***
Дешифрованный накануне дневник Вольфа Эдмундса был приобщен к общей информационной системе. Купер никак не мог отделаться от мысли, что не нашел ответа на вопрос, от кого и почему Эдмундс так прятал эти свои записи. Сомнительно, что они бы представляли интерес для кого бы то ни было. Да, обрывочная информация, которую удалось почерпнуть, гласила, что Вольф Эдмундс был не меньше доктора Манна в курсе делишек старого профессора Брэнда, но только и всего. Если бывший возлюбленный Амелии был из того же теста, что и большинство его коллег, то, вероятно, его меньше всего волновала ответственность перед человечеством и совестью, если он стоял на пороге большого открытия. Поистине грандиозного. И ни одного слова о геобионте. Ни единого. Складывалось впечатление, что Эдмундс ни разу с ним не столкнулся за все годы жизни на планете, которую, как предполагалось, должен был всесторонне изучить. Зачем Эдмундсу скрывать факт знакомства с аборигенным организмом? Амелия тоже не знала ответа на этот вопрос. Впрочем, она мало распространялась о том, на что её Вольф был способен и на что — не был, поэтому все предположения Купера или зависали в воздухе, или вообще не озвучивались. Сами записи выглядели просто набором сухих фактов, будто бы Эдмундс перечислял отрывочные сведения по памяти, записывал наблюдения… Это было как минимум странно, учитывая, что личные записи, которым человек в тотальном одиночестве посвящает много времени, обычно имеют более пространный характер. Пусть Эдмундс был под стать неразговорчивой Амелии, но записи уж очень отдаленно походили на созданные человеком. Если вообще походили.***
— Купер, — позвала Амелия, показываясь из-за приоткрытой шлюз-двери в лабораторию. — Да, — привычно откликнулся он, не поднимая головы от разобранного ровера, в котором менял датчики после неудачной зарядки. Амелию такой ответ не устроил. Она приблизилась, сложив руки на груди. Значит, на повестке дня стояло что-то важное. — Да, Амелия, — послушно повторил Купер, откладывая плату на откинутый стол рядом с конторкой. — Как к тебе попал мой список назначений? Он даже не сразу вспомнил, о чем это Амелия его спрашивает. — ТАРС, по его признанию, к этому непричастен. Купер почесал затылок. — Непричастен, да. Обойдя стол с распотрошенным ровером, Амелия выглянула в шлюзовую камеру. КЕЙС был там, надежно пристыкован. ТАРС заряжался у генераторной станции снаружи. — Что за конспирация, доктор Брэнд? — Меня вдруг очень заинтересовало, как именно файл мог попасть к тебе. Что это было за сообщение и кто инициировал его отправку. — Спустя столько времени? — не на шутку удивился Купер. Амелия подняла на Купера огромные, полные волнения пополам со страхом глаза. — Я… я не знаю, как это объяснить. Эта мысль внушает мне ужас, но я не могу ее не высказать. Он уже знал, что не слушать Амелию — может привести к печальным последствиям. Да и взволнованной она выглядела не на шутку. Поэтому Купер кивнул, и она продолжила: — Все эти… странности в духе исчезновения хвощей… Очень нервируют. Но только не считай меня сумасшедшей, хорошо? Мне кажется, что в нашей информационной системе есть кто-то еще. Амелия говорила, и Купер чувствовал, как его спина покрывается мелкими ледяными мурашками. — Кто-то помимо нас четверых.***
— Мы исходили из константы, что доступ к информации имеют только люди и роботы, верно? — теперь уже Купер мерил шагами командный модуль, позабыв о ровере и неотложном ремонте. Амелия кивнула. Они поменялись ролями: теперь она смотрела на Купера снизу вверх, отгоняя мысль, что могла посеять напрасную панику. От исчезновения растений прямо на глазах было не по себе, но теперь угроза подошла слишком близко. Кто, как, почему и зачем вмешивался в совокупный электронный мозг человеческого поселения стало леденящим душу насущным вопросом. — Если предположить, что кому-то вдруг понадобилось сообщить мне, что ты принимаешь противозачаточные, то с какой целью? Амелия развела руками. — Мне ничего не приходит в голову. — Хорошо. — Купер сделал еще несколько шагов, затем остановился у иллюминаторов. — Ответь мне на прямой вопрос. Зачем ты начала их принимать? Поджав губы, Амелия молчала. — Амелия, пожалуйста! — На самом деле, — начала она, — есть много разных причин, от нормализации гормонального баланса до… Купер отмахнулся. — Так не пойдет. Меня не интересуют многие причины. Меня интересует конкретно твоя. — Предотвращение беременности. — Амелия с вызовом откинула голову. — То есть вы, доктор Брэнд, были уверены, что нам грозят интимные отношения и старались заранее предотвратить последствия? — Это была просто констатация, только факты и ничего кроме фактов. — Да, — подтвердила она. Не сдержав улыбки, Купер взглянул на пылающие щеки Брэнд. — Только не говорите, доктор, что вас это смущает. Он подошел почти вплотную, склонившись над разделяющим их столом. Выражение глаз поменялось до предгрозового. Может быть, даже до семибалльного шторма. — Скажи мне, Брэнд, как думаешь, какова была моя реакция в ответ на это внезапное открытие? — Думаю, это подстегнуло твое воображение, — огрызнулась припертая к стенке Амелия. — Как и сдвоенная кровать — твое, верно? — Он кивнул на собственный жилой отсек. Долбанный Купер был опять чертовски прав. Ну почему, почему он всегда видит ее насквозь? Амелия молчала. Но пока — не до этого. Поэтому Купер вернул себе серьезное выражение лица и спросил: — Думаешь, это и было целью инициатора отправки сообщения? В другой ситуации Купер бы сказал, что довольно забавно наблюдать, как округляются глаза Амелии и отвисает челюсть: — Что именно? Сообщить тебе о… — Сообщить мне о том, что ты не собираешься слишком долго мучить меня ожиданием — что рано или поздно это должно произойти. Не так ли, Амелия? Она кивнула. — Я бы с радостью предположил, что хозяева будущей колонии рабов просто решили поразвлечься на досуге, отчего бы ржавеющим жестянкам не заняться остросюжетными мелодрамами в нашем с тобой исполнении. Но, к великому сожалению, вынужден признать, что их желание нашего с тобой счастья не объясняет некоторые нестыковки. — Например? — Вспомни, Амелия, ты сама мне говорила — механизм запуска инкубаторов требует перекрестной авторизации, так? — Да, верно. — В логах запуска там, где указываются «родители», авторы этой самой авторизации, в случае бэби Брэнд, было пусто. Амелия похолодела. — Блок управления у наших бывших морпехов — та еще штука. — Думаешь, их взломали? — Амелия едва удержалась от крика. — Не совсем… Купер еще раз убедился в том, что никто из любопытных роботов не наблюдает за их беседой. — Это не похоже на взлом. Просто произвольный запуск… — Но, Купер, — перебила его Амелия. — Тогда я не понимаю. Почему именно она? Единственная девочка… Усевшись в откидное кресло прямо напротив и буравя Амелию настойчивым взглядом, Купер потребовал: — Ну вот ты мне и расскажи. Амелия опять заволновалась. — Не знаю, — неохотно отозвалась она. — Она показалась мне особенной. Наверное, просто потому, что она — единственная… Нет, все тринадцать — здоровые дети, но этот эмбрион… Чуть помолчав и собираясь с силами, Амелия наконец произнесла — и сама не поверила, что говорит это вслух: — Я бы хотела, чтобы она была… по-настоящему. От смущения и нежности в голосе Амелии у Купера на секунду сжалось сердце. И еще — от тщательно сдерживаемого переживания. И от боли. Все не как у людей. — Амелия, — позвал он, пытаясь призвать ее к реальности, — Амелия, она и будет — по-настоящему. Эта — точно будет, я проторчал сегодня около нее больше двух часов, припоминая сказку про хрустальную туфельку, и ты бы видела, как она смотрела в мою сторону… — Ты что-то путаешь. Там довольно сложно определить… — Ты мне не веришь? — смертельно обиделся Купер. Но она верила. И улыбалась, понемногу приходя в себя. — Если уж у нас сегодня вечеринка у Безумного Шляпника, Амелия, то я бы предположил, запуск механизма «забота о потомстве», как изволил выразиться наш механический друг, мог быть инициирован этим, как ты его называешь внешним вмешательством. Она замолчала, погрузившись в невеселые мысли. — Но Вольф… В его записях… Склонив голову, будто изучая ее, Купер медленно произнес: — Уверены ли мы, что это записи самого Вольфа Эдмундса? Нет, нет, не уверены, закричало сознание, и кончики пальцев закололо от неприятного ощущения чужого присутствия в абсолютно пустой комнате. — Памятуя о том, что тварь из-под земли достаточно разумна, Амелия, я бы предложил задуматься о том, а не изучает ли она нас… Так же, как и мы пытаемся постичь, что она такое.***
Если бы времени было больше — они бы отключили ТАРСа от информационной сети и попробовали поэкспериментировать с данными из частично расшифрованного файла. Если бы до бури не оставались жалкие полсуток… Предполагать можно было многое. Строить теории. Догадываться, что лекала, по которым была скроена жизнь на Земле, к новому миру могут и не подойти. Выбросить привычное из головы. Люди, маленькие, очень уязвимые, — просто точки в пространстве. Их легко разделить и уничтожить. Это они и сами понимали. Тяжелое чувство подспудно тлеющего страха готово было отступить только перед лицом открытой опасности. Которая уже шла прямо на них из больших пустошей. Колоссальная буря, сметающая все на своем пути. Люди не давали друг другу никаких обещаний. На них, как оказалось, тоже не осталось времени.***
— Ничего не бойся, Амелия, — прошептал ей в висок Купер, коротко и отрывисто обнимая ее ровно перед тем, как оба влезли в гермокостюмы — предстояло отключить внешнее энергоснабжение, укрыть метеостанцию и укрепить солнечные батареи. Счет пошел на часы. Посадочный модуль, укомплектованный двумя роботами и заготовками для термоэлектростанций на выдвижных аппарелях, тоже следовало осмотреть — на всякий случай. Проверить заряд — роботам еще придется успеть вернуться. Лагерь вновь должен был обратиться в неприступную стихиям цитадель, только на сей раз — не безмолвную твердыню, вставшую на пути ураганного ветра и пылевого фронта. На этот раз крепость приготовилась к ответному удару, быть может, способному изменить положение вещей в этом мире. Раз и навсегда. Беспокойный ветер, еще без признаков пыли, трепал укрывной материал у ближнего периметра. Иллюминаторы пока были чисты, да и небо не затянуто серой дымкой — предвестницей сильного шторма. Но где-то в крови людей уже закипало отчаянное и страстное желание жить, под кожей бился нерв — в ритме пульса, в понимании — сейчас или никогда. — Я не боюсь, — ответила она. И была в этом совершенно уверена.