Зачем и почему

            На телефоне мигал индикатор: есть непрочитанные сообщения. Рената «разбудила» чёрный экран и сразу приподнялась в постели на локте — утреннюю сонливость как рукой сняло.             «Мне плохо».             Рената села, протёрла глаза, усиленно моргая. Сообщение от Лены... Пришло оно в полпервого ночи, но телефон в это время стоял в режиме «не беспокоить», поэтому звукового оповещения не было.             Рената вскочила и забегала, засуетилась, одеваясь. Шесть часов прошло! Сейчас с ней могло быть что угодно. Чёртов ночной режим!             Она набрала номер Лены. Длинные гудки.             — Лена, Леночка, ответь же, — стонала Рената сквозь зубы.             Вызов, сделанный спустя пять минут, тоже остался без ответа. Плеснув себе в лицо холодной водой, Рената сбежала по лестнице вниз, прыгнула в свою машину и помчалась к дому Лены.             Преградой на её пути стал домофон. Она нажала кнопку с номером Лениной квартиры, но на вызов никто не ответил, и Рената позвонила наугад в другую квартиру. Из динамика послышался хриплый и недовольный голос сонного мужчины, который обозвал её матерным словом и не открыл. Тогда Рената попытала счастья с ещё одной квартирой, и её наконец впустили.             Прыгая через ступеньку, она устремилась к Лениной двери. Минут пять она нажимала на кнопку звонка, с колотящимся сердцем вслушиваясь в тишину за дверью. Внутри раздавались только мелодичные трели.             Ещё несколько раз набрав номер Лены, Рената так и не получила ответа. Квартира хранила зловещее молчание, телефона внутри не было слышно. Значит, или Лены нет там, или её аппарат разряжен... Совсем отчаявшись, Рената позвонила в двери к соседям по лестничной площадке, но никто не открывал.             Оставалось последнее, ещё менее приятное, но проверять нужно было все зацепки. Стремительным шагом выскочив под затянутое хмурыми тучами и дышащее осенним холодом небо, Рената снова села в машину и завела двигатель.             По дороге она набрала номер. Гудки шли долго, Рената уже хотела нажать «отбой», но наконец хриплый, недовольный и, судя по всему, не очень трезвый голос Лежнёвой пробурчал:             — Шульгина, какого хрена?.. Ты смотрела на время?             — Вообще-то, уже восьмой час, — жёстко ответила Рената. — Нормальные люди на работу едут. Ладно, речь сейчас не о том, почему ты с утра уже под градусом... Лена случайно не у тебя?             В динамике откашлялись, и спустя пару секунд уже более внятный голос Ники спросил:             — Лена? А зачем она тебе?             — Вопросы задаю я! — рявкнула Рената. И всё же объяснила: — Она мне скинула сообщение ночью, что ей плохо, а я только утром прочитала. Трубку она не берёт, дверь не открывает. Когда вы с ней в последний раз виделись?             Вмиг посерьёзневшим и даже почти протрезвевшим голосом Ника ответила:             — Чёрт... Мы с ней вчера с базы отдыха приехали... Я, кстати, ещё в отпуске, поэтому имею право бухать в любое время суток... Ленка вернулась заболевшая. Но когда я уезжала от неё вчера, она вроде ходячая была и в сознании...             — Какого хрена ты её оставила больную?! — взревела Рената.             — Потому что мы расстались, — отчётливо, сухо ответила Ника. — Она меня бросила. Сама понимаешь, когда девушка тебя выставляет, как-то неприлично навязываться.             — Какие, к чертям собачьим, могут быть приличия, когда речь о её здоровье и, возможно, жизни?! — задыхаясь от негодования, проскрежетала зубами Рената. — Ладно... Ты сейчас дома?             — Да где ж мне быть ещё?             — Ну, кто ж тебя знает... Короче, сейчас я буду у тебя, жди.             Рената разъединилась и набрала номер одной из своих сотрудниц.             — Катюша, я сегодня опоздаю, а возможно, меня вообще не будет. Работайте там без меня сегодня.             — Хорошо, Рената Альбертовна. Что-нибудь случилось?             — Катюш, это мои личные вопросы.             — Поняла, Рената Альбертовна, извините. Всё будет в порядке.             Рената поймала себя на том, что по старой привычке ищет пачку сигарет, но курить она бросила пять лет назад. Ещё не хватало сорваться на нервной почве, выйти из «завязки»... По дороге она ещё несколько раз набирала Лену, но в пространство улетали только безответные гудки.             В конце мая, предчувствуя недоброе, Рената проследила за Лежнёвой после выхода из магазина и видела, как Лена села к той в машину и уехала в неизвестном направлении. Старая история повторялась... У Ренаты и так-то с огромным трудом получалось знакомиться, а уж когда на горизонте появлялась харизматичная, весёлая, обаятельная и напористая Ника, у неё не оставалось никаких шансов в борьбе за сердце девушки. Она знала, что всё равно проиграет, а потому сдалась без боя. Конечно, уже тысячу раз пожалела, что вот так легко отдала Лену своей заклятой школьной приятельнице, казнилась и ругала себя за слабость и нерешительность. Тосковала по Лене, но с горечью понимала, что девушка, по которой она четыре года молча вздыхала, практически со стопроцентной вероятностью потеряна для неё навсегда.             Лена перестала приходить в магазин, а Рената изменила маршрут утренних пробежек так, чтобы он больше не пролегал мимо Лениного дома.             А сейчас Лена написала именно ей, а не Лежнёвой. Ведь это о чём-то говорило?             К её приходу Ника уже убрала следы своих возлияний со столика перед диваном, осталась только тарелка с остатками засохшей закуски. Вид у неё был помятый, но чистую рубашку она всё-таки надела. Без долгих предисловий Рената сразу перешла к делу:             — Как случилось, что Лена заболела? Что у вас там произошло?             — Под дождь попали, она замёрзла... Погода испортилась — звиздец как холодно стало, — ответила Ника коротко. — Я в аптеку съездила, купила таблетки, какие Ленка просила. Ну и траву, чтоб заваривать.             — А что у неё? Температура или что? — продолжала допытываться Рената.             — Сказала — цистит. Температура вроде тридцать семь с половиной была. Или тридцать восемь, не помню точно.             Рената дёрнула уголком губ, глядя на Нику с нескрываемым осуждением.             — Расстались-то из-за чего? Опять из-за баб твоих, поди?             Ника норовисто дрогнула ноздрями, вспыхнула:             — И ты туда же! Дались вам эти бабы... И вообще, Шульгина, это тебя не касается.             — Так я и думала, — кивнула Рената. — И ты больше не звонила ей, не спрашивала, как она?             Ника, стоя у окна с руками в карманах, сопела и стискивала челюсти, от чего по её скулам пробегали волны движения жевательных мышц.             — Нет, не звонила, — бросила она наконец мрачно. — Она сказала, что всё кончено, зачем я буду ей звонить, навязываться? Говорю ж — она нормальная была, ходячая, не при смерти! А к соседям ты стучалась? Может, они в курсе, что случилось?             — Никто не открыл, — покачала головой Рената.             — Ну, давай съездим, ещё раз постучимся! — резко развернувшись к Ренате и угрюмо сверкая глазами, предложила Ника. — Ты ж у нас вежливая, деликатная — поди, разок звякнула да и отступилась. А надо было барабанить! Поехали! Уж я деликатничать не буду, выстучу, вызвоню их, если надо — с того света достану и всё из них вытрясу! Народ-то у нас, сама знаешь, какой... Сидят по своим норкам, как мышки, никому дела нет! А если и соседи ничего не знают, ну... Тогда больницы будем обзванивать, что ж ещё остаётся...             — Поехали, — кратко кивнула Рената.             Вскоре им снова преградил путь домофон подъезда. Ника позвонила и попала на того же самого хмурого мужика, который чуть ранее этим утром обматерил Ренату.             — Чего надо опять? — грубо спросил он.             — Братан, открывай! — весёлым, бодрым голосом ответила Ника. — Ящик водки заказывал?             — Ничего я не заказывал! — удивлённо отозвался жилец.             — Ну, как это? У нас твой адрес, — не сдавалась Ника. Для пущей убедительности она назвала улицу, номер дома и квартиры. — Ошиблись, значит? Ладно, повезём обратно.             — Э, обождите! — засуетился мужик. — Ладно, заходите.             Домофон с мелодичным звоном отомкнулся, и Ника с усмешкой сказала Ренате:             — Учись, пока я живая.             — Ты, я погляжу, спец, — хмыкнула та.             Через минуту Ника энергично и настойчиво затрезвонила по всем квартирам площадки, на которой жила Лена. Дверь напротив открылась, и наружу выглянула полная женщина лет шестидесяти пяти, с накрученными на бигуди малиновыми волосами.             — Вам кого? — спросила она строго, окинув приятельниц цепким и недоверчивым взглядом.             — Простите за беспокойство, вы не знаете, что с Леной из сорок шестой квартиры? — обратилась к ней Ника. — Мы до неё дозвониться не можем, и дверь она не открывает.             — А кем вы ей приходитесь? — с подозрением спросила соседка.             — Друзья мы её, — мгновение подумав, сказала Ника.             — Что-то не видела я вас тут раньше, друзья-товарищи, — с недоверием прищурилась бдительная дама. — Откуда мне знать, кто вы на самом деле такие?             Тут Рената не выдержала и вмешалась нетерпеливо:             — Господи, да вы что, нас за бандитов или мошенников каких-то принимаете? Я очень волнуюсь за Лену, она заболела, а теперь не берёт трубку... Пожалуйста, если вы что-то знаете, скажите!             Соседка перевела прищуренный взгляд на Нику.             — Хотя погодите, вот вас я припоминаю, — сказала она, указав пухлым, как сарделька, пальцем в её сторону.             — Ну, слава те Осподи! — с облегчением вздохнула Ника.             И зря, потому что её «выхлоп» докатился до соседки. Она сразу встала в стойку:             — Э, голубушка, да вы нетрезвы! Идите-ка вы отсюда, даже разговаривать с вами не стану! А будете докучать — полицию вызову!             А тем временем сверху послышались шаркающие шаги: по лестнице спускался мужчина в возрасте хорошо за шестьдесят, с круглым брюшком, в поношенных штанах с пузырями на коленях, майке и мятой рубашке, с блестящей плешью на макушке. Лицо у него было озабоченное, на носу-картошке висели очки, а в руке торчала мухобойка.             — Михална! — обратился он к соседке. — Ты не видела, тут ребятушки с ящиком водяры не проходили?             — Иди к себе, Петрович, никто не проходил, — ответила женщина. — Хотя нет, обожди! Помоги-ка лучше вот этих подозрительных личностей выставить, они про Леночку расспрашивают, а сами — выпившие!             — Я вообще не пью, я за рулём! — возмутилась Рената.             Петрович нахмурился, глядя на приятельниц поверх очков.             — Это про ту Лену, которую ночью скорая увезла? — уточнил он.             — Что?! — обомлела Рената. И почти закричала: — Какая скорая?! Куда? В какую больницу?!             — От дурень старый, находка для шпиона! — досадливо плюнула Михална, качая головой в бигуди. И, раз уж информация была рассекречена, призналась: — Да, про ту, про ту. Я ей сама врачей и вызвала. А куда увезли — не говорили, а я не спрашивала.             Рената пулей вылетела из подъезда, а следом за ней гналась Ника:             — Эй, ты куда рванула? Шульгина! Стой!             Немного не добежав до своей машины, Рената резко развернулась и вцепилась в Нику, встряхнула за рубашку на груди.             — Я тебя на британский флаг порву, Лежнёва! — прорычала она. — Это ты её довела! И оставила без присмотра больную! Наигралась и выбросила!             А уже в следующий миг она оказалась скрученной в удушающем захвате: куда уж ей против мастера спорта по смешанным боевым единоборствам... Закончив свою спортивную карьеру, Ника занималась тренерской работой.             — Полегче, Шульгина, — негромко, но жёстко процедила она, надёжно стискивая обездвиженную Ренату. — Не ори на меня и не наскакивай, если не уверена, что сможешь победить... А Ленку я люблю. Слышала? Люблю! Ну всё, остынь... Горячая какая.             Она разжала захват, и Рената, кашляя и шатаясь, прислонилась к своей машине. Ника мрачно усмехнулась.             — Лучше бы ты с ней была такой горячей... Сама виновата, что упустила девчонку, а теперь, понимаешь ли, вспомнила про неё... Беспокоится она, видите ли... Где ты была, когда она рыдала, после того как ты слилась в закат? Повела себя как мямля... Она могла быть и твоей, но ты слилась сама, себя и вини! Заботливая нашлась... Где ты была со своей грёбаной заботой раньше?             Нетвёрдо ступая и потирая шею, Рената направилась в ближайший «Магнит», красная вывеска которого виднелась через дорогу от Лениного дома.             — Воды купи! — крикнула ей вслед Ника, оставшаяся ждать у машины. — А то у меня сушняк.             Рената даже не обернулась, но просьбу услышала. В магазине она взяла «полторашку» минералки без газа, пачку сигарет и зажигалку. Проходя на обратном пути мимо Ники, она бросила ей бутылку, та ловко поймала, сразу открыла и приникла к горлышку.             Зажигалка чиркнула, пламя облизнуло кончик сигареты. Рената затянулась и немного закашлялась. Отвыкла за пять лет... Теперь было уже плевать. Пепел она стряхивала, свесив руку с сигаретой из дверцы с опущенным стеклом.             Путём обзвона больниц удалось найти Лену в урологическом отделении, куда она попала с двусторонним пиелонефритом. Рената с Никой помчались туда, но к Лене их не пустили. Она лежала в интенсивной терапии. По словам врача, воспалительный процесс развился стремительно и был очень сильным, с нагноением, пришлось оперировать. Посещения будут разрешены, когда её переведут в обычную палату.             

*

                         Когда Елена открыла глаза, на тумбочке у кровати стоял букет астр, а рядом сидела Рената — в тёмно-серых джинсах и чёрном жакете, с новой короткой стрижкой: верх — довольно длинный, виски и затылок — бритые. Было не совсем понятно, то ли она похудела, то ли просто из-за покроя и цвета одежды так казалось. Недешёвые мужские часы подчёркивали изящество её тонкого запястья. Стрижку её Елена сразу внутренне одобрила: образ стал более чётким, решительным и энергичным. Тот хвостик смотрелся мило, но не очень серьёзно.             Светлым, тёплым солнечным зайчиком сердца коснулась радость, и Елена улыбнулась пересохшими губами.             — Привет...             Глаза Ренаты были напряжённо-внимательными, серьёзными и пристальными.             — Прости меня, Леночка.             — За что? — удивлённо приподняла Елена брови.             Губы Ренаты дрогнули в горьковатой усмешке.             — За то, что так глупо упустила тебя... Сдалась и признала себя проигравшей, не стала за тебя бороться. Ты уехала с Никой, и я сразу поняла, что дело безнадёжное... Прости меня за мою слабость, за нерешительность. Если бы я тогда не сдалась, ничего этого с тобой никогда не случилось бы. Я тебя упустила... И не уберегла.             За пластинами жалюзи сиял солнечный день, и казалось, что там — всё ещё лето, хотя на календаре был уже сентябрь. Рука Елены легла на длинную худую кисть Ренаты.             — Это было очень страшно, — прошептала она. — Мне так быстро становилось хуже и хуже, что в какой-то момент мне подумалось: всё, конец. Мне очень хотелось, чтобы ты пришла... Обняла и спасла меня.             Рената горько покачала головой, вздохнула.             — Я не заслужила твоих объятий, солнышко. Я и сообщение-то от тебя прочитала слишком поздно. Тебе было плохо, ты звала на помощь, а я спала с телефоном в беззвучном режиме... Не примчалась, не была рядом с тобой, когда ты во мне нуждалась, не сделала всё, что должна была сделать, и скорую тебе вызвали чужие люди. Я упустила всё, что только можно было упустить. Вот такой вот я... «победитель по жизни». Я недостойна тебя.             Слёзы солёными кристалликами царапали глаза изнутри, Елена сморщилась и потянулась к Ренате руками.             — Просто обними меня, и всё. Я так хочу. Ты можешь сделать так, как я прошу?             Рената заморгала то ли ошеломлённо, то ли растроганно, её губы вздрогнули, а руки очень осторожно заскользили вокруг Елены, просовываясь ей под лопатки и бережно приподнимая от постели. Она, видимо, опасалась причинить боль, боялась за послеоперационную рану, за швы.             — Не трясись надо мной, как над хрустальной вазой, я не разобьюсь, — с тихим смешком подбодрила её Елена.             Дыхание Ренаты защекотало ей ухо.             — Ты драгоценнее вазы... Ты — самое драгоценное на свете сокровище.             От неё тонко и холодно пахло мужским парфюмом, к аромату которого примешивался горьковатый запах табака. Елена нахмурилась.             — Я не припоминаю, чтобы ты курила...             Рената виновато вздохнула.             — Я бросила давно. Но тут с тобой случилась вся эта история... На нервах опять начала.             Спустя десять дней Елене уже можно было понемногу гулять в больничном дворе. Сентябрь баловал теплом бабьего лета, а Рената приходила каждый день по два раза, утром и вечером. Она приносила роскошные фрукты, соки, йогурт, а вот шоколад и кофе, солёное и жирное были для Елены под запретом до полного выздоровления.             Они неторопливо шагали под клёнами. Было так тепло и солнечно, что даже не верилось в наступление осени, но жёлтые листья, которые то и дело слетали с веток им под ноги, всё же напоминали об истинном положении вещей. Чёрные лакированные оксфорды Ренаты блестели на солнце, а рядом с ними шагали тапочки Елены.             — Тебе принести что-нибудь вкусненькое? Тебе чего-нибудь хотелось бы? — спросила Рената.             — Врачи мне ещё не всё разрешают, — вздохнула Елена. — Ужасно мороженого хочется, но я не знаю, можно ли его мне.             — Думаю, немножко — можно, — улыбнулась Рената. — Хорошо, принесу.             — Спасибо. Ты меня балуешь, — замерцала тёплыми солнечными искорками в глазах Елена.             Рената любовалась ею с задумчивой нежностью. Роскошная погода позволяла легко одеваться, и Елена вышла на улицу в пижамных шортах и футболке. Солнце обнимало её ноги с бархатистым теплом, ветерок ластился к плечам невидимым шаловливым котом. Высокая и стройная фигура Ренаты рядом с ней выглядела строго и торжественно в чёрном брючном костюме. Когда они присели на скамейку, Елена не удержалась от соблазна потрогать щетину на затылке Ренаты.             — Мне нравится этот образ, — сказала она. — Это прям твоё. Не скучаешь по длинным волосам?             Рената с улыбкой покачала головой.             — Ни капли. А вот по тебе — очень...             Отблески бабьего лета в её пристальных глазах окутывали Елену тёплыми мурашками. Кажется, Рената стала не только выглядеть решительнее, но и внутренне изменилась: от её смелого прямого взгляда Елену бросило в ласковый жар.             — Но мы же каждый день видимся, — улыбнулась она, кокетливо опустив ресницы, а потом стрельнув в Ренату вопросительным, приглашающим, зовущим взором.             «Выстрел» попал в цель: веки той дрогнули, а рука легла на спинку скамейки позади Елены. До объятий оставалось одно движение.             — Я начинаю скучать сразу же, как только покидаю тебя, — сказала Рената.             Её рука лежала на спинке скамейки, а Елена думала: «Ну же, ну же, давай!» В следующую секунду она плечами ощутила осторожное и нежное объятие, а вторая рука Ренаты легла ей на колено.             — Больше не упускай меня, — прошептала Елена.             Рената обдала её жаром неотрывного, жадного взгляда.             — Никогда, солнышко. Я никому тебя не отдам.             За день до выписки она поднесла Елене чёрный бархатный футлярчик, в котором поблёскивали два обручальных кольца. В отдельной палате им никто не мог помешать, и руки Елены обвились жарким объятием вокруг шеи Ренаты. Та несколько секунд обдавала её губы взволнованным дыханием, а потом впилась поцелуем — уже не робким, а самым настоящим, проникновенно-настойчивым, смелым и горячим. Они обменялись кольцами, и Рената прошептала:             — Клянусь любить и беречь тебя, пока смерть не разлучит нас.             Если бы она знала, что её слова станут пророческими!..             А пока Елена села в машину и, улыбаясь, подставляла щёку сентябрьскому солнцу. Часы блестели на запястье Ренаты, глаза прятались за широким щитком тёмных очков, а осень щедро, совсем по-летнему лила на город лучи тепла.             В просторной, опрятной квартире Ренаты было прохладно: работал кондиционер. Ещё в подъезде она сняла очки, и Елена утонула в гипнотической пристальности её глаз — светлых, с тёмными ресницами.             — Есть хочешь? — спросила та, снимая жакет. — Я приготовлю что-нибудь.             — Не откажусь, — сказала Елена.             Рената достала из холодильника два куска говядины для стейков, поставила на огонь сковородку-гриль, а Елена любовалась её сильной, но изящной спиной, тонкой талией и плавными движениями рук с проступающими под кожей жилками. Пожалуй, Рената и впрямь похудела, но мышцы не потеряла, просто стала более сухой и точёной. На ней были широкие чёрные брюки — клёш от бедра, а облегающий топ с короткими рукавами подчёркивал умопомрачительный изгиб её прекрасной спины. Бёдра — довольно узкие, а плечи развитые. Фигура — «перевёрнутый треугольник». У самой Елены были женственные «песочные часы».             Стейки жарились, а Рената резала овощи для салата, и те издавали аппетитный аромат свежести. Капельки воды на пальцах Ренаты, влажная разделочная доска, большой острый нож, безупречно аккуратная стрижка — на всё это можно было смотреть бесконечно. Их объединяли кольца: одно — у Елены, второе — на пальце Ренаты. Хотелось положить ладони на её гибкую, точёную талию, но пока у неё в руках был нож, Елена решила воздержаться от обнимашек.             Наконец все ингредиенты салата переместились в миску, Рената положила нож, и тут-то Елена её и поймала сзади за талию. Та на миг замерла, потом обернулась и нагнулась за поцелуем. У них была заметная разница в росте, и Елене приходилось тянуться вверх. Ладонь Ренаты скользнула под футболку и легла на шрам напротив почки. У Елены вырвался всхлип, и Рената нежно прошептала:             — Всё хорошо, родная. Я буду беречь тебя.             После обеда они стояли на балконе. Рената курила, выпуская дым в сторону от Елены, а солнце золотило пушок на её предплечьях. Елена ловила себя на том, что просто не может отвести от неё глаз, любуется ею всё время. И полюбоваться было чем. Например, длинной шеей, изящную линию которой сзади продолжал и логически завершал бритый затылок. Длинные верхние пряди заканчивались асимметричной косой чёлкой, которая заострённым кончиком достигала скулы. Всё-таки хорошо, что она состригла тот хвостик, подумалось Елене. С новой стильной стрижкой Рената смотрелась солиднее и серьёзнее. С хвостиком — пожалуй, моложе, но нынешний образ был попаданием точно в цель.             Очень хотелось прильнуть к ней, но Елена сперва дождалась, когда та докурит, и только потом пристроилась сбоку, «под крылышко». Рената обняла её одной рукой и смотрела сверху вниз задумчиво, нежно, с какой-то тонкой ноткой сладкой грусти, мягкой и светлой горечи. Сердца коснулось щемящее и проникновенное, как аромат ландыша, чувство, от которого глаза Елены увлажнились.             — Не отпускай меня, не покидай больше никогда, — прошептала она.             — Не отпущу и не отдам, — защекотал её ухо поцелуй-шёпот, поцелуй-дыхание. — Ты моя. Выпустить тебя из своих рук — самая горькая ошибка, которую я когда-либо совершала. Такого больше не повторится.             На немного непривычной, новой для Елены постели они наконец соединились так, как давно должны были. Шрама на боку Рената не избегала, не обделяла своей лаской, но касалась его с особой бережностью. Елену не беспокоило, красив он или уродлив — он становился просто её частью, такой же, как родинки или складочки кожи на суставах пальцев. Её ноги сплелись с потрясающими длинными ногами Ренаты, голова откинулась, открывая шею для жаркой ласки дыхания и губ.             Ночь была всё-таки осенняя — зябкая. Кутаясь в кардиган, Елена стояла в одиночестве на балконе, дыша холодной свежестью, горьковато-пронзительной, чистой. Ночь была искренней, не морочила голову обманчивыми лучами бабьего лета, не прикидывалась ласковой, а сурово рубила правду-матку: да, впереди зима. Дальше будет только холоднее. Облетят листья, польют нудные дожди, а потом ляжет беспощадный к цветам снег. Но сердцу будет уже не холодно, не тоскливо, какие бы морозы ни трещали вокруг, какие бы вьюги ни завывали. Цветок сердца всё равно останется в тепле любящих ладоней.             Рената спала, а Елена стояла здесь одна, зябла и плакала тёплыми слезами, сама не зная, зачем и почему. Ей просто хотелось в компании суровой и правдивой ночи посмаковать слёзы своего сердца, полюбоваться их сверкающими переливами, их удивительными парадоксами и оксюморонами. Сладкая соль, нежная горечь, чудесная боль. Она могла сейчас позволить себе это: за её плечами, в спальне, пряталось солнце счастья, а колечко на пальце, согретое теплом кожи, мерцало мягким золотом осени.