Бан блять

Викторов полураздетый в отельном номере, кроме того самого красного халата его татуированное тело ничего не скрывает от посторонних глаз, если таковые вообще имеются у окон. Викторов нихуя не помнит, оно и не мудрено, бутылка абсента, и пациент скорее мёртв, чем жив. Башка трещит нещадно, и парень всё же надеется, что ничего противозаконного не успел совершить ни с Серафимом, ни без него. А ещё у Викторова связаны руки кожаным ошейником — чокером, чёрная грубая лента восьмёркой обвивает тонкие кисти и замыкается бронзового цвета пряжкой, и этот чокер, кажется, Глеб припоминает. А ещё зачуханный бар в центре Ростова, где он назвал свою фанатку тёлкой. Грубо. Потом вдобавок обматерил. Ещё грубее. «Пора завязывать тёлок тёлками называть», — пронеслось в замутнённоиюм сознании исполнителя. Рассмотрев собственные запястья, лишённые всякой свободы, мужчина притягивает руки к лицу, зубами цепляет ремешок и осторожно тянет. Затем языком пытается поддеть небольшую пряжку. Серафим бы сказал, что он мечта любой женщины. Или не только. А потом получил бы в награду за колкое замечание сучий взгляд в свою сторону и пару нелитературных высказываний. Кажется, прошла целая вечность перед тем, как оковы спали с его кистей и он снова обрёл свободу действий. Конечно, руки дрожат от перенапряжения и ещё от тяжёлого похмелья, но он уже давно привык держать телефон в любом состоянии. Зайдя в свой канал в Телеграме, Глеб переключает настройки внизу экрана с записи голосовых на запись видео, да, тех самых кружочков, которыми можно довести любого человека до истерики при условии, что никто не договаривался о правилах ведения чата. Кое-как поправляет свои мелкие кудри и первые секунды просто любуется собой. Даже после попойки Викторов умеет выглядеть как с обложки журнала. Журнала, который назывался бы «Пиздося года». Это ж надо так вляпаться и оказаться хуй знает где. Хуй на этот раз ничего не знал, потому что все воспоминания слились и смешались в какую-то несъедобную кашу. Вроде он никого не трахал. Ключевое слово вроде. «Так, пить мы тоже заканчиваем», — снова здравая мысль, вторая за день после отказа от слова «тёлка», похоже, Викторов растёт как личность. А Кирилл Роки сказал бы, что хуйня это ваше «не пить», ведь как иначе прочувствовать дух приключений. Глеб смахивает влево запись и начинает печатать. Хуйня. Снова пишет видео. — Дорогие друзья, вы же тут типа общаетесь, друзей себе нашли, проведём эксперимент, посмотрим, что из этого выйдет. Тёлок называть тёлками не надо, а я пошёл приводить себя в порядок. Чат охуел. А потом выхуел. Потом охуел вновь. Пришли новые правила. «Так. Первая неделя пошла. Общаемся без мата. Единое использование нецензурной брани — бан на месяц. Смеёмся исключительно «ха-ха» за нарушение данного пункта, осуществляется бан на месяц. (Никаких ахазазазазазаз лол и тд.) Использование эмоджи (любых) запрещено. Излагайте эмоции текстом. Всем удачи. Админы и Глеб» Пизда рулю. Сам-то он запросто кроет трёхэтажным, а фанам запрещает. Никто и подумать не мог, что в Глеба вселяется с бодуна ёбаная русичка. Хотя и русички так не душнят. Странно, что его смущает мат, но не смущает, что он валяется на двуспальной помятой кровати с голым хуем наперевес. Совсем мозги отшибло. Участники начали штурмовать словари в гугла, ища замену выражению «я в ахуе». Те, кто не находили, были моментально забанены. Через какое-то время случился мем столетия, забанен был и сам Викторов, поделом ему. Естественно, разбанили его быстро, но всё же: сам правила придумал, сам же их и нарушил. В конфе даже решили, что «сука» это мат, а не литературное слово. Только Глеб собрался вставать и пытаться понять, в какой перди он находится, ключ провернулся в дверном замке. Мужчина подумал, что это белочка пришла, но для приличия всё же запахнул халат и завязал атласный пояс тугим узлом. Если это и глюк, то очень симпатичный. Но вряд ли это плод отравленного сознания, потому что он вспомнил, что это её он назвал тёлкой. Сюр какой-то. Минута абсолютной неловкой тишины. — Проснулся? — Ты кто блять? — А сам ты как хочешь? — Нихуя я не хочу, я где нахуй? — В отеле. А будешь в бане. — В какой бане? , — похмельный мозг плохо соображает. — В каком. В том, что ты сам придумал. — Не смешно, где я? От удивления Викторов шумно плюхнулся на кровать. — А ты что, не помнишь сам? — А нахуй бы я спрашивал? — В Ростове. — Многообещающе. — Просто кто-то не умеет бухать. Ты сам ключ от номера потерял, пришлось тебя пустить в свой. — И я так взял и согласился? — Так-таки взял и согласился. — Ты меня похитила, сука, я ментам позвоню. — И что ты им скажешь? Что ты блевал дальше чем видел, а теперь твой утренний стояк взирает в небеса? А ведь и правда. Кажется, что-то намечалось даже, но у Глеба включился мозг, и он не стал спать с Ксюшей. Он был почти уверен, что девушку зовут так. И вроде она что-то говорила про то, что приехала к подруге и решила убить сразу двух зайцев. Хотя перед ней теперь настоящий баран, судя по непробиваемой тупости и кудрям. — А ты как развязался? — Зубами и языком. — Что, язык натренированный? Наверное, Мукка в восторге? Тут Викторов вспомнил про «малышку из Японии» и раскраснелся, хотя думал, что давно утратил эту способность. — Так, сука, выметайся из моей комнаты! — Это моя комната, тебе надо — ты и выметайся без трусов, тебя там с радостью растащат на сувениры. Да, идти сейчас не лучшая идея. А ещё дурацкая особенность — его не мутит с бодуна, не хочется спать, хочется только потрахаться, ну или подрочить, на крайняк. — Что, язык мой хочешь испробовать? — А что, ты хочешь похвастаться? Чем чёрт не шутит, верно? Но он не шутил, Глеб слишком давно не спал ни с кем. — А то больно много ты правил придумываешь. Что за херня, не материтесь, никаких эмоджи, смеёмся «ха-ха»? Ты что, аристократ? Руки сюда давай, ишь, развязался он, играть будем как я скажу. Он всё ещё уверен, что это странный пьяный сон, что он вот-вот проснётся в своём номере, один. Если это сон, значит, всё разрешено. Если нет, он тоже не против. Покорно протягивает руки, чтобы снова оказаться органиченным в свободе действий. Ухмыляется, будто это он здесь победитель. — Значит, так. Твои правила сохраняем, они ведь тебе так нравятся. Никакого мата и никаких «тёлок» и «сук». И не трогать. Усёк? Кивает, принимая правила. Всё это слишком ебануто, чтобы быть правдой. Теперь Викторов перед Ксюшей абсолютно беззащитный. Но ему так рвёт крышу от контраста между собственным разгорячённым телом и прохладой комнаты, что Викторов блаженно прикрывает глаза, запрокидывает связанные руки над головой и ложится на спину, пальцами ощупывает деревянное изголовье. Будь оно кованым, Ксю точно привязала бы его к металлическим изгибам. Глеб забывает, что такое стеснение, татуировки ему заменяют одежду при отсутствии оной. Халат распахнут, считайте, что его и нет. Девушка невольно останавливается взглядом на надписи на ключицах, но не вчитывается. Да, он вживую красивее, чем на видео и фотографиях, и даже красивее, чем показался в баре накануне. Девушка спорит с самой собой на тему правильности этого всего представления. До этого у неё было два парня, но ничего особенного из этого не получилось. И как-то даже не хотелось никого, а теперь перед ней её кумир, и одно это должно навести на мысль, что так быть не должно. Но если бы он сам не хотел, и если бы не хотела она, этого бы даже не случилось. — Боишься меня? Я не кусаюсь. Ну хочешь, я начну? — Ещё чего, — конечно, Ксюша часто просила подругу нагадать на рунах и таро свадьбу с ним, да и никогда не представляла его иначе как доминантного партнёра (фанфики с ним и Серафимом не в счёт). Теперь же время проявить себя, и было бы пиздежом, если бы она сказала, что не была готова — даже бельё комплектом, а не то, что первое попалось в выдвижном ящичке. У Викторова колом стоит, член сочится естественной смазкой, требует разрядки. Девушка подходит к двери и запирает номер ключом изнутри. Возвращается и садится на край кровати. Свободная рубашка приспускается с левого плеча. Глеб даже может рассмотреть, что кроме белья ничего под ней нет. Тянется инстинктивно руками к ней, но Ксюша осторожно бьёт Глеба по связанным кистям. — Я же сказала не трогать ничего. — Ой-ой-ой. — Ха-ха. Викторов готов заскулить в нетерпении, но пока сдерживается. Ровно до момента, когда её рука обхватывает возбуждённый орган. — Сссука… В ответ на это она резко сжимает его у основания. Стыдно признаться самому себе, но если бы не это действие, он бы кончил в ту же секунду. — Я тебя сейчас забаню. — Блять, да понял я! Никогда бы она не подумала, что помучить своего любимого исполнителя окажется так весело. Большим пальцем касается влажной головки, массирует круговыми движениями, но каждый раз, когда чувствует, что Глеб уже почти кончил, пережимает внизу и начинает по новой. Можно продолжать так хоть до вечера, но хочется и самой получить от этого что-то, кроме морального удовлетворения. — Пиздец, ты походу правда ебанутая. Похоже, правда. Стягивает нижнее бельё, нарочито медленно, чтобы позлить. Но ничего лишнего Викторову всё равно не увидеть, потому что ткань рубашки Ксюше доходит до середины бедра. — Стоять.у меня резинки остались в кармане…в джинсах. — Что, Мукка оставил? — Иди нахуй. — Мм, приглашаешь? — Быстрее блять. Ксюша на ватных от возбуждения ногах подходит к стулу, на котором висят его брюки, шарится по карманам, находит. Было бы смешно заставить его надеть со связанными руками, чтобы лишний раз поржать. Но довольно издевательств. Дальше как по наитию, хоть руки и дрожат. Не страшно, просто странно. Глеб усмехается, пока девушка старательно раскатывает по длине, а на его щеках вырисовываются милые ямочки. Каждое прикосновение болезненно-приятно. Надвисает над Глебом, проводит языком по татуировке на скуле, той, что в виде цветка, осторожно целует, тянет момент. Остраняется, рукой направляет член и медленно на него насаживается. Размеры у него не в пример бывшим, поэтому это даже немного больно. — Нихуя ты.думал.не решишься. — Хуя.ну как видишь. Мужчина снова запрокидывает руки, а девушка своими упирается ему в обнажённую грудь. Хочется прикоснуться, но нельзя. — А если я буду материться…ты будешь резче.или встанешь и уйдёшь? Смеётся, теперь эти его правила ему кажутся абсурдом. Не понятно, для себя или для неё Викторов ведёт эти разговоры не к месту. Если для неё, то это сработало, и девушка почувствовала себя увереннее. Движения стали размереннее, толчки — глубже. Теперь и ей кажется, что она вот-вот проснётся. Даже если и так, не время останавливаться. Викторов оказывается несдержанным и всё громче дышит, срываясь на гортанные стоны. Но не о нём сейчас мысли, а о том, что оказывается дело не в сексе, а в том, с кем именно ты спишь. Потому что оргазм не заставляет себя долго ждать, и он отличается от того, что испытываешь наедине с собой. Ком напряжения, скопившийся внизу живота, теперь разорвался, разливаясь по всему телу. От этого даже немного темнеет в глазах. — Сука, ты просто пиздец…- Викторов тоже на подходе, но Ксюша просто поднимается, натягивает бельё и идёт в душ. — А это что, блять? — А это бан, блять. Пока ночью он спал, Ксюша раздобыла его номер. И когда Викторов уже покинул Ростов, она написала «ПХАХПХ БЛЯТЬ». И дополнила смайликом.