Fire and greens

      Когда он вышел во внутренний дворик гостиницы, туман заметно сгустился и теперь висел в воздухе молочно-белой полупрозрачной мокрой простыней. Хотя, не такой уж полупрозрачной — глаз ничего не мог рассмотреть на расстоянии метра. Какое нелепое сравнение.       Джаред тяжело вздохнул и опустился на блестевшую в свете фонаря деревянную лавочку. Абсолютно не заботясь о сухости одежды, он откинулся на истекавшую каплями тумана спинку. Левая рука судорожно метнулась в карман куртки за пачкой сигарет. Последняя осталась, черт. Чиркнув серебристой Зиппо и наконец затянувшись так, что легкие заболели, Джаред бросил ненужную упаковку в урну. Свет от одинокого фонаря казался совсем слабым из-за столь сильного тумана и поэтому, наверное, казался каким-то странным, загадочным.       Сигарета принесла слабое удовлетворение. Мужчина неспешно курил, всматриваясь в висящую перед ним воду, и старался ни о чем не думать — так проще расслабиться. Все-таки он изрядно вымотан. Концерты, концерты, концерты… Горло болит от криков, ноги — от беготни по сцене, а голова — от невообразимого шума в концертном зале. На часах уже час ночи, а чувство, будто концерт только-только окончился. Обычная эйфория прошла слишком быстро и оставила после себя лишь апатию и безумную усталость. Джаред поежился и взъерошил длинные волосы рукой. Старая привычка.       Выбросив окурок, он только сейчас обратил внимание на девственно белый снег вокруг лавочки. Такого чистого снега не бывает в марте. Вдруг захотелось собрать этот белый холод и окунуть в него лицо. Это здорово взбодрит.       — Такой туман… Сказочный, не находишь? И необычный…       Вздрогнув, Джаред повернул голову на звук женского голоса.       — Как молоко…       Перед ним висело рыже-зеленое пятно. Клочок яркой весны вдруг ворвался в холодную киевскую ночь, рассеивая капельки тумана и согревая промозглый воздух.       — Я — Мона, — представилась «весна», не дожидаясь приглашения усаживаясь в паре дюймов от Джареда. В обтянутых бежевыми перчатками руках «весна» держала картонный стаканчик с кофе. Сладко-горький аромат поднимался с поверхности напитка легкими облачками, растворяясь в холодном тумане.       — Будешь? — Странное видение протягивает ему почти нетронутый кофе.       — Нет, спасибо, — неуверенно отвечает Джаред. — Я… Я — Джаред, — запоздало вспоминает он о вежливости, протягивая замерзшую руку девушке. — Так меня зовут. — Он глупо улыбается. Надо же. Мона. Красивый английский язык с приятным южным акцентом.       — Новый Орлеан, — серебряный колокольчик врывается в его мысли.       — Что?       — Я приехала из Нового Орлеана, — улыбается девушка и ее яркие зеленые глаза — такие огромные — словно наполняются светом, идущим откуда-то изнутри.       — И привезла с собой весну… — Джаред почти шепчет последнее слово, не в силах оторвать взгляд от рыжих кудрей незнакомки, перетянутых фиолетовой лентой, словно у маленькой девочки. Рыжий огонь широкими языками вьется вокруг ее головы. Тяжелые пряди лежат на сочной зелени пальто, обрываясь у самого пояса. Мона с улыбкой склоняет голову, и рыжий завиток падает на лицо. Джареду хочется убрать его за ухо, чтоб не скрывал фарфоровую кожу незнакомки.       — Разве мы уже не познакомились? — спрашивает девушка, будто прочитывая его мысли. Она закидывает ногу на ногу, так что с носка белого сапожка падает комок снега.       — Кто ты? — Джареду хочется поцеловать это рыжее чудо, эту девочку-женщину неопределенного возраста, неизвестно как очутившуюся сейчас с ним. Вроде бы, на территории гостиницы должна дежурить охрана. Как ее пропустили на задний двор, если Джаред точно помнил, как столкнулся с телохранителем в дверях?       Его прервал звонкий смех Моны.       — О чем ты думаешь, Джаред?       — Я…       Сделав последний глоток исходящего паром кофе и бросив в урну стаканчик, Мона, резко придвинувшись, накрыла губы Джареда своими. От неожиданности тот чуть было не задохнулся, но девушка тут же отпрянула и с любопытством уставилась на него.       — Тебе это надоело, так ведь? Усталость. Ты утомлен всем этим и коришь себя за недостаточное количество отдыха. На сцене ты изливаешь душу всем этим тысячам и десяткам тысяч жаждущих понять ее сердец, в последствии просто высыхая. Душа трескается, ведь ты все выплеснул. Ты любишь и боишься своих поклонников. Ты влюблен в них и ты ненавидишь их. Знаешь и не знаешь. Хочешь раствориться в их любви и захлебнуться их энергией, в то же время мечтая укутаться в одеяло интимности, и близко никого к себе не подпуская. Играя в собственную игру, боишься оказаться поверженным. Everyone's lookin' at me… I'm running around in circles babe… A quiet desperation's building higher… I've got to remember this is just a game…*       Тихое пение Моны оглушало его, зелень глаз затягивала, словно в водоворот, а огненные волосы странно тревожили. Кто же сейчас перед ним сидит — плод его воображения, ведьма из новоорлеанских болот или все же обычная девушка? Ошеломляюще прекрасная и таинственная обычная девушка.       — Я ведь права? — шепчет Мона, обхватывая тонкими пальчиками его руку. Она легко встает и тянет за собой Джареда.       — Да, — глотая ком в горле, отвечает мужчина.       Рыжая ведьма удовлетворенно улыбается и, не выпуская его руку, легким шагом устремляется к широкой деревянной двери гостиничного здания.       — Какой этаж? — Звонкий голосок Моны ласкает слух.       — Т-тринадцатый, — хрипло выдыхает Джаред. Ноги путаются, скользят по мокрому снегу.       — Тогда поедем на лифте.       В маленькой кабинке Мона тихонечко поет, не выпуская руку Джареда из своей:       — You've got one night only… One night only… That's all I have to spare… One night only… Let's not pretend to care… One night only… One night only… Come on, big baby, come on… One night only… We only have till dawn…**       Рыжая ведьмочка выглядит абсолютно спокойной, глядя на раздвижную дверь и время от времени бросая взгляды на Джареда.       — Это не моя песня, — зачем-то говорит он.       — Я знаю, — нараспев отвечает Мона, вытаскивая музыканта за собой из остановившегося лифта.       — Направо, — шепчет Джаред.       — Знаю, — повторяет девушка, направляясь прямиком к его номеру.       Джаред проводит карточкой-ключом и толкает дверь. Едва успев закрыть ее, он оказывается в объятиях Моны, с упоением вдыхая ее аромат. Рыжие локоны пахнут яблоком, зеленое шерстяное пальто — морозом, а губы еще хранят вкус кофе. Тонкие пальчики проворно расстегивает его черную куртку, и та с тихим шорохом падает на пол. Мона снова напевает, через слово прерываясь, чтобы коснуться мягкими губами холодной кожи Джареда.       — Crash, crash, burn, let it all burn… This hurricane's chasing us all underground…***       — Да… — стонет Джаред, когда Мона целует его волосы, скользя обнаженной грудью по его торсу.

***

      Солнце с трудом пробивается сквозь тяжелые тучи. Вряд ли ему удастся сегодня согреть этот холодный город. Стрелка настенных часов приближается к двенадцати и Джаред понимает, что нужно вставать. Через несколько часов они поедут дальше, на следующее выступление. Уже, наверно, в сотый раз за утро мужчина окидывает пустым взглядом смятую сторону постели, на которой совсем недавно уснула рыжая новоорлеанская ведьма Мона. Джаред сглатывает комок, застрявший в горле, чувствуя при этом противоречащую ему легкость в груди. Пальцы комкают листочек бумаги с названием гостиницы в левом верхнем уголке и выведенными ровным почерком чернильными строками: «With the lights out it's a little less dangerous… Even with a stranger never gets painless… Don't be afraid…»****