Зачем и почему

            Худая рука с тонкими пальцами легла на оконное стекло, скользнула по нему то ли ласкающим, то ли отчаянным движением. Хрупкость запястья и проступающие под кожей жилки производили впечатление слабости этой руки, но то было лишь впечатление. На самом же деле... Впрочем, пусть говорят не слова-описания, а дела.             За окном колыхался взъерошенный ветром и мокрый от дождя сад, в котором эти руки делали всё: сажали деревья и кусты, копали грядки, ухаживали за теплицами, собирали урожай. Он всегда был обильным. Могли ли слабые руки добиться такого результата? Вряд ли.             Гнетущая серость туч давила на душу, листва не знала покоя, волнуемая ветром, а пронзительно-горькие, но светлые и пристально-задумчивые серовато-зелёные глаза смотрели с влажным блеском куда-то поверх яблоневых крон.             Плечи тоже выглядели хрупкими, с болезненно выпирающими ключицами. Одежда — самая обычная: простое платье с незамысловатым цветочным принтом, бежевый уютный кардиган, мешковато сидевший на тонкой фигуре.             — Жизнь уже никогда не будет прежней, Лен. Приходится принять это как факт. И как-то жить дальше...             Елена немного напряглась, когда ей на плечи опустились тёплые сильные руки... У Любимой они были такими же. Любимая вот так же порой брала её за плечи, подходя сзади. Лишь для неё Елена делала исключение, подпуская к себе с тыла. Прочим она спину не показывала никогда, насторожённая и чуткая, недоверчивая, как волк-одиночка.             Но Нику почему-то подпустила сейчас, хотя плечи и дрогнули. Та почувствовала это напряжение и улыбнулась. И даже позволила себе легонько погладить — очень осторожно и ласково.             — Я никогда тебя не обижу, Лен, ты это знаешь. Мне ты можешь верить.             Елена кивнула.             — Я верю.             Её глаза уже не смотрели вдаль с влажным блеском, а были закрыты, но слезинка предательски просочилась между сомкнутыми веками. Мягкий голос Ники тепло и щекотно провибрировал совсем рядом с ухом, вызывая странные, но приятные мурашки, и она вслушивалась в его эхо — светлое и солнечное, летнее.             Десять лет назад ей довелось делать выбор между жизнерадостной и обаятельной, энергичной, напористой Никой и спокойной, надёжной, сдержанной Любимой. Обе были дороги ей — каждая по-своему, но упругая, мощная энергетика Ники порой напрягала её, как чересчур громкая весёлая музыка. Елена всегда любила тишину. Да, Ника была слишком «громкая», её было слишком много, она заполняла собой пространство без остатка. Её лучистая улыбка и тёплые, живые светло-карие глаза покоряли с первого взгляда, но Елене невольно хотелось «сделать потише» этот немного нахальный, ласковый напор, уклониться от игриво обнимающих рук... И десять лет назад она уклонилась, нырнула в надёжные объятия Любимой, в которых ей было хорошо и уютно все эти годы, пока Вирус не разлучил их.             Любимая не умела играть на гитаре, не прыгала с парашютом, не ныряла с аквалангом, не покоряла горные тропы. Это Ника вечно куда-то рвалась, не могла усидеть на месте, а домоседке Елене такая активная жизнь была не очень по душе. Понимая, что они слишком разные и вряд ли уживутся, она и сделала тогда свой выбор в пользу Любимой.             С Любимой их связывали общие интересы и взгляды на жизнь. Вместе они построили этот дом и вырастили этот сад. Всё здесь было наполнено их душевным теплом, их любовью, их заботой. И теперь, глядя на знакомые вещи, которые они выбирали и покупали вместе, выть хотелось... Но Елена могла позволить себе только стон сквозь оскаленные зубы, когда никто не видит. «Опустела без тебя земля...» Опустели дом и сад. Проклятый Вирус и саму Елену чуть не убил, она ничего не ела три недели и потеряла пятнадцать килограммов, которые до сих пор не могла восстановить, но выжила. Зачем? Она не знала. Жила по инерции. Вирус расшатал её сердце, и весной она даже рассаду сеять сперва не хотела, не уверенная, сможет ли возиться в саду в этом сезоне, хватит ли у неё сил и здоровья. Но всё-таки посеяла... Зачем? Наверно, потому что цеплялась за что-то привычное, чтобы не было так холодно, пусто и страшно.             Да, жизнь уже не будет прежней. Это была жестокая реальность, о которую её сердце разбилось вдребезги, и она до сих пор не могла склеить осколки. Так и хромало оно, треснутое. Таблетки лишь смягчали симптомы, но причину исцелить не могли.