Зачем и почему

            Когда неделей раньше вдруг позвонила Ника, сердце чудовищно загрохотало в груди и чуть не утонуло, как «Титаник», наскочивший на айсберг. После того как их пути разошлись, они не общались несколько лет, и Елена не знала толком, как складывалась дальнейшая жизнь Ники. Краем уха от общих знакомых она слышала, что та вроде с кем-то сошлась и не осталась одна. Ну, оно и неудивительно — с её-то обаянием она без девушки никогда не останется. Елена тогда облегчённо вздохнула: не любила она разбивать людям сердца, и мысль о том, что кто-то из-за неё страдал, мучила и её саму. «Мы выбираем, нас выбирают. Как это часто не совпадает». Несмотря на все их различия, Ника была хорошим человеком, достойным любви, и Елена искренне желала ей счастья.             Номер был незнакомый, Елена боялась их и редко брала трубку. Несколько секунд она смотрела на звонящий аппарат, и сердце страшно бухало в груди, тяжёлым холодным камнем ломилось сквозь рёбра, но что-то настойчиво подсказывало: «Ответь». Тихий, как комариный звон, внутренний голос... Елена послушалась его подсказки. Дрожащей рукой она взяла телефон, нажала на зелёную кнопочку и тихим, глухим голосом сказала:             — Да...             А из динамика мягко провибрировал знакомый голос:             — Леночка, привет... Это Ника Лежнёва. Если ты меня, конечно, ещё помнишь...             Смешно и глупо было даже предполагать такое: она никого и никогда не забывала. По крайней мере тех, кто оставлял в её жизни значимый след, она помнила всегда, даже если знакомство было совсем коротким.             Бешеный, болезненный стук сердца пришлось успокаивать глубокими вздохами. Наконец Елена выговорила:             — Да, Ник, я помню тебя. Привет.             Ника на том конце линии помолчала несколько секунд, а потом её улыбчивый, ласковый голос ответил:             — Так здорово снова слышать тебя, Лен.             Елена не знала, что на это сказать. Письменно она общалась легче, а в устном разговоре спотыкалась и долго подыскивала слова.             — Я тоже рада тебя слышать.             — Правда?             Елена не знала, как отвечать на подобное, на язык просилась колкость, и она усмехнулась.             — Нет, я соврала.             На том конце линии послышался смех Ники — звучный, мягкими раскатами летней грозы обнимающий сердце.             — Узнаю твой юмор, Леночка. Да, много воды утекло, а ты ничуть не изменилась, будто мы вчера расстались... — Тихий вздох, и Ника, посерьёзнев, добавила: — Я знаю, что случилось. Соболезную тебе, солнышко. Вирус и по моей семье прошёлся, собрал свою жатву.             Она потеряла обоих родителей и девушку, отношениям с которой на тот момент было всего три месяца. Переболела и сама, но в лёгкой форме. Невероятно, думалось Елене. После свалившегося на неё горя она ещё была способна смеяться!..             — Лен, можно с тобой увидеться?             Этот вопрос застиг Елену врасплох. А стоило ли им встречаться? Зачем? Мозг переполошился, сразу начал прокручивать разные сценарии, лихорадочно строить догадки, но Елена поморщилась и сказала этому паникёру: «Просто заткнись, ладно? У неё все погибли. Ты поступишь как самая последняя свинья, если пошлёшь её в такой ситуации».             — Я... — Вдох, жутковатые удары под рёбрами, длинный выдох. — Да, Ник... Конечно. Буду рада тебя увидеть.             Пауза, и Ника спросила серьёзно:             — Уверена?             Она, видимо, уловила внутреннюю борьбу Елены в её голосе. Елена мысленно приложила свой мозг-паникёр крепким словцом, а вслух поспешила заверить:             — Да, Ника. Всё хорошо, приходи.             Ника после паузы спросила:             — Ты живёшь всё там же?             — Нет, у нас теперь свой дом, — ответила Елена и смолкла от горького кома в горле. Голос просто оборвался на глухой и сиплой ноте.             Не было уже никаких «нас». И «теперь» тоже было совсем другое, страшное. Когда-то оно было светлым, полным любви и единства душ, а сейчас... За окном плыли хмурые тучи, сад шелестел мокрыми листьями. Сырая, холодная, затяжная весна была под стать душевному состоянию. Она как будто колебалась, сомневалась, приходить или нет. Зачем ей приходить, если «нас» уже не было?!             Но она всё же пришла, Елена высадила рассаду в теплицы, вскопала и засеяла грядки, хотя сама не понимала, какого чёрта она всё это делает. По привычке, видимо. Видимо, таков закон жизни. Люди умирают, сотни и тысячи людей, а весна приходит и будет приходить каждый год. И каждый год яблони будут ронять душистый снег своих лепестков на влажные от дождя дорожки. Жизнь всегда будет продолжаться, ведь не у всех же горе, есть и те, кто сейчас счастлив.             Справившись с комом в горле, Елена принялась объяснять, как найти её дом. Как обычно, запуталась в словах, потом просто назвала адрес и посоветовала посмотреть по карте «2Gis».             — Хорошо, Леночка, я найду, не волнуйся, — сказала Ника. — Тебе удобно, если я подъеду сегодня вечером, часиков в семь?             — Да, удобно. Нормально.             — Ну, что ж... Тогда до вечера, да?             — Да...             До встречи оставалось пять часов, и Елена не знала, куда себя девать. На неё накатило какое-то истеричное двигательное беспокойство, она не могла усидеть на месте — хваталась то за одно, то за другое. Сперва кинулась наводить блеск чистоты на своё жилище, потом бросила тряпку и осела на пол у шкафа, поникнув, как марионетка с обрезанными нитками. Её худые руки безжизненно лежали, перекрещенные на коленях, плечи ссутулились, выгнувшаяся колесом спина упиралась лопатками в дверцу шкафа.             «Вставай, солнышко, не сиди на холодном полу, замёрзнешь», — мысленно она сказала себе голосом Любимой.             Снова наружу рвался стон сквозь волчий оскал зубов, из глаз струились тёплые ручейки. Хотелось выть зверем, но она давила в себе этот вой, чтобы не тревожить родную душу своей тоской. Ведь Любимой тяжело видеть её ОТТУДА в таком состоянии... А в том, что она видит, Елена не сомневалась. Она продолжала с ней разговаривать, как если бы та была жива. Нет, не на глобальные и сложные темы, просто какие-то бытовые разговоры о мелочах... О рассаде, о погоде, о повысившейся цене на сердечные таблетки. Пустота слушала сочувственно, ласково подбадривая: «Ничего, всё будет хорошо».             Будет ли? А может, уже ничего не будет? Ведь и инерция когда-то иссякает.             Елена всунула в уши наушники и слушала на повторе одну и ту же песню, а руки монотонно орудовали шваброй.             «Представить страшно мне теперь, что я не ту открыл бы дверь...»             Представить страшно, что собственный дом может превратиться в клетку из воспоминаний, жить в которой — каждодневный ад. Нет, не ад, нечто иное. Серое, унылое и бесцветное существование между землёй и небом, подвешенное — ни туда, ни сюда. И не живётся, и не умирается.             «Тебя не встретил, не нашёл...» — подпевала она ломким, не поставленным, не очень умелым, но трепетно-ласковым сопрано. Впрочем, вибрато ей хорошо удавалось в этой песне. От природы у неё был довольно низкий голос, но петь у неё почему-то лучше получалось в высоком регистре.             Дождь кончился, и она вышла в сад. Спохватилась, что не переобулась из домашних тапочек в рабочие калоши, вернулась и сменила обувь. Из теплицы снова слышалось её серебристое, вибрирующее сопрано: «Представить страшно мне теперь...» У высаженных и тронувшихся в рост томатов уже показались пасынки, и она методично отщипывала их ловкими опытными пальцами.             Нужно было чем-то угостить Нику, и Елена принялась за стряпню. Неловко ведь встречать человека с пустым столом... Для себя одной ей иногда было лень готовить, но сейчас нашёлся повод занять руки кухонной работой. Замешивая тесто, она мурлыкала всё ту же песню, но уже без слов: то тянула «а-а-а», то мычала себе под нос «м-м-м».             Приведение себя самой в порядок она оставила напоследок, а если точнее — совсем забыла. Занимаясь формировкой своих ампельных петуний, с наушниками в ушах она напевала: «Тебя не встретил, не нашёл...» — когда краем бокового зрения заметила высокую фигуру у себя за плечом. Вздрогнув, она смущённо смолкла и застыла.             Ника смотрела на неё с задумчивой улыбкой — пристально, с грустноватой лаской.             — Прости, что без приглашения вошла, — сказала она. — Я стучала, но ты, видимо, не слышала... Калитка была открыта.             Елена была готова сквозь землю провалиться. Распелась тут, как диснеевская принцесса, только подпевающих пташек вокруг не хватало... Этакая Золушка за работой: в грязных калошах, старых домашних штанах и старой растянутой футболке. И — о ужас! — без лифчика. Впрочем, размер её груди после резкого похудения стремился к нулю.             — Извини, что я... в таком виде, — пробормотала Елена с неловкой кривоватой усмешкой. — Увлеклась делами и не заметила, что уже семь.             — Я ещё за воротами услышала твой голосок, — сказала Ника, улыбаясь всё с той же грустноватой лаской. — Чудесно поёшь, Леночка. А вид... Да брось, ты у себя дома. И можешь ходить как хочешь.             Елена отвернулась и закрыла горящее лицо ладонью. Она стеснялась петь при людях, пела или наедине с собой, или только в компании Любимой. И да, она не считала, что поёт чудесно.             — Лен... Ну чего ты, — теплой кошачьей лапкой тронул её сердце смеющийся голос Ники. — Всё хорошо, всё замечательно. Я безумно рада тебя видеть.             Только сейчас Елена заметила, что гостья прятала за спиной букет сирени. Сердце ёкнуло, нутро обдало волной холодка. Неужели мозг-паникёр был прав в своих предположениях?             — Цветы неуместны? — прочла её мысли Ника. — Прости... Привычка дарить их женщинам во мне неискоренима. На автомате делаю.             Представить страшно, сколько женщин у неё было, раз у неё выработалась привычка... «На автомате». Но Елена зубами поймала готовое сорваться с языка едкое замечание: не к месту и не ко времени. Но это было ещё одной причиной, по которой Елена когда-то не выбрала Нику. Ей не хотелось стать ещё одной девушкой в её коллекции. Хотя «коллекция» — наверно, слишком циничное слово, грубое. Но факт оставался фактом, «послужной список» у Ники был немаленьким, и это определённым образом характеризовало её.             Впрочем, годы как будто внесли некоторые изменения в её облик. Её когда-то «громкая» энергетика стала приглушённой, не такой напористой, на висках серебрилась седина, а в глазах притаилась горечь. Её густые тёмные волосы были подстрижены короче, чем раньше, а всегда подтянутая и спортивная фигура чуть-чуть отяжелела, но не катастрофично. Былая форма всё ещё чувствовалась в ней.             От самой же Елены мало что осталось — и физически, и душевно. «Я ужасно выгляжу», — подумалось ей с горечью. До этого момента ей было плевать на свой внешний вид, горе сделало её безразличной к себе, а тут вдруг в ней на миг проснулась её женская суть. И тут же снова впала в летаргию, прибитая гранитной тяжестью безнадёги: да какая теперь уже разница? Для кого ей быть красивой?             — Прости, что всё порчу и опошляю этим букетом, — проговорила Ника, мерцая задумчиво-печальными искорками в глубине тёплых янтарно-карих глаз. — Но, может, всё-таки возьмёшь?             Стебли сирени ещё хранили тепло её руки, а обоняния Елены достиг проникновенный, особенный весенний аромат. Щемящая нежность... До слёз, до трепета сердца, рвущегося к этим далёким тяжёлым тучам.             — Ты не опошляешь, что ты, — пробормотала Елена. — Спасибо. Я очень люблю сирень.             — Я помню, — сказала Ника, улыбнувшись больше глазами, чем губами.             Нужно было всё-таки преодолеть неловкость и пригласить гостью в дом, что Елена и сделала. Она не знала, куда деться от этой пристальной грусти, которой её окутывали глаза Ники.             — Очень уютно у тебя, — похвалила Ника, с разрешения хозяйки осмотрев дом. И добавила с улыбкой: — И пахнет вкусно!             Да, это было настоящее семейное гнёздышко, которое они с Любимой строили вместе. Из двух хозяек осталась лишь одна — надломленная душевно и телесно, потерянная, живущая по инерции. Вернее, доживающая.             Ника снова прочла её мысли:             — Леночка... Я понимаю тебя. Я знаю, каково это — терять. Дорогие нам люди ушли, а мы почему-то остались.             Да, потери оставили свой след. Печаль в глазах и седина. Что-то ушло и из энергетики Ники. Нельзя было сказать, что она угасла, однако серебро седины мерцало не только в её волосах, но и в душе. Пепел утрат припорошил не только виски, но и сердце. Горячий и солёный ком встал в горле, и Елена, движимая порывом, обняла Нику и прильнула щекой к её плечу.             — Ей было двадцать восемь лет, — проронила Ника глухо. — Я думала, что Вирус убивает только пожилых, но и молодых тоже косит.             — Когда это случилось? — спросила Елена, не уверенная, что вправе лезть в душу, выспрашивать болезненные подробности.             Но Ника ответила.             — Родители — год назад. А Алина — в прошлом сентябре.             Они стояли обнявшись довольно долго. Елена, закрыв глаза и глотая слёзы, вдыхала аромат сирени, к которому примешивался шлейф мужского парфюма Ники. Холодный, дорогой, элегантный.             — Наверно, в мире уже не осталось ни одной семьи, которой не коснулась бы эта беда, — проговорила наконец Ника, и пепел утраты в её взгляде стал суровым, со стальным оттенком, но её руки, обнимавшие Елену, оставались тёплыми. — Как твоё здоровье, Лен?             Елене не хотелось жаловаться, поэтому она ответила скупо:             — В целом — уже неплохо. Только сердце ещё немного барахлит.             — Сад у тебя чудесный... Тяжело, наверно, с ним возиться?             Елена горьковато дёрнула уголком губ в подобии усмешки.             — Дел прилично. Этой весной уже думала, что ничего сажать не буду. Не знала, потяну ли привычный объём работы... Но всё-таки посадила кое-что.             — А я в прошлом году дачу купила, — сказала Ника. — Ещё до всех этих событий. В основном, для родителей... Но их не стало. И я теперь не знаю, что с этой дачей делать...             — Как что? Отдыхать там, — с неуверенной улыбкой сказала Елена. — А упахиваться с грядками вовсе не обязательно, если не любишь этим заниматься.             — Я совсем не садовод, — ответила Ника, и улыбка Елены отразилась в её глазах тёплыми огоньками. — Да и времени нет, работаю много. Но какого-то уюта всё-таки хочется. Хоть цветы посадить, что ли...             — У меня осталась рассада, — зачем-то сказала Елена. — Если хочешь, можешь взять.             — Спасибо, Леночка... Только боюсь, что я и сажать-то толком не умею. Что-нибудь не так сделаю — и пропадут твои труды, бездарно загубленные моим рукожопством, — мерцая этими янтарно-тёплыми искорками, улыбнулась Ника. — Вот если бы ты мне помогла... Ну, или хотя бы подсказала — было бы здорово.             Мозг-паникёр опять заморгал лампочками, перебирая тревожные сценарии, а тёплые руки Ники уловили напряжение хрупких плеч. Объятия стали крепче, а голос защекотал ухо:             — Я не настаиваю, Лен. Если не можешь или не хочешь — не надо. Мне ничего не нужно от тебя... Вернее, единственное, что мне нужно — чтобы ты была жива и здорова. Хватит с меня потерь... Слишком много их в последнее время.             Елена еле задавила в себе рыдание — получился не всхлип, а писк, зажатый ладонью.             — Лен, Лен... Ну что ты, солнышко...             Объятия стали такими крепкими, что Елена едва могла дышать. Долго неподвижно стоять на ногах было тоже трудно, начиналась тахикардия и одышка. Она уменьшалась, если начать потихоньку двигаться — например, медленно идти. Но куда идти сейчас?             — Давай присядем, — глухо выдавила она.             — Тебе плохо? — встревоженно заглядывая ей в глаза, спросила Ника.             — Нормально, сейчас пройдёт.             Елена всё-таки сначала поставила букет в воду.             — Лен, да бог с ними, с цветами! — беспокоилась Ника, следуя за ней по пятам, готовая её подхватить, если та начнёт падать. — Если тебе плохо, присядь! Или лучше ляг...             Елена улыбнулась.             — Да ты не волнуйся. Мне становится нехорошо, когда я неподвижно стою на месте. Пульс начинает зашкаливать. А стоит начать двигаться — и становится легче, как ни странно. Такая вот особенность у этой болячки. Я уже приноровилась к ней. Ничего, терпимо.             Она украсила букетом кухонный стол, и они с Никой наконец сели. Гостья накрыла её руки своими, с тревогой глядя ей в лицо.             — Ты как, солнышко?             — Да всё нормально уже, — смущённо улыбнулась Елена. — Отпустило. Не переживай.             Снова стальная суровость пролегла в линии бровей Ники.             — Я не могу не переживать, Лен. У папы тоже осложнения со стороны сердца были. Они-то его и убили. Сам Вирус уже отступил, а вот сердце не выдержало. Что говорят врачи? Ты обследовалась?             — Ник, всё нормально, я принимаю таблетки, которые мне назначили, — мягко сказала Елена. — Всё совсем не так уж страшно. Жить можно.             Стальное напряжение и тревога понемногу уходили, взгляд Ники смягчился, она разжала хватку, легонько погладила руки Елены.             — Ну хорошо... Леночка, ты только береги себя, ладно? Не относись к здоровью легкомысленно. С сердцем шутки плохи.             Печальная тень в её глазах шептала: «С меня хватит потерь, хватит похорон». Три смерти подряд — тяжкий удар. Елена с одной-то утратой с трудом справлялась, а Ника троих похоронила.             Ну и дела, мигал лампочками мозг. Ей казалось, что исчезнет она — ну и ладно, никто и не заметит её ухода, но вдруг появился человек, которому как будто не всё равно. Человек с припорошённым инеем седины сердцем, с болью потерь. Неужели она до сих пор что-то значит для этого человека? Ведь их жизненные дороги разошлись так давно...             И что ответить ей? «Да, я постараюсь»? Это было бы не совсем правдой, потому что стараться Елене не очень хотелось. Точнее, ей было всё равно, жить или умереть. Но разве можно сказать, глядя в эти пристально-тревожные, полные затаённой боли глаза: «Нет, Ника, я ничего не могу обещать...»?             Её горькое «ни да, ни нет» затянулось, и в вопросительно-требовательных, почти умоляющих глазах Ники всё ощутимее проступала эта хлёсткая, сурово-стальная боль. Её руки снова накрыли и стиснули пальцы Елены.             — Я постараюсь, — всё-таки выдавила из себя Елена.             Но, видимо, получилось неубедительно, потому что Ника горько покачала головой.             — Леночка, я прошу тебя... Я очень тебя прошу — живи, — повторила она тихо, проникновенно, с хрипловатым надломом в голосе. — Будь на этом свете. Это важно, чтобы ты жила. Это очень, очень нужно.             Слёзы всё-таки хлынули по щекам неудержимо, и Ника, глядя на Елену с нежной болью в изгибе тёмных бровей, бережно смахивала их пальцами.             — Кто я такая, чтобы просить тебя об этом? Но я всё-таки прошу — живи. Дыши. Свет твоих глаз очень, очень нужен этому миру.             Елена так и не смогла ничего твёрдо пообещать. Чтобы помочь ей успокоиться, Ника предложила пройтись, и они вышли в сад. Остро и сладковато пахло весенней свежестью — живительной, пронизывающей до самого сердца. Хмурый дождливый день сменился погожим, ясным вечером, небо полностью расчистилось и сияло безупречной лазурью.             — Ты столько всего посадила, Леночка... И теперь обо всём этом нужно заботиться, — сказала Ника. — Вот и заботься. Живи.             Елена с тоской, болью и нежностью окидывала влажным взглядом свои грядки, теплицы, цветы. Две слезинки щекотно скатились по щекам, но уже без надсадного, до боли рвущего грудь рыдания — тихо, молчаливо.             — Жить ради цветов? — горьковато усмехнулась она. — Так себе причина, если честно. Но мне их правда жалко становится, когда я думаю о том... В общем, о том, если меня не станет.             — Никаких «если», — твёрдо сказала Ника. — Даже думать об этом не смей.             — Ладно, не будем о грустном, — вытирая пальцами мокрые щёки, вздохнула Елена. — Как твои дела? Чем занимаешься?             Ника владела фитнес-центром с уклоном в реабилитацию после травм. Занимались там как здоровые люди, так и клиенты с проблемами и ограничениями по здоровью. Получив девять лет назад травму позвоночника, Ника восстановилась после неё при помощи занятий, а потом стала помогать в этом другим людям. Она собрала под своим руководством отличных специалистов, в том числе и спортивных врачей. У неё самой медицинского образования не было, только большой опыт тренерской работы и прекрасные организаторские способности. Центр успешно работал и развивался. Ника очень любила своё дело и вкладывала в него душу.             Елена прикинула в уме: девять лет назад... Значит, вскоре после того как она сделала свой выбор в пользу Любимой. Ника тогда исчезла с её горизонта, даже о её травме Елена ничего не слышала.             — Почему ты пропала тогда с радаров? — спросила она. — Я почти ничего о тебе не знаю с тех пор, как наши пути разошлись.             Уголки губ Ники тронула грустная усмешка.             — Хотела тебя забыть поскорее, — ответила она. — Тяжело дружить и общаться, когда сердце разбито... Проще оборвать контакты.             Сердце Елены защемило, уколотое иголочкой вины.             — Ник, я... — начала она.             Та покачала головой и перебила:             — Нет, Леночка, не кори себя, ты совершенно ни в чём не виновата. Насильно мил не будешь. Если девушка выбрала не тебя, а другого человека, ничего с этим не поделаешь... Нельзя приказать сердцу. У нас с Шульгиной ещё со школы была этакая дружба-соперничество: когда я одерживала верх, когда — она. Но проигрывать тоже нужно уметь. Надеюсь, у меня получилось сделать это достойно.