Стань моей (наживкой)

— Вам больно? Я могу отвести вас на осмотр. Спину тут же пронзило разрядом молнии, и в голове всплыли воспоминания, что давно уже утратили свой смысл. Я не думала об этом дне с тех пор, как повесила амбарный замок и закрыла все эти мысли в далекий ящик, подальше от чужих глаз. Сердце резануло острым лезвием и крепкая каменная стена, охранявшая до этого момента самое сокровенное и тайное, теперь безвозвратно треснула, осыпавшись каменной крошкой. — Тебе больно? Нужно отвести тебя на осмотр, — глаза заволокло дымкой далекого прошлого, забытого и, казалось бы, уже необратимого. — Где твои родители? Вкрадчивый и мягкий голос добрался до ушей, вынуждая содрогнуться и окончательно провалиться в тот день. Роковой для меня день. Тогда я еще не подозревала, какие мысли так осторожно и кропотливо вынашивает в голове мой отец. Сколько раз за день он размышляет о сделанном выборе. Том самом выборе, который он принял не в мою пользу. На улице было еще на удивление светло, несмотря на то, что снег уже второй день подряд укрывал крыши домов и поверхности дорог. Воздух стоял морозный с легким, едва ощутимым, порывом ветра. Пушистые снежинки кружили над головами людей, пронырливым скопом усаживаясь на плечи и макушки. — Селена, прекрати устраивать истерики, — отец не слушал меня, наверняка витая где-то далеко в облаках. — Побудешь с тётей какое-то время, потом я тебя заберу. Обещаю. Но я видела ложь по глазам. Я знала наперед, что эти слова не более чем капля утешения, которую он пытался бросить, чтобы потушить пожар в моем сердце. Огонь обиды и горечи. Возле дома остановилась желтая машина, дожидаясь, пока пассажир соизволит выйти с багажом. Моего отца не пришлось просить дважды. Отмахнувшись от меня словно от назойливой мухи, он с чемоданами наперевес спустился по лестнице. — Папа! — детский вопль разнесся по лестнице, будто эхо в пустых горах. — Не уезжай! Я не хочу оставаться тут! — Что это за капризы? Хочу — не хочу! Ты слишком много о себе возомнила! — папина родная сестра тётя Мэди уже стояла за спиной, лениво прислонившись к стене и сложив руки на груди. С надменным видом наблюдая за представлением со стороны. — Я не хочу оставаться с тобой! — упрямо вздернув нос, я прожгла женщину взглядом. Папа всегда боялся ей перечить, а она была человеком с взрывным темпераментом и отвратительным чувством юмора. Только когда я окончила школу и благополучно поступила в колледж, она выставила меня с вещами на улицу в надежде, что я начну жить самостоятельно. Через полгода после ухода из ее дома до меня дошла новость, что папина сестра скоропостижно скончалась. Я не знала истинной причины и особо не интересовалась подробностями, но здоровье у нее всегда было неважным. Этого достаточно, чтобы сделать определенные выводы. Печатая тяжелые, увесистые шаги она приблизилась со спины, крепко прижав меня двумя руками, будто в любой момент я могу сорваться и убежать. Тогда я еще не подозревала, насколько ее опасения были правдивы. — Отпусти! — слезы брызнули из глаз, когда закинув чемоданы в багажник такси, отец на мгновение обернулся, с поддельным сожалением мазнув по мне безразличным взглядом. — Отпусти! Я поеду с папой! — Тебе же сказали, что ты останешься здесь! Что не понятного? — рявкнула тётя, сильнее сжимая мои плечи, впиваясь в кожу ногтями. — Нет! Нет! — голос сорвался на отчаянный визг, постепенно перерастая в угасающие хрипы. — Отпусти! — Мэди, проследи за ней. Пока Тина беременна я не могу забрать Селену. Она последнее время очень раздражается, — в его глазах промелькнуло искреннее беспокойство. Сколько я себя помню Тина всегда была либо беременна, либо чересчур раздражительна. Отец заботился о ее чувствах весьма дотошно. Другое дело я — дочь от первой жены, на которой он женился словно по приказу. Ему настолько претила мысль о ней, что он готов был отослать меня на край света, лишь бы не видеть во мне знакомые, ненавистные черты лица. На тот момент Тина была беременна первым ребенком. Тем ребенком, ради которого отец принял для себя непростое, по его словам, решение. Он не побоялся оставить меня на долгое время. К слову, отец вновь объявился спустя три года, и будто почувствовав свою вину, неумело попытался ее загладить. Начал водить в кино и кафе, таскать меня по магазинам и давать карманные деньги. Сейчас вспоминать тошно, а тогда этого было достаточно, чтобы снова растопить мое сердце и пустить пыль в глаза. Я почувствовала себя нужной, и это внимание, просто как глоток свежего воздуха, который я жадно вдыхала раз за разом и не могла насытиться. Стоило ли говорить, что вскоре он понял мою благосклонность и поторопился ретироваться, посчитав свой отцовский долг исполненным. Но больше я не позволила себе плакать, когда спина мужчины замаячила перед глазами во второй раз. Я даже не удостоила его словами на прощание, просто закрылась в ненавистной комнате и, свернувшись калачиком в углу, уткнулась носом в колени. Глухо, без слез, плечи вздрагивали от каждого сорванного вздоха. Возвращаясь в тот год, мне удалось вырваться из рук своей тётки на пороге дома. Обнажив детские острые зубки, я безжалостно вцепилась ей в руку. — Паршивка! — воскликнула женщина, шарахнувшись в сторону. — А ну стой! Быстро вернись! Сорвавшись на бег, я шустро перебирала ногами, ступая в одних домашних тапочках по белому покрывалу пушистого снега. Горло сдавило и обожгло морозным воздухом, а машина все еще была очень близко, как песчинка на ладони. Но это лишь иллюзия. Мне хотелось думать, что до единственного родного человека рукой подать. На самом деле это ложь. Вся моя жизнь ложь. Глаза предательски заволокло дымкой, что подернулась рябью подступивших слез. Грудную клетку свело в жгучем спазме. Машина впереди набрала нужную скорость, и скрылась за поворотом, а я глупо помчалась следом. — Папа! Остановись! Прошу остановись! Останься со мной! — простуженный голос хрипло тронул слух. Неужели это мой голос? Жалкий, пропитанный обидой и сильной болью. Когда ноги свело судорогой от усталости, я неожиданно споткнулась о бордюрный камень и полетела вниз, утопая в снегу. Бедро неестественно вывернулось, отозвавшись жгучей болью по всему телу. Слезы, наконец, хлынули, сильным потоком заливая лицо. — Останься со мной… — сквозь завесу усталости нашла силы выдохнуть. — Тебе больно? Нужно отвести тебя на осмотр. Где твои родители? На короткий промежуток времени я выпала из реальности, не осознавая до конца, что надо мной склонился человек. Голос показался призрачным, будто взмах крыльев бабочки, коснулся ушей. Вкрадчивый, рассудительный и успокаивающий душу. Чужая, широкая ладонь коснулась ушибленной ноги. Пальцы в перчатках осторожно пробежались по порванной штанине, заботливо поправляя испорченную одежду. — Больно… — Тебе нужно в больницу, ты могла сломать ногу, — обеспокоенные нотки в голосе не услышал бы только глухой, и это заставило меня замереть. Я хотела хорошенько рассмотреть лицо незнакомца, но так и не решилась поднять заплаканные глаза, наблюдая, как лениво и беспечно падают снежинки на рукава моей рубашки. — Совсем без одежды. Почему ты тут одна? — тем временем спрашивала незнакомец. На мои плечи приземлилось тяжелое пальто, буквально придавив своим весом к земле. Плечи содрогнулись, в очередном порыве слез. Горячие дорожки потекли по раскрасневшимся щекам. — Держи, — сквозь пелену соленой жидкости я рассмотрела руку. Длинные гибкие пальцы протягивали мне чистый красный платок. — Вытри слезы. На платке была вышита забавная черная кошачья мордочка. От чего я едва улыбнулась, вытирая трясущимися руками лицо. Незнакомец не принял платок назад, с укором проговорив: — Тебе пригодится сегодня. Ночью ты наверняка не сомкнешь глаз. Возьми его себе. От такой проницательности, внутренности скрутило узлом. Мне вдруг резко захотелось доказать обратное. Я упрямо поджала покусанные губы. — Я не стану больше плакать. Никогда не стану. Естественно своего обещания я не сдержала. Я плакала еще бесчисленное количество раз, и таких моментов в моей жизни было предостаточно. Платок я сохранила до этих пор, бережно носила его в сумке или кошельке. Приятное и одновременно горькое воспоминание хранил в себе этот кусок ткани, но он всегда был со мной. Даже когда казалось, что выхода из ситуации не было вовсе. Улыбающаяся кошачья мордочка лучилась светом, каждый раз пробуждая во мне разбитые остатки радости. Тогда незнакомец действительно отнес меня в больницу и оказался прав. У меня выявили перелом, но я уже не чувствовала тупой боли, будто все эмоции выжали до последней крохи, до последней капли. Он снова оказался прав, платок мне действительно пригодился этой же ночью. В больничной палате я упивалась собственной горечью и горячими слезами. С того времени прошло почти двенадцать лет. И все эти годы нога часто беспокоила меня, особенно если приходилось надевать высокие каблуки или бегать на баскетболе в колледже. Мне так и не удалось запомнить лица своего благодетеля и сейчас если постараться напрячь память, то сквозь утекающее время все равно не вспомнить размытый силуэт, но я благодарна этому человеку от всего сердца. Он не дал мне сломаться, подставил плечо в тот переломный момент и оказался спасательной платиной, за которую мне удалось зацепиться. — Мисс Пирс? — по ту сторону реальности от меня ждали ответа, разбивая купол воспоминаний на миллион осколков. — Вы меня слышите? Наваждение, которое умчало меня по реке прожитых лет, вдруг спало, и мужской голос пробился сквозь плотный полог. — О чем вы говорите? — голос осип, словно и не принадлежал мне. — Зачем вам мое присутствие на отборе? Не все ли равно кто останется тут? — Для этого имеются определенные причины, — уклончиво ответил мистер Вонка, не желая так просто вдаваться в подробности. — Если вы согласитесь на предложение, я смогу поведать вам гораздо больше. Темные глаза впились в мое лицо сквозь зловещую маску, что носил на лице хозяин фабрики. В них плескалось бездонное космическое поле, отливая едва проявившейся синевой и фиолетовыми вкраплениями. Зрачки расширились в ожидании моего решения, но я замешкалась, хорошенько обдумывая риски, на которые собираюсь подвергнуть себя. Я не знала, что мне сулит преднамеренная связь с этим человеком. Какие последствия потом выльются на голову. Что ожидать от человека, слухи о котором распространялись со скоростью ветра, причем не самые радужные, что наводило на соответствующие мысли. С другой стороны возможность заработать такую сумму меня очень прельщала и заставляла не отказываться слишком поспешно. Может, стоит попробовать? Всего-то остаться до конца отбора, потерпеть выходки кондитера и его странную фабрику, а потом уйти с кучей денег в кармане. Ну, разве не здорово? Не окажется ли это своеобразной мышеловкой для меня? А если я в итоге не стану полезной ему, каким образом мне придется расплачиваться? Смогу ли я отделаться потом от общества этого пугающего до дрожи человека? — Что мне нужно будет делать? — настороженно спросила, прощупывая почву той самой западни, которая сладко манила запахом денег. — Это значит «да»? — хитрые глаза прищурились, выуживая ответ уже сейчас, не раздумывая, будто демон всячески искушает совершить страшный грех. Что же делать? Да… или нет… или да… или все-таки нет… или… — Да, — вырвалось прежде, чем я успела заткнуть свой рот и прикусить язык. Я готова поспорить, что именно в этот момент под маской на лице, губы Мистера Вонки изогнулись в злорадной усмешке. Он и впрямь был похож на того самого дьявола, который вынуждал людей продавать собственные души, безжалостно вырывая их из груди. — Наше сотрудничество определенно принесёт свои плоды. Я рад, что вы приняли такое решение, мисс Пирс, — самодовольный голос этого человека пронзил до мурашек. — У меня категорически мало времени, но обсудить нужно все сейчас, поэтому пройдемте в мой кабинет и обсудим все условия. Сердце бешено ускорилось, порождая внутри самое сильное землетрясение. Лицо покрылось испариной, и наверняка сейчас покраснели кончики ушей и шея, которая была на всеобщем обозрении. Алые пятна всегда покрывали эти части тела и без всякого труда выдавали мое волнение. Но Мистера Вонку это мало заботило. Он будто был поглощен собственными мыслями и заботами. Я не могла видеть выражение его лица, но почему-то мысленно представила, как на бледном лице между бровей залегла тяжелая складка, погружая человека в глубокие думы. Не проронив больше ни единого слова, он вновь нажал на кнопку, и лифт послушно тронулся совершенно в другом направлении, все больше отдаляясь от того крыла, где находились комнаты всех участниц. Успокоив взбесившееся сердцебиение, мое дыхание постепенно пришло в норму, но я так и не перестала держаться за ноющее бедро. Пройдет немного времени, и боль отступит, но пару обезболивающих таблеток сейчас бы явно не помешали. Скосив взгляд в сторону, кондитер уловил мое состояние, но промолчал, лишь укоризненно хмыкнув. Тем самым давая понять, что дважды он не собирался предлагать помощь, и если уж я выбрала дорогу мучения, то это мое личное дело, которое его ничуть не касается. Весь путь мы провели в гробовом молчании, и когда стеклянный лифт пришвартовался в одном из типовых коридоров фабрики, похожих на все остальные, я не почувствовала никакой разницы и в очередной раз изумилась от того, как кондитер умудряется здесь ориентироваться. На выходе он любезно пропустил меня вперед, а затем вышел сам, уверенно шагая в правильном направлении. Трость в руке передвигалась в такт ловким движением руки, будто они с мужчиной долгие годы были единым целым и никогда не расставались. Мне пришлось уступчиво семенить следом, прожигая глазами широкую спину и затылок хозяина фабрики. Идти с ним наравне означало прибавить скорость, и тогда моя нога будет ныть еще неделю, поэтому мне пришлось немного отстать от стройной, высокой фигуры, немного прихрамывая и тяжело вздыхая. — Долго нам еще идти? — это все, что меня сейчас действительно интересовало, и, схватившись крепче за больной участок ноги, я до крови прикусила губу. Металлический привкус остался на языке, заставляя сморщиться. — Вам настолько не терпится узнать подробности? Всему свое время, Мисс Пирс, — самодовольно отозвался кондитер, не уловив в моем вопросе никакого подвоха. «Да к черту твои подробности, мне сесть охота!» — захотелось вспылить мне, но вместо этого я лишь в очередной раз издала мученический вздох и настойчиво продолжила идти вперед, тихо бормоча под нос: — Скорее бы уже присесть, боже, услышь мои молитвы… Еще несколько коротких поворотов, и мистер Вонка весьма холодно произнес: — Пришли, — он достал из внутреннего кармана фрака внушительную связку ключей и, без колебания с первого раза выбрал нужный. Блестящая дверь из добротного красного дерева с золотыми росчерками его имени податливо отворилась, стоило повернуть ключ два раза. Не изменяя своим манерам, он вновь дал мне возможность пройти внутрь первой, учтиво придерживая дверь. Сзади раздался громкий щелчок замка. Мистер Вонка запер кабинет с внутренней стороны и убрал связку обратно в карман. Трость отправилась стоять рядом с камином, а он незамедлительно прошел к широкому столу, который до самого верха был завален почтой и документами. Перекладывая в сторону конверты, он освободил немного места. В этом кабинете царил хаос, и казалось, тут не убирались целую вечность. Повсюду валялись архивные папки, бумаги, рисунки и чертежи. Также как и дверь, вся мебель в этом кабинете была сделана в подобном стиле из красного дерева с резными ручками и золотыми росчерками затейливых узоров. Панорамные окна частично спрятанные плотной тканью бардовых штор, открывали вид на ночной город. С противоположной стороны расположился большой комод, заваленный еще множеством разномастных ключей, отличающихся друг от друга размерами и формой. К слову, места для того, чтобы сесть, практически не было. Широкий диван возле стены устелен фраками, которые мистер Вонка, видимо, чередовал по настроению, а остальные сваливал грудой обратно пылиться на диван. Единственное свободное пространство нашлось прямо напротив его стола. Уютное кресло с мягкой обивкой и высокой спинкой. По правую сторону от кресла стояла низкая тумба, на которой разместилась крупная пузатая фаза с античным орнаментом, будто прямиком из стен городского музея. Сверху на горлышко вазы был надет еще один цилиндр, похожий на тот, что хозяин фабрики носил на голове. — Не стойте столбом, мисс Пирс, — разорвал тишину мужчина, усевшись в свое собственное кресло во главе стола. — В ногах правды нет. Садитесь. Ладонь, облаченная в перчатку, указала как раз на то самое свободное кресло. От приступа радости, я необдуманно ускорила шаг и, очутившись уже почти возле кресла, почувствовала, как ногу прошибла очередная волна боли, и чтобы удержать равновесие неуклюже вцепилась в тумбочку. Та в свою очередь пошатнулась от моего веса, и ваза, что мирно стояла там, теперь полетела вниз, вдребезги разбиваясь о вишневый плиточный пол. Осколки разлетелись повсюду, закатываясь под другую мебель, и теперь, чтобы собрать их, нужно приложить неимоверные усилия. — Ой! — испуганно ахнув, я схватилась за голову, боясь даже взглянуть на мистера Вонку. — Я… я не специально! Господи, простите… Мужчина глубоко вздохнул, подавляя проснувшиеся порывы злости и необузданной ярости. Глаза недовольно сверкнули, как вспышки грозовой молнии. Невооруженным глазом было видно, что кондитер готов был вгрызться мне в глотку, будто хищник почуявший запах крови, но он стерпел. Двумя пальцами потерев точку между бровей, он прикрыл глаза, а затем ровным тоном, наполненным лютым морозом произнес: — Что ж, будем считать, что эта ваза никогда мне не нравилась, и пришло время избавиться от старых вещей, — помолчав несколько секунд, раздраженно добавил: — Сядьте уже, наконец! — Надо собрать осколки иначе… — Сядьте! Я вздрогнула от приказного тона, но не посмела ослушаться, приземлившись в кресло. Блаженно закатила глаза, когда нога перестала мучить спазмами боли. — Итак, мисс Пирс, — торжественно начал он, складывая руки в замок и пристально уставившись в мои глаза, — Вы дали свое согласие, а это значит, что обратного пути у вас нет, надеюсь, вы понимаете, что отступать теперь слишком поздно? Дождавшись моего молчаливого кивка, кондитер с энтузиазмом продолжил: — После того, как я поведаю вам все детали дела и нашего сотрудничества, вы подпишете договор о неразглашении, который установит между нами определенные границы и запреты. Это потребуется для того, что никто из нас не нарушил условия и не подорвал доверие. Снова мой утвердительный кивок. Какое-то время мы сидели в тишине, и я было, уже подумала, что мистер Вонка передумал втягивать меня в свои дела, но затем он прочистил горло и ровным, без тени дрожи, голосом начал свой рассказ: — Год назад, разбирая свою ежедневную почту, с пожеланиями и различными предложениями о сотрудничестве я впервые за все время получил письмо, содержание которого значительно разнилось от всех остальных. В нем мне грубо пожелали поскорее сдохнуть в ближайшей канаве. Сначала я подумал, что может отправитель, ошибся, а это письмо вовсе не должно было дойти до меня. Что оно предназначалось кому-то еще. Но шло время и письма с подобным содержанием посыпались одно за другим. Сначала я не придал этому никакого значения, посчитав такую выходку детской шалостью, но чем больше я не воспринимал это всерьез, тем изощреннее становился текст, пока однажды не поступила реальная угроза. Он остановился для того, чтобы набрать больше воздуха и вновь продолжил: — Мой преследователь обещал в ближайшее время прикончить Чарли и всю его семью, если ему не удастся добраться до меня, и поскольку я практически не покидаю стен фабрики, то это действительно было очень сложно. Я всерьез испугался за своего наследника и его семью, ведь они не виноваты в том, что у меня появился недоброжелатель. И хотя этот человек ни разу не предпринял никаких серьезных действий, в глубине души я чувствую, что вскоре это должно будет случиться и одними письмами он не ограничиться. Наступил момент, когда письма стали приходить каждый день утренней почтой, будто ежедневный ритуал. Я забирал пачку конвертов, зная, что среди них обязательно появиться тот черный с красным треугольником. Когда мое терпение достигло контрольной точки, я подумал, что не стоит сидеть на месте и покорно дожидаться пока незнакомец осмелится перейти к действиям. Я перестал выпускать Чарли за пределы фабрики, намеренно загрузив его работой, чтобы у него не оставалось времени на прогулки. Я чувствовал себя виноватым, но иначе поступить не мог, опасаясь за чужие жизни, которые могли пострадать по моей вине. А потом мне в голову пришла гениальная идея, которая поможет мне подпустить этого человека ближе, чтобы он раскрыл себя сам или глупо попался. Я решил устроить отбор невест, снова открыть двери фабрики и сделать вид, что мне наплевать на его письма, и я нисколько не понимаю их близко к сердцу. — Но… как отбор поможет вам поймать этого человека и почему вы не обратились в полицию? — осмелившись прервать длинный рассказ кондитера, я инстинктивно сжалась в кресле, продавливая пальцами мягкие подлокотники. — Во-первых, что касается полиции, то у них все очень туго с конфиденциальностью и уже завтра на весь мир прогремит новость о том, что кондитеру грозятся расправой. Зачем мне это нужно? Только в очередной раз доказать этому человеку свои страхи? Ни за что в жизни я не поступлю столь безрассудно. Пускай он дальше думает, что я не беру эти угрозы в голову, — голос приобрел стальные нотки, и вмиг стал до дрожи вибрирующим. — Во-вторых, мисс Пирс, как вы думаете какая самая большая уязвимость человека? Я молча потупила взгляд, задумавшись над тем, какая у меня есть уязвимость и, не найдя ответа, вновь уставилась на него. — Любовь делает человека уязвимым. Страх за любимого человека заставляет идти на самые безрассудные поступки. Я хочу разыграть эту уязвимость. Я хочу, чтобы он подобрался ближе за счет отбора, чтобы выбрал новую цель, дабы зацепить меня за живое. Вы станете той самой наживкой, на которую он должен будет клюнуть. Фаворитка отбора. Это заставит его выйти из пещеры и проявить себя. Он вальяжно закинул ногу на ногу, ожидая от меня реакции, но я не могла издать ни звука, будто рыба, выброшенная на сушу глотала ртом воздух. — Выходит отбор это просто фальшивка? Вы вовсе не собираетесь жениться, а лишь устроили спектакль для одного зрителя? И девушки, которые пришли к вам только массовка и вы совсем не собираетесь выбирать кого-то их них! — Браво, поразительная догадливость, мисс Пирс. Но эта догадка должна остаться лишь в вашей голове, и ни при каких обстоятельствах вы не посмеете никому об этом рассказать. Это понятно? Только сейчас я осознала, в какую западню меня толкнул это мужчина, и у меня в голове никак не укладывалась мысль о том, что я стану наживкой для поимки чокнутого несостоявшегося убийцы. — Как вы можете так обманывать? Это просто ужасно! — я задыхалась от возмущения и от того, что всех девушек беспристрастно использовали в собственных целях, не имея никаких хороших намерений. — У меня свои методы, мисс Пирс, — усмехнувшись, он повертел двумя пальцами маленькую глиняную статуэтку льва. — Что касается вас, мисс Пирс. Вы поможете поймать мне этого психа и станете фавориткой отбора. Разыграете свою роль в этом спектакле, причем самую главную из всех. Волосы на затылке встали дыбом, и тело покрылось мерзкими ужасающими мурашками. Осознавая весь масштаб того кошмара, в который я влипла, смогла выдавить лишь жалкое: — А что если это окажется опасно для моей жизни? Сердце ускорилось в груди, неистово билось о ребра как птица, запертая в клетке, словно пыталось вырваться наружу. — Я попытаюсь сделать все возможное для обеспечения вашей безопасности, — неохотная пауза, и я услышала то, что боялась до этого момента: — но полностью гарантировать безопасность, увы, не могу…