*
Пять коробок с рассадой Ника погрузила в свою машину: Елена отдала ей свои остатки, которые сама не высадила и не продала. Были здесь и цветы, и овощи, и земляника, выращенная из семян. Приехали они на дачу вечером, Елена была уже несколько выдохшаяся после работы на собственном участке, и Ника сказала: — Отдыхай, солнышко. А я пока соображу что-нибудь на ужин. Дом был неплохо обустроен, Ника уже успела здесь кое-что обновить и улучшить, но за участок ещё толком не бралась, только траву косила. Покачиваясь на садовых качелях под навесом, Елена зябко куталась в кардиган, а Ника хлопотала на кухне. Встав, Елена прошлась по участку, прикидывая мысленно, что и как она здесь посадила бы. Думать об этом было очень увлекательно, но Нике, быть может, всё это и не нужно, и Елена притормозила полёт своей творческой мысли — просто застыла у старого куста смородины, разглядывая салатово-зелёные молодые листья. — Лен, пойдём кушать. На её плечи мягко легли руки, и она прикрыла на миг глаза, ощущая такое знакомое тепло и тигриную силу. Да, июль... Только схваченный морозом. Ника умела очень вкусно готовить мясо. Еда была простая и сытная, и Елена немного осоловела. У неё гудели ноги, и неудивительно: по данным фитнес-браслета, за день она сделала двадцать тысяч шагов. Спали они в разных комнатах, а утром Елена проснулась от аромата кофе, распространявшегося из кухни по всему дому. Ника уже приготовила на завтрак омлет с зеленью, приправленный красным перцем, и бутерброды с паштетом. Её коротко подстриженные виски действительно будто инеем схватились, вот только он не таял на солнце. Когда-то у неё на голове красовалась пышная, как львиная грива, шевелюра, ей очень шла такая стрижка, придававшая налёт романтики её образу. Время беспощадно, с грустью думалось Елене. — Доброе утро, солнышко, — улыбнулась Ника. Она протянула к Елене руки, и та не смогла отказать — подошла и вложила в них свои. В приоткрытое окно струился свежий утренний воздух, доносился перезвон птичьих трелей. Стол украшал букет сирени, несколько кустов которой росли на участке. А вдоль северной стороны забора Елена видела заросли ландыша, который ещё не отцвёл. На ней было длинное платье и тёплый кардиган с пояском: после болезни она стала очень мерзлявой, постоянно зябла. Резкое похудение и проблемы с сосудами — так сказал врач. Ника щеголяла в футболке, и Елена удивлялась, как она не мёрзнет. Своими тёплыми руками Ника ласково сжимала вечно холодные пальцы Елены, задумчивый янтарь её глаз осторожно и мягко обнимал усталое сердце. Ни о чём не просил, ни на чём не настаивал, но затаённая мольба в его чайной глубине всё же была: «Живи, будь на этом свете». После завтрака они немного посидели на качелях, неспешно допивая кофе, потом принялись разбирать коробки с рассадой. — Леночка, ты сама не напрягайся, только показывай мне, как и что делать, — сказала Ника. — Нет уж, я люблю сама работать руками, — улыбнулась Елена. — Только руководить мне неинтересно. Они высадили только овощи, а цветы и землянику оставили на завтра. Ника озадаченно почесала в затылке: — Что я со всем этим теперь делать-то буду? Это ж теперь ухаживать надо... Задала ты мне задачку... — Ничего, буду помогать, подсказывать, — засмеялась Елена. Глаза Ники стали пристально-нежными, и Елена гулко, до холодка под коленями провалилась в их янтарную бездну, уже не опаляюще-июльскую, а отдающую августом, с прохладной росой и падающими звёздами. — Я без тебя не справлюсь, солнышко. — Сжав руку Елены, Ника привлекла её к себе, но не обнимала крепко, а только легонько держала за талию. Вечером они разожгли мангал. Пока жарился шашлык, Ника перебирала струны гитары, и закатное солнце мягко гладило её коротко стриженную голову. Без львиной дерзкой гривы она выглядела далеко не так романтично, даже как-то буднично, но эта мысль мгновенно улетела в вечернее небо и затерялась там, когда голос Ники грустновато, осторожно коснулся сердца Елены. Скажи, зачем и почему Нужна ты сердцу моему... Зачем, почему небо было таким чистым, таким беспечно-голубым? Зачем закат горел так ласково, так уютно? Гроздьями белой сирени в груди вскипало рыдание, и Елена сомкнула веки, но слёзы пробивались наружу, выступая в уголках глаз, обжигающе-солёные, едкие. Песня закончилась и растаяла в мягком вечернем пространстве, а плечи Елены вздрагивали. Зачем любовь сердцу, для которого уже отцвели вёсны, отшелестели дожди, отпели птицы? Сердцу, зависшему между землёй и небом, не знающему, то ли отойти в мир иной, то ли остаться здесь ещё немного... «Уже не будет ничего, всё кончилось», — мучительно, как больной зуб, ныла безысходность. — Лен... Леночка, ну что ты... Отложив гитару, Ника сгребла её в объятия и прижала к себе, уже не сдерживаясь. Её губы защекотали лоб Елены тихим, хрипловатым шёпотом: — Не получилось у меня тебя забыть, родная. Прости, не хотела я говорить об этом. Хотела просто молча быть рядом, поддерживать тебя, быть для тебя опорой... Другом. Но это пытка, невыносимая пытка — любить женщину и не сметь сказать ей об этом. Елена обречённо вздрагивала, горькие усталые слёзы катились безостановочно, безысходное «зачем и почему» надламывало ей сердце, вклиниваясь в трещину и жестоко, издевательски расширяя её. Что же получается? Что она натворила тогда? Неужели прогнала искренне любящую Нику, разбила ей сердце, незаслуженно причинила боль? Не поверила, пошла на поводу у предубеждений? — Мне казалось, что я тебя забыла, временами даже получалось подолгу не вспоминать тебя, — горячим дыханием целовал её лоб шёпот Ники. — Пыталась лечить себя новыми встречами, новыми отношениями. Но увидела тебя — и всё, вернулась в ту же точку, из которой ушла. Пташка моя маленькая, девочка родная, я ничего не требую, ничего не прошу... Просто живи. Не умирай. Ты — всё, что у меня осталось. Рыдание всё-таки вырвалось к небу умирающей птицей, Елена уже не держала себя в руках, сдавленный вой сквозь стиснутый оскал надорвал ей горло. Ника покачивала её в объятиях, гладя по волосам. — Ну, ну, родная... Прости, я испортила этот вечер. Прости. От слёз Елена уже ничего не видела. Её сгребли и куда-то понесли, уложили. Руки выползали из-под пледа и цеплялись за сильные тигриные плечи, тёплая ладонь гладила ей лоб, пальцы вытирали мокрые щёки. Шёпот Ники грел ей ресницы: — Дыши, родная, живи. Это всё, что мне нужно. Закат уже почти догорел, когда Елена смогла выйти и всё-таки попробовать остывший шашлык. В её бокале рубиновым светом мерцало безалкогольное вино, а Ника опрокинула в себя порцию коньяка. Взгляд у неё был виноватый, угасший, будто пеплом припорошённый, и рука Елены сама тянулась, чтобы дотронуться, утешить... Но как дотронуться, не дав надежды, которую, быть может, и не получится оправдать? Зачем дарить ласку, если сердце ещё не решило, биться ему дальше или остановиться? Ника, словно чувствуя её внутренние колебания, не торопила, не поощряла прикосновения, но и не стремилась оттолкнуть, просто молча сидела рядом. — Ник... Это ты меня прости, — тихо слетело с губ Елены. Прикосновение всё же состоялось: рука Ники накрыла её кисть тёплой тяжестью тигриной лапы. — Ты была счастлива все эти годы, это главное. — Но ты-то, ты? — Голос Елены предательски дрогнул новым комком слёз в горле. Ника, предупреждая очередной всхлип, нежно поймала подбородок Елены, покачала головой, взглядом говоря: «Не надо». А вслух сказала: — Я счастлива оттого, что счастлива ты. Как обнять её, не обнадёжив раньше времени? Так и не решив эту задачу, Елена просто уткнулась лбом в плечо Ники. И головой ощутила поцелуй в волосы. Ночь они снова провели порознь, утром Елена проснулась первая — в пять часов. Ники на кухне ещё не было, и она сама принялась хозяйничать, готовя завтрак себе и ей. Сварила овсянку, плюхнула в обе тарелки по кусочку масла, посыпала горячую кашу тёртым сыром, который сразу начал аппетитно подтаивать. Намазала ломтики поджаренного хлеба творожным сыром с зеленью. Она как раз собиралась заняться кофе, когда на кухню вышла Ника. — Моё ж ты солнышко... — Её свежо пахнущие зубной пастой губы быстро прильнули к щеке Елены, чмокнули. — Мда, не надо было вчера налегать на коньяк... Глаза с трудом продрала. Ну, какие на сегодня планы? — Цветы и земляника, — напомнила Елена.*
Всё лето Елена разрывалась между своим участком и дачей Ники. Конечно, она не взяла уход за посадками полностью на себя, но без своей направляющей опытной руки не могла их оставить. У неё получалось навещать участок Ники раз в неделю, иногда чуть реже, а в прочее время она консультировала и подсказывала. В августе она сняла у Ники урожай летних яблок и сварила повидло. Тёплым вечером они сидели у мангала, солнце озаряло оранжевые тыквы у забора, в воздухе стоял вкусный аромат шашлыка. Елена хрустела душистым, пахнущим травяной свежестью огурцом, Ника снова перебирала струны. Может быть, строю я Волшебный замок из песка? Может быть, выдумал, И нет тебя, любовь моя? Ника смолкла, продолжая играть, и Елена тихонько, немного дрожа, допела: Скажи, зачем и почему Тебя так нежно я люблю? Зачем все мысли о тебе? И нет покоя мне во сне... Ночное небо было исчерчено метеорами потока Персеид, и под этим звездопадом в яблочную нежность усталого сердца Елены осторожно проскользнул шёпот Ники: — Мне темно и холодно без твоего света, солнышко моё. Прошу, не исчезай, как тогда... Лето кончалось, а её сердце всё ещё билось, жило на земле. Цвели посаженные ею цветы, а у порога в прихожей рядом стояли кроссовки сорок первого размера и туфельки тридцать седьмого. На крючке вешалки висел рюкзак Ники, а рядом — сумочка Елены. На тумбочке лежали два смартфона. Губы Елены раскрылись, ловя щекотную ласку звёздной августовской ночи, по шраму на её боку нежно скользнула загорелая рука Ники, стирая память о боли и вливая живительное янтарное тепло. Дождливым сентябрьским вечером, завершив все дела, усталая Елена дремала на диване и не слышала, как ворота открылись и во двор въехала машина. Не видела она, как под дождём к дому по мокрой дорожке стремительно прошагала фигура с рюкзаком, наброшенным на одно плечо. Рюкзак повис в прихожей на вешалке, кроссовки встали рядом с красными резиновыми сапожками. Букет цветов, покрытый капельками дождя, лёг на грудь Елене и прохладно защекотал её, а на столик у дивана опустился чёрный бархатный футлярчик. — Что-то меня сморило... Не слышала, как ты приехала, — пробормотала Елена, садясь и одной рукой прижимая букет к своей груди, а другой обвивая шею Ники, присевшей рядом. Их губы слились в крепком поцелуе, и только потом Елена увидела футлярчик. Всхлипнув, она уткнулась в плечо Ники, а та ласково шепнула: — До сих пор ты была моей маленькой пташкой... Как насчёт жены? Что ты скажешь? Елена долго сидела, прильнув щекой к щеке Ники и закрыв глаза. Наконец она их открыла, встретилась с янтарным теплом её взгляда и ответила: — Мне нравятся оба этих статуса. Можно то и другое? — Второй статус не исключает первого. — С тихим смешком Ника защекотала губами шею Елены. Холодный дождь мог изливаться на землю сколько угодно: сердце уже не зябло. Оно определилось со своим выбором. май 2022 г