***
Земная жизнь искореняет в божественных существах все святое и грешное. На небесах царит своя иерархия, которая нерушима с самого создания небес. Далеко перед появлением людей на небесах уже развивалась своя жизнь. Но однажды Создатель решил заселить планету людьми. Для демонов и ангелов одна человеческая жизнь настолько эфемерна, что они и не запоминают сколько жизней пережили. Провинившихся демонов отправляют из ада на землю, помогать в людских делах, следить за порядком. И никто не желает быть изгоем в их общество. Пусть и люди считают, что в аду плохо, но демонам известно все с точностью до наоборот. Жизнь в аду намного лучше, чем среди прогнивших людей, жаждущих больше власти и поглощенных душ (даже Люцифер в шоке). Хосок первое время не мог свыкнуться с мыслью, что теперь остаток жизни ему придется гнить на земле. Он всей душой любил свои крылья бордового, словно кровь, цвета, а теперь о полетах можно забыть. Из-за одной маленькой оплошности он должен жить с людьми. Всего навсего нашептал одному нужному человеку одну маленькую информацию, благодаря которой полмира воюют. Людей и так слишком много стало, вот нужно было как-то избавляться от них. Но на небесах этого не поняли, и поэтому решили избавиться от нерадивого демона с его сумасшедшим пареньком. Да, никто уже и представить себе не может этих двоих отдельно друг от друга. Хосок и Юнги. Юнги и Хосок. Куда бы они не пошли — всегда вместе. Даже когда сообщили о ссылке Хосока на землю, Мин без промедления сказал, что уходит с ним. Отказался от вечной счастливой (нет) жизни в аду, взамен на несколько столетий в людском обществе, зато с любимым человеком. Суд разрешил им вместе отбывать срок, взамен на то, что Юнги не сможет вернуться на небеса никогда, а после смерти оба попадут в небытие. С местом жительства они долго не могли определиться. Можно было выбрать любой город, какой есть на карте. Главное, чтобы на месте был регистрационный блок, где демоны могли брать задания. Одним из подходящих городов стал Нью-Йорк. Юнги влюбился в его строгость и холод фасадов. Зимой они решили жить именно здесь, в квартире на двадцатом этаже с видом на одну из главных площадей. Вечером было завораживающе: гирлянды, снег и фонари, освещающие только часть дороги. И пусть на небесах было намного лучше, но и здесь нашлась своя привлекающая особенность. Юнги мог сутками сидеть на Хосоке, целуя шею, обнимая и прижимаясь всем телом. Вдыхал запах самого любимого человека, стремясь скрасить его тоску по полетам. И получалось. Изо дня в день они познавали мир людей все больше и больше. Отправлялись за покупками в предпраздничной суете, бегали по парку, падали в снег и целовались пока не кончится весь кислород. Шли дни, недели. Наступали святые праздники, которые любили и на небесах, квартира горела свечами, пахла мандаринами, в которые влюбился Юнги, а кровать скрипела под тяжестью двух горячих тел. Встречали рассветы, сидя у окна. Провожали закаты, собираясь на вечерний марафон фильмов. Влюблялись, влюблялись друг в друга еще больше и больше. Снег падал на землю, прилипал к окнам, Мин бежал на улицу, хватая Хо за руку. Танцы под окнами, снежные демоны и снова поцелуи вперемешку со смехом счастья.***
Шуршание веревки, тихое бренчание цепи и вздохи наполняют просторную комнату. — Хосок… Может, стоит это снять? — тихо шепчет Юнги, вертя головой разные стороны. — Молчать. Если ты не будешь видеть, что я собираюсь сделать, станешь куда более чувствительным. Ты же любишь когда я над тобой? Так ведь, малыш, — кончиками пальцев ведет по щеке, наблюдая ответную реакцию. Недавно они решили попробовать земные игрушки, которые так любят люди. Решили начать с простого — закрытые глаза и связанные руки. Минова кожа нежная, мягкая, ее нельзя перетягивать беспощадным железом. Хосок сам выбирал самую мягкую веревку для связывания, с цветом не медлил: черная будет идеально смотреться на белоснежной коже. Но когда Чон увидел на прилавке муляжные демонические рога… Сразу вспомнил их жаркие ночи в аду, как младший скакал на нем, выстанывая любимое имя. Поэтому на Юнги сейчас только черная веревка, держащая рука за спиной, красные рога на голове и повязка из черной ленты на глазах. Хосок клянется, что никогда не видел ничего более завораживающего, чем этот дьяволенок, стоящий на коленях. Мин Юнги может днем умирать от нежности, а ночью быть жадным до поцелуев, стонать до сорванного голоса и просить больше, глубже. Каждую ночь подряд они будут не спать, сгорая в чувствах, а все равно будет мало. — Нра… Нравится… Хо, очень нравится, — сбивчиво от поступающих волн возбуждения, шепчет в родные губы, что в сантиметре от собственных, и дыханием опаляют. — Какой хороший… И послушный… Даже не дернулся ни разу, пока я тебя связывал. Как руки? Не болят? — гладит нежную кожу, едва сдерживаю собственные стоны. Как хорошо, что Юнги не видит до сумасшедшего возбужденного Чона — потярял бы сознание от этих манящих красно-коричневых глаз, расширенных зрачков и сбитого дыхания. — Удобно… Руки не болят. Да… Да, трахни ты меня уже, Хо… — прогибается в спине, тянется к желанным губам. Не может Мин больше десяти минут без любимых губ жить. Вот вообще никак не может. А Хосок не может отказать, когда такой до одури прекрасный и желанный дьяволенок сидит перед ним. Сам уже на последних цепях держит своего зверя, желая наброситься на свое, забрать целиком, никому не отдать. К черту все, у них еще вся жизнь впереди, успеют попробовать эти человеческие штучки, а сейчас хочется друг друга. Подхватывает на руки Мина, в сторону кровати направляясь. Садит на мягкую простынь, снимая свое белье, ни секунды терять не хочет. У младшего весь воздух из легких выходит, а ноги еще больше в стороны разводятся. Хосок на свои бедра сажает Юнги, поглаживая талию. Из-за связанных рук не получится положить его на лопатки, а спиной к себе поворачивать не хочет — выражение лица несравнимо ни с чем. Вдох. Глубже. Выдох. Нежнее. Умелые движения Юнги, пара мгновений, и Хосок уже до упора входит в податливое тело. Завораживает, как младший руками за бедра цепляется, коготками царапает кожу, быстро поднимаясь и тут же опускаясь обратно. Ритмично и глубоко, нежно и аккуратно. Каждое движение точное, уже идеальное. — Хосок… — уже откровенно стонет, запрокидывая голову назад. Продолжает двигаться, обильно поливая смазкой свой живот и попадая на хосоковский торс. Кожа поблескивает от пота. За окном снова начинается снегопад, снежинки крутятся в неповторимом танце, снова и снова окрашивая все в белый цвет. В квартире жарко от чувств и желания. Новые стоны, с каждым разом громче прежних. — Я люблю тебя, Юнги… Спасибо за все… Если бы не ты, я бы сгнил здесь, — шепчет сбито, чувственно, прижимаясь к виску, целуя в лоб. Снимает повязку, веревки распутывает, скручивая на руку. На коже остались видимые следы, но вскоре они уйдут. — И я люблю, Хосок… Очень сильно люблю тебя…