I (won't) lose you

С каждой прошедшей секундой просматривания фотографии становилось сложнее дышать, словно дыхательные пути забивались враньём с неверием, и невыносимо слышать оглушающий стук сердца, продолжающего биться из-за него. Всегда из-за него. Но на этот раз в ужасном, нежелательном смысле. Его остановка сыграла бы только на руку Эндрю. Гробовая тишина меня ждет. Я хочу спросить у Бога: за что? Этот голос изнутри меня рвет И кидает мою душу на шторм. Может, Ники ещё не оклемался с похмелья, поэтому прислал то фото вместе со всеми, думая, что ничего такого на нём запечатлено быть не может. Но чёрт с ним, прочие вопросы о кузене подождут, пока всё внимание на себя забирает болезненное «почему?». Эндрю отложил телефон, но фото стояло перед глазами, словно он до сих пор смотрел на него. Словно до сих пор видел там Нила. Это точно он, — повторял Эндрю. Острые осколки разбитого доверия врезались в сердце, холод противно скручивал внутренности. Как бы не пытался, Эндрю не мог принять, смириться тем более, даже если пришлось поверить. Нил не мог ему изменить. Но с другой стороны — они даже не состояли в «официальных» отношениях, как нормальные люди, могло ли это стать поводом? Эндрю не хотел размышлять о каких-то скрытых мотивах, роковых случайностях, не хотел тратить лишний миг на то, чтобы думать о Джостене, предполагать причины чужого поступка, оправдывать его. Им нужно поговорить. Он пишет короткое сообщение Нилу, который, судя по записке на столе кухни, уехал за завтраком для ребят. Какой чертовски заботливый, аж раздражает. Когда Нил приезжает, и раздаётся стук в дверь, Эндрю даже не утруждает себя, чтобы открыть еë. В конце концов, у чертового Джостена ведь уже как три года есть ключи от колумбийского дома. И сердца Эндрю. Эндрю — с ненавистью, смешавшейся в смертоносный коктейль ледяного фальшивого безразличия, — тушит сигарету о пепельницу, и отходит от окна ровно в момент, когда в гостиную входит Нил. Внутренности Эндрю сочатся ядом, когда он выплевывает опешившему Нилу:       — Надо же, бегунок вернулся. Неужели инстинкты стареют? Нил выглядит уязвленным, поджимает губы, брови складываются в умоляющий жест. Эндрю вдруг ловит себя на мысли, что ничто из этого сейчас не притягивает его, не привлекает и не манит всем, что ему нравилось в Ниле раньше. Ничто из этого ему сейчас не дорого, совсем не ценно.       — Ты в порядке? — тем не менее обеспокоенно спрашивает Нил, словно ему правда есть дело до Эндрю. Ему не может быть не наплевать на состояние Эндрю, так? Иронично.       — Не твоё дело, — рычит Эндрю. Прямо сейчас он не собирается вести себя вежливо, потому что, кажется, он разговаривает не с тем человеком, который заслуживал бы такую снисходительность. — Твоё дело — отвечать правду на вопросы, поэтому я задам один, — заявляет он. — Попробуй не облажаться хотя бы с этим, — он снова открывает диалог с Ники, находит нужное фото и разворачивает экран к лицу Нила. — Объясни мне, что происходит, Нил? Нил посмотрел на фото, на котором первым планом запечатлен нетрезвый Кевин, смеющийся со странной шутки Аарона, но случайным образом туда попал Нил, стоявший в потемках у дальней стены и целовавшийся там с каким-то парнем. Эндрю помнил, как вышел покурить, а когда вернулся за стол, то там сидели все, кроме Джостена, потому что он, по словам Ники, отлучился в уборную. Отсутствовал он около часа, в течении которого Эндрю всё порывался найти заблудившегося нападающего, но Роланд раз за разом заговаривал ему зубы. Однако, спустя некоторое время довольный Нил вернулся сам, после чего незамедлительно приняли решение поехать домой. Сейчас разглядывая фото, в глазах Нила отразилась жалость и… тоска? Губы сжались в тонкую напряжённую линию; на выдохе Нил сказал:       — Прости. Сердце болезненно бесполезно ухнуло в груди. Нил сказал правду. Почему Эндрю вообще надеялся, что Нил станет отрицать? Идиот. Жизнь давно выжгла из него всю наивность, но никчемный, слабый до надежды ребёнок внутри Эндрю всë ещë верил в лучшее. Но Эндрю соврёт, если скажет, что отчасти оказался не готовым к худшему исходу разговора.       — Зачем? — скрежет гнева, заглушавший печаль и звук битого стекла его души, делал слова слишком неприятными, когда Эндрю решил задать главный вопрос. — Почему ты сделал это?       — Это ничего не значит, клянусь, — тут же поспешил заверить Нил. Эндрю захотел ударить его — у него никогда не возникало такого желания, он бы никогда не позволил себе этого, кроме того случая в Милпорте, когда он был не совсем вменяемым. Несмотря на то, какую бурю ужасных эмоций в нём вызывал поступок Нила, ударить виновника злости Эндрю — выше его сил сейчас. Он не способен, только не после всего, что они пережили вместе. Поэтому порыв внезапной жестокости погас, словно спичка на ветру.       — Ничего не значит то, что между нами, Нил, а не твои выходки, — прошипел Миньярд, крепче сжимая телефон в руке. Ему нужно как-то отрезвлять себя, пока Нил продолжает лгать, лгать и лгать без конца.       — Эндрю, прости, — не бросал попыток достучаться Нил. — Выслушай меня.       — За что просишь прощения, Нил? За то, что изменил, предал меня или за то, что до сих пор продолжаешь клясться в своих якобы существующих чувствах? — Эндрю ненавидел, как звучали его слова. Он ненавидел то, что думал, будто никогда не будет адресовать их Нилу.       — За всё, — вздохнул Нил, в его глазах вспыхивало что-то подозрительно похожее на необъятное «люблю и обещаю», которые Эндрю сейчас хотел видеть в последнюю очередь. Он бы и Нила не хотел видеть, но свыкнуться с мыслью, что его придётся отпустить, оказалось тяжелее, чем Эндрю предполагал. Она раздирала всё внутри, скребла горло и безжалостно щипала глаза. Эндрю прилагал в несколько раз больше усилий для сохранения холодного безразличного выражения лица, чем обычно — например, в сравнении с плохими днями. В плохие дни он отгораживался от окружающих тем же мрачным, затяжным, напряжённым до предела молчанием, как сейчас с Нилом после каждого «прости». Сегодняшний день не должен был стать таким, у него не имелось даже предпосылок превратиться в ужаснейший день для Эндрю за последние несколько лет.       — Не понимаю, — глядя прямо в чистые, — обожаемые — бездонные глаза Нилу, произнёс Эндрю. Сердцем он по какой-то неведомой причине всё ещё желал оправдать Нила, но, кажется, сердце пора бы уже выбросить, от него одни проблемы. — О чём ты думал, Нил? Для тебя я никто и что я вообще могу изменить, Я для тебя не первый. Чтобы между нами осталась, эта нелепая нить, Я разрываю нервы.       — Я был пьян, — тупое оправдание, сложно придумать что-то более отвратительное. — Мы встретились с ним у барной стойки. Он предложил хорошо провести время, — сконфуженно рассказал Нил.       — И ты согласился, — жёстко ухмыльнулся Эндрю. — Понравилось? — не сдерживая яд, спросил он. Нил съёжился под его взглядом и на долю секунды поморщился от тона.       — Ты для меня дороже всего, клянусь, — снова начал он, но звучали слова «клятвы» ещё менее убедительно, чем ранее. — Выслушай меня, если это дорого тебе. Ухмылка Эндрю горькая и циничная, казалось, вот-вот прирастёт к его лицу, поскольку ничего нового он не слышал. И идти навстречу облажавшемуся Нилу всё ещё не желал.       — Пошёл ты к чёрту, Джостен, — голос внутри кричал «не уходи, заставь меня поверить, что тебе жаль, что я тебе дорог и нужен!», но время, когда Эндрю вёл себя слишком доверчиво, похоже, прошло. — Проваливай и забирай с собой все дерьмовые обещания.       — Эндрю, не выгоняй меня, пожалуйста. Да, я совершил непростительную, огромную ошибку, но… Эндрю зажал его рот рукой. Он так чертовски зол на этого наивного, самоуверенного, эгоистичного мудака.       — Ты, блять, знаешь, как я не люблю это слово, и всë равно просишь, — слышать запретное слово — всë равно, что признать: Эндрю не остановится ни перед чем, его нужно умолять, просить, бояться. Эндрю снова стал обрастать бронëй, которая хоть и не казалась такой же крепкой, как несколько лет назад, но она всё равно являлась надёжнее того, что он мог предложить без неё. — Ты не заслуживаешь даже того, чтобы иметь шанс быть выслушанным, и тем более я не собираюсь этого делать. Он убрал руку от лица Нила, желая лишь одного: чтобы лжец наконец замолк.       — Дай мне шанс исправить всë, — умоляюще шептал Нил, не сдаваясь и выглядя ещё более виноватым («правильно! — злорадствовало что-то внутри Эндрю, — это не раскаяние, но он хотя бы осознаёт содеянное»).       — Пошëл ты, — сказал как отрезал Эндрю. Впервые за время их разговора Нил нахмурился. Сожаление сменилось раздражением за каких-то пару секунд. Резкая смена настроения насторожила Эндрю, он не знал чего ожидать от Нила, выглядящего теперь чужим и незнакомым; он не знал этого человека; почему тогда их разговор до сих пор продолжается?       — Не хочешь меня слушать? Будь по-твоему. Но ты хочешь знать причину, и я могу её рассказать, — всё внутри Эндрю сжалось от этих слов с неприятным предвкушением и дурным, отвратительным предчувствием. — Вчера я наконец начал понимать, что такое свобода, знаешь, — поделился он. — У того парня с бара, Марка, нет совершенно никаких проблем с прикосновениями и выражением чувств. Я мог касаться его где угодно, в любой момент, — Эндрю стиснул челюсти. Он начинал жалеть, что вообще спрашивал что-либо у Нила несколько минут назад. Теперь он слушает не только Нила, но и грохот падения собственных чувств с высоты прогресса, которого они добились с Нилом спустя три года. По крайней мере, ему казалось, что во многом и правда наблюдался рост и продвижения. Видимо, замечал и нуждался в прогрессе любой степени только он. — И это чертовски хорошо, — довольно усмехнулся Нил. — Три года прошло, Эндрю, а мы всë ещë топчемся маленькими шагами, — нож в руках Нила, которым он пробивал Эндрю с каждым словом, назывался осуждением, скрытым под жалостью. — Как думаешь, мы дойдем до финиша раньше, чем состаримся? А ты доживёшь до старости, бегунок?       — Я думаю, тебе пора заткнуть… — верным решением в данной ситуации Эндрю видел молчавшего Нила; никакой злости, никаких просьб и клятв, никакого осуждения.       — Нет, не пора, — упрямо перебил его Нил. — Мне надоело, Эндрю, я устал от тебя, твоих правил, медлительности, прорабатывания травм. Я хочу не чувствовать себя как на вынужденной работе в отношениях, если ты можешь это так называть конечно, — добавление про «если ты конечно…» показалось Эндрю лишним — ещё один способ напомнить, как же отличаются взгляды Нила и Эндрю на их «это». Они разные словно небо и земля, далёкие от понимания как юг и север, лишённые точек соприкосновения подобно двум параллельным прямым. — С тобой я чувствую себя так, будто обязан помогать тебе снова начать доверять. Иногда я даже забывал, что вообще-то на самом деле совсем не обязан, — и «никогда не был» скребёт меж рёбрами Эндрю, царапая поверхность лёгких. — Всегда шёл тебе навстречу, но я больше не хочу этого. Я хочу найти кого-то, с кем смогу идти в своём темпе, а не подстраиваться, ждать и терпеть что-то неудобное. Скажи «ненужное», я же вижу, что хочешь.       — Отлично, — ледяной тон Эндрю разрезал воздух, наполненный повышенным содержанием правды, между ними. — Надеюсь, ты сказал всё, что хотел.       — Надеюсь ты услышал и понял меня, — ответил Нил, не упуская возможности с надеждой посмотреть на Эндрю.       — Более чем, — согласился Миньярд. Сегодня настал последний день, когда Нил услышал согласие от Эндрю. — Теперь отдавай ключи и уходи. На секунду Нил помедлил, будто засомневался в верности всего сказанного и происходящего.       — Так мы расстаëмся? — дрогнувшим голосом уточнил он. О, он ещё более наглый, чем Эндрю считал.       — Если это то, что тебе нужно, чтобы больше не появляться в моей жизни, так и будет.       — Я понял, — наконец, не стал спорить Нил. Он похлопал карманы куртки, ища ключи, и вытащил их, протягивая Эндрю. — Держи. И пропадает в миллионах навек, Когда-то самый дорогой человек, Правда — слишком глубокая рана, Забывать друг друга пора нам. Когда Нил развернулся и направился к двери, взгляд Эндрю уткнулся между его лопаток. Эндрю зажмурился, чтобы не видеть его. Порыв остановить Нила обжигал кончики пальцев, и многого стоило сдержать выплеск эгоистичного желания не прогонять Нила. Он просто не имел права не сдержать.       — До встречи? — неуверенно спросил Нил, повернув голову вбок.       — Уходи, Нил, — ничего не выражающим тоном попрощался с частью своего сердца Эндрю. Именно в момент, когда раздался оглушительный хлопок двери, Эндрю вдруг проснулся. Настолько неожиданным стало пробуждение, что сравнимо с ощущением выбивания земли из-под ног. Эндрю — дезориентированный и сбитый с толку собственным сном — резко сел в кровати и пытался отдышаться. Иллюзия гнева всё ещё сжимала грудную клетку, но это реальность, в которой он не ненавидит Нила, не осуждает, не презирает и совершенно точно не прогоняет его.       — Эндрю? — послышался сонный обеспокоенный голос с другой стороны их двуспальной кровати. — Ты в порядке? Эндрю напряженно кивнул, хотя на языке горчил вкус иного ответа. Нил подложил подушку под спину и тоже принял полусидячее положение, не отрывая внимательного взгляда от Эндрю. Конечно, он сразу догадался, в чём дело. Иногда Эндрю приходил в восторг от такой проницательности. Нилу правда настолько не всё равно на состояние Эндрю.       — Что тебе приснилось, mamour? — осторожно спросил Нил, сохраняя некую дистанцию между ними, как условность, что любой кошмар всегда отнимал время на то, чтобы снова привыкнуть к прикосновениям, даже если для большинства из них теперь не нужно вслух спрашивать разрешение. Нежное французское словечко искрами тепла поспешило к липкой от пота коже Эндрю.       — Ты… — отвратительные слова незаслуженным обвинением застряли в горле, так что Эндрю пришлось выбросить их, будто тяжёлый якорь на морское дно: — Измена. Эндрю видит, как Нил поражён и удивлён не меньше, чем сам Эндрю подобным сюжетом кошмара.       — Эндрю… — тихо начинает Нил; не с жалостью, а с искренним желанием помочь. Нил никогда не видел смысла в жалости, как Эндрю — в сожалении.       — Я знаю, — прерывает его Миньярд. Он правда знает, что Нил скажет, что не посмеет предать Эндрю, но легче от этих слов ему сейчас вряд ли станет. Не то чтобы Эндрю недооценивал поддержку Нила, наоборот — безумно дорожил ей, она помогала в большинстве случаев, но сегодняшняя ночь определённо станет исключением из правил.       — Я бы никогда не предал тебя, — тем не менее твёрдо произносит Нил. Спустя несколько секунд тихо спрашивает: — С чего у тебя такие мысли?       — Что? — непонимающе нахмурился Эндрю, повернув голову к Нилу.       — Помню, Бетси как-то говорила мне, что плохие сны снятся, когда человека окружают такие же мысли, особенно если есть что-то беспокоящее его уже долгое время, — объяснил Нил. Кажется, сеансы с Би пошли на пользу даже больше, чем казалось на первый взгляд. — Что тебя тревожит? — как и всегда, он был готов терпеливо выслушивать Эндрю, не потому что обязан, а потому что правда беспокоился. А причина нестабильного, напряжённо-тревожного состояния Эндрю, состояла в том, что они с Нилом съехались всего месяц назад, — после нескольких лет отношений на расстоянии — и для Эндрю, конечно же, оказалось ново и непривычно жить с кем-то вдвоём, создавая подобие уединения и того самого «душа в душу». Ему необходимо было принять происходящее за новую реальность, но так не вовремя стали выходить наружу страхи, что это не будет вечным, что угодно может пойти не так, или Эндрю — что не удивительно — окажется недостаточно хорош для такого. Сон только разжёг ещё больше кострище сомнений.       — Я думаю, что рано или поздно всë испорчу, — признался он, отводя взгляд. — И потеряю тебя. Эндрю не хотел бы впускать в свою голову мысли о том, что Нил не искренен с ним, но сон сделал это за него. Прошло слишком много времени с того момента, когда Нил позволял себе врать, что не отрицает факт: Нил правда заслуживает гораздо большего и лучшего, чем Эндрю может дать, и ему необязательно молчать об этом.       — Можешь посмотреть на меня, Эндрю? — негромко, но уверенно сказал Нил и, дождавшись, когда взгляд Эндрю снова вернётся к нему, продолжил более воодушевлённо: — Ты — лучшее, что случалось со мной за последние несколько лет. В тебе нет ничего, что я мог бы невзлюбить. Я не отрекусь от тебя, пока ты сам так не решишь, — слова, близкие к клятве, нерушимому личному обещанию, пробили брешь в мрачных мыслях Эндрю. — Я знаю, что порой нам бывает нелегко, но понемногу мы движемся, слышишь? — не так, словно сожалел о медлительности, а с радостью от каждой небольшой победы, произнёс Нил. — Однажды дней, когда ты будешь просыпаться от ласкающихся котов, станет больше тех, когда ты просыпаешься от кошмаров, — Нил выглядел таким убедительным, что почти преступлением считалось не поверить ему. Застенчивая улыбка украсила его губы так чертовски хорошо, когда он несмело добавил: — Или если бы я целовал тебя по утрам, чтобы разбудить. Эндрю позволил себе немного расслабиться, когда гнетущие мысли от кошмара расступились перед всем, что он услышал. Он оказался не совсем прав, думая, что поддержка Нила — к сожалению, есть такая вероятность — не всегда помогает, и упуская из виду, что тем не менее она всегда была рядом с ним. Если Нил видел, что что-то не помогает, то начинал прилагать больше усилий для достижения желаемого результата. Не потому, что чувствовал себя обязанным, а потому, что любит Эндрю. Как птица любит бескрайнее свободное небо, как рыба — необъятный родной океан, как звёзды — небосвод, ставший домом. Не существовало лучшей защиты от неоправданно жестокого мира, чем чувства, которыми Нил окутывал Эндрю. То, что он столько лет спустя не уставал дарить новые радости Эндрю, предварительно убеждаясь, что тот не против, конечно. Поэтому сейчас Эндрю не мог сказать что-то, кроме:       — Ты можешь. Нил с сомнением и неверием посмотрел на Эндрю, но в глазах плескалась затаённая радостная надежда.       — Точно? — спросил Нил. Его чуткость и забота вызвали очередной прилив благодарности у Эндрю. — Это не проблема, я имею в виду, — тут же заверил он. — Просто иногда я думаю об этом, но не могу спросить, потому что, может быть, эгоистично с моей стороны… Эндрю впервые слышал о подобного рода сомнениях, и тем не менее мог сразу же их развеять, чтобы одной проблемой стало меньше.       — Хватит так много думать, ты точно можешь делать это, — прервал его Эндрю. — Я не кусаюсь, — самое близкое к шутке, что он только мог сказать сейчас. Нил фыркнул от смеха.       — Хорошо, — коротко улыбнулся Нил, затем осторожно уточнил, возвращаясь к истокам их разговора: — Так, всë в порядке?       — В порядке, tesoro, — отозвался Эндрю; тревога окончательно отпускала его, позволяя наконец полностью расслабиться. Когда Нил отвернулся, чтобы выключить прикроватную лампу, Эндрю снова — немного неожиданно даже для себя — подал голос: — спасибо, Нил. Правда. Я ценю то, что ты делаешь. И хочу, чтобы ты знал: ты — самое дорогое, что у меня когда-либо было, — смотря в его спину, высказал Эндрю. Необычно откровенно, но сегодня, прямо сейчас, казалось самым подходящим моментом для таких слов. На мгновение Нил замер, а затем в комнате снова стало темно.       — Всë что угодно, жизнь моя, — тихо, но уверенно произнес Нил, ложась рядом с Эндрю. Эндрю притянул Нила ближе, уткнувшись носом в шею, и не сдержал лёгкую — пусть и отчасти уставшую — полуулыбку от рук Нила, ложившихся поверх его собственных. Это его сокровище, его благодарность, его ни с чем несравнимая любовь, обещающая не уходить, и Эндрю верит.