Не запирайся в рубашку, дыши глубже, Я знаю, что я лишний, и я не тот, кто нужен, Я буду лишь воспоминанием, этапом или стадией И кстати, мы наверное, вместе умрём. Нас закопают за подъездами пятиэтажек, Откроют рядом круглосуточный цветочный даже, Я не был никогда счастливым, это знаешь, Но стабильность — это здорово, Остальное неважно. киты умирают в лужах бензина — найтивыход.
***
С Ваней сложно. А без него плохо, без него никак совсем. Ваня странный и когда Сереже впервые приходит это на ум, то даже смешно становится. «Думал, я тут самый странный. Не повезло». Поначалу Ваня создает впечатление самого ровного кентафарика, но стоит чуть расслабиться и привыкнуть друг к другу, как на первый план сразу выходит ебнутый, лохматый черт, который, кажется, 24/7 грезит тем, чтобы скорее получить по ебалу. Ваня катастрофа. Сережа почти готов его сожрать, когда тот смотрит в ответ своими свято-непонимающими, влажными глазами олененка, застрявшего в свете фар от несущейся навстречу машины. Мол, а я что? Я ничего. Сижу тут тихонько рядышком, как мышка, и заебываю тебя, Сереженька, всеми возможными способами. Как же я хочу получить в еблет, мой любимый, ты не представляешь. Сережа гаденько посмеивается, когда Ваня проливает на свои спортивки остывший чай. Ну, все, обоссался, блять. Иди менять трусы. Ваня тоже посмеивается, когда трет ладонью мокрое от влаги бедро, но не гаденько, а напротив — как-то сладенько, как только он один умеет. Сережа хмурится и сразу просыпается злость на самого себя, потому что в груди все пузырится сраным восторгом и хочется смеяться самому, забывая обо всем на свете, и смотреть только на Ваню, не отрываясь. Кто первый бы продул в «гляделки»? Сережа ставит мятую сотку на себя. Он ведь самая фартовая лошадка — прибежит и загнется первым. Ваня раздражает. Буквально все в нем Сережу раздражает. Как тот безбожно тупит в самых элементарных вещах, как постоянно роняет на себя еду, будто жрать не умеет, как скучно одевается и совсем не шарит за вайб. Все в Ване как-то, блять, по-дурацки. Сереже выть хочется, хочется биться головой о стену — «Да выйди уже нахуй из моих мыслей. Съеби!» Только Ваня не уходит. Чем сильнее Сережа пытается вызвать это пресловутое отторжение, тем сильнее затягивается узел. Сереже совсем не смешно. Любовь или нет — неважно, на деле все такая же мерзкая хуйня. Сережа представлял это по-иному. Романтичнее как-то, что ли. Вот вы ходите вместе за ручку, потом идете в кинотеатр на ночной сеанс, покупая билеты обязательно на последний ряд, а там, конечно, уже не до фильма. Поцелуи, все такое. Сережа смотрит на Ваню и думает, что если неосторожно потянется в его сторону своими губами еще раз, у мальчишки случится инфаркт. Ну какие Ваньку нахуй поцелуй? Его бы сдать в игровую зону к аниматорам, а самому уже бежать по взрослым делам — стримы там всякие снимать 24 часа без перерыва, чтобы от усталости стошнило прямо перед зрителями. С Ваней сложно. Он пишет сначала в «телегу», а потом звонит, когда Сереже совсем хуево. Допытывается почти, что такое случилось. «А ты поел? Ты как вообще? Хочешь, куда-нибудь сгоняем?» «Ага, на кладбище». Сережа смотрит перед собой в серую стену и ему хочется швырнуть туда телефон, правда всегда вовремя вспоминает, что это подарок Вадима — помогает остыть. «Да какого, собственно, хуя?» Сережа не привык, что кому-то искренне не плевать на него, кроме парочки человек, что кто-то за столько лет еще не заебался от бесконечных истерик ЖожоХФ. Сережа переводит взгляд в потолок и думает: «За что мне этот Ваня? Ну за что?». Ваня тем временем продолжает бубнить в трубку что-то про Дискорд, про эдиты и очередные гейские арты, чтоб их, блять. Девчонки вообще люди? Ну, в смысле, устают хоть иногда? Сережа, вот, устал. Он заканчивает разговор с Ваней, тот обещает позвонить завтра. Сережа обреченно думает: «ура». Ночью Сереже снится, как Ванек неумело ему отсасывает, пока сам Сережа наматывает эти невозможные патлы на кулак и толкается вперед. Утро начинается со стояка и желания спрыгнуть с балкона. Он умывается холодной водичкой, а потом, прижавшись спиной к холодному кафелю, съезжает вниз по стене. Так плохо не было уже давно. Любовь не принесла бы с собой столько хуйни на лопате. Все должно было сложиться куда проще, Сережа не раз воображал, что рядом она — хорошенькая, миниатюрная девчонка, искренне смеющаяся с его идиотских шуток. Сережа дарил бы ей мягкие игрушки, посвящал бы свой убогий рэп, они бы носили парные футболки и много целовались. Жаль, что нет ни одной девчонки, с которой бы так хуярило, как хуярит с дурацкого Ванька. Сережа, правда, иногда готов его сожрать — такой вот Ваня временами невыносимый додик. Потом при встрече, во время объятия, Сережа в очередной раз умрет внутри, потому что Ваня всегда как-то особенно хорошо пахнет и как-то особенно хорошо умещается в объятиях Сережи. И тогда Сережа в очередной раз подумает: «Запомните твари: Ванек, конечно, тот еще еблан, но теперь это мой еблан». И в этом «мой» спрячется столько тепла и нежности, что в груди опять начнет пузыриться щенячий восторг и захочется ошалело смеяться. Ваня скажет, что это любовь.