш Ник поживает? — спросил альфа, обняв меня и оставив на моей щеке быстрый поцелуй под недовольным взглядом Ниэля.       — Спасибо, все в порядке.       — Что еще за «малыш Ник»? — нахмурился Ниэль. — Даже если родится альфа, мы ни за что не назовем его в твою честь, с ума сошел?       — Хорошее же имя, — Николас пожал плечами. — Чем оно тебе не нравится?       — Тем, что оно твое?.. — предположил Ниэль, и Николас хмыкнул:       — Ребенок-то тоже мой…       — Ребенок мой, — Ниэль обхватил меня руками со спины и положил их мне на живот.       — Ну хватит, — я примирительно улыбнулся, положив свои ладони поверх его. — Нашли из-за чего ссориться.       — Может быть, ты уже решил насчет имени?.. — спросил Ниэль.       — Решил, — я кивнул. — Если родится альфа, назову его Михаэль, если омега — Микаэль. Здорово придумал? Миха для альфы, Мика — для омеги.       — Здорово, — выдохнул Ниэль. — Решил назвать ребенка в мою честь? Я очень тронут.       — Да, так что в следующий раз, пожалуйста, роди ребенка сам и назови как меня.       — Я подумаю об этом, — сказал Ниэль легко, что обычно означало, что думать он даже не собирался, и крепко поцеловал меня в шею. — Не пора ли нам начинать?       — Думаю, пора, все уже собрались, а я проголодался.       — Тогда идем, — сказал он решительно и повел меня к нашему столу.       Ужин, сопровождавшийся разными развлекательными мероприятиями вроде конкурсов, танцев и выступлений, проходил на той самой высокой волне, которая захватывает и не отпускает до самого окончания. Я веселился вместе со всеми, смеясь над шутками и потешными соревнованиями между противоборствующими лагерями альф и омег, чуть не расплакался от умиления над поздравлениями от Дани и Вива — старший сын приготовил для нас небольшой кинофильм с самыми трогательными моментами из нашей семейной кино- и фотохроники, а младший гордо прочитал стих, написанный, скорее всего, его старшим братом, — и с каждой прожитой минутой все больше нервничал, ведь официальная часть подходила к концу, и мое поздравление все приближалось.       Дождавшись своей очереди, я встал из-за стола, отошел в центр зала и, прокашлявшись, проговорил:       — Ниэль, я подготовил для тебя особенный подарок. Он немного необычный, я очень старался, но из-за того, что очень волнуюсь и боялся опозориться при всех, мы с Дани записали его на видео, я очень хочу, чтобы ты это увидел, и надеюсь, что тебе понравится. Дани, включи, пожалуйста.       На белоснежном полотне довольно большого для банкетного зала экрана появились белые цифры на черном фоне с обратным отсчетом: 3, 2, 1.       Ниэль встал из-за стола, на экране появилось изображение со мной, сидящим на диване в нашей гостиной и держащим гитару. Ниэль удивленно приоткрыл рот, но промолчал, ведь я на экране зажал на грифе первый аккорд и, коснувшись медиатором нижней струны, начал играть.       Не поверив собственным глазам, Ниэль сделал несколько шагов вперед, к экрану. И тогда, завершив вступление, я запел:       Tonight I wanna give it all to you       In the darkness there's so much I want to do       And tonight I wanna lay it at your feet       'Cause honey I'm made for you       And honey you're made for me       — Я так и не спросил, а что именно ты хочешь сделать с папой Ни этой ночью?.. — негромко спросил подошедший ко мне Данька, усмехнувшись, и я пихнул его в бок. — Нет, ну правда, мне очень любопытно…       — Можешь спросить его завтра, — предложил я этому юмористу, и тот мигом угомонился.       А на видео я продолжал петь, и сегодня, со стороны, это выглядело вполне пристойно:       I was made for lovin' you, baby       You were made for lovin' me       And I can't get enough of you, baby       Can you get enough of me?       Труднее всего было не научиться играть на гитаре и петь, к тому же еще и одновременно, а делать это втайне от Ниэля. Он почти все время проводил дома, и для тренировок я мог выкроить только несколько часов в неделю, когда он куда-то уезжал по делам, особенно первый год, когда мои навыки были низкими и мою игру никак нельзя было принять за игру Дани. Позже — да, я мог прийти к старшему сыну в комнату и репетировать, не вызывая особых подозрений, хотя пару раз Ниэль заходил к нам с Дани и с интересом смотрел на меня, держащего гитару в руках, на что я невозмутимо говорил, что стираю с нее пыль. Судя по всему, Ниэль и предположить не мог, что я буду учиться играть, да еще и не у него, а потому легко верил мне, и теперь с изумлением смотрел на экран, а я наслаждался произведенным эффектом.       Tonight I wanna see it in your eyes       Feel the magic, there's something that drives me wild       And tonight we're gonna make it all come true       'Cause honey you're made for me       And honey I'm made for you       Его выражение лица — удивленное, восторженное — было ни с чем не сравнить. Казалось, он просто поверить не мог в то, что видел, потому что безмолвно восхищался. Он не отрывал взгляда от экрана и больше ни на что не обращал внимания.       I was made for lovin' you, baby       You were made for lovin' me       And I can't get enough of you, baby       Can you get enough of me?       Это была не самая сложная песня для исполнения, и все же я очень волновался, представив ее на всеобщее обозрение, хотя Дани довольно высоко оценивал результат: еще бы, ведь это была, наверное, двадцать пятая по счету попытка записи.       I was made for lovin' you, baby       You were made for lovin' me       And I can give it all to you, baby       Can you give it all to me?       Когда я на экране доиграл, то расслабленно сложил руки на гитаре и произнес:       — Я очень сильно люблю тебя, Ниэль, спасибо, что ты есть в моей жизни.       Ниэль отмер. Он перевел свой очумело-восторженный взгляд на меня и быстрым шагом приблизился ко мне, чтобы обхватить за лицо и приняться целовать — в губы, щеки, подбородок. Я счастливо отвечал ему, обняв за пояс и прижав к себе.       — Надеюсь, твой тонкий музыкальный слух не сильно пострадал?       — Шутишь, Лисенок?.. Я в восторге…       Мы поцеловались, и нас вновь бросились поздравлять. Обнимали, целовали, сыпали пожеланиями о счастливом семейном будущем.       — Мой подарок на фоне твоего кажется мне теперь каким-то мелким, — сказал Ниэль полчаса спустя, когда мы, наевшись праздничного торта, уже собирались домой.       — Да брось. Я обрадуюсь чему угодно.       — Знал бы, купил тебе гитару, — продолжил он. — Или музыкальную студию. А так… Это всего лишь новая Годзилла, — Ниэль взмахнул кулаком, раскрывая пальцы, и в воздух взлетела связка ключей, которую он мгновенно поймал.       Я обомлел.       — Шутишь?.. — Годзилла стоила целое состояние, и я безумно о ней мечтал уже не первый год, но именно из-за цены даже не обмолвился об этом ни разу!       — Какие уж тут шутки, — Ниэль тепло улыбнулся. — Она у входа, прокатимся?       Конечно, я согласился, да и кто бы отказался?..       Собрав детей, мы поспешно попрощались со всеми гостями, оставив их праздновать и дальше, но уже без нас, и вышли на улицу.       Данька присвистнул:       — Ого, папа Ни, а денег ты не пожалел…       — А на что мне еще их тратить? — спросил Ниэль. — Только на вас троих. С половиной, — он засмеялся, опустив глаза к моему животу.       — Ниэль, она прекрасна, — выдохнул я.       — Тогда садись быстрей, по-моему, Вив немного переел, я уже с трудом его держу.       Крепко обхвативший Ниэля за шею и пояс Вив засмеялся:       — А я еще тортик хочу, мы же вернемся?..       — По-моему, с тебя на сегодня хватит… Если ты съешь еще хоть что-то, я тебя просто не подниму…       — Тебе бы подкачаться, папа Ни, — хмыкнул Данька, отбирая у него Вива и с легкостью закидывая его на плечо под детский радостный хохот.       — Вообще-то, я сильный, — обиделся Ниэль. — Скажи, Лис?       — Ну конечно, — я тепло улыбнулся и разблокировал двери автомобиля, чтобы мы могли занять свои места — я за рулем, Ниэль на пассажирском сидении, дети — на заднем. — Ох, как приятно, — я провел пальцами по обтянутой кожей приборной панели и положил руки на руль. — Все пристегнулись?       — Все, — ответил Данька, но Ниэль привычно обернулся, чтобы проверить, на что старший сын так же привычно закатил глаза.       — Поехали, — сказал Ниэль, и я с удовольствием завел мотор.       Поездка до дома выдалась прекрасной: новенький автомобиль мягко скользил по асфальту, дорога легко ложилась под колеса.       — Как здорово! — выдохнул я восхищенно, припарковавшись у дома.       — Доволен? — Ниэль самодовольно улыбался, радуясь, что угодил мне.       — Спрашиваешь!       Он буквально светился от счастья, а меня переполняла нежность. К нему, к Дани, к Виву и еще не рожденному ребенку. Я безумно любил каждого из них и то и дело благодарил богов за то, что подарили мне их.       Оказавшись в доме, мы дружно уложили спать Вивьена и разошлись по комнатам: Дани отправился в свою спальню, мы с Ниэлем — в свою ванную.       — Устал, любимый? — вытеревшись после душа, Ниэль подошел ко мне сзади, пока я наносил на кожу крем, стоя перед зеркалом у раковины, и обнял, устроив подбородок на моем плече.       — Немного. А ты?       — Даже не надейся, — он поцеловал меня в области загривка, и по телу прокатилась волна мурашек. — Ты сыграл для меня такую сексуальную песню, не думаешь же, что я мог остаться равнодушным?.. Что ты там пел? — он с предвкушением улыбнулся. — Tonight I wanna give it all to you, — его природный низкий тембр прокатился по моей коже ровным строем приятных вибраций. — In the darkness there's so much I want to do. Уже стемнело.       Я негромко засмеялся, поворачиваясь к нему и подставляя лицо под обжигающие поцелуи.       — Can't you get enough of me? — пропел я, и Ниэль широко улыбнулся:       — О нет, любимый, никогда, — его горячие ладони спустились мне на ягодицы и принялись поглаживать их, слегка сжимая — ровно так, как мне нравилось.       Вся кровь устремилась вниз, к паху.       Я всегда быстро возбуждался. Ниэль заводил меня — своим присутствием, своим видом, своим голосом, своими руками. И головокружительными поцелуями. Сам он ненадолго отставал. Как он мне однажды признался, его очень возбуждали мои горящие щеки и стоящий член.       Нацеловавшись, он повернул меня к себе спиной и прижался, устроив свой член между моими ягодицами.       Я закусил губу и оперся руками о раковину, расставляя ноги и слегка изгибаясь, чтобы было легче принять его.       Меня сводило с ума, когда он медлил. Неспешно водил головкой в ложбинке, размазывая ею щедро выделяющуюся из моего ануса смазку, водил руками по моей спине, по бокам, оставлял короткие поцелуи на моих плечах. Или брал в руку мой член и принимался самозабвенно надрачивать, забыв обо всем, и в первую очередь — о моем пульсирующем входе.       В такие моменты, изнывая от желания, я подавался назад и терся о него, прося обратить на мое отверстие хоть немного внимания, и тогда он проникал в меня — осторожно, глубоко, на всю длину. Прямо как сейчас.       Я вцепился пальцами в раковину, и на моих руках вздулись вены. Изо рта вырвался то ли вскрик, то ли вздох, то ли стон. Я выгнулся, принимая его до конца, и с наслаждением застонал, почувствовав столь желанное прикосновение к простате.       Мне ничего не нужно было говорить: Ниэль знал, чего я хотел, лучше меня самого. Ему превосходно удавалось предугадывать, чего мне хотелось именно в этот раз больше всего.       Он не стал излишне осторожничать. Задвигался сильно, размашисто, и мне оставалось только наслаждаться, расслабившись и отдавшись его умелым рукам. Он был жадным сегодня. Жадным и ненасытным. Словно хотел доказать — мне или самому себе, — что его слова были правдой: он не насытился мной за эти десять лет, он хотел еще. И я был с ним солидарен. Я тоже хотел еще. Сегодня. Завтра, следующие десять лет, а потом еще…       Хотел его всего — такого, каким он был, — страстного, любящего, ненасытного. Вбивающегося в мой зад со всей силы, кусающего мои плечи до крови, сжимающего мою кожу до не сходящих с нее синяков.       — Боги… — всхлипнул я в ответ на очередной толчок. — Ниэль, я… я больше…       — Еще немного, — он ускорился, и я закусил губу, чтобы не взвыть.       — …не могу… не могу больше…       — Еще совсем чуть-чуть… Хочу вместе… — он усилил напор, и я пережал основание члена, чтобы не кончить раньше него.       Из глаз брызнули слезы, тело напряглось, нервы были на пределе.       — Потерпи, мой хороший, я уже почти…       Ноги подгибались, мне казалось, я вот-вот упаду от перенапряжения.       — Ниэль… — простонал я.       — Давай…       Я отпустил член и через несколько движений наконец излился, сжимая его внутри себя и чувствуя, как он спускает в меня, до боли сжав пальцами мои бедра.       — А-а-а-ах…       Я почти упал, но Ниэль успел подхватить меня, прижав к себе.       — Неужели перестарался?.. — спросил он обеспокоенно.       — Нет, любимый… Все… прекрасно… — я все еще купался в океане блаженства и не мог отойти от оргазма. Руки были слабыми, я не мог даже толком упереться ими в раковину, ноги были ватными и почти не держали меня. «Ниэль и вправду сильный… — подумалось мне. — Как же сладко…»       — Как ты, мой хороший?.. — спросил он заботливо.       — Ног не чувствую…       — Скоро пройдет. Позволь, я выйду из тебя.       Я слабо кивнул, даже не осознавая, что слишком крепко сжимал его. Расслабившись, я почувствовал, как он выскользнул из меня, и по ногам потекла смазка вперемешку с его спермой.       — Извини, любимый, придется принять душ еще раз…       — По такому поводу только рад, — сказал я, улыбнувшись. Сделав глубокий вдох, я нащупал ногами пол и, держась одной рукой за бортик раковины, обернулся, чтобы обнять его за плечи. — Я люблю тебя… — выдохнул я в любимые губы.       — И я тебя люблю, Лисенок, — Ниэль подался ко мне, чтобы нежно поцеловать. — Невероятно счастлив с тобой. Спасибо за все эти годы.       — И тебе.       Какое-то время спустя, заново приняв душ и приведя себя в порядок, мы вышли в спальню.       — Кстати, я хотел спросить, — вспомнил Ниэль, надевая рубашку от пижамы и принимаясь застегивать на ней пуговицы. — Как долго ты это от меня скрывал?       — М? Что именно?.. — я решил прикинуться дурачком, повторяя его действия с собственной пижамой.       — Уроки игры на гитаре и вокала, — пояснил Ниэль терпеливо.       — Ах, это… — я небрежно повел плечами и не очень внятно проговорил: — Пару-тройку лет…       — Пару-тройку лет?.. — Ниэль ахнул. — И кто же тебя учил? — спросил он, закончив с рубашкой и надевая белье.       — Дани, конечно, — я улыбнулся, делая то же самое.       — Вот паршивец! — возмутился Ниэль. — Ни слова мне не сказал. Ну и? Есть еще что-то, что вы, тихушники, от меня скрываете?.. — спросил он хмуро.       — М-м-м… — я бы и рад был ответить «нет», но правда заключалась в том, что кое-что еще мы от него все же скрывали… Вернее, Дани скрывал, а я… был соучастником?..       — Да ладно?.. — Ниэль опешил. — Серьезно?..       Я подошел к нему и положил руки ему на плечи, принимаясь разминать их.       — Не сердись. Я и сам только сегодня кое-что узнал. Но прежде, Ниэль, можно задать тебе вопрос?       — Ну конечно, Лисенок, любой, — Ниэль все еще выглядел слегка недовольным, но на меня он никогда не мог сердиться хоть сколько-нибудь долго.       — Ты хорошо помнишь себя в шестнадцать лет? — спросил я.       — Дай подумать. Да, думаю, вполне неплохо, — он кивнул.       — И каким ты был? — спросил я с интересом.       — Ну, я… кхм… был тем еще оторвой… — он отвел взгляд. — По вечеринкам таскался, с ребятами из группы постоянно зависал, домой только спать приходил… Родители были мной не очень довольны…       — Встречался с кем-то?       — М-м-м… — Ниэль задумался. — Я был влюблен в музыку, в свободу, поэтому, когда мне предлагали встречаться, я всем отказывал. Может, еще и потому, что ждал предложения от Николаса, а он с ним не торопился. Как позже выяснилось, он думал, я и ему откажу, так что встречаться мы начали, когда мне было уже восемнадцать. А почему ты вдруг об этом спросил?.. — он посмотрел мне в глаза и вмиг побелел. — Только не говори, что…       — Он пока ни с кем не встречается, — поспешил я его успокоить.       — «Пока»?.. — выдохнул Ниэль.       — Ему нравится кое-кто, — признался я, и он возмущенно воскликнул:       — А почему я об этом не знаю?!       — Потому что он боится, что ты ему запретишь, — попытался я объяснить позицию сына, которую и сам не до конца понимал.       — Конечно, запрещу! Ему всего шестнадцать! Пусть уроки учит и экзамены сдает! Что за новости дня!       — Ох, ну чего ты разошелся? — я обхватил его лицо руками, чтобы он подуспокоился: обычно на него это хорошо действовало. — Все в порядке.       — И кто это? — спросил Ниэль более спокойным голосом. — Я его знаю? Это кто-то из одноклассников?       — Да, ты его знаешь. И вполне неплохо…       — Неплохо?..       — Ниэль, вообще-то, я обещал Даньке не говорить с тобой об этом. Он сам тебе все расскажет, когда придет время.       — Я поседею раньше, чем оно придет. Выкладывай, Лис, я теперь не усну.       — Нет, я…       — Сказал «а» — говори «б», — настаивал Ниэль, и я вздохнул:       — Ох… Ниэль, а ты в курсе, кто был его первой любовью?..       — Естественно, — он кивнул и совершенно обыденным тоном добавил: — Ты.       — Откуда знаешь?.. — я удивленно расширил глаза.       — Я же не слепой, — он пожал плечами. — Он лип к тебе не переставая. Даже в спальню к нам приходил спать с тобой. А почему ты… — он замолк и присел на ближайший пуф. — Томми?..       Я слабо кивнул.       — Ему нравится омега?..       Я развел руки в стороны.       — Значит, я не ошибся. Я давно уже заметил, но думал, что показалось… И что, он думает, я это не одобрю?..       — Вроде как да.       — Почему?..       — Не знаю. Просто он сказал, что боится разочаровать тебя.       — Вот дурачок, — Ниэль тепло улыбнулся и посмотрел на часы. — Как думаешь, он уже спит?..       — В такое время? — я с сомнением приподнял брови. — На каникулах?       — Я рад, что мы мыслим одинаково, — Ниэль встал на ноги и направился к двери.       — Ты куда это?       — Я должен с ним поговорить.       — Сегодня?..       — Он ведь тоже нервничает, зачем откладывать?..       Я не нашел что возразить, поэтому молча последовал за ним. Ниэль в несколько шагов преодолел расстояние до двери сына и, постучавшись и дождавшись ответа, вошел в его комнату. Я застыл на пороге.       — Даниэль, — голос Ниэля сквозил ледяными нотками. Когда он хотел, мог быть очень, ОЧЕНЬ строгим.       — Что?.. — старший сын откатился в компьютерном кресле от своего стола, и я заметил, что до нашего прихода он играл в какую-то популярную компьютерную игру.       — Как ты мог от меня это скрывать?.. — Ниэль сложил руки на груди и хмуро уставился на Даньку сверху вниз.       — Что?.. Я… — Дани перевел растерянный взгляд с Ниэля на меня и, увидев мое виноватое выражение лица, все понял, мигом побледнев.       — Я что, не заслуживаю твоего доверия?.. Это так? Отвечай.       — Нет, я… как ты… Ты рассказал?.. — он посмотрел на меня, и я беззвучно открыл рот, но не успел произнести ни звука.       — Конечно, Лис мне все рассказал, а ты как думал? Что будешь вечно хранить это в тайне?..       — Нет, я… — Дани перевел на меня обиженный взгляд, и мое сердце сжалось. — Зачем?.. Я же просил…       — Просил? — переспросил Ниэль. — О чем? — его голос смягчился, и в комнате потеплело на несколько градусов.       — Не говорить тебе… я хотел сам рассказать… — Дани отвел глаза, уронив виноватый взгляд на пол.       — Сам рассказать?..       — Да, когда решусь…       — Тебе нужно решиться рассказать родному родителю о том, что ты учил другого играть на гитаре и петь?.. — если бы Ниэль проходил кастинг на роль героя в каком-нибудь мыльном сериале, то на месте жюри я бы выбрал его, не задумываясь.       — Что? — Данька поднял на него растерянный взгляд.       — «Что»? — перепросил Ниэль. — Вы скрывали от меня уроки гитары целых два года. Или все три! Лис даже не помнит сколько! Да как так! Да я просто в бешенстве! — в этот момент я был готов вручить ему «Оскар».       — А… — понял, наконец, Дани. — А-а-а, это… — он почесал затылок. — Ну, это папа Лис просил не говорить тебе, чтобы сделать сюрприз на годовщину.       — Ты же перед этим сказал, что сам его просил не говорить… Я запутался.       — Это… Это… Это уже другое… — щеки сына порозовели.       — На что ты решиться не можешь? — стоял на своем Ниэль.       — Сказать, что мне нравится кто-то… — проговорил Дани негромко.       — Кто?..       — Кто-то.       — Что за тайны, я не понимаю? Тебе шестнадцать, это нормально, что тебе кто-то нравится. Мне тоже кто-то нравился в шестнадцать, и Лису, я уверен, тоже.       — Но тебе наверняка нравился альфа! — выпалил Дани. — А Лису никто не нравился, я узнавал.       — А тебе-то кто нравится? Томми?       — А?.. Как ты?.. — и Данька снова бросил взгляд на меня.       — Влюбленные взгляды, Дани. Ты же мой сын, неужели думал, что я не замечу? — Ниэль оскорбленно вздохнул.       — Но… Ты не против?..       — Почему я должен быть против? — Ниэль пожал плечами. — Мой муж омега, уже десять лет. И я счастлив с ним. Очень. Ты мой сын, — повторил он. — Я носил тебя девять месяцев. Я тебя ждал. Я бросил свою мечту ради тебя. И никогда об этом не жалел. Ты — лучшее, что случилось в моей жизни до встречи с Лисом, — он подошел к сыну и обхватил его лицо ладонями. — Я люблю тебя. И все, чего я от тебя хочу, — это чтобы ты был счастлив. И я всегда тебя поддержу. Хорошо?       — Спасибо… — выдохнул Данька и, подавшись к нему, обхватил за пояс. Ниэль гладил его по волосам и улыбался, а я чувствовал, что полюбил лучшего человека на планете.       — Я тобой горжусь, — я подошел к ним и обнял их обоих.       В коридоре послышались негромкие шаркающие шаги, и через несколько секунд на пороге появился потирающий глаза сонный Вив.       — Почему вы не спите?.. — спросил он сонно и, заметив, что мы делали, капризно сказал: — Я тоже хочу обниматься…       — Ну так иди сюда, — я улыбнулся, приглашая его присоединиться, и маленький омежка прибежал к нам, широко распахивая свои ручки, чтобы всех обхватить.       — Ладно, раз уж все равно никто не спит, — сказал я, поглаживая его по мягкой макушке, — пойдемте пить чай. Мы с Ниэлем прихватили немного праздничного торта с собой.       — Ура-а-а! — обрадовался Вив и первым помчался на кухню, я — за ним.       — Гитару бери, — сказал Ниэль Дани. — Вернее, три. Устроим совсем не тихий семейный вечер.       — О, крутяк! — старшему сыну идея явно понравилась, а я принялся нервничать: играть и петь перед своим «учителем» — это одно, записать видео с двадцать какой-то там попытки под его чутким руководством и представить на суд самого главного своего зрителя — это второе, а вот делать это вживую прямо у него на глазах… это совсем, совсем другое!       — Надеюсь, ты не против наконец-то спеть вместе со мной? — Ниэль нагнал меня и приобнял за пояс, помогая спуститься по лестнице.       — М-м-м… Только не расстраивайся сильно, если я не оправдаю твоих ожиданий, ладно?.. — спросил я неловко. — Я все еще не чувствую себя уверенно, когда пою или играю…       — Все музыканты через это проходят, не волнуйся ни о чем.       Ободренный его теплой поддержкой и исключительно приятной атмосферой нашего узкого семейного круга, после дружного чаепития я все-таки взял гитару в руки и, выбрав одну из песен, которые постоянно репетировал помимо I was made for lovin' you, принялся играть. Ниэль настроил свою гитару и очень ловко вплел свою мелодию в мою. Дани присоединился к нам еще несколько мгновений спустя.       Вив улегся на живот и принялся болтать ногами в воздухе, периодически подпевая. Мы были в гостиной: расселись на ковре, чтобы быть ближе друг к другу, и пели любимые песни. Играли втроем, дуэтом или по одиночке. Мой гитарный репертуар был довольно скромным, в отличие от того же Ниэля, который знал, казалось, целый миллион песен, но, что еще важнее, мог их сыграть, поэтому я периодически отпускал струны и только подпевал — теперь я уже мог себе это позволить — Ниэлю или Дани, или им обоим. Данька время от времени солировал: он сочинял песни и музыку для своей школьной группы уже несколько лет, а потому уже сейчас мог похвастаться приличной базой фанатов по всему городу. Я все ждал, когда же нам с Ниэлем поступит предложение сходить на его концерт, но сын утверждал, что их песни «для малышни», и что нам будет неинтересно. Мне же было интересно, так что в этот вечер я получил массу удовольствия, слушая его сочинения.       Под одну из его баллад Вив свернулся калачиком и сладко засопел, вызвав у нас всех приступ неконтролируемого умиления. Я протянул к младшему ребенку руку и осторожно погладил его по голове. Дани доиграл и отложил гитару.       — Отнесу его спать, — сказал он, вставая на ноги и потягиваясь. Размявшись, он поднял братишку на руки и понес его к двери.       — Только осторожно, — напутствовал его Ниэль.       — Спокойной ночи, — добавил я.       — Не сидите долго, — сказал Дани в ответ. — Ты уже не так уж молод, — сказал он Ниэлю, — а ты, — это уже мне, — вообще беременный.       Заявив это, он удалился, а Ниэль, не обратив никакого внимания на то, что сын практически сравнил его с дедом, спросил:       — А Te amo ты научился играть?       — Я ее самой первой разучил, — ответил я смущенно.       — Давай сыграем ее и спать?       — Да, давай, — я улыбнулся, порадовавшись, что впервые за все эти годы наконец смогу подпеть Ниэлю нашу любимую песню и даже сыграть ее.       — Te amo, te amo, he says to me, — начал Ниэль. — I hear the pain in his voice.       — Then we danced underneath the candelabra, he takes the lead, — продолжил я. — That's when I saw in his eyes, it's over.       — Then he said, «Te amo», then he put his hand around me waist. I told him, «No», he cried, «Te amo». I told him, «I'm not gonna run away, but let me go», — на этих словах я всегда спотыкался: слишком уж быстро приходилось их спеть, так что был очень рад, что Ниэль взял эту часть на себя, и уже более уверенно продолжил:       — My soul is awry. Without asking why, I said, «Te amo». Wish somebody'd tell me what he said.       И уже вместе мы спели припев:       — Don't it mean I love you? Think it means I love you. Don't it mean I love you?       Далее последовал второй куплет, припев, бридж, снова припев...       — Думаю, для первого раза очень даже неплохо вышло, — сказал Ниэль, когда мы допели, и я расслабленно отпустил гитару: за всю песню с меня три пота сошло: так я волновался, что опозорюсь перед ним. А ведь я беременный! Мне вообще волноваться противопоказано!!!       — Мне понравилось, — сказал я в итоге. — Нужно будет повторить.       — Завтра и повторим, — сказал Ниэль и, решительно поднявшись, отложил наши музыкальные инструменты, после чего помог мне встать.       — Устал? Хочешь, отнесу тебя? — предложил он, улыбаясь, и я содрогнулся, представив, как он на предпоследней ступеньке не выдержит моего веса, и мы вместе кубарем полетим вниз.       — Я беременный, а не больной! — возмутился я и гордо направился к лестнице. Ниэль догнал меня и, смеясь, подхватил на руки. — Боги, Ниэль, ты что!!! — я вцепился в него мертвой хваткой, спрятал лицо у него на плече и зажмурился.       — Я же говорил, что сильный, почему вы все сомневаетесь?.. — спросил он, принимаясь подниматься.       — Ты Вива чуть не уронил, не дойдя до машины! — напомнил я ему, но он с жаром возразил:       — Да я же пошутил!       — А мне вот сейчас вообще не смешно! — выпалил я, чувствуя, как он перешагивает с одной ноги на другую, поднимая нас все выше и выше.       — Да брось, — отмахнулся он небрежно. — Половина лестницы уже позади, а я даже не вспотел.       — Неправда, у тебя вся спина мокрая!       — Это твои ладони намокли, — парировал он.       — Они здесь совершенно ни при чем!!! — воскликнул я, чувствуя, что уже близок к тому, чтобы начать паниковать.       — Ну вот и все, — Ниэль опустил меня на пол, и я с удивлением обнаружил, что оказался на втором этаже. — Чего ты испугался? Я бы ни за что тебя не уронил, — он выглядел донельзя довольным.       — А если ты надорвался?!       — Я в порядке, — он пожал плечами. — Но, если честно, не отказался бы от массажа.       — Я сделаю тебе массаж простаты! — вспыхнул я.       — О-о, я совсем не против, идем скорей, — он ухмыльнулся и направился к спальне.       Я вздохнул: ничем его не пронять!       В спальне Ниэль снял рубашку, растянулся на кровати и подложил под голову подушку. Я улыбнулся, растроганный его полным и безграничным доверием. Приблизился к кровати, достал из тумбочки массажное масло, забрался на кровать, оседлал его и, растерев руки, принялся за дело. Размял ему шею, плечи, лопатки, поясницу, весь позвоночник — позвонок за позвонком. Наклонился, чтобы поцеловать между лопаток:       — Спасибо.       — М?.. — разомлевший от ласк Ниэль, казалось, уже заснул.       — За этот день. За эти годы. За то, что так любишь меня, за нашу семью.       Ниэль перевернулся и присел, обняв меня за пояс и уткнувшись лицом мне в шею.       — Это тебе спасибо, Лисенок. За нашу семью. За наших детей. За то, что так любишь меня. За эти годы. За этот день. И за вечер тоже, — он улыбнулся, поцеловав меня между ключиц. — Я люблю тебя, — сказал он, посмотрев мне в глаза.       — И я тебя. И всегда буду.       — И я. Всегда.